Мой кровный враг

Наталья Шнейдер, 2022

Я хотела его убить, но мне помешали. Заковали и бросили в каменный мешок. Он знает, кто я, знает, что буду пытаться убить его снова и снова. Почему он вернул мне свободу? Неужели надеется, что воспоминания о первой любви заставят меня остановиться?

Глава 5

Хозяйка сунула мне в руки чисто ощипанную тушку и поднялась.

— Вот и все.

— Спасибо за науку, — медленно проговорила я. — И за помощь спасибо.

Жаль ее было безумно. Здорово, видать, муж в сердце запал, если до сих пор вспоминает. И расспрашивать, почему так одна и осталась или что с детьми — ведь были же у нее дети? — не стоит.

А объяснять хозяйке, что Алан мне вовсе не любовник, а так, случайный знакомый, который пригрел и помог, вовсе незачем. Как и то, что я абсолютно уверена — он не потребует расплатиться собой, несмотря на все намеки. Поведусь на эти намеки — терять времени не станет, но и навязываться не будет. Просто потому, что он действительно улыбается многим, и ему наверняка улыбаются в ответ, так что получить свое он может легко. Принудить, купить — удел убогих, не таких как он… или магистр.

Тот-то, наверное, вовсе не успевает от женщин отмахиваться. Самым бескорыстным просто интересно, что такое заполучила себе в постель ее величество. Те, кто похитрее — будут искать через него свою выгоду. Знай, перебирай себе. Главное аккуратно, а то у королей все просто: чуть что — и голову с плеч.

Почему-то эта мысль неприятно кольнула. Я ругнулась про себя — нашла о чем думать. Какое мне дело до его постельных приключений? Ну да, когда-то Рик был в меня влюблен — хоть ни разу не признался. Только давно это было…

Я перестала ему писать первая — в вихре новых мест, новых знакомств, подруг, кавалеров, образ Рика как-то потускнел, истаял, а его письма казались такими… даже не скучными. Как будто из другого мира. Про семью ужей, что продолжала греться на камне. Как ощенилась любимая сука его отца, и он разрешил Рику взять на воспитание щенка. Про свадьбу старшего брата — Рэндольфу было двадцать пять, и он почти не общался с нами, «мелюзгой»…

Родители писали о таких же важных лишь для семейного круга вещах, и им я тоже отвечала реже, чем могла. Если бы можно было вернуться назад и все изменить! Я прокусила губу, сморгнула слезы.

— Да не реви ты! — сказала хозяйка. — Будет у тебя еще дюжина таких. Тем более, что вам, господам, можно и попробовать со всех сторон, прежде чем жениться. — В ее голосе промелькнули то ли возмущение, то ли зависть.

— А? — Я не сразу сообразила, о чем она. — Да я не о нем. Родителей вспомнила.

— Чумные? — спросила хозяйка.

— Чумные, — кивнула я. — И война.

— Эх, девка… И все равно не реви. Эта земля и так кровью да слезами полита, нашими, да родителей, да дедов… Сама жива — и радуйся. А остальное — перемелется, мука будет.

Она неловко потрепала меня по плечу и ушла в дом.

Да, кровью эта земля полита изрядно: ни поколения без войны. И слезами тоже. Я вытерла глаза рукавом. Хватит. Сейчас, вон, морковку и лук почищу, суп сварим, потом ночь придет, а утро — оно, говорят, вечера мудренее.

Проснувшись среди ночи, я не сразу поняла, где оказалась. Жесткое ложе, темнота, только лунные блики прорываются сквозь щели в ставнях — окон в этой избе и вовсе не было. На лавке по другую сторону двери сопел Алан, из темноты доносилось всхрапывание хозяйки.

Я поерзала, пытаясь приноровиться. Хоть и говорят, что жесткое ложе полезней для спины, чем самая лучшая перина — устроиться удобно никак не получалось. Наверное, просто устала, последние несколько — я так и не узнала, сколько дней провела в камере — дней у меня никак не получалось нормально поспать. Так, чтобы к утру ничего не затекало, не сводило от неудобной позы.

А Мортейн, между прочим, спит в моем замке! В замке, который хранил двадцать поколений моих предков! Спит в удобной постели, и хорошо если не в родительской спальне. Не удивлюсь, если он ее и занял: чтобы доказать себе и другим, кто теперь там настоящий хозяин.

Дремота слетела разом. Я села, обхватив руками колени, ткнулась в них лбом. Мысли, которые старательно гнала весь день, вернулись роем кусачей мошки. И самая назойливая, на которую я никак не могла найти ответа — что же делать дальше?

Много ли вариантов мне оставалось? Алан сказал, что корона искала алхимиков — тех, кого потом можно было бы разослать по стране помогать ее восстанавливать. По его словам, в университете открыли факультет для таких, кто готов учиться — за счет короны, чтобы потом отработать несколько лет — и предлагал замолвить за меня словечко, дескать, там деканом один из его многочисленных приятелей, приобретенных во время войны. Кроме оплаты обучения, обещают кров и кормежку, а на остальное можно и заработать.

Может, так и стоило поступить. За место на корабле, идущем до столицы, пришлось бы заплатить почти все, что у меня было. И плыть придется две недели против недели посуху — зато никаких чумных. Допустим, до столицы я доберусь. И выучиться смогу — считай, учиться и не придется. Только что потом? Сам-то Алан не больно рвался на службу к кому бы то ни было. И я не рвалась.

Можно было прилипнуть к самому Алану, напроситься в ученицы, нахвататься достаточно, чтобы потом странствовать так же. Он ведь наверняка в свои семнадцать, когда ушел из дома, университет не закончил. Просто талантлив оказался сверх меры. А еще умел наблюдать и делать выводы. Только в себе я никаких особых талантов не чувствовала. И расплачиваться за учебу мне нечем. Да и не факт, что Алан вообще согласится меня учить.

Еще можно было уйти в монастырь. Я представила, какое лицо бы сделалось у отца, узнай он о таком — Эйдо никогда не были смиренными. Он сказал бы, что в монастырь сбегают только трусы и слабаки. А еще — что можно убежать от мира, но от собственного норова никуда не деться.

И если с первым кто-то, искусный в плетении словесных кружев, мог бы поспорить, со вторым ничего не поделать. Никуда от себя не спрячешься.

Вздохнул и зашевелился Алан. Я бросила на него сонное заклинание, пока не проснулся окончательно. Осторожно отодвинула засов, медленно — чтобы не скрипнула — отворила дверь. Закрыв, не забыла задвинуть магией засов обратно: мало ли, чумные…

От себя не убежишь. Значит, у меня осталась лишь одна дорога: все-таки добраться до замка и попытаться расплатиться с магистром.

Если получится.

Небо было безоблачным, луна — полной, и даже не нужен был светлячок, чтобы спокойно шагать по дороге. Какой-то кабысдох, гремя цепью, облаял меня — но совершенно без рвения, точно исполняя постылый долг. А остальные и вовсе голоса не подали, видать, не сочли опасной.

Забавно, даже деревенские шавки не считают меня опасной. И магистр отпустил вместо того, чтобы казнить. Хотя, может, мне это и на руку. Красивых глупостей, например, встать у ворот замка и вызвать главу ордена на поединок, я делать не собиралась.

Сэр Грей писал: Ричард мстил за то, что мой отец раскрыл заговор, который возглавляли его родители. О том, что с ними стало, сэр Грей не упоминал. Как и о том, участвовали ли в заговоре младшие Мортейны. И о том, что делал старший брат, пока младший носился по всей стране, уходя от посланных за ним отрядов и сея смуту. Я вдруг поняла, что даже не знаю, что сталось с Рэндольфом. Жив ли? И что с его семьей? Если он женился, должны же быть и дети?

Впрочем, я почти ни о ком из старых друзей не знаю. За море вести приходили через множество рук, ушей, языков, искаженные до неузнаваемости. Слухи ходили самые невероятные. Но никого из девочек, учившихся в пансионе, родители не вернули домой, как и парней из закрытой школы, что была в соседнем квартале. Впрочем, оно и понятно, наверняка всем хотелось, чтоб хотя бы дети оставались в безопасности. Говорили, двое парней пытались сбежать домой — их поймали, но не отчислили, как обычно, а заперли в карцер до самого диплома.

Я гордо улыбнулась сама себе, вспомнив, что меня-то не поймали. И сейчас не поймают. В первый раз я здорово сглупила, прождав магистра в кабинете почти двое суток и решив поискать сама. Второй раз такой ошибки не повторю.

Из кабинета отца был потайной ход за стены. По нему я пробралась и в первый раз, но изловили меня в коридоре, и, видимо, решили, что ход где-то там. Впрочем, допроси они меня всерьез, не знаю, смогла бы промолчать. Поэтому попадаться снова нельзя. Я приду тихо, сделаю все, что нужно, и уйду. А потом уж буду думать, что дальше.

Когда ветви деревьев над головой сомкнулись по обе стороны дороги, я не забеспокоилась. Где-то в отдалении завыли волки — ничего страшного, охотятся они тихо, да и дичи в этих лесах было достаточно. Заухал филин, какая-то птица, хлопая крыльями, пронеслась над головой. Обычные звуки ночного леса. В последний год перед отъездом отец начал брать меня на семейные охоты, и я успела привыкнуть к ним, сидя у костра: когда — разговаривая, а когда — молча слушая беседы других. Так что причин для страха не было.

Поначалу лунные блики еще пробивались сквозь ветви и света казалось достаточно, а потом их становилось все меньше. Только неудачно поставив ногу и едва не свалившись, я обнаружила, что шагаю на ощупь. Выругалась — слишком уж увлеклась невеселыми мыслями, вовсе перестала по сторонам глядеть. Это, конечно, моя земля, и по легенде она всегда будет хранить своих лордов. Но легенды легендами, а случалось всякое. Средний из братьев Мортейнов, вон, погиб, слетев с коня на охоте. Свернул шею, никто даже охнуть не успел.

Я остановилась, оглядываясь, почему вокруг стало так тихо? Словно лес замер не то в ожидании, не то в страхе?

Зажгла светлячок и заорала: в каких-то двух ярдах навстречу мне ковылял чумной.

Огонь словно сам слетел с рук, охватывая его. Человек бы с криком бросился прочь или начал кататься по земле, сбивая пламя, но тварь, когда-то бывшая человеком, лишь прибавила шагу. Я отскочила назад, ошарашенно глядя, как пламя, пожрав остатки одежды и волос, начитает гаснуть, а тварь идет себе.

И, что куда хуже, из-за деревьев выбрались еще трое чумных. Двое — по бокам, третий возник за спиной. И все разом бросились на меня — быстро, наверное, даже быстрее, чем живые. Так быстро, что я прежде разума, нутром поняла — не убежать.

Отшвырнула магией с дороги шагающую головешку, рванулась вперед, рвя жилы, выгадывая хоть чуть-чуть времени. Развернулась, вытирая вспотевшие ладони о штаны — глупая трата времени, магии ведь все равно, сухие ли у меня руки. Главное, все сделать правильно. Мысль, жест, слово. Воздушные клинки располосовали того, кто оказался ближе всех.

Кровь у твари оказалась черной, не красной, но меня все равно замутило. Впрочем, поддаваться слабости не было времени. Как и бояться — сердце колотилось так, что казалось, вот-вот проломит ребра и выскочит наружу. Я снесла магией голову второму, стараясь не глядеть на тело.

Снова отскочила, полоснула ножом по бедру третьего — неудачно, рана, от которой человек как минимум остановился бы, чумного не побеспокоила вовсе. Не растерявшись, я лягнула его со всей дури в колено — сустав подломился, заставив чудище упасть. Вот так-то.

Еще одну голову долой. Я застыла, тяжело дыша. Все? Так просто?

И в этот миг мою лодыжку обхватило что-то жесткое, точно ветки. Рывком сбило с ног, и икру обожгло болью.

Я дернулась, лягнула — тщетно, держало крепко. Подхватила нож — чудом не выронила — и со всей дури всадила под затылок вцепившейся в ногу твари. Еще, и еще раз, и еще, бессчетное количество раз, пока чумной не перестал шевелиться. Свободной ногой попыталась оттолкнуть труп — не вышло, он и сейчас не хотел разгибать одеревеневшие пальцы, пришлось сделать это самой, дрожа от отвращения.

Я отползла в сторону — ноги до сих пор тряслись и не держали, сердце колотилось даже не в горле, а где-то в ушах. Дернула кверху штанину, на которой расплывалось кровавое пятно, глянула на рану и заскулила, свернувшись клубком.

Вот и все. Вот и не нужно думать ни про какое «дальше». Потому что мне осталось от силы два дня. А потом это буду уже не я. Если, наплевав на грех перед всевышним, не убью себя сама прежде, чем угаснет разум.

Я затянула рану магией — от чумы не спасет, но пока зараза не разойдется по всему телу, я смогу нормально идти. Теперь нужно добраться до замка — и до магистра Хранителей — во что бы то ни стало. А значит, оплакивать свою судьбу некогда.

Да и не о чем плакать, на самом деле. Бесконечной жизни в этом мире не достанется никому, а в масштабах вечности все мы — лишь песчинки на бесконечном морском берегу. А потом — жизнь горняя и те, кого я никогда уже не увижу здесь.

Только меня все равно трясло, а в желудке словно залегла здоровая колючая ледышка. Страх путал мысли, перехватывал дыхание. Выругавшись, я прибавила шагу, потом перешла на трусцу, пока ледяной ком, наконец, не растаял, позволив вдохнуть полной грудью, а в голове не осталось ни одной мысли, кроме дум о том, что нужно переставлять ноги и дышать. Так что четыре лиги до замка я одолела куда быстрее, чем намеревалась. Правда, подошла не к воротам, а нырнула в лес. Нашла там сгоревший охотничий домик, отец любил здесь бывать и часто брал с собой нас, детей. Магией определила север, через пару сотен ярдов спустилась на дно оврага, цепляясь за кусты и деревья, и нырнула под покосившуюся лиственницу, которая, кажется, была старше, чем все двадцать поколений моего рода. Там, между ее корней, начинался ход — сперва нора, в которой взрослый мужчина мог бы передвигаться только на четвереньках, потом стены расходились, поднимался потолок, и можно было идти пешком.

Я выпрямилась — закружилась голова и повело в сторону. Пришлось опереться о стену — камень был сухим и теплым, словно признал меня. Я погладила его кончиками пальцев, мысленно благодаря неведомого строителя. Уже и памяти о нем не осталось, а замок стоит, и простоит еще века.

Прокушенная лодыжка болела и чесалась, точно после крапивного ожога, и голова казалась мутной, как с недосыпа. Впрочем, может, так оно и было, много ли удалось поспать этой ночью? Я горько усмехнулась — ничего, скоро высплюсь. Только бы магистра снова никуда не понесло…

Винтовая лестница в толще стены. В прошлый раз я взлетела по ней, слегка запыхавшись, в этот — выползла на последнюю ступеньку, дыша, точно загнанная собака. Неужели за какие-то паршивые два-три дня в камере я совершенно обессилела? Ведь ела и пила после того вдосталь… Кстати, о — я присосалась к фляге, потом тряхнула ее, добывая последние капли. Сама не заметила, как все выпила, до того во рту сохло. Завинчивая пробку, я бросила взгляд на свои руки и едва не выронила флягу. Сунула ее в мешок, как есть, если пробка и потеряется, уже неважно. И долго разглядывала вздувшиеся черные вены на своей трясущейся кисти.

Так быстро? Почему же так быстро?

Я в который раз до крови прокусила губу, подумала — зря, останется шрам, и едва не расхохоталась. Уже все равно, на самом-то деле. Но пока я — еще я, нужно закончить начатое. Только бы магистра никуда не унесло…

Я взялась за шляпку толстого железного гвоздя, торчащего из стены, погасила светлячок. Потянула гвоздь на себя, пока он не оказался в моей руке полностью, из отверстия просочился свет. Мысленно ругнулась — вот, не зря решила сперва посмотреть. Не спится кому-то, торчит в кабинете под утро. Откуда-то пришла совершенно ненужная сейчас мысль, что ход, похоже, предназначался не только для того, чтобы позволить хозяину уйти, если замок все же падет — но и для того, чтобы неожиданно нагрянуть если не с армией, то с небольшим отрядом. Иначе зачем бы оставлять смотровое отверстие?

За столом, спиной ко мне, сидел широкоплечий мужчина. Давно нестриженые волосы крупными кольцами закрывали шею. Сам магистр! До чего же не повезло — если он задержался над делами до утра, то вернется в кабинет к обеду, а то и к вечеру. Если чума будет развиваться так же быстро, я его не дождусь. А с чумной тварью он легко разделается — собственно, орден хранителей для того и существует.

Рискнуть прямо сейчас? В прошлый раз потайная дверь открылась совершенно бесшумно — отец много раз повторял, что такого рода вещи нужно регулярно проверять и держать в полной исправности, даром что кажется, будто в ближайшее десятилетие они не пригодятся. В том вся и суть, что гадости случаются большей частью непредвиденно.

Отец всегда был предусмотрительным, как же так вышло, что вся его предусмотрительность не помогла остаться в живых?

Я слизнула с губы кровь, поморщилась — к знакомому металлическому вкусу прибавилась горечь. Нет, ждать нельзя. Тем более, что спина магистра напряглась, а сам он, словно прислушиваясь, чуть обернул голову к стене, где стояла я.

Я шагнула в тень, словно он мог увидеть меня сквозь стену. Заклинание скрывало неидеально — при дневном свете действительно оставалось пятно тени, очень заметное. В помещении, где горели факелы или свечи, укрыться в тенях было проще. Но лучше всего подобная магия работала там, где был зажжен светлячок — два заклинания хитро сплетались, превращая того, кто скрывался в тенях, в настоящего невидимку.

Магистр снова отвернулся, склонился над столом. Сейчас!

Я рванула рычаг — стеллаж с документами и памятными безделушками отъехал в сторону. Ричард, точно того и ждал, вылетел из-за стола, разворачиваясь в мою сторону. Я метнулась к нему, выхватывая нож — боевое заклинание он почует прежде, чем я успею его закончить. Магистр отступил, подхватил дубовый стул, будто тот не весил почти ничего, и швырнул в меня. Я едва успела распластаться на полу — самортизировать до конца не вышло, удар сбил дыхание — перекатилась в сторону. Подняла взгляд. Ричард снова отступил — так, чтобы не оказаться между мной и проходом. Глянул прямо в глаза, на миг мне показалось, что тень слетела, я даже проверила заклинание, оно было на месте — и вдруг шарахнул пламенем во все еще разверстый проход.

— Я чую чумных тварей, — сказал магистр, глядя туда. — Так что сними заклинание с марионетки и покажись сам.

Я стиснула кулаки, едва не разрыдавшись от отчаяния. До чего же все неудачно складывается! Словно сам нечистый бережет Ричарда Мортейна ради каких-то неведомых темных дел. Если он чует меня…

Додумать не успела — магистр уже плел заклинание. Я сбила его, и, пока магистр на миг замер, стиснув зубы, рванулась к нему, целя в горло. И задохнулась, налетев на невесть откуда возникший в его руке нож. До самой крестовины. Так, что, кажется, даже его пальцы, державшие оружие, на миг вдавились в тело.

Тень слетела разом, как всегда при соприкосновении с живым.

— Ты?! — выдохнул Ричард, выдергивая клинок.