Никто не избегнет блаженства. Часть первая

Нелли Горицвет

Середина XXI в., недалёкое будущее. Катаклизмы вынудили народы мира переселиться в чудом не затонувшую Россию. Отныне вместо государств – Союз Диаспор. Вроде экономика наладилась, можно жить за счёт ренты, обходить законы. Но неравнодушные понимают: пора вырвать власть из рук безумца, захватившего контроль над погодой. В романе есть любовные линии, юмор, стихи, притчи. Все совпадения случайны.

Синдром стройки века

Окна в домах потускнели,

Грязный асфальт отражая.

Двери с петель послетели,

Свалку собой украшая.

Грязь перемешана с лужей,

Радуга пятен бензина…

Вряд ли отыщется хуже

Русскому сердцу картина.

Крыши поехали набок,

Кошки попадали сверху.

…Катится гулко и слабо

Жизни рассыпанной эхо.

Шестнадцатиэтажная коробка из грязно-серого железобетона с жутковатыми черными пустыми глазницами окон отпугивала даже детвору, которая, как известно, любит играть на стройках. Это замороженное, недостроенное здание конца ХХ века, без крыши, имело весьма дурную репутацию, сотканную, буквально, из воздуха. Раньше — то было дело понятное: в старинных замках водились приведения. Теперь можно страшиться разве что только разносчиков антисанитарии — бомжей.

Однако эта серая высотка без веранды, ну или хотя бы подъезда с лестницей, обеспечивающего подступ к зданию и попадание внутрь, необитаема и неприступна из-за груды строительного мусора и грязи, которая окружает ее вокруг метров на триста. Смесь земли, песка и глины лишь изредка просыхает, образуя твердые уродливые колдобины. Да и в них тоже можно увязнуть по колено, если пытаться пройти напролом, чтобы срезать путь из леса к жилому району. А однажды, к примеру, совсем недавно, возле самого фундамента было найдено обезображенное тело девочки-подростка. Ходили слухи, якобы она спьяну свалилась в шахту лифта, которую перепутала с туалетом. По этой и по ряду других причин жители города почти не пользуются дорогой через стройку, предпочитая обходить зловещее место по удобному широкому освещенному проспекту.

Люди не забредают туда даже несмотря на то, что строительная площадка не обнесена забором, и вход на нее не воспрещен — а следовало бы запретить, так как там нет ни специального деревянного настила, ни фонарей, освещающих путь. В придачу ко всему, кое-где набросаны уродливые железобетонные плиты, навал длинных черных арматурин, а над домом виднеется вышка со стрелой башенного крана, правда, проржавевшего, без задних колес, и, как выяснилось, со спущенными шинами на передних. Впрочем, специально ко всему этому случайные прохожие тоже не присматриваются. Они слишком заняты собой.

Я неоднократно при попытке поскорее попасть домой выходила из лесу, держа в поле зрения угол угрюмой высотки с оголенным фундаментом, и направлялась в жилой район по азимуту, прямиком, сигая с колдобин в выбоины, оставленные здоровенными шинами с глубоким протектором. И всякий раз с неприязнью жмурилась, осторожно вполглаза поглядывая вправо, на нелюдимый вход в вышеупомянутую недостроенную коробку, начинающийся примерно на уровне моей груди.

Никто не обращал на меня ровным счетом никакого внимания. Пятачок с новостройкой был с двух сторон окружен трассой и возвышался над ней, точно курган, его крутые склоны густо позаросли бурьяном. По обеим сторонам дороги пролегали узенькие тропинки, тянущиеся сквозь колючки и пустырь вплоть до нашего спального района — да и по ним тоже редко кто хаживал. А с третьей стороны, плавно переходящей в четвертую, темнел лес, отгороженный от шоссе полосой гаражей, окаймляющих жилые массивы.

Но вот что удивительно. Чем неприятнее и отвратительнее мне казалась эта серая коробка с черными дырами вместо стекол, тем больше она меня манила, притягивая к себе, точно магнитом. Словно я нутром чуяла, что именно здесь произойдет череда событий, круто изменивших мою последующую жизнь.

В конце концов, искушение взяло надо мной вверх и заставило посмотреть «в лицо» жуткому строению — правда, удалось мне это лишь со второй попытки.

Поначалу, конечно, я самым естественным образом ужаснулась, случайно взглянув на страшные оконные проемы, вымазанные коричневатым цементом, и панели с темно-серыми от дождя пятнами. Помнится, я тогда резко отвернулась и мысленно сказала себе, что больше никогда в жизни не посмотрю на это омерзительное сооружение. Но постепенно у меня развилось странное, азартное, навязчивое желание преодолеть страх и обратить свой взор к недостройке, вопреки опасению, что злополучный дом явится мне во сне. А также любопытство перед какой-то тайной, не понятно, откуда взявшейся. В конце концов, все это настолько захватило меня, что я начала ходить мимо дома, точно сомнамбула, жадно вчитываясь глазами в стены, боковую пристройку, которая должна была стать комплексом из магазинов, парикмахерской, аптеки, почты, прачечной, фотосалона — да так и не стала…

Я разглядывала нагромождения земли и цемента, а вокруг не было ни души — лишь грузовики изредка неслись куда-то по унылой одинокой дороге, вдоль которой не было столбов с освещением. Гаражи стояли ко мне «спиной». И, наконец, надо ли говорить, что идиотов, вроде меня, желающих переться в лес, сплошь изрытый оврагами, превращенными в мусорные свалки, среди болезненного вида деревьев, где не росло ни ягод, ни грибов, тоже не находилось?

Никто не сновал мимо меня туда-сюда, и я, не стесняясь, принималась рассматривать разнообразный строительный мусор, состоящий, главным образом, из бетонно-цементного крошева и кажущийся на фоне закатного солнца произведением сюрреализма. Более того: купив надежные катерпиллеровские берцы своего размера в магазине военной форменной одежды, я экипировалась и уже смело приходила на свою мертвую «зону 51» все чаще и чаще, подбираясь к дому все ближе и ближе. И почему-то мне казалось — это тоже была навязчивая мысль, овладевшая мной внезапно — что помещение, особенно его подвальная часть, кишмя кишит крысами.

Наконец настал час, когда я перешла на второй уровень храбрости — отважилась проникнуть внутрь, вооружившись фонариком. Огляделась вокруг: пустой широкий холл (если, конечно, этот сарайный антураж можно именовать холлом) пересекала лестница, ведущая на этажи. В помещении витал устойчивый специфический запах строящегося здания, причем такой, в котором сразу чувствуется отсутствие людей. Я стала подниматься по ступенькам. Перил не было, отчего приходилось быть особенно внимательной и осторожной. Здесь и, вправду, оказалось полно крыс. Являвшие собой реальность, а не миф, они разбегались в стороны из-под моих ног. Их спины, такие же серые, как и все вокруг, мельтешили, выхваченные световым ореолом моего фонарика, оставляя на порожках и боковых стенах резко увеличенные контрастные копошащиеся тени. Время было вечернее, на улице уже стемнело, да вдобавок все небо заволокло тучами. Так что фонарик оказался очень кстати. Стаи стрижей, с реактивным свистом рассекающих небосвод, залетных ласточек и голубей, сидящих на подоконниках, крыс, уделывающих дом изнутри, придавали атмосфере какую-то загадочность и таинственность.

Я малость побродила по квадратным комнатам, манящим своей серо-белою пустотой — для этого мне пришлось аккуратно ступать среди цемента, шаря фонариком по полу из-за страха провалиться в какое-нибудь канализационное отверстие, из любопытства заглянула в пару оконных проемов на этажах. И постепенно добралась до самого верха, не найдя и намека на граффити ни на одной из стен.

На крыше, построенной лишь наполовину, оказался прочный каменный парапет. Подойдя к нему, я посмотрела в сторону своего дома: освещенная людная мостовая, яркие рекламные вывески, фонарные столбы, машины, автобусы. До чего же все это выглядит милым, добрым, манящим и родным, когда находится так далеко! И тут мне в лицо ударили хлесткие капли дождя. Я молниеносно раскрыла над собой прозрачный зонт-купол, и свет далеких окон стал мерцать сквозь потоки воды золотыми новогодними шарами. Огни уличного освещения и вспышки трамвайных разрядов, роняющие грозди искр среди паутин проводов, отразились бликами от моей мокрой черной клеенчатой ветровки.

Сверкнула молния, загремел гром. В воздухе сильно запахло озоном, пылью, мокрой побелкой и бетоном. Словно технички во всех подъездах города в одночасье затеяли влажную уборку…

Блестел черный асфальт, светились булькающие лужи. Я не могла стронуться с места, а ливень все хлестал и хлестал, сметая с крыши голубиный помет, с тротуаров — мусор, с души — грязь.

Многие из заброшенных зданий нашего города находятся в активном процессе возведения — в таких домах лучше не показываться: опасно, да и могут штрафануть. Уличная детвора так и норовит свернуть там себе шеи. Еще у нас есть старинные заброшенные развалины — останки советских тюрем и колоний-поселений. Мрачноватое место, притягивающее всякий сброд. Там тоже делать нечего. А вот в атмосферу замороженных долгостроев окунуться, определенно, стоит. Остовы строений, словно горы, выступающие из дымки, видны отовсюду, и расстояние до них на глаз не определишь. Обживаются они обычно либо бродягами, либо руфферами.

Постепенно мое основное обиталище переместилось из ненавистной моему сердцу трехэтажной «сталинки», где я прописана, сюда, на шестнадцатый этаж — на крышу одинокого вольнолюбивого дома, продуваемого всеми четырьмя ветрами. Теперь, стоит только мужу уехать в служебную командировку в Москву, отправиться в очередную горную экспедицию, или даже просто отлучиться в научную библиотеку по делам, как я тотчас надеваю джинсы, ветровку, зашнуровываю берцы и выметываюсь из квартиры на стройку! (В рюкзачке у меня впритирку с «перекусом» лежат одновременно и солнцезащитные очки, и зонтик от дождя, а отдельно в накладном кармашке сбоку книга, ручка и блокнот — так, на всякий случай.) Правда, порой на меня накатывает неумолимое желание уединиться даже в том случае, если супруг находится дома — сидит себе где-нибудь за чертежным столом неподалеку. И тогда я тихонько «отпрашиваюсь» у него прогуляться, чтобы нарвать зверобоя с душицей или каких-нибудь других трав, а сама сворачиваю с тропинки, так и не дойдя до леса, и, наскоро перебежав шоссе, окунаюсь с головой в мир строительного сюра…

И вот я все лежу и лежу себе наверху многоэтажки, задумчиво глядя по сторонам: то вниз и вдаль — на проезжающих мимо машины и вечно спешащих по делам людей, то вверх — на тревожное небо с угрюмо бегущими куда-то облаками и изредка пролетающими галочками самолетов. Лежу и словно растворяюсь в тихом мире, одна-преодна на всем белом свете, охваченная неизвестно откуда взявшимся счастьем, изысканным, точно предвкушение полета. А вокруг — ни души!

Голуби уже привыкли ко мне и сами подлетают, раскрывая доверчивые клювы, курлыча, курлыча…

Крысы — ниже живущие соседи — проворно выхватывают у меня добычу, уносят ее куда-то во тьму, в норки, и незамедлительно возвращаются за новой порцией. А, насытившись, довольно трутся мордочками о мои берцы.

Часа через четыре я, довольная, прихожу домой, предварительно купив на рынке у бабушек несколько свежих вязанок лекарственных растений.

И так пошла-поехала, так потекла моя двойная жизнь…

— Ты не знаешь, где мои старые спальные мешки, который я брал на плато Путорана? — спросил меня как-то Эрик. — Ну, те, что списаны за негодностью?

— Так их у нас еще в прошлом году на даче украли, — невозмутимо соврала я в очередной раз, как ни в чем не бывало.

Оба спальника были едва ли не единственным… реквизитом человеческой жизни, принесенным мною в заветный тайник на случай резкой перемены погоды. С ними я смогу проводить прохладные ночи на крыше, в то время как муж долбит кайлом горы где-нибудь в тысячах километрах отсюда. Вернее, не сам долбит, а только руководит…

Ах да, забыла представиться! Зовут меня — Конкордия. По мужу я — Эрикссон, по отцу — Зимоглядова. Мне чуть больше двадцати лет согласно новому, медицинскому удостоверению личности, выданному ВОЗ после успешного завершения процедуры увеличения продолжительности жизни, и чуть больше пятидесяти согласно старому российскому паспорту. Омолодиться мне помог Эрик, эмигрировавший в Россию задолго до Мирового Исхода 2035 года: однажды повстречав нас с мамой на юге, именитый ученый взял, да и увез меня в Заполярск — нынешний New-Land, один из северных захолустных городков, которые в преддверии Мировых Катаклизмов власти отдали предприимчивым и зажиточным мигрантам, получившим статус беженцев. Так Карелия, Мурманская, Архангельская области и Коми стали заново отстраиваться силами приезжих из Хельсинки и Глазго, Упсалы и Осло, Анкорриджа и Рейкьявика…

По правде говоря, поначалу я боялась уезжать так далеко на Север, думая, что начавшееся Всемирное Потепление не коснется тех краев, и я там попросту заледенею. К тому же мать тогда сильно переживала, что у нас могут экспроприировать, ссылаясь на отчаянное положение в стране, то, ради чего стоит жить — наследство, право на которое мы с величайшим трудом восстановили. Опять же: восстановили благодаря Эрику. Я говорю о заповеднике Вольные Славены, в прошлом запущенном и нуждавшемся во втором рождении. Эмигранты, как объяснил тогда моей матери прежний губернатор — наш хлеб, и закон отныне на их стороне. И если, мол, они предложат российским банкам достаточно золота, то им разрешат вырубить какой угодно лес и настроить на его месте десятки мотелей да пансионатов, превратив горные плато и морские побережья в фешенебельные курортные зоны. Глупые, недальновидные политиканы!

Ну и кому нынче нужно золото, на которое ничего купишь за рубежом? Так и не втянув Русь-матушку, присоединившую к своим владениям славянские территории, в затевавшуюся было Третью Мировую войну, все флаги мира навсегда пожаловали в гости к нам, заграница вымерла! И образовалось новое государство — Единый Союз Ассимилированных Диаспор. Ибо уже третий десяток лет в Америке, Европе, Азии и Австралии бушуют, не прекращаясь, торнадо, наводнения, землетрясения и вулканы. Нефтяные вышки рухнули, рудники обвалились, а горизонтальные сланцевые шахты, затопленные водой, сползли в широкие карстовые провалы, на дне которых теперь булькают ядовитые горячие гейзеры.

Итак, я отправилась вместе с мужем в Заполярск, и была крайне удивлена тем, что там стоит такая же духотища, как и у нас на Кубани. А Эрик оказался человеком во всех отношениях положительным и респектабельным, и с ним я почувствовала себя, как за каменной стеной. Что ни говори, он здорово помог нам, благодаря своим исключительным связям в мэрии, Министерстве природных ресурсов и Министерстве внешних экономических связей — мы с матерью отстояли-таки право на родовое поместье. И в благодарность за это я отдала настойчивому доктору геолого-минералогических наук Эрику Эрикссону руку и сердце. В конце концов, ради спасения родной земли и жизни не жалко, не то, что там руки какой-то! Тем более что Эрик красив, гибок и изыскан, словно холеный кот: точеный профиль, большие кошачьи серо-голубые глаза, вкрадчивые и обволакивающие манеры. Походка бесшумная, а кисти рук белые и мягкие — скорее, как у писателя, нежели геолога. Бородка и седые пряди в темно-русых волосах напоминают о портретах выдающихся умов, коими бывают увешаны по обыкновению ученые аудитории…

Словом, выгодная партия, удачное замужество. Но отчего ж тогда в душе у меня навсегда поселились леденящая душу тоска и вакуумный холодок пустынной лунной безжизненности? Лишь моя подруга Наташа Миротворец, с которой я познакомилась, лазая по крышам, скрашивает мое одиночество — не считая бродячих кошек и собак, конечно. А скучая вдали от заповедника, где у нас мамой размещены питомники редких млекопитающих и птиц, я становлюсь рада даже крысам. Общего у меня с ними оказалось ничуть не меньше, чем с вольными стрижами.

****

Поодаль от гаражей находится автостоянка. И вот однажды, в очередной раз любуясь обзором сверху, я вдруг обнаружила, что дежурный сторож из смотровой будки, расположенной примерно на уровне третьего этажа, уже давненько знает о моих посещениях стройки и частенько замечает мою фигуру, одетую в коричневое или темно-серое, спешащую по неровной земле и исчезающую среди железобетонных плит. Возможно, впоследствии многое из произошедшего и не случилось бы, будь я и вправду одна на всем пустыре, или если бы будка охранника не возвышалась над пустынным ландшафтом, или если бы сторожу не было скучно одному, в обществе бутылки и собаки, или если бы… если бы…

Но обо всем по порядку.

Итак, я не ошиблась в своих опасениях: спустя некоторое время сторож автостоянки остановил меня — спешащую на шестнадцатиэтажку — осмелившись выйти мне навстречу и не побоявшись при этом покинуть пост. «Этот добренький старичок сильно смахивал бы на деда Мороза своим розовым лицом, — подумалось мне, — не будь оно поджарым и волевым». И уж очень он как-то притворно удивился тому, что лицо, случайно заинтересовавшее его — это женщина, а не парень.

–…А я-то вижу: бейсболка, одежда какая-то мужская, прически не видать! — оправдывающимся голоском проговорил сторож. — Ну, думаю, малый, как пить дать, преступника какого-нибудь в мертвом доме укрывает — дружка там или родственничка. Еду ему то и дело носит…

— Ну, может, я-то как раз беглого каторжника и прячу, — хитро усмехнулась я, — считаете, дамы на такое не способны?

— Э-э-э, нет, — отмахнулся старичок, — по тебе сразу видно, что не водится за тобой такого греха. Ты для меня ясна, как стеклышко.

–…из чего следует, что все мужчины непроницаемы, а женщины, видимо — нет! — иронично заметила я. — Тогда для чего же вы меня окликнули, приняв за мужчину? Думаете, молодой человек — вот так вот запросто и ответил бы на все ваши заковыристые вопросы, признался бы в содеянном?

— А я бы и не стал спрашивать, — в тон мне сказал сторож, — я бы так, покурить стрельнул. Ну а сам, между делом, попытался бы всю правду-матку по глазам прочесть. А там, кто его знает: пробрался бы в дом как-нибудь, подсмотрел бы…

–… вызвали бы полицию, — насмешливо перебила я его, — вот что, дедуля! Думаю, вы уже давным-давно пробрались в дом и все осмотрели, разведали да вынюхали. А сейчас из чистого любопытства пытаетесь мне болты вкрутить. Разве не так? Может, скажете все-таки, что вас на самом деле интересует?

— Да стар я уже, дочка, — внезапно посерьезнев, сказал дед, — артрит у меня. Сил моих не хватит ни в грязь лезть, ни по плитам карабкаться. Шучу я: знаю ведь, что помыслы твои не имеют под собой ничего дурного. Какие там еще тайны? Просто слежу отсюда, как бы маньяк какой за тобой не увязался следом, — с печальной улыбкой добавил он.

— Ну, тогда, может, поведаете мне, зачем я, по-вашему, я хожу на стройку? — слегка сбитая с толку словами деда, растерянно спросила я, махнув рукой в сторону незавершенного дома.

— Да мало ли, зачем, — уклончиво ответил он, — видимо, тебе там нравится шастать просто так, без дела. Сказки, небось, какие сочиняешь…

— А вот и не угадали! — воскликнула я. — Не сказки сочиняю, а картины пишу! — немедленно соврала я, совершенно неожиданно для себя. Мне стало как-то жутковато от проницательности деда, который понял мое душевное состояние и был не слишком уж далек от истины, — я в академии художеств учусь, — и мне задали написать панораму: «Вид сверху».

— А-а-а, — с пониманием протянул старичок, — ну тогда ты правильное место выбрала! На крыше тебе никто не помешает. Это не то, что с моста рисовать! Ну а мольберт-то тама? — поинтересовался пытливый сторож, указав рукой, в которой звякнула связка ключей, на верхние этажи «моего» дома.

— Да, я его под кафельной плиткой все время держу.

— Ну смотри, дочка, плотнее закрывай его и прячь получше, чтобы дождик не намочил. А мне пора на вахту, — еще раз тряхнул связкой сторож, — а то я заперся снаружи, а вдруг шофер какой приедет.… Ну, удачи тебе!

Старичок засеменил обратно, а я, глядя ему в спину, с удивлением подумала, как порой не просто судить о людях. Взять хотя бы этого сторожа. Раньше мне приходилось встречать его в городе — даже в трамвае, бывало, вместе ехали. И всякий раз при этом я с интересом разглядывала его, точно загадочную магнетическую личность, пытаясь представить в своем воображении, кто он такой. И до тех пор, пока дед не раскрыл рта, мне казалось, что это бывший полковник в отставке, прямой и властный. Или, может быть, ученый, мыслитель, вроде Курчатова или Кюри. А тут заговорил — и оказался деревенским хитрецом с подковырками. Возможно, это длительная работа в цеху на штамповке сделала его таким стройным и жилистым. Ведь ни для кого не секрет, что порою высокие станки, за которыми не надо гнуть спину, способствуют выправке. А еще также не секрет, что иногда простые заводчане оказываются умнее и одухотвореннее интеллигентов…

Забегая вперед, замечу, что, пытаясь прочесть сторожа, я попала пальцем в небо: впоследствии он сыграл огромную роль в свалившихся на мою голову приключениях. Но мой рассказ только начинается — все еще впереди.

А пока, после нашей короткой беседы, магнетизм старого незнакомца безвозвратно улетучился вместе со шлейфом таинственности. Прав оказался он: сочиняю я сказки!

Я поплелась наверх, «к себе», слегка расстроенная тем, что место моего времяпрепровождения раскрыто, сегодняшнее одиночество скомкано, и что в эти часы я вряд ли надолго задержусь на крыше, зная, что чьи-то любопытные глаза за мной наблюдают. Но постепенно ровное гармоничное настроение привычно взяло надо мной вверх. В конце концов, сообразила я, поскольку на той автостоянке работают четыре человека, то отнюдь не всегда мой приход будет совпадать с дежурством настырного деда. И совершенно неожиданно мне вдруг захотелось время от времени махать старичку рукой, приветствуя его по дороге на стройку.