Фельдъегеря́ генералиссимуса. Роман первый в четырёх книгах. Книга третья и четвёртая

Николай Rostov

История девятнадцатого века – как, впрочем, история любого другого века – есть, в сущности, величайшая мистификация, т. е. сознательное введение в обман и заблуждение.Об одной такой мистификации девятнадцатого века этот роман.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Второе предисловие к роману первому

и

эпилог…²

А. С, Пушкин

Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!

А. С. Пушкин³

Дело в том, что сгинул, исчез ваш писатель — и роман свой на произвол судьбы бросил! Восковую свою фигуру в столовой зале вместо себя оставил. И что удивительно, господа, на иудином стуле сия фигура сидит, шампанским похмеляется! И теперь мне за него, проказника, его роман придется дописывать⁴.

За сутки до его исчезновения мне позвонил какой-то человек.

— Слушай, — заявил он мне нахально, — смотайся на пару недель в Тверскую губернию! Допиши роман.

— Роман? Какой роман?

— Исторический. Доедешь до Торжка. Там спросишь, как до имения князей Ростовых добраться. Во дворце найдешь парусную комнату. У сторожа Михеича спросишь. В парусной комнате компьютер писателя нашего. Под клавиатурой тысяча баксов. Понял аль нет?

— Две тысячи! — возразил я.

— Заметано.

— Я не договорил. Две тысячи — и не под клавиатурой, а через сорок минут. Встречаемся на Ленинградском вокзале.

— Согласен. Через сорок минут… но вторую тысячу под клавиатурой возьмешь! — И позвонивший бросил трубку.

Через сорок минут мы встретились. Молча он передал мне тысячу долларов — и удалился. Я даже не успел его разглядеть. Вторую тысячу я нашел там, где он мне сказал.

— Надо же! — крякнул с досады Михеич, запойного вида старик, когда я достал их из-под клавиатуры. — Я и не знал. — И нагло заявил: — Барин, похмелиться бы не помешало!

— Похмелись, — сунул я ему сотенную, разумеется, не долларов, а рублей. — И не называй меня барином! Не люблю.

— Как скажешь, — взял сторож деньги. — Первый-то любил, чтоб я его так звал. Хороший был человек, Царствие ему Небесное. — Перекрестился и сказал: — Помянуть надо!

— Хватит тебе и похмелиться… и помянуть! — ответил я ему — и все-таки достал из кармана вторую сотню, но сразу не отдал, а спросил: — А разве его убили?

— Кто убил? — удивился старик. — Ничего такого я не говорил. Никто его здесь не убивал! — добавил поспешно. — В восковую фигуру превратился. Это… да. У нас это обычное дело.

— Ну-ка, старик, всю правду! В какую восковую фигуру, кто превратил? — напустил я на себя милицейский вид. — Вы, я вижу, пили тут с ним беспробудно, — указал ему на батарею пустых водочных бутылок в углу. — Гони подробности.

— А как не запьешь? — не сразу ответил Михеич. — Не сомневайтесь, запьете и вы. Денька два тут поживете — и запьете! А в восковую фигуру его, наверное, драгун или Христофор Карлыч превратил, а может, кто и другой. Много их тут таких. Сами с ними познакомитесь вскоре. Их и расспросите. А мне некогда! — выдернул он из моей руки сто рублей, но сразу не ушел. Потоптался возле меня, потом сказал: — Роман он свой на компьютере писал. Восковая его фигура в столовой зале. — И вышел из парусной комнаты.

Роман его недописанный я тут же прочел — и крепко призадумался!

Во-первых, где тетрадки этого капитана артиллерии в отставке?

Во-вторых, куда пропал писатель?

В-третьих?..

— В-третьих не надо! — расхохоталось хохочущее привидение — и нагло уселось в кресло. — Мы не знакомы. Рекомендуюсь! Павел Петрович Чичиков. Собственной персоной! А вы кто?

— Обойдешься, — ответил я ему. — Где писатель?

— Так Михеич же сказал! В столовой зале, на иудином стуле восседает, шампанским похмеляется, — бисерно прохихикал Павел Петрович. — А все из-за чего? Возомнил о себе несусветное! Допрос с пристрастием нам учинил. А мы ему встречные вопросы задали. Вот он в воск бесчувственный и превратился! И вы хотите туда же — в тьму восковую, смертную?

— Нет, не хочу.

— А что же вы хотите? Роман его дописать? Дописывайте! Мы не возражаем, а даже наоборот… с полным нашим удовольствием поможем его вам дописать. Но при одном непременном условии.

— И какое же это условие?

— Условие простое, обыкновенное. Мы вам текст романа этого продиктуем, а вы его в компьютер запишите. Нам, сами понимаете, его не записать.

— Хорошо, — ответил я, — согласен. Но и вам я одно условие выставляю. Вы мне все, что случилось с этим писателем, расскажете.

— Извольте. Расскажу. Но сперва я бы хотел продолжить роман. Итак, слушайте и записывайте!

— Один момент, — остановил я его. — Мне эта комната не нравится.

— В другой хотите роман наш дописать? — ехидно улыбнулся Павел Петрович. — Пожалуйста. Выбирайте любую. Рекомендую… комнату генералиссимуса! — И он захохотал.

— Нет, в нее не хочу, — возразил я ему. — В столовой зале вы роман свой мне додиктуете.

— На своего предшественника хотите посмотреть? — неожиданно зло спросил меня Чичиков и добавил угрожающе: — Еще насмотритесь! — И тут же переменил свой тон. Заговорил деловито: — Впрочем, как хотите. Только ведь шумно там очень. Проходной двор. Кому не лень там шастают. И личности, скажу я вам, по большей части… все сомнительные. И каждый будет норовить вам свой вариант нашего романа продиктовать. Замучают. Так что подумайте хорошенько… прежде чем определиться, где вам наш роман дописать.

— Хорошо, я подумаю. Но в этом бардаке я не хочу оставаться! Во что он комнату, писатель ваш, превратил?

— Да, комнату он загадил, — согласился со мной Павел Петрович. — Так куда мы пойдем?

— В комнату воздушного шара.

— Туда вам пока нельзя! — вскрикнуло вдруг испуганно привидение. — Никому нельзя, — добавило с неподдельной грустью. — И дороги туда никто не знает. Разве только князь Андрей да княгиня Вера. Вот если вы их уговорите!.. тогда и я с превеликим удовольствием. — И Павел Петрович крикнул: — Княгиня Вера, гость наш хочет в комнате воздушного шара поселиться! Проводите.

— Нет! — ответил женский голос.

— Видите, — заговорил не сразу Павел Петрович, — не хотят они вас в комнату воздушного шара пустить.

— Не хотят… не надо, — сказал я равнодушно. — В кабинет старого князя ведите.

— Отличный выбор! — Встал из кресла Павел Петрович. — Там и компьютер есть. Этот (кивнул он на компьютер писателя) не нужно вам будет туда тащить. Вы на флешку только скиньте наш роман — и пойдем.

Я на флешку скинул их роман гребаный, и он меня повел в кабинет старого князя.

В столовой зале я задержался, чтобы посмотреть на писателя.

Писатель в черном фраке сидел в торце длинного стола и в руке держал бутылку французского шампанского («Клико») — и дул его прямо, как говорится, из горла.

— Что, — глумливо спросил меня Павел Петрович Чичиков, — узнаете? Черные бакенбарды. Кудрявая голова!

— Так ведь это! — удивленно вскричал я.

— Тсс! — приложил палец к губам Павел Петрович. — Да, именно… он. Наш незабвенный гений! Он же, — зашептал мне на ухо, — Человек в черном. Но это, вы понимаете, между нами.

— Но как он сюда попал? Ведь умер он сто лет тому назад.

— Ошибаетесь. Умер он (задумался на мгновение Павел Петрович) сто шестьдесят пять лет тому назад. А как сюда попал, отвечу. Загадка гения! — И он подмигнул мне заговорщицки.

— Дурите вы меня! — возразил я ему. — Не мог он этот ваш роман написать. Не его стиль. Да и рука не та.

— Не рука гения, хотите вы мне сказать? Нет-с, ошибаетесь. Его рука. А что порой коряво — и прочее и прочее! Так он специально, чтоб никто не догадался. — И Павел Петрович хотел было схватить меня за руку — и схватил, но, как вам известно, привидения не имеют плоти — и он только ожег мою руку!

— Больно! — отдернул я свою руку.

— Так идемте за мной в кабинет, а то я вас за другое место схвачу! — И я безропотно пошел за ним.

В кабинете он сел по-хозяйски за стол старого князя и начал диктовать мне продолжение…⁵

А я все больше по сторонам стал смотреть. Уж больно мне знакомым кабинет этот показался.

— Да вы меня не слушаете! — рассердился на меня Павел Петрович. — Что вы голову вертите?

— Нет, я слушаю, — ответил я ему, — и записываю. А что голову верчу, не беспокойтесь. Эти три дела я могу одновременно делать. — И как я эти слова сказал, так и вспомнил, где я этот кабинет раньше мог видеть. В своем романе «Война и мир» Толстой этот кабинет описал. Помните кабинет Николая Андреевича Болконского? Ну точная копия этого. Даже токарный станок один к одному.

— Он и нашего старого князя Ростова в своем романе вывел, — угадало мои мысли привидение. — Фамилию только другую ему дал. И все. Кончим об этом! — выкрикнуло привидение. — Граф Толстой никакого отношения к нашему роману не имеет. Простые совпадения. И нет в них никакого глубокого смысла. Мало ли других совпадений?! Солнце, небо, луна и прочие предметы в тысячах романов описаны. Что, и в этом мы должны искать глубокий смысл? Нет. Смысл один, простой. Все мы на этой грешной земле живем. Жили бы, например, на Марсе — другие бы в наших романах совпадения были.

— Глубокая мысль, — решил я издевательски польстить привидению, — толстовская!

— Не юродствуйте, — возмутился Чичиков и продолжил, как говорится, гнать текст своего романа.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Уже тогда, на Мальте, в 1802 году Александр Васильевич Суворов высказал открыто императору Павлу Ι пагубность седьмого, секретного, пункта Мальтийского договора.

«Позвольте мне самому решать, — ответил император нашему полководцу, — что пагубно для России, а что нет! — И добавил не без издевки гневно: — Вы гений на полях сражений, но сущее дитя в делах политических!»

К прискорбию нашему, оба были правы.

При неукоснительном исполнении этого пункта… неминуемая — и скорая гибель грозила России, но нарушение его или его отсутствие в этом Договоре (на чем настаивал Суворов и «мягко советовал» император Франции Наполеон) грозило той же гибелью, правда весьма отдаленной, но неизбежной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Эпилог к чему? Эпилог к роману этому, господа читатели, будь он неладен!

3

Этот пушкинский эпиграф используется во второй раз в романе. На это есть веские, хотя и сомнительные обстоятельства.

4

Понимаю, вы удивлены. Я сам удивлен. А почему я его проказником назвал, вы узнаете очень скоро. Да, кстати, все дальнейшие свои примечания я буду, за редким исключением, графически оформлять, как ваш писатель оформлял: курсивом и вслед за тем текстом, к которому это примечание относится.

5

Даже не знаю, как теперь мне и называть этот роман. В общем, стал он мне диктовать продолжение этого романа первого!