Наперсный крест

Николай Еленевский, 2011

Роман «Наперсный крест» – повествование о жизни священника, отца Сергия. Пример его незыблемой преданности вере, настоящего патриотизма, его подвижничества и сегодня восхищает, вдохновляет и заставляет каждого из нас задуматься о своем назначении в этом мире.

IХ

До небольшого придунайского городка с дивным названием Систов наш полк добрался без особых преград и приключений. Уже в начале июня мы увидели узкие, зажатые ладонями невысоких каменных построек улочки. Крытые рыжей черепицей крыши. Большое количество фруктовых деревьев. По склонам холмов ухоженные поля. Огромные отары овец.

Дунай стальным блестящим лезвием палаша рассекал эти холмы, поля, стремительно, даже неистово неся свои воды к далекому Черному морю. Вода была такой же кристальной прозрачности, как и в моем родном Немане. Я набираю ее в горсть и омываю лицо. Прохлада бодрит, ибо день был несказанно тяжелым. Полк шел торопясь. У Систова мы должны были соединиться с приданной нам болгарской бригадой народного ополчения.

Но вот мы уже и на берегу Дуная, а болгар пока не видно. Оказывается, они несколько правее и на сам берег не выходили. Подполковник Кременецкий разрешил поротно искупаться, благо, как передала болгарская разведка, турки находились в некотором отдалении на другом берегу. Рота штабс-капитана Мирановича, весело переговариваясь, снимает амуницию.

— Болгары говорят, что у турок устроены крепкие укрепления.

— Какие бы ни были, а брать придется.

— Потому и придется, что они на нашем пути.

— Говорят, болгары уже все узнали и обо всем доложили нашим начальникам…

— Ежели так, то теперь только от них все и зависит.

— Что именно?

— Сколько нашего брата здесь поляжет, а сколько уцелеет, а пока там тишина…

— На том басурману и спасибо.

Однако стоило нескольким офицерам и солдатам забелеть нижним бельем на берегу и окунуться в речную прохладу, как воду вспенили фонтанчики пуль, и эхо выстрелов легким барабанным боем напомнило всем, что мы на войне.

Офицеры начали пристально всматриваться в противоположный берег, откуда началась стрельба.

— Ваше благородие, турок никак в кустах затаился, — подсказывали солдаты. — Может, и мы постреляем?

Но в густом прибрежном ивняке ничего подозрительного не замечалось.

— Огня не открывать!

— Всем отойти в тыл!

Солдаты удрученно собирают снаряжение.

— Вот басурман!

— Гад, конечно, и пот не дал смыть.

— А винтовки у него знатные.

— Да, прицельно бьют.

Болгары из народного ополчения, которые встретили нас несколько дней назад еще на подходе к Систову, о чем-то оживленно переговаривались.

Вечером на тот берег поспешили пластуны вместе с болгарами.

— Вы уж, ребятушки, там осторожнее, — напутствовал их Кременецкий, — но ежели что, промаху не давайте.

Ночь была удивительная, вся пронизанная светом звезд, до края наполненная летом, умиротворенно убаюкиваемая рекой и шепотом приречных трав.

Мы сидели у небольшого костра. Кременецкий курил папироску в длинном мундштуке, отчего казалось, что ее огонек сам по себе блуждал где-то далеко от его лица. Кто-то из офицеров мечтательно произнес:

— Вот сейчас так бы вдарить по басурманам, чтобы они кто куда…

— Увы, господа, увы, — огонек сигареты разгорелся и застыл на месте, — ночью малая вылазка возможна, а большой полномасштабный бой, когда неведома диспозиция неприятеля, может обернуться катастрофой. Таким чрезвычайно трудно руководить. В крымской кампании мы использовали самые разные варианты, они вами изучались, так что будем бить наверняка…

Разведка без особых приключений вернулась ближе к утру. Она вновь подтвердила, что основные силы турок находятся на противоположной стороне речной долины.

Ходивший с пластунами майор Лещинский, изрядно испачкавшийся, уставший, возбужденно говорил:

— Хорошие позиции у них. Даже если наша артиллерия по ним ударит, особого вреда не нанесет. А вот по всему берегу никого нет… Неясно, то ли беспечность, то ли какой скрытый умысел.

— Значит, по берегу ни души, — Кременецкий вставил в мундштук очередную папироску, — и нам есть возможность переправиться туда без какого-либо шума?

— Да, болгары и предлагают это сделать незамедлительно.

— А далее?

— А далее как можно быстрее сблизиться с неприятелем и…

— В том-то и дело, что этого «и» как раз и ожидает турок. Как только мы переправимся, он сразу навалится на нас, не даст рассредоточиться и пойдет такое «и», после которого от полка ничего не останется. Мы это уже проходили в Крыму. Поэтому, господа, прикажите в ротах первой линии плести туры. На троих солдат одну. Высотой не менее полутора метров. Лозы да ивняка по берегу вдосталь. Весь день отводится на это, а там обсудим наш порядок действий, который я уже вот здесь набросал, — Кременецкий постучал себя по лбу, — а завтра изложу на бумаге.

— Значит, на сей момент, — Лещинский улыбнулся, — солдату — работу, а коню — заботу.

Кременецкий одобрительно кивнул головой.

Утром после молитвы солдаты начали рубить лозу и плести туры. Занятие, прямо скажем, не солдатское, но многим из них хорошо ведомое. Я наблюдал, с какой поразительной ловкостью они управлялись. Особенно отличались те, которые в детстве не раз плели из ивовых прутьев различные рыбные снасти, корзины, прочую утварь, столь важную в крестьянском обиходе.

Кременецкий то скакал в штаб дивизии, то к нему в полк приезжали офицеры из того же штаба, а вместе с ними и артиллеристы из 31-й бригады, которая должна была поддерживать полк на переправе. Лещинский вместе с командирами полубатальонов и рот показывал солдатам, как обращаться со сплетенными турами. Солдаты чертыхались, серчали. Видно, им уже порядком надоели команды поручиков и подпоручиков: «Влево в линию!!! Товсь!» — «Вправо в линию ложись!!» — «Третьи номера, пли!!» И эти самые третьи номера, которые прятались за выставленными в линию турами, приподнимались и обозначали прицельную стрельбу по наступающим туркам. Для меня, человека не особо сведущего в этих движениях, перестроениях и прочих громких командных «товсях» была какая-то игра, в которую все больше вовлекались молодые офицеры, исполняя с присущим им азартом.

— Отменно, господа, отменно! — не забывал похвалить Кременецкий особо усердствующих в тренировках. — Ваше умение турку неизвестно, чем мы и обыграем его!

— Обязательно, ваше высокородие!

— Вот, батюшка, — говорил мне Кременецкий, — какой дух, какой настрой! Главное — не оплошать. Первый бой для солдата особенно важен! Дунай не просто водная преграда. Рубеж между славой и позором. Ежели здесь турка обыграем, то дальше у моего солдата уже совсем иная мера будет. Иная!! — это слово он произнес с особенным удовольствием.

15 июня полк начал переправу. Перед этим я всю ночь провел в своей палатке перед иконами Николая Чудотворца и архистратига Михаила, посвятив ночное бдение служению Господу нашему, испрашивая у него благословения для тех, кому завтра идти через Дунай. Уже под утро услышал сквозь палаточную парусину солдатский говор:

— Батюшка-то весь в молитве.

— Думаешь, это нам поможет?

— Обязательно. В святой молитве великая сила.

— Конечно, молиться — это не грудь под пули подставлять.

— Каждому свой крест.

«Значит, так тому и быть, — решил я для себя, — буду вместе с вами».

Еще солнце не взошло, как полк выстроился вдоль реки. Вокруг клубился туман, наползал на берега, тек по приречной долине, словно всю ее обдали кипятком и она молча парилась в этих туманных разрывах, наполненных невиданными фигурами. Я прошел вдоль строя с теми словами, которые берег еще с минской площади.

Кременецкий отдал команду на переправу, и роты устремились к реке.

Заметив, что подпоручик Каненберг и прапорщики Навуменко и Федорович со знаменем поспешили к огромной рыбацкой лодке, в которую загружались солдаты штабс-капитана Мирановича, я также заторопился вместе с ними. Однако Миранович протестующе поднял руку:

— Ваше преподобие, отец Сергий, с нами никак-с нельзя! Увольте меня от обязанности опекать вас, там, понимаете ли, стрелять будут… Посему ваше место…

— Алексей Дмитрич, это кто же определил, где мое место? Не вы ли?

— Никак нет, командир полка еще ранее заметил, что вам надлежит идти вместе с тылом.

— Алексей Дмитрич…

— Сейчас я для всех, в том числе и для вас, штабс-капитан, командир роты.

— Господин штабс-капитан, свое место я определяю сам и не по своей воле, — обиделся, наблюдая, что места в лодке мне вот-вот не останется, — а посему мне надлежит быть рядом со знаменосцами.

Подобрав рясу, я перевалился через борт. Солдаты приветствовали мое появление радостными возгласами одобрения и помогли мне удобнее усесться, чтобы не мешать болгарам-гребцам. Миранович, глядя на меня, огорченно развел руками, затем вынул из кобуры револьвер и взмахнул им:

— Навались!

Болгары-рыбаки дружно взялись за весла.

Наша лодка вошла в парную сырость тумана и исчезла в нем, только где-то рядом было еле слышно, как скрипели уключины других. Я перекрестил их наперсным крестом. Потом из этих лодок соорудят наплавной мост, и по нему пойдут конница, артиллерия и все то, без чего война — не война. Даже кашевары. Но это будет потом…