Влюблё, или Как я себя выблевал

Никита Новотоцкий

Я просто спал, обгладывал куриные ножки, кирял, испражнялся, слушал музыку, плакал, иногда появлялся в университете, курил, занимался любовью и что-то читал. А потом появлялись стихи. Усталые, хронические. Они есть моя хроника. А еще у меня есть точка соприкосновения с испанцем Лоркой – мы оба поэты в последнюю очередь. Поэтому, кажется, у моей поэзии есть своё лицо. Местами глупое, чем-то красивое, и точно тревожное.Содержит нецензурную брань. Книга содержит нецензурную брань.

По сгибу

Надеюсь

Возможно,

(не смею утверждать)

тебе стихи мои

когда-нибудь по вечеру

с пургой и мелкими шажками

полюбятся, как нечто цельное.

Ведь там, скажу открыто

как дверь в палату мертвеца,

там тоже есть черты лица

твои, как заводь моего желания.

Как скрип пластинки

что не слушали,

как на больной ноге нарыв

и седина ресниц

там уживаются раскрытые

штыки и восхваления,

торцы и пропасти

мгновения.

Затем, чтоб после угнетения

в самом себе сыскать контракт

на дурный стиль и это

русский стиль. Дурной табак.

Март, 2019.

Приелась жизнь в панельной соте.

Примером послужить здесь буду рад —

не раб, но труженик во славу королевы, —

надеюсь поколение поднять.

Ты то, что пишешь. Так скажу.

Ты то, что прочитал. Читайте же меня,

и будем мы, — огромная семья, —

курить и слушать долгую сонату Фредерика

номер 2.

Откуда предложений свора

нацелиться играть?

я выводил из слова

его пластичность, чтобы засыпать.

Март, 2019.

Крупица-свидание

Инфракрасно, гобеленом голости,

для рептилий твоё тело подвешено

над баками малахитовых теноров.

Полости между ребер оттенками

ломкости, плотью застывшей,

граалью венозных веток.

Считаясь с порывами марта —

не числитель в короне, но знаменатель;

и фигура разбита на части,

как водосток внимает осадкам

тучных Мефисто и грозных сольфеджио.

Глупость в юношестве

спрятать заплатками.

Палатками жить, разделяя

зарплаты на манёвры и отступления.

Танками выводить

ядовитость скрученных панцирей —

возглавлять панцерваффе,

оставаясь с бумажными тиграми.

Пантеры заметить не смогут

наше с тобой свидание. Софиты разбиты;

луну под хиджаб; звездам на лапу дал,

чтобы красились в каштаны и жёлуди.

Ради тишины и ради интима — я буду читать

тебе стансы. Мои габариты

не высветятся на радарах; твои, к слову, так же.

Так даже спокойнее. Без черного ящика

и шторм не страшен. Без прилагательного

в черных водах руки намного приятнее..

Подожди.

Март, 2019.

Я офицер своего двора

я рыцарь ордена спальных районов

шутка

всего лишь будущий геолог

транжира стипендий

блудливый охотник пейзажей

к друзьям припадаю

в истериках мук от исихазма

чеканю в берцах по тротуарам

борделевых новостроек

курю то бонд то кэмл

не привязан к дорогим сортам

виски и коньяку

предпочитаю комнатный самогон

любитель портретов —

сотни намалевал

в припадках ненужности

сублимация ставит на стол

граненный стакан

водка водка

две порции отчуждения законов самообладания

и мы снова вместе

цветы все порвать

отношения с эстетизмом

по спирали к животному

состоянию

к животу пару холодных сфер —

охладить футуриста и классика

краски хой!

вы фашисты

украли бесцветность

libertatem возводите в абсолют

ваш колёр локаль —

красный и черный.

консистенция Стендаля

в эссенции свастик

равна по соотношению

галактик и яблок

(из портфеля девятиклассника)

а кресты

пусть на шеях

могильные пусть

пусть знамен

или римских военнопленных

(рассаженные по лесам

варвары без крестов на шеях) —

не иначе как гробики

наклонностей гедонизма

не правда ли

греки не знали крестов?

«вот еще! мой отец первым придумал

страдание»

Весна 2019.

Свист разрезающих воздух крыльев

улыбайтесь медведю наводя пистолет на его черепушку

только если шансов на долгожительство ноль

вы же не звери вы советские люди

причастны к расстрелу но любите петь

Мересьев и Шилов — портреты у стен

стоная от боли корячился храбрый

стоная от боли к себе на этаж поднимается жирный

медведь или шкура над свинской личиной

перламутра кружочки стащил..

для этого

бронированное стекло раздавил

чтобы только для неба

всего лишь кусочек достать

наложить как повязку

ноющему от пустого цвета

атмосферному божеству

перламутра кружочки!

Весна, 2019.

Пьяный бритый и вообще дурной

мятых ступней шинный крой

доснимает камерой-обскура

смытый ветром плавный марш

у дорог одна судьба

путешествия в повозках

то ли с трупом то ли с богом

но скорее тьма полета

отзеркаленных снарядов

сбитых в кучку гаубиц М-10

принятых на службу

закатавших рукава крестьян

гвоздь и ток в программе интервью

я берусь глотать венок

и пурпура долгий хвост

унимаю между ребер

электричество восток

где старинный скрип

пылью стянутой моей

деревянной люли?

может быть отвык

колыбели звука

или я поник

в ожидании маршрута

мимо

сивых кладбищ

родников и гор

мимо

самых тихих всхлипов

над могилами грудных

черных глаз страстей и красок

переполнен грязный рот

у кота одной заботой больше

мертвеца из гроба.

Весна 2019.

Отрезанный воротник я гуляю по скверным улицам

подносимый ветром дымлюсь будто накипь табличка у дома

желтоватый оттенок мне честь отдают оконные призывники

вроде: «дальше лети кусок ткани в пыли в твоем мире еще

не придумали якорь лети как осколок хрипа с Туринской

больной плащаницы и слепок с него донеси

до цветущих зигзагов материи»

Кратко и подло восклицательный знак двоеточие

если молния выстрелит снова в кармашек воздушный

не сместит ли это на стертой бумаге крест

к вознесению старообрядных молитв.

Весна 2019.

Бесконечные созвездия

звезд неисчислимый паралич

мы среди атомов водорода и гелия

бьемся в страхе и падаем навзничь

уберечь бы себя от ран

ну гляди же на это небо

тех верзил зацелованный караван

или Кришны следы как из мокрого хлеба

опускаюсь у белого снега

на колени подобно уставшим коням

вожжи тянут к апофеозу

грусти льда и единственным дням

дням когда я бывал одинок

пар сходил с моих треснувших губ

путь держать на горячий восток

оставляя в тени холод замкнутых труб.

Весна 2019.

Испанские коридоры

в их углах чересчур восхвален

залп мортир и сквозняк

шум мотора и виноград

вездесущая сетка конкисты.

выбирай свой нелегкий шаг

будем вместе шагать

я — законченный человек

навсегда остающийся в прошлом

ты — молодая сирень

ждущая солнечный ветер

есть еще одно «но»

мы в пространстве без массы

звездный ветер в окно

хлипких мышц и костей

своих маленьких мыслей

неустанно несет

и тогда

я в бутылку кладу своё прошлое

я кидаю бутылку в море

по волнам скоротечной жизни

возвращаю растоптанное ничто

я завод переплавки стекла

навидался уже песка

буду в море купаться

и как солнце светить для тебя.

Весна 2019.

Белое похмелье на чистую воду выводит стыд.

Друзья два башмака неразговорчивы, их быт

сияет луной под натуральной кожей черного цвета.

Такую на рынке не купить, для этого нужно заполнить анкету:

написать рассуждение на тему мусора на орбите;

испачкать это хорошим кофе,

стукнуться друг о друга, как в общепите

ложки бьются о дно тарелочьей кофты.

Вязаная неразбериха, нитки плетутся из трохей,

как каторжники сходят с экипажей.

Пару рублей на дорогу с детской руки, Вам там читать

евангелие. Храни Вас господь теперь, не найдены будьте

синей птицей, застывшей в катарсисе,

под пыльной подушкой, набитой душами.

Белое похмелье, белая вьюга. В стазисе

пребываем, ссыльники, хлопая ушными раковинами.

Весна 2019.

У меня в лифте у лампы двойное дно. Одно служит

кладбищем всяким жукам, другое — раздражением

алкашам. Пучки бледного света. Через стену, в дыму,

говорят про жару, будто тёрка их сыр из квартир

не разделит в морозную стужу.

Глупости, Хроноса полости торса

и в жару, и в ночную гульбу интегрируют

смякший фарш в бело-сплющенный марш

симфонистов-семинаристов, проповедников

дезинтеграций духовного «нечто» до Бога;

«душевного» плача до

гробика с номером бирки роддомной кроватки.

Люминесценция пряных палаток и прятки за крестиком,

сорванным с шеи бродяги. Вместо подъездного гомона

слушать гармонию семейного сбыта наркотиков:

гормонов и выжженных клеток из нейро-шмотков медиаторов,

несущих посты до разъезда по разным больничным крылам.

И у лифта с подъездом свой синапс — дверки в или из;

своё спальное место у крыши; свои дети и свет, —

те что выбрали смерть

вместо жизни под боком у времени.

Весна 2019.

Кольца на пеньке, что стоит во дворе

детского садика

изучал я как женский справочник. Как

атлас читал и

всматривался. Кажется

я нашел там сквозную рану

от признания в нелюбви. И в блокнот

запишу его странную кражу

боли органа, что как птичка в груди,

потерявшая голос, тянет ноту

капельмейстеру в сладость.

До-ре-ми. Где-то кружится пух

под Чайковского. Под Чайковского

я глотаю дни, утомленный от солнца.

И три буквы, три грязных лица,

три сиротки, три слова и

апостолов с букварями —

на картине Рембрандта

нарисую

карандашами.

Может в морю уйду с кораблями. Без венка,

но простуженный. Отыщу самой правильной формы

камень. Привяжу к загоревшему торсу. И ко дну.

Вдохновленный пейзажами

Лондона.

Рукописными. Без скандала.

Как оттикаю:

бледное тело,

как полено,

без разбора колец

или шрамов, —

будьте практичны, —

в костер.

Май, 2019.

Могила под кустом.

В поле, где желтеет выброс нежности

и дороги скользкая петля уводит

в клюквы лес, мы нашли с тобой

томик ветхий старого поэта.

И под лунной свечи свет,

и под уханье совы,

и под звезд сопровожденье

мы читали строки без воды.

Ты меня держала крепко

за руку мою. Светлячки вокруг летали,

мошки, комары. Я под плед тебя упрятал,

чтобы одному любить,

и как будто знал, проклятый,

что снежинку мне в тепле не сохранить.

Зимний отголосок — вот моя печаль,

но весной растаял белый монолит.

Пусть ручьем течет по полю

мне когда-то дорогой родник.

Где-то вырастет кустарник,

я зарою там твои цветы.

28.05.19.

Сидел

как в кастрюле

в беседке

девочки рядом

мальчики

интегрировал образ

до греческой касты

было 13

летнее солнце сжигало

стыд

мимо шел парень

высокий красивый

я постеснялся смотреть в глаза

тем кто сидел

от меня в сантиметрах

представлял какая удачная жизнь

совокупила прохожего обласкала

будто Гермесу ветром истерла

ступни и стал он подобен Ахиллу

а тут я

худой издербаненный восхищаюсь

физическим преобладанием

20-летнего над моими нелепыми контурами

только из школы сошедших с рисунка

глупого первоклассника

метаморфоза липкого пота

в яд

Филоктета безликая тень в русской одежде —

маска тринадцатилетнего оборванца

но временем подгибаемый

вырос телесный костяк

18-летний сегодня шел

мимо кастрюльной палатки

сидела школьная гвардия

с лучистыми пальцами

улыбками в ссадинах

намерением разыграть

и грустно

и тошно мне

я сам подсмотрел

мой сегодняшний образ

всего лишь метафора

того

чем больше всего

желал стать.

Лето 2019.

Откуда-то сова урчит своим всезнающим желудком

под подоконником разбитым

и воробей сидит на вытянутых палках

чирикая подобно завалявшейся игрушке

я это утро, этот день

провел как лампа в морге

и вечер приподнес букет

из ножниц-хризантем

я этот вечер как старик

жевал под тихий скрип

двери сводимой сквозняком

с клубком из нервов

и рылся в каше

будто в чемодане

и рыться в чемодане

глотая галстука змею

петлю закидывать за щетку

и опускаться как утюг

на опустевшую рубашку

жест одинокий брошен

будто сдача

как пьяную на даче

бросают на кровать

и сканером пробит

штрих-код пробит

система знает о движеньи

продольных линий на ладонях

осталось ждать наряд из птиц.

23.06.19.

Полынь.

Анахорет, агномен, имярек,

удалившийся из миру будда,

посчитавший вокзальные будни

уступающими

разнообразию рек,

я шепчу и хриплю, недобитый аскет,

только б слышал ты эти перроны

и на станциях сбитый хребет

будто семечки

заворачиваю

в скорлупу газет.

От Перуна до Стрибога,

от меча до сандаль.

Распродажа у винного бутика —

я впотею в скрижаль,

как останки чернильного тюбика.

Не имею остаточных арго,

рудиментов словесного танго,

солипсизм, как столичное солнышко,

оставляю светить где-то в скляночках,

но рефрен моих стюбенных личностей

(преномен, когнемен и номен)

явно чужд солиптическим катышкам

с живота безразмерного Брахмана.

Вот вагонов публичная сеть,

диалектов первичная смесь,

вавилоновской башни бульон,

моноэтноса моноспесь —

оставайся, не думай, в тени,

твоих связок певучая лесть,

хитрых планов зыбучая плеть

не заставит связаться в клубок,

не исправит разбитость дорог

и

на дохлой органике

не увидим цветущей Полынь.

Кто ж ей дал

столь красивое имя,

серафим?

Лето 2019.

галактика качала

ногой длиннее символов из строк

Конец ознакомительного фрагмента.