Мой кровный враг

Наталья Шнейдер, 2022

Я хотела его убить, но мне помешали. Заковали и бросили в каменный мешок. Он знает, кто я, знает, что буду пытаться убить его снова и снова. Почему он вернул мне свободу? Неужели надеется, что воспоминания о первой любви заставят меня остановиться?

Глава 6

Несколько бесконечных мгновений боли не было — только ошеломленное оцепенение. Я отняла руки от живота, перевела на них взгляд. Кровь. Черная. Не красная.

Выдохнула:

— Добей.

Успела подумать — хоть в чем-то повезло, не придется самой грех на душу брать. А потом разум догнала боль и стало вовсе не до чего. Я бы заорала, но для этого надо было вздохнуть, а при попытке вдохнуть внутренности рвала боль, и все, что мне оставалось — скорчиться на полу, вцепившись в живот и подтянув к нему колени.

Ричард жестко ухватил за плечо, разворачивая меня на спину, заставил разогнуться, а когда рану накрыли его ладони и низкий голос начал выводить чеканные слоги целительных заклинаний, я все-таки закричала.

Почему магия — это всегда боль? От неудачно созданного или разрушенного кем-то другим заклинания и даже когда тебя лечат, внутренности будто раздирает неведомая сила? Словно магия — что-то настолько чуждое телу, что оно категорически не приемлет чужеродное вмешательство и мстит самым доступным ему способом.

— Зачем? — всхлипнула я, когда пелена боли рассеялась. — Ведь все равно…

Его руки снова жестко вцепились мне в плечи, удержав на полу.

— Жить хочешь?

Он издевается?

Надо было бы гордо отвернуться и промолчать, но вместо этого я заглянула в его глаза. Не было в ледяном синем взгляде ни торжества, ни насмешки. Тревога? Сочувствие?

Или я, перепугавшись неминуемого, выдумываю себе невесть что, лишь бы получить хоть проблеск надежды?

— Да.

Можно сколько угодно уговаривать себя, что рано или поздно все там будем, что у престола Творца ждет моя семья, что нужно сохранять достоинство, что все в руках Его. Но сколько угодно ни тверди эти и еще множество, безусловно, мудрых фраз, если быть с собой честной — сейчас у меня перехватывало дыхание, а перед глазами плыли черные пятна уже не от боли, а от запредельного ужаса. Еще немного — и я просто завизжу, не помня себя, начну умолять, обещать что угодно, лишь бы жить. Жить!

— Если переживешь посвящение Хранителей — будешь жить, — сказал магистр.

Нельзя верить. Нельзя надеяться. Если бы все было так просто, никто не убивал бы себя, поняв, что подцепил проклятье. Все зараженные шли бы к Хранителям…

Или и правда магистр не лжет? Кому как не Хранителям знать средство, ведь они сражаются с чумными много веков…

— Два условия, — продолжал он.

Ну конечно. Как же без подвоха? И все же я сейчас готова согласиться на что угодно. Даже душу нечистому продать, только бы жить. Хотя зачем ему моя душа, было бы за что платить… Боже, что за дурь в голову лезет!

— Первое — ты обещаешь, что не будешь больше пытаться меня убить. Второе — примешь присягу Хранителей и останешься в ордене.

— Держи друзей близко, а врагов еще ближе? — Надо же, я могу говорить человеческим голосом, а не верещать от страха.

Магистр улыбнулся краем рта.

— Можно и так сказать.

Нет смысла спрашивать, что будет, если я откажусь. Повезет — он убьет меня до того, как разум угаснет и в моем теле окажется чумная тварь. Богословы до сих пор спорят, что творится с душами тех, кто когда-то был человеком — обречены ли они до вторичной гибели тела скитаться по земле или отправляются к Творцу сразу, едва чума поглотит разум. И проверять на себе, как обстоят дела на самом деле, не хотелось. Не повезет — магистр умертвит уже тварь, только мне к тому моменту уже будет все равно.

Но если я соглашусь, мне придется остаться в ордене. Рядом с тем, кому я должна отомстить — и от мести кому мне придется отказаться, если я хочу жить. Не просто рядом. Подчиняться приказам, какими бы они ни были. Сражаться вместе. Прикрывать ему спину.

Магистр не торопил меня с ответом. Только смотрел в глаза. Молча, и, как мне показалось, напряженно.

— Тебе-то это зачем? — не удержалась я от вопроса.

Он снова приподнял угол рта.

— Неплохие бойцы с сильным характером на дороге не валяются, знаешь ли.

Ага, они на полу валяются, как я сейчас. Он со мной справился меньше чем за минуту, несмотря на то, что я была в тени. Придумал бы что-нибудь более убедительное…

— В чем подвох? — не унималась я.

Я хочу жить. Я очень хочу жить. Но есть множество способов сделать чью-то жизнь невыносимой. Особенно, если этот «кто-то» связан клятвой.

Ричард вздохнул.

— Ты не была такой подозрительной шесть лет назад.

— Ты, вообще-то, тоже на себя самого не похож.

Нет. Если бы он хотел поиздеваться надо мной вдоволь — сделал бы это, еще когда я была в кандалах. Точно прочитав мои мысли, магистр сказал:

— Обещаю, что не потребую от тебя ничего сверх того, что требую от других Хранителей и… — он помедлил, подбирая слова, — не намерен как-то выделять тебя среди остальных. Для тех, кто пришел в орден и пережил посвящение, прошлое остается в прошлом. Так было и так будет всегда.

Зачем ему я? Зачем???

Но меня по-прежнему колотил страх, почти невозможно было дышать, и сердце отбивало бешеный галоп. Мысли путались, сосредоточиться никак не получалось. Я попыталась сесть, но едва поднялась на локте, как голова закружилась, потемнело в глазах, и я нова распласталась на полу. Да что ж так худо-то?! Магистр встревоженно свел брови. Некогда, похоже, больше выбирать. Будь что будет.

— Обещаю что не буду больше пытаться тебя убить, — выдохнула я.

Вот и все. Назад дороги нет. Только еще ничего не кончено. «Если переживешь посвящение», — всплыли в памяти слова магистра. Если.

Если.

Он кивнул, поднялся с колен. Вышел за дверь, не позабыв прикрыть ее за собой. Я так и лежала на полу: голова кружилась, в глазах темнело, дышать становилось все тяжелее. Это уже не страх. Это чума. И, похоже, времени действительно мало.

— Через четверть часа все подготовят, — сказал магистр, вернувшись. — Надеюсь, успеем.

Он присел рядом, отвел прядь с моего лица, во что-то пристально вглядываясь. Кажется, вены вздулись и почернели не только на руках. Хорошо, что я не могу видеть себя в зеркале, пришла откуда-то нелепая мысль. А следом еще более нелепая: жаль, что он видит меня такой… Ричард ругнулся себе под нос.

— Давно тебя укусили?

— Часа три назад.

— Совсем недавно? А что ты делала после того?

— Бежала сюда.

— Сколько?

— От Клейдона.

Он усмехнулся.

— Так торопилась меня прикончить? Сама, считай, и разогнала проклятье по телу.

— Ну, извини, — в тон ему ответила я. — Надо было ползти. Тогда бы сюда как раз чумная тварь и добралась.

Я вытянула руку, разглядывая черную сеть вен. Жуткое зрелище. Завораживающее.

— Если я уже не чумная тварь.

— Пока ты себя помнишь — ты человек.

— А это… так и останется?

— Нет. Будет как было. — Он помедлил с полмига, точно колеблясь. — Позвать священника? Вряд ли у тебя накопилось столько грехов, чтобы не успеть исповедаться до ритуала.

Я снова встретилась с ним взглядом. Нет, не издевается.

— Как часто умирают на посвящении?

— Четверо из пяти.

Я сглотнула, ребра снова перехватило ледяным обручем. Хотя что мне терять? Если сейчас пойти на попятную, я все равно умру. Так хоть какой-то шанс…

— Мне не в чем исповедаться.

Он улыбнулся одним углом рта.

— Завидую.

Я пожала плечами. Любое решение имеет последствия. Ты сам выбрал такую жизнь. Но если уж зашла речь… одну вещь мне может рассказать только Ричард. И нужно спросить это сейчас — на случай, если я не переживу этот их ритуал.

— Как умер мой отец?

Магистр не отвел взгляда.

— В поединке.

— Ты дал ему поединок?

Он очень странно усмехнулся.

— А ты что решила? Что я пришел резать спящих, как… — магистр осекся. — Поединок. Пока мои друзья сдерживали его людей.

Вроде не врет. Да и зачем бы ему?

— Спасибо.

— Да было бы за что.

Он поднялся, подошел к все еще открытому проходу.

— Куда он ведет?

— Я еще не присягнула в верности ордену.

А если после всех обетов он потребует от меня раскрыть все тайны замка Эйдо? Всех-то я не знаю, наверняка многое ушло на тот свет вместе с родителями. Но и того, что знаю, вполне достаточно. Например, что тайный ход в замке далеко не один… А из подвала потайная дверь ведет в настоящие катакомбы, во время войны с Ландернау отец полгода укрывал там партизанский отряд, пока в самом замке оккупанты чувствовали себя как дома.

Дед сдал им замок, сохранив земли и титул, а значит — деньги и людей. Чтобы тем временем его сын со своим отрядом язвил врагов, как мог: перехватывал обозы снабжения и мытарей, везущих в столицу собранные налоги, уничтожал патрули. А потом, когда поднялось восстание, ударил в спину.

Дед Ричарда склониться отказался и лишился всего. Земли и титул соседей отдали моему деду — но когда поднялось восстание, он вернул их законным владельцам. Точнее, королеве-в-изгнании, которая передала их законным владельцам.

— Тогда хотя бы скажи, как его закрыть. — Голос магистра вырвал меня из воспоминаний о семейной истории. — Мало ли, прислуга решит прибраться в кабинете, пока я занят.

Я снова попыталась встать, чтобы сделать все самой, и опять ничего не вышло. Подавила искушение сказать про рычаг по ту сторону стены. Магистр же не настолько глуп, чтобы запереть себя сам. Да даже если и запрет — выйдет, ловушек в коридоре нет. Выберется и вернется, только разъярившись. Не стоило оно того.

— Слева, второй камень снизу, третий от прохода.

Проем закрылся. Ричард оглядел вернувшиеся на место полки.

— Хорошо сделано. Сам бы не заметил.

— У тебя дома наверняка не хуже.

— Теперь это дом Рэндольфа, — ровным голосом произнес он.

Интересно, что такое произошло между братьями?

— Вы поссорились?

— Нет, — так же ровно произнес магистр, давая понять, что продолжать эту тему не намерен. Какое-то время мы молчали, думая каждый о своем. Впрочем, то, что творилось у меня в голове, сложно было назвать словом «думать», я металась от надежды к отчаянию, от самых черных предчувствий к мечтам о будущем — ведь уходят же Хранители в отставку, в конце-то концов, — и снова проваливалась в страх перед неизвестностью. Надо было согласиться на священника, сейчас бы исповедовалась и слушала утешения вместо того, чтобы крутить в голове одно и то же.

В дверь постучали.

— Все готово, магистр.

— Хорошо. Мы сейчас.

Ричард присел надо мной — я приподнялась на локте, ожидая, что он поможет мне встать, и можно было бы идти, повиснув на нем, как бы ни унизительно мне признавать свою слабость. Но Ричард просто подхватил меня на руки.

От удивления я почти пришла в себя, даже голова кружиться перестала.

— Пусти! — дернулась я. — Сама…

— Сама ты и двух шагов не пройдешь, — заметил он, крепче прижимая меня к себе. — А будешь брыкаться, перекину через плечо и потащу попой кверху. Хочешь, чтобы все, кто встретится по дороге, на нее пялились?

«Попой», не «задницей» или чего покрепче. Прямо как в старые времена, когда его до крайности шокировало, если у меня срывалось крепкое словцо. Я же девушка. Предполагалось, что я подобных слов и знать не знаю. Впрочем, от его матери я их не слышала, хотя она, бывший капитан пиратского корабля, наверняка знала предостаточно ругательств.

— Попробуй только! — огрызнулась я. Дергаться, правда, перестала. С него в самом деле станется протащить меня на плече, точно законную добычу…

— И пробовать не буду. Просто сделаю.

— Пусти! А то я…

— А то — что?

Этот нахал еще надо мной смеется! А в самом деле, что я сейчас могу? Я потянулась к магии и поняла, что даже простенький светлячок сейчас не зажгу. Сил нет. Но и сдаваться я не собиралась.

— Укушу!

— Кусай, — пожал он плечами. — Хранители нечувствительны к чуме.

Я ойкнула.

— Извини, — прошептала я. — Я забыла про проклятье. Я вовсе не собиралась нарушать обещание, едва успев его дать.

Заглянула ему в лицо и тут же об этом пожалела — слишком близко оно было, слишком близко был он весь, большой, сильный и совершенно незнакомый мужчина, в котором ничего не осталось от прежнего Рика. Но прятать глаза уже не годилось, даром что не отвести взгляд требовало огромных усилий.

Ричард улыбнулся, и я на миг решила, что мне примерещилась эта улыбка — столько в ней было тепла.

— Ничего.

— А потом, после посвящения, я смогу?..

Я осеклась, залившись краской. Боже, что за дурь в голову лезет? Если укус чумного разносит проклятье, значит, и поцелуй тоже? Смогу ли я целоваться после посвящения? И не только целоваться? Не то чтобы у меня кто-то был на примете прямо сейчас, но если я буду жить, появится ведь…

— Сможешь что? Кусаться?

Господи, только бы он не понял, что я на самом деле имела в виду! Одной ногой на том свете, а туда же, про поцелуйчики! И нашла ведь у кого спросить!

Я ткнулась носом ему в грудь, только бы не видеть его ехидной ухмылки — наверняка ведь все понял. Только бы он не догадался, что я под землю готова провалиться от стыда. Щеки, уши и даже шея прямо-таки пылали. Позорище-то какое!

Зря я спрятала лицо в его рубашку. Дар Ричарда пах полынью, черной смородиной и можжевельником, а сквозь горьковато-свежий аромат пробивался запах мужского тела, и все это заставило сердце вдруг замереть, а потом снова бешено заколотиться, и в этот раз вовсе не от страха.

Мы же даже не целовались ни разу…

Нелепая мысль заставила меня расхохотаться. О чем я вообще? И о ком? Этот человек разрушил мою жизнь, а я сожалею о том, что между нами ничего по-настоящему не было? Да и хорошо, что не было!

— Роза? — встревоженно спросил Ричард

Я затрясла головой.

— Ничего. Просто слишком… Все это слишком…

Он прижал меня крепче. Произнес еле слышно:

— Я бы хотел пообещать, что все будет хорошо.

— Не надо, — мне кое-как удалось справиться с голосом. — Не ври мне.

— Никогда не врал. И сейчас не буду.

Само посвящение я почти не запомнила. В глазах темнело — то ли от страха, то ли от проклятья. Я даже не разглядела, в какую именно комнату он меня притащил и был ли там кто-то, кроме него.

Ричард опустил меня в центр вычерченного на полу круга с кучей незнакомых символов. В другое время я не рискнула бы войти внутрь чего-то подобного, не изучив прежде все схемы и не проверив, что за магия сплетена вокруг, но сейчас едва заметила их. Внутри круга надо было стоять, но стоять я не могла, кое-как сумела усидеть, скрестив ноги и опираясь руками перед собой.

Безропотно повторила за Ричардом обет Хранителей — ничего в нем не оказалось такого, чему бы хотелось воспротивиться. Не обращать данную мне орденом силу — о чем это? — во зло. Сражаться с чумными, куда бы ни занесла меня судьба. Заботиться о братьях и сестрах по ордену и — вот здесь я повторила не сразу — защищать их. Глянула на магистра, заметил ли он заминку, но на лице его ничего не отразилось. Или я не смогла этого увидеть за серой пеленой, заполнившей взор?

Потом Ричард провел ладонью над кубком, стоявшим на особой подставке. И опять же, у меня не хватило ни времени, ни сил разобрать заклинание.

— Выпей, — сказал он, опускаясь передо мной. Едва заметно улыбнулся. — Гадость редкостная, но придется проглотить.

Я взяла у него кубок — руки тряслись, и содержимое едва не расплескалось. В горле стоял ком, и я вовсе не была уверена, что смогу сделать хоть глоток. Но пути назад не было. Если повезет, я останусь жива.

Ричард накрыл мои руки своими, помогая удержать кубок. Я заглянула ему в глаза — синие, ледяные, точно лесной ключ. Их видел мой отец перед смертью. Если мне не повезет, то взгляд Ричарда будет последним, что я увижу в этой жизни.

Я поднесла кубок к губам.

Гадость внутри действительно оказалась редкостной.

И это была моя последняя мысль.

Не знаю, сколько длился то ли сон, то ли бред. Как в самых страшных кошмарах в нем не было ничего конкретного — только из темноты надвигалось что-то огромное, необъятное, накатывалось неотвратимо, но все, что я могла — стоять, пытаясь разглядеть в темноте то неумолимое, неотвратимое, точно если я вдруг увижу его очертания, оно рассыпется, исчезнет. Но ничего нельзя было разглядеть в кромешной тьме, только, задыхаясь от ужаса, ждать, пока меня сомнет, раздавит, точно муравья, неосторожно вылезшего на городскую брусчатку.

— Мама! — прорвался сквозь темноту чей-то крик. — Я не пойду один! Не пойду!

Я распахнула глаза. В ярде от меня обнаружилось лицо: мертвенно-бледное, с яблочками румянца и пустыми голубыми глазами. Я шарахнулась от этого лица с криком, проснувшись окончательно.

Кукла. Кукла с фарфоровой головой и кистями. В тряпичное тело был вделан какой-то хитрый каркас, чтобы кукла могла сама сидеть. Папа привез ее из Бенрида, куда он ездил по каким-то своим делам. Няня ворчала: где это видано — ребенку давать такую дорогущую игрушку, за нее деревню купить можно. А ну как разобьет? Пусть сидит, вон, на шкафу, красуется.

Я подняла рев, отец засмеялся, снял куклу с верхотуры и вручил мне. Я не расставалась с Леди Изольдой — к слову, так звали королеву-в-изгнании — наверное, год. Потом таскать ее с собой везде перестала, но засыпала с ней вплоть до самого отъезда из дома. А сейчас она сидела, прислонившись к стене у изголовья кровати, и улыбалась мне нарисованной улыбкой.

Я притянула ее к себе, обняв, как когда-то, и обнаружила, что леди Изольда стала куда меньше, чем была в памяти. Да и кровать… я по-прежнему на ней помещалась, но раньше она была намного шире.

За спиной зашуршало, зашевелилось. Я села, разворачиваясь. И обнаружила за письменным столом Ричарда.

Он тряхнул головой, потер лицо ладонями, точно стирая сон. На щеке отпечаталась полоса, кажется, от рукава рубахи — вон, как примялся. Магистр уснул прямо сидя за столом.

В моей комнате.

В моей — бывшей? — комнате.

Я огляделась. Будто ничего и не изменилось с тех пор. Словно и не уезжала. Хотя нет, на моем письменном столе всегда был кавардак, а сейчас чистота и порядок. Чернильница, несколько перьев, стопка бумаги и почти ничего лишнего. Только на краю стола сиротливо сидит плюшевый заяц, подарок Рика. Нет и ящика с игрушками — незадолго до отъезда я сама велела убрать его в кладовую. Я тогда считала себя совсем взрослой.

За окном было темно, не поймешь, то ли еще утро, то ли уже вечер. Сколько же я проспала?

— Зачем ты здесь? — спросила я, все еще прижимая леди Изольду, как будто она могла отгородить меня от всего мира.

А чего бы ему не быть здесь? Он теперь мой командир, может хоть среди ночи вломиться. В груди заныло, я зажмурилась, мотнув головой. Сожаление затопило волной, мешая дышать. Зачем только я согласилась!

— После посвящения… — начал Ричард, и я узнала голос, который звал маму. Нехорошо, значит, ему спится. Странно, но позлорадствовать не получилось. — …люди обычно растеряны.

Я кивнула. Отголоски ночного кошмара всплыли в сознании, заставив поежиться. Чего я так перепугалась, собственно? Ну, темнота. Я же никогда не боялась темноты… Или теперь боюсь? Нет, не темноты. Я боюсь того, что приснится.

— Кошмары продлятся примерно неделю, — сказал Ричард, точно угадав мои мысли. — Пока изменяются разум и тело.

Он чуть сдвинул на столе четыре флакона, наполненные чем-то темным.

— Если будет совсем невыносимо — выпьешь один. Только постарайся не каждую ночь, потому что больше пока не дам. С ног валит мгновенно, никаких кошмаров не будет, но Алан говорит, что к этой смеси быстро привыкают, а привыкнув, без нее не могут. Так что…

— Алан? — перебила я. Нет, не может быть. А с другой стороны… — Алан Мид?

Магистр кивнул.

— Он хранитель? Ты послал его шпионить за мной?!

Я его убью. Убью их обоих, и плевать на обет! Братья по ордену, чтоб их!

— Не шпионить. Присмотреть, чтобы с тобой ничего не случилось. И если бы он сделал то, о чем я его просил, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

— А о чем ты его просил? Прирезать меня во сне?

— Присмотреть, чтобы с тобой ничего не случилось, — терпеливо повторил Ричард.

— Или, может, чтобы он меня отодрал так, чтобы я обо всем другом и думать забыла? — не унималась я, вспомнив ладонь на своей талии и объятья чуть крепче, чем должны быть дружеские.

— Что? — взвился Ричард. — Если он к тебе приставал, я ему яй… руки оторву!

— Не приставал, — призналась я, почему-то смутившись. — Просто… пытался ухаживать.

— А, не бери в голову, — отмахнулся он. — Алан ухлестывает за всеми дамами в возрасте от семнадцати до семидесяти одного.

— Я заметила, — хмыкнула я.

Добреньким, значит, прикидывался. Смотреть ему, видите ли, больно. В попутчики напрашивался, все равно ему, дескать, куда идти. Да так упорно напрашивался… Приказ выполнял, кобель белобрысый, заодно решив совместить приятное с полезным! Ну, попадется он мне!

— Это у них семейное. Видела бы ты его отца, до сих пор дамы готовы друг другу волосы выдергивать. Алан — отличный парень на самом деле. — Ричард хмыкнул. — А теперь, когда мы перемыли ему кости, вернемся к… — Он посерьезнел. — Как я уже сказал, разум и тело будут меняться.

— В смысле? Я больше не человек?