Четвертый хутор Сакар-Чага

Никита Чернов

Туркмения – это почти полмиллиона квадратных километров, 1/5 из них занимает самая большая пустыня Каракум – безбрежное и, на взгляд человека непосвященного, безжизненное барханное море, безжизненное, но только не для туркмена. Туркмен, будь то чабан, хлопкороб или работник Каракумского канала, почти не произносит слова «пустыня», а говорит просто – «пески».

© Никита Чернов, 2018

ISBN 978-5-4493-7096-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Туркмения — это почти полмиллиона квадратных километров, 1/5 из них занимает самая большая пустыня Каракум безбрежное и, на взгляд человека непосвященного, безжизненное барханное море, безжизненное, но только не для туркмена. Туркмен, будь то чабан, хлопкороб или работник Каракумского канала, почти не произносит слова «пустыня», а говорит просто — «пески».

Мы ехали к чабанам «в пески», в сердце центральных Каракумов Напористый газик уверенно, хотя и не очень быстро, катил по песчаной колее, мягко ныряя с бархана на бархан, мимо цветущих зарослей кандыма, песчаных акаций и гребенщика. В раскаленном воздухе струилось марево.

— Пустыня. — говорил наш спутник Гулназар Гашзев, — это что-то пустое, мертвое, враждебное человеку. Ну разве похожи наши Каракумы на пустыню? Оазис! восклицал он и широким жестом показывал на окрестности и впрямь изумительные в пору короткого нежного майского цветения. Каракумы издавна кормили, одевали, поили, обогревали моих предков, помогали содержать скот. Однако и требовали от них безмерно многого. Туркмены веками кочевали от пастбища к пастбищу, от колодца к колодцу, не зная ни постоянного пристанища, ни долгого мира, ни полноты счастья: ведь колодцы, источники жизни, были редкими, а вражда из-за воды — постоянной. Только у туркмен, вечных странников, мог родиться в далеком прошлом такой выразительный диалог: встретились в пути два туркмена из разных племен. «Откуда?» спрашивает один другого. «Крепость «Хатап» («верблюжье седло»), — отвечает тот.

Конец ознакомительного фрагмента.