Любовь до полуночи

Никки Логан, 2013

У Одри Дивейни и Оливера Хармера есть замечательная традиция – каждый год под Рождество они встречаются в роскошном ресторане в Гонконге, чтобы поужинать и дружески поболтать. Один из таких вполне невинных ужинов изменит жизнь обоих – откроет неловкие тайны, вызовет давно забытые неприятные воспоминания, заставит разобраться в себе и в своих чувствах и поможет выяснить, кто же они друг другу: приятели, друзья или нечто большее.

Глава 5

Омар, кальмары, морская капуста и тушеные анчоусы

Внутри у Одри все сжалось от напряжения. Она должна была это предвидеть. Он не зря был мультимиллионером — больше всего в Оливере она ценила его острый ум.

Она тщательно разгладила юбку:

— Мы… знакомые.

Отлично. Да. Хорошее нейтральное слово.

Он подумал, кивнул, и она решила, что в безопасности. Но неожиданно траектория полукивка изменилась, и он замотал головой:

— Нет, это не подходит. Я обычно не трачу столько времени — и уж точно, столько денег — на простых знакомых.

— Компаньоны? — прохрипела Одри, делая глоток шампанского.

— Определенно нет. Это предполагает бизнес. А когда мы вместе, о делах я думаю в последнюю очередь. Именно поэтому я так люблю наши рождественские встречи.

— Тогда кто мы, по-твоему?

Он задумался.

— Наперсники.

Оливер, конечно, многим делился с ней, но они оба знали, что это не было взаимно.

— Как насчет соратников? — парировала она.

Он поморщился:

— Скорее спутники. В буквальном смысле.

Нет. От этого у нее в голове проявлялся слишком живой образ.

— Подельники?

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

— А как насчет родственных душ?

Слова. Скрытый смысл. Это было слишком.

— Почему ты это делаешь? — напряженно прошептала Одри.

— Делаю что?

Что именно это было? Флирт? Давление? Она смотрела на него и надеялась, что ее лицо не было таким же мрачным, как голос.

— Будоражишь.

Он осушил последние капли «Кристалл» из своего бокала.

— Я просто пытаюсь встряхнуть тебя и вытащить из холодного безразличия, с которым ты ведешь этот разговор.

— Я не хотела показаться безразличной. — Или холодной. Хотя это определение в свой адрес она уже слышала от Блейка. Когда он бывал гадким.

— Я знаю, что ты не хочешь, Одри. Это единственная причина, почему я не сержусь на тебя. Это техника выживания.

— Угу… — Она нахмурилась в надежде скрыть от него, что он был на сто процентов прав. — И что я же стараюсь пережить?

— Этот день? — Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. — Может быть, меня.

— Не обольщайся.

Четыре официанта спустя точно выверенное время прибыли со вторым блюдом морепродуктов, обещающим новые вкусовые впечатления. Двое из них убрали со стола грязные тарелки, а двое других поставили перед ними украшенные переливающимися водорослями деревянные чашечки, внутри которых лежали морские закуски. Одинокая клешня омара, кальмар на слое икры, выложенные веером какие-то мелкие тушеные рыбешки и…

Одри наклонилась, чтобы получше рассмотреть.

— Это криль?

Оливер усмехнулся, и это разрядило напряженность, которая нависла между ними толстым слоем, как пресловутый планктон.

— Не спрашивай. Просто попробуй.

Что бы это ни было, оно было великолепно. Непривычная текстура, но бесподобный вкус. Пока она не добралась до клешни омара.

— Вот это да…

— Здесь они действительно превзошли самих себя.

Все это разнообразие легко запивалось прохладным испанским вином «Вердельо», которое волшебным образом появилось перед каждым из них. Но когда на их стилизованной деревянной посуде не осталось ничего, кроме шелухи от клешни и водорослей, разговор пришлось возобновить из-за отсутствия другого выбора.

— Одри, мы знакомы с тобой целых пять лет. Восемь, если считать с самого начала.

О, если бы она могла вернуться туда, в прошлое. Многое бы сделала по-другому…

— И я всегда вел себя с тобой подчеркнуто пристойно. Точно знал, где проходит граница, немедленно замирал, едва носки моих ботинок касались этой невидимой линии. Неоднократно убеждал себя в том, что мы только друзья.

Сердце Одри дико забилось.

— Мы и есть друзья.

Он ухватился за это.

— Так, значит, теперь мы все-таки друзья? Определись.

Она не могла не заметить разочарование в его интонации.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, Оливер.

— Нет, понимаешь. — Он снова подался вперед, напоминая хищника. — Но ты это отрицаешь.

— Отрицаю что?

— Кто мы друг другу на самом деле.

Они никем не могли быть. Это было просто невозможно.

— Здесь нет никакой загадки. Ты был шафером на моей свадьбе. Близким другом моего мужа.

— Я перестал быть другом Блейка три года назад, Одри.

Это признание ошеломило ее — рот беззвучно открылся и закрылся в знак протеста. Она знала, что между ними что-то пошло не так, но… столько лет назад?

Она подняла упаковку «M&M’s»:

— Так давно?

— Дружба меняется. Люди меняются, — ответил Оливер.

— Почему ты не сказал мне? — прошептала она. И почему Блейк не сказал? Он знал, что она виделась с Оливером каждый раз, когда отправлялась в Гонконг. Какого черта ее муж не попросил ее не ездить туда?

Оливер глубоко вздохнул:

— Я не говорил тебе, потому что иначе ты бы перестала прилетать.

Только тихое журчание разговора, звон серебряных приборов по тарелкам и гул стрекоз нарушали невыносимо долгое, мучительное молчание. Два официанта материализовались позади них, ненавязчиво убрали деревянную посуду и остатки шелухи и поставили на их место сорбет для нейтрализации вкуса. Затем Одри и Оливер снова остались одни.

— Значит, мои слова сегодня не стали бы сюрпризом, — осторожно начала она. — Ты знал, что я собиралась завершить это.

— Это не значит, что я собираюсь вежливо согласиться и позволю тебе уйти.

Чувство безысходности овладело ею.

— Почему, Оливер?

Он переместил сигару в правый угол рта:

— Потому что я не хочу. Потому что мне нравятся наши встречи. Потому что мне нравится, какие чувства они во мне вызывают. И потому что мне кажется, ты просто обманываешь себя, раз не признаешь, что испытываешь то же самое.

Тяжелая правда повисла в воздухе, и от нее невозможно было отмахнуться.

В отчаянии Одри подхватила ложечкой наполовину растаявший сорбет, и его ледяной вкус немного освежил ее. Оливер пережидал ее очевидную уловку.

— Я…

Господи, это было разумно? Разве она не могла просто солгать и отделаться от этого? Но Оливер смотрел на нее своим проницательным взглядом, и не имело значения, что он видел ее только десять часов в год — он понимал ее лучше, чем она сама.

— Мне нравится видеться с тобой, — вздохнула она. — Ты знаешь, это правда.

— Так зачем прекращать это?

— Что скажут люди?

Видимо, она впервые удивила его, судя по незнакомому выражению, появившемуся на его лице.

— Какие люди?

— Любые.

— Они скажут, что два друга встретились на обед. Это просто обед, Одри. Один раз в год. На Рождество.

— Как будто людям, из-за которых я беспокоюсь, не все равно, какое это время года.

— Какая тебе разница, что они скажут? Ведь мы знаем правду.

Она выдохнула, пропустив воздух между губ.

— Тебе, может, и наплевать на репутацию, но для меня она кое-что значит.

Оливер покачал головой:

— Что изменилось по сравнению с прошлыми годами? Мы встречались и просто проводили день вместе. Я не вижу разницы.

— Разница в том, что Блейка больше нет. Он был оправданием для наших встреч.

Он делал их законными.

Теперь это было просто… опасно.

— Большинство женщин беспокоились бы, что именно это станет поводом для сплетен. Замужняя женщина летит на другой конец света, чтобы повидаться с мужчиной, который не является ее мужем. Но ты не переживала об этом, пока не потеряла Блейка, — почему ты беспокоишься теперь?

— Потому что сейчас я…

Она замялась, и он наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Что? Единственное, что изменилось в наших отношениях, — это твое семейное положение.

Она вздрогнула, прочитав по его глазам, что он все понял.

— Так в этом причина, Одри? Ты волнуешься, потому что ты сейчас одна?

— Как это будет выглядеть со стороны?

— Ты вдова. Никого не волнует, что ты делаешь и с кем встречаешься. Тут нет и намека на скандал. Или ты больше озабочена тем, как к этому отнесусь я?

Ее пульс стучал уже где-то в горле.

— Я не хочу произвести неправильное впечатление.

— Что же это за впечатление? — спросил он вкрадчивым тоном.

— Что я здесь, потому что… Что мы…

Оливер откинулся на плюшевую спинку дивана, сигара безвольно свешивалась изо рта.

— Что ты клеишься ко мне?

— Что я предлагаю себя.

Эмоции, мелькавшие на его лице, напоминали классическое слайд-шоу, которое наконец остановилось на выражении сильного недоверия.

— Это обед, Одри. Не любовная прелюдия. Серьезно, ну что самое худшее могло бы случиться? Если я вдруг начну приставать, тебе достаточно сказать «нет».

Ее губы сжались еще сильнее.

— Было бы неловко, — выдавила она из себя.

Метрдотель обернулся на его фырканье.

— В то время как этот разговор одно сплошное удовольствие.

— Я не думаю, что твой сарказм уместен, Оливер.

— В самом деле? Ты считаешь, что я поставлю себя в такое глупое положение? — Неверие отразилось на его лице. — Мне просто любопытно. Ты считаешь меня озабоченным и отчаявшимся, — его шепот мог бы разрезать стекло, — или себя — такой желанной и обольстительной?

Боль пронзила ее насквозь: он жестоко напомнил ей, что просто не мог ее желать.

— Перестань…

Но он разошелся:

— А может, все было бы вообще по-другому. Знаешь, меня считают настоящим соблазнителем. В твоем сумасшедшем взгляде на мир нет места мысли, что я могу сделать одно движение, и ты будешь просто не в состоянии отказать? Или не захочешь?

Он никак не мог не заметить внезапную бледность ее лица. Кровь отлила от него в один миг, как если бы все шестьдесят этажей под ними внезапно испарились.

Оливер молчал.

Глупый, слепой, неотесанный мужик.

Одри встала и повернулась к стрекозам — ее руки были сплетены на животе, словно в попытке унять резкую боль. Потом она поднесла ладони к своему мертвенно-бледному лицу. Другие гости продолжали ужинать, не обращая внимания на агонию внутри ее грудной клетки.

Конец ознакомительного фрагмента.