Жажда. Тёмная душа

Ник Никсон

Вторая книга цикла «Жажда».Закончилась война. В Садовом кольце царят хаос и беззаконие.В Москву прибывают неизвестные гости со странными, на первый взгляд, намерениями. Кто они: спасители или завоеватели? Ясно только одно: жизнь в Кольце никогда уже не будет прежней. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

Гвардейцы на пропускном пункте Кремля повидали всякое, но судя по их удивленным физиономиям подобная картина им еще не встречалась. Прибывшую машину даже не пришлось досматривать — все и так было на виду. Промокший и продрогший от встречного ветра водитель тоже выглядел не лучшим образом: ледяной взгляд и искривленное болью лицо говорили о полном нежелании тратить время зря.

В Кутафьей башни не оказалось подъемного оборудования для разгрузки движка, поэтому пикап пропустили на территорию через Троицкие ворота. С тех пор как Витька побывал в Кремле в свой первый и единственный раз здесь многое изменилось. Когда-то отливавшие каменным спокойствием здания храмов и дворцов, пронесшие через века непокорность и непоколебимость, теперь выглядели удручающе: стены испещрены выбоинами от попадания снарядов и пуль, целые этажи лежали в руинах, в небо смотрели огрызки церковных куполов, черные от пожаров окна напоминали глазницы высохших черепов. По слухам, Кремль потерял убитыми не менее сотни человек. Треть водоустановок не подлежало восстановлению, еще столько же получили заметные повреждения и до сих пор работали на половине мощности. Именно для ввода в эксплуатацию одной из установок и требовался электродвигатель.

Рабочие в механическом цехе зацепили движок тельфером, сняли с пикапа и поставили на постамент для проверки. Работоспособность — важный пункт в техническом задании. Если движок повредился, Витька получит менее трети вознаграждения, а если его признают неремонтопригодным — вообще ничего.

Когда к движку подключили провода и подали напряжение, могучий вал с тихим сапом начал вращаться. Все показатели в норме.

— Идеальное состояние, — похвалил приемщик. — Трудно, наверное, достался.

— И не представляешь, — ответил Витька.

— Езжай на наливную. Заслужил. Только поторопись, сегодня они закрываются раньше обычного. Профилактика.

Витька опоздал от назначенного времени на пять часов, сталкерской водовозки у наливной уже не было. Возможности связаться с Мидом тоже нет — рация утонула. Оставалось два варианта: вернуться в домой, сообщить об успешном выполнении задания, однако к тому времени ехать за водой будет уже поздно. Водовозке придется ждать утра; либо он может залить воду в придонный бак пикапа и доставить ее в Мид самостоятельно. Первый вариант — самый безопасный, и именно так велел бы поступить Опер, — только это означало бы, что следующие двенадцать часов мидовцы проведут без воды, и для кого-то это может стать смертельным.

В особенности для Ромки.

***

Уже стемнело, когда Витька покинул территорию Кремля с полным баком воды. Дождь прекратился, через черные, как мазут, облака не проглядывал ни лучик лунного света.

Кремль и Мид разделяли всего несколько километров по Новому Арбату, однако ехать этой дорогой означало с большой вероятностью угодить в засаду мародеров, снующих по ночам в поисках легкой наживы. С этими людьми, хотя есть большие сомнения, что в них осталось что-то человеческое, договориться невозможно. Мародеры не признают никаких правил и авторитетов, им неведомы сострадание и жалость. По началу это были небольшие группы из урок, дружинников и бомжей. Они занимались грабежами и налетами, похищениями людей и даже заказными убийствами. Вскоре группы стали объединяться и укрупняться, становясь настоящей занозой в заднице всего Кольца. Поговаривают, что даже Акилу достали их выходки, и он подумывает о том, чтобы навсегда их прищучить. Одна проблема — никто не знает, где расположено их убежище.

На улицах города было ни души — пустые переулки, мертвые здания, и полная тишина, нарушаемая только тарахтением движка пикапа.

Специально для подобных случаев сталкеры предусмотрели обходные маршруты: расчистили прилегающие к Миду переулки, а въезды закамуфлировали травой и кустарниками. По одному из таких маршрутов Витька и поехал. Если все пойдет хорошо, через пятнадцать минут он будет дома.

В переулке Сивцев Вражек, который в обиходе за небольшую ширину называют просто Сивкой, Витьку ждал неприятный сюрприз. Дорогу поперек преграждала внушительных размеров яма. Последний раз он проезжал здесь несколько дней назад, и никакой ямы не было.

Обвал грунта? Засада?

Выйдя из машины, Витька осмотрелся с фонарем. Слева и справа напирали невысокие здания старинной застройки с торчащими наружу, похожими на высохшие языки, балконами. Вдоль тротуара ржавыми цепочками тянулись автомобили бывших жителей. Витька приблизился к яме и сразу понял, что она искусственная, об этом говорили ровные края, и валявшиеся рядом лопаты и кирки. Глубина ямы около четырех метров, на полметра заполнена водой, на дне — массивная железная труба с вырезанной дыркой, по бокам обглоданные останки нескольких человек.

Витька нашел возле ямы кобуру с пистолетом. Проверил магазин — полный. Убитые не успели даже дотянуться до своего оружия, смерть настигла их мгновенно.

После войны доставка воды превратилась в опаснейшее занятие. Гортранс перестал существовать, отколовшиеся от него коробейники быстро сообразили, что доставлять воду за небольшой процент — себе дороже. Если с Гумом Кремль нашел решение (всего-то Красную площадь проехать), то со своим главным покупателем — Гарднером, было сложней. Ни одна водовозка туда просто не доезжала, даже сопровождение из десяти вооруженных бойцов не помогало — их либо убивали, либо бойцы сами же воду и воровали. Тогда в Кремле приняли сумасшедшее, как могло показаться на первый взгляд, решение — пустить воду по трубопроводу. Благо под Москвой полно вакантных железных артерий. Все провернули в строжайшей секретности — точное расположение трубопровода было известно только узкому кругу высшей номенклатуры Кремля. Когда слухи об этом расползлись, многие кинулись рыть траншеи, чтобы отыскать трубопровод. Пока никому не удалось.

Этим ребятам тоже не повезло. Вместо заветного приза, они наткнулись на трубного червя. Твари эти жутко страшные, с мощными челюстями, способными перекусывать стальную арматуру, редкие встречи с ними почти всегда заканчивается для людей печально.

На Сивке пикап не развернуть, придется ехать задним ходом метров двести до ближайшего переулка. Витька выжал сцепление, потянул рычаг переключения скоростей в позицию «R». Коробка в ответ захрустела. Он попробовал еще раз, хруст стал громче. Скорость наотрез отказывалась включаться.

— Вот скотина японская!

Возможно, Сема так сильно насиловал заднюю передачу, что свернул шестерни в коробке. Назад Витьке не уехать. Тарахтеть здесь посреди ночи тоже долго нельзя. Ничего не оставалось, как проехать прямо через яму.

Вооружившись фомкой, Витька наведался в ближайший дом, сорвал с петель деревянную дверь, притащил к яме и бросил с правого бока. Если прижаться максимально к стоявшему там же справа микроавтобусу, левые колеса проедут как раз по краю двери.

Вернувшись в машину, он врубил полный привод и начал движение вперед. Прижался к микроавтобусу — уставшее железо затянуло писклявую песнь. Когда переднее колесо наехало на дверь, левая половина машины просела. Захрустела вековая древесина. Дверь выдержала вес, и через пять мучительно долгих секунд передняя ось оказалась на другой стороне, а яма — точно под днищем.

— Юху!

Сзади мелькнул свет. По переулку быстро мчались яркие огни. Несколько машин. Гудели движки, кто-то кричал. Слова разобрать не удалось, но тон голосов явно говорил, что у Витьки проблемы.

Мародеры. Как они его нашли? Наверное, кремлевские слили, что уехала сталкерская машина с водой. Засаду готовили на Арбате, а когда не дождались, стали рыскать по переулкам. И нашли.

Прогремели выстрелы. Попали в заднюю дверцу кузова. Вибрация от пуль чувствовалась на руле.

Надо срочно валить.

Витька вдавил педаль газа. Заднее колесо заскочило на дверь, дерево не выдержало натиска и подломилась. Колесо провалилось в яму.

Стрельба велась несколькими стволами — целились поверху, чтобы не повредить бак с водой. Витька пригнулся, подголовник изрешетило пулями. Находясь в скрюченном положении, он вывернул руль максимально влево, надавил на газ. Три оставшихся колеса взъерошили старый асфальт. Заднее левое уперлось в стенку ямы. Еще рывок. Еще. Пикап выкарабкался наверх, остановившись по инерции поперек дороги.

Мародеры повыскакивали из машин. В свете ярких фонарей Витька видел только мелькающие тени.

— Выходи, сука! А то убьем!

— Глуши машину!

Витька по привычке включил заднюю — захрустело. Забыл!

В зеркале заднего вида мелькнул человек, Витька высунул руку с пистолетом в окно, надавил трижды на спуск. Человек ухнул в яму. По пикапу открыли огонь. Витька врубил переднюю, вывернул руль вправо. Пикап уперся в припаркованный полтора десятка лет ржавый спорткар, смял его гармошкой, заскочил на капот передними колесами и выпрямился вдоль дороги.

Он помчался вдоль Сивки, вдавливая педаль в пол. Вскоре впереди показался чернеющий в ночи исполин Мида с пылающим на вершине, словно маяк, вечным огнем.

Добрался. Смог.

Он вскинул руку навстречу набегающему ледяному ветру и закричал во весь голос.

***

На звуки мотора и крика из Мида выскочили дозорные. Предупредительно выстрелили в воздух, потребовав немедленно остановиться и выйти с поднятыми руками. Не узнали в прибывшей таратайке сталкерский пикап.

— Свои! — прохрипел Витька. — Братцы…

— Так это Витек! Опустить оружие!

— Витька с Семой вернулись! — полетела молва по голосам.

Внутри здания заиграли фонарные лучи. На улицу выбегали закутанные в тряпки люди. Они приветственно кричали, махали руками, многие держали зажженные свечи и лампады. Не пугал людей даже пронизывающий до костей ледяной ветер.

Электричество отсутствовало в Миде уже много месяцев. Мера вынужденная — все запасы топлива давно распродали за воду, а небольшие остатки держали только для автомобилей. К темноте быстро привыкаешь, даже находишь в ней много плюсов. Когда серость становится чернотой — ее перестаешь замечать, так даже легче. Один генератор в Миде все же работал — питал прожектор на вершине шпиля, прозванный в народе «вечным огнем». Его распорядился установить Опер — в память погибшим защитникам Мида, и топлива на него не жалели.

— Слава богу, они вернулись!

— Воды!

— Пить! Дайте пить ребенку!

Дозорные помогли Витьке выбраться.

— Ни хрена себе, — выпалили Бизон, оглядывая машину. — Вас, что через мясорубку пропустили?

Подошел Опер.

— Почему не отвечали по рации?! — спросил глава Мида с ходу. Разглядел машину, и тут же его напор сник. — Вот черт…

— А Сема? — спросил Бизон.

— Твари убили.

— Вот блять.

Повисло молчание. Сталкеры прыгнули головы.

— Движок! Где? — спросил Опер.

— Сдал, — сказал Витька сквозь зубы. — Почему водовозки не было на наливной?

— Была! Четыре часа вас прождала. Я думал, что-то случилось и отозвал, а вам навстречу отправил группу. Разминулись, наверное.

— Отзывай, пока их мародеры не кончили. Все уже.

Опер обратился к Бизону:

— Водовозка должна быть у наливной ровно в восемь. Сам поедешь в сопровождении, и возьми пять человек.

— Понял.

— Я воду забрал. В баке она.

— Ты забрал…? — Опер запнулся, понял, что отчитывать Витьку при свидетелях не стоит. Обернулся к Бизону. — Принять строго по накладной.

Окинув Витьку недовольным взглядом, глава Мида ушел в здание. Бизон сел за руль, заерзал на мокром сидении.

— Задняя не работает, если что, — предупредил Витька. — И движок не насилуй, он и так подвиг совершил.

На крыльце рыдали, стоя на коленях, теща и жена Семы. Витька прошел мимо не остановившись. Наверное, должен был ощутить приступ стыда за смерть напарника, все же глава двойки несет ответственность за подчиненного, но не почувствовал ничего. И стыдно стало именно за это — за пустоту внутри.

На первом этаже его встретил Арарат. Выглядел механик неважно: волосы мокрыми мотками лежали на лице, глаза блестели стеклом, смотрели куда-то сквозь него.

— Привез?

Витька кивнул и сказал:

— Сегодня твои дочки попьют, не волнуйся.

— Семен, это… Хоть не зря?

— Не зря.

Арарат отстранённо покосился на обугленный чернотой, наспех замазанный известкой дверной проем, — в этом месте погиб отец Семы. Матусевич старший положил троих дружинников одним кухонным тесаком, прежде чем получил пулю в спину. Герой.

В центре главного холла в память о погибших защитниках из оружия захватчиков соорудили рукотворный алтарь. Сюда приносили личные вещи, фотографии, любимые книги. В первый месяц люди приходили каждый день, чтобы оплакивать родных, постепенно поток иссякал. Все на этом свете забывается, даже смерть. Чтобы «сохранить народную память», Опер издал указ, в котором обязал мидовцев приходить к алтарю регулярно, и даже прописал подробное руководство к ритуалу. Подходить к алтарю следовало слева — направо, голову держать траурно наклоненной на тридцать градусов к полу, руку прикладывать обязательно левую с касанием «алтарной конструкции» всей пятерней, прикосновение длится не менее пяти секунд, необходимо вслух произнести фразу: «Спасибо тебе защитник… за то, что я живу», вместо троеточия вставляется имя одного из погибших, упоминать одни и те же имена не следует более двух раз подряд. Чтобы никого не забыть, рядом с алтарем повесили список погибших, отдельным пунктом указали полный запрет на произношение имени Кобальта. В будние дни предписывалось совершить не менее двух благодарственных подходов, в выходные — не менее четырех, в памятные дни — не менее шести. В день рождения каждого защитника его имя упоминалось всеми Мидовцами без исключения вне очереди. За исполнением указа, а также за функционированием вечного огня следил почетный караульный, который менялся ежедневно — был составлен список дежурств, в него попадали все, кто не задействован в добыче воды. В обязанности караульного также входило посещение больных и ослабленных для «свершения процедуры на дому». За уклонение от ритуала нарушителя ждал штраф в виде понижения нормы, всеобщее порицание на еженедельных памятных мероприятиях, и даже в крайнем случае изгнание.

Витька проследовал мимо алтаря, не обратив внимания на замечание караульного, поднялся на второй этаж в фельдшерскую. В дверях его встретил Горский. Выглядел врач жутко уставшим. Казалось, дунешь на него — упадет.

— Ну как он? — сходу спросил Витька.

Горский кивнул. Значит, живой.

— Привез? — с надеждой в голосе спросил врач.

Витька протянул ему флягу с пояса. Горский крепко схватил ее обеими руками, прошел к столу, расставил стаканчики и поровну разлил.

За хороший товар наливщики накинули сверху пару литров в качестве чаевых, так что счетчик на приемке покажет точно по накладной. За присвоение воды Витьку могут серьезно наказать, но Горский его не сдаст. По инструкции, написанной Опером, вся поступающая вода сливается в бак под чутким надзором приемной комиссии, затем та же комиссия рассчитывает нормы на несколько дней вперед, распределяет талоны, и только потом начинается отпуск в строгой очередности по степени нужды. Все это часто длится по несколько часов, а то и полдня. Ромка и другие больные не могут столько ждать.

Витька насчитал пять стаканов, а должно быть шесть.

— Кто? — спросил он.

— Марина, — ответил Горский, опустив взгляд.

Марина Артуровна была хорошей женщиной, тихой и отзывчивой. Спаслась одна, в Катастрофу потеряла всю семью, отношений в Миде так ни с кем и не построила, хотя одинокие мужики на нее посматривали с большим интересом. Как и все тяжело переносила жажду, но подкосила ее кишечная инфекция.

Облизнув пересохшие губы, Горский обратился к Витьке:

— Поможешь?

Сталкер кивнул.

— Сам как? — врач указал на его раны.

— Потом посмотришь.

Они поочередно напоили пациентов. Сложней всего опять пришлось со стариком Ермолиным.

— Отойди от меня, доктор Менгеле! Знаю я тебя, темную подсовываешь, в залив меня отправить хочешь! Не дамся!

Ермолин — самый возрастной житель Мида, хотя казался не по годам крепким, даже молодые говаривали, что старик всех их переживет. Сюда он попал не потому, что организм сдал из-за обезвоживания или болячки, а потому что неудачно оступился на ступеньке, таща коробку с консервами. Как итог — посчитал ребрами два лестничных пролета, при этом отделался только ушибами и переломом ноги.

— Это чистая, дурак ты эдакий, — выпалил Горский, протягивая ему стакан. — Витька привез.

— Нее, знаю я ваши штучки. Голову мне морочите. Выбрали самого старого, чтобы численность проредить. Я жить хочу! Я еще пригожусь.

— Уже проредили сегодня, — ответил ему Витька строгим голосом. — Сёма ради этого стакана жизнь положил, а ты, старый, выкобениваешься.

— Сёмка? — Ермолин напряг память. — Ааа, это тот, светленький. Володьки Матусевича сын? Помер? Ай-я-яй.

Ермолин прекратил скандалить — все же совесть у него пока не полностью атрофировалась, — но пить все равно не стал.

— Не буду.

— У тебя вторая стадия обезвоживания, — пробормотал Горский.

— Я не хочу.

Ермолин согласился выпить воду, только когда Горский продемонстрировал ему тест на массомере.

Ромка спал. Витька поставил стакан с водой рядом на тумбочку. Следом подошел Горский, перелил содержимое в капельницу.

— У него начались спазмы глотательных мышц. — объяснил врач. — Теперь только внутривенно.

— А это пройдет? Он сможет сам пить и есть?

— Сейчас вопрос в том, выживет ли он вообще.

Вся правая часть головы Ромки была перебинтована. Удар пришелся в затылок. Три дня он лежал без сознания, изредка приходя в себя и совершенно не понимая, кто он и где он. Витька никогда не забудет, как смотрел ему в глаза, а у Ромки зрачки разъезжались в разные стороны, будто мышцы, их удерживающие, потеряли всякую связь друг с другом.

Витьке с большим трудом удалось уговорить Опера выделить воду для приглашения кремлевского врача. Хирург, почтенный пожилой мужчина, долго обхаживал Ромку со всех сторон, мял ему голову, простукивал, постоянно что-то тараторил про себя. Из всех слов Витька разобрал только: «Закрытая ЧМТ», «Кровоизлияние», «Мне бы МРТ». Хирург заключил, что у Ромки отек мозга, и его нужно срочно прооперировать. Операция стоила дополнительной воды, которой у Мида просто не было. Тогда Витька отдал врачу все личные запасы топлива, припасенные для особого случая. Ромка пострадал по его вине, и Витька был готов на все, лишь бы его спасти.

«Будем делать декомпрессионную трепанацию, чтобы снизить давление внутри черепа. А дальше курс диуретиков и… как сам справиться».

На помощника денег уже не было, поэтому Витька вызвался помогать сам. Операция длилась несколько часов. Хирург сделал надрез кожи в районе правого виска, рассек мышцы, затем началась самая жуткая процедура, которую Витька когда-либо видел. До сих пор ком подкатывал к горлу от воспоминаний. Сделав дырку в черепе, хирург установил дренаж для выпуска лишней жидкости, забинтовал и выписал лекарства. На следующий день Ромка очнулся, всех узнал, и даже помнил обстоятельства случившегося перед травмой. Хирург назвал это хорошим знаком. Какое-то время Ромка даже шел на поправку, но потом началось ухудшение.

— Услышал твою болтовню во сне, — медленно произнес Ромка, слегка улыбнувшись краешком рта.

— Подслушиваешь, жук, — Витька по-дружески похлопал его по плечу. — Ну, ты как?

— Супер, чувствую себя превосходно.

Другого ответа Витька и не ждал.

— Доктор, у меня же все хорошо?

— Нормально, — сухо ответил Горский. Пройдя мимо Витьки, врач шепнул ему на ухо. — Не говори.

— Значит, удачно все с тем движком? — спросил Ромка.

— Да, пришлось немного попотеть, но это ерунда. На приёмке сказали, что лучше, чем с завода.

— Круть.

— Все благодаря тебе. Ты подсказал, где его искать.

— Семка не подкачал?

— Он справился.

— Так, гляди, место мое займет.

— Ты мой напарник. Как поправишься, снова вместе пойдем искать всякую хрень на продажу, убегать от тварей и мародеров — все как ты любишь.

— Даже с одним глазом, я найду больше хрени, чем ты.

— Не сомневаюсь, — Витька крепко сжал его ладонь.

— Мы еще с тобой до Красногорска смотаемся, — сказал Ромка одухотворенно. — Ох, сколько добра там лежит нетронутым. Может, и топливо найдем…

— Как встанешь на ноги, сразу поедем. Обещаю.

— И пусть Опер только вякнет про свои инструкции… Возьмем бензовоз, вернемся с полной сигарой. Разбогатеем.

— Обязательно.

Ромка закашлялся. Его стошнило.

— Доктор, можно мне еще вашего укольчика? — попросил он трясущимися губами. — Очень больно.

— Сейчас.

Горский ушел за ширму. Витька вошел следом. Отломив кончик стеклянного пузырька, порезав при этом палец, врач отчужденно наполнил шприц.

— Осталось всего три ампулы морфина. Завтра я уже не смогу купировать его. Закончились кальцеблокаторы, которые дал хирург. Еще по списку ты так и не принес глюкокортикоиды и витамины. Без этих лекарств он…

— Я облазил все аптеки в Кольце. Ничего нет.

— Тогда все это бесполезно. Мы только его мучаем…

— Не говори больше ничего. Я найду. Завтра же, поеду за МКАД, там посмотрю.

Горский поднял пустую ампулу из-под морфина, покрутил в руке.

— Урки все растащили в первые годы, кололи себе в удовольствие. Ты ничего не найдешь.

Красные глаза врача смотрели по струне точно Витьке в глаза, и не было в них ни толики смущения.

— Я не позволю ему мучиться. Он же мой напарник. Он человек.

— Я могу все закончить, — Горский посмотрел на три оставшихся ампулы. — Если вколю сразу все, его сердце не выдержит.

— Ты этого не сделаешь. Он хочет жить.

— Это не жизнь, а мучения.

— Это его выбор.

— Нет. Это твой выбор.

Витька и Горский вернулись к постели Ромки. Врач сделал укол, Ромка расслабился и стал снова уплывать в сон.

— Если что, я всегда здесь…, — сказал Горский уставшим голосом.

Витька вытер Ромке пот со лба. Горячий.

— Я говорил с Опером насчет тебя. Ты можешь выбрать позывной. Заслужил.

— Нет, — прошептал Ромка.

— Ты же хотел.

— Передумал. Буду как ты. Самим собой.

Ромка заснул. Витька уже собирался уходить, как вдруг напарник резко открыл единственный глаз, схватил его за руку.

— Не сдавайся, слышишь? Вытащи ее!

— Ты это, отдыхай, лучше.

— Вытащи… Вытащи… Выт…

Ромка отключился.

По пути в квартиру Витька наткнулся в коридоре на Бизона.

— Вот ты где! Тебя Опер зовет! Сейчас разнос будет.

— А что случилось?

— Еще не знаешь?

Витька покачал головой.

— В баке была дыра. Ты пролил всю воду.