Владислав Крапивин: субъективный взгляд

Наталья Северова

Владислав Крапивин – ренессансная личность и феноменальный прозаик, способный увидеть обыденную действительность как поэтическое произведение, основу для романтического подвига и сказочного переосмысления жизни.Книга Н. Г. Северовой «Владислав Крапивин: субъективный взгляд» предназначена для учителей литературы и школьников.Материалы книги могут быть использованы в работе спецкурсов, спецсеминаров, при написании курсовых, дипломных работ по творчеству В. Крапивина в высших учебных заведениях.

Присваивается только одному человеку — главному командиру всего отряда.

Дизайнер обложки Елена Назарова-Корсакова

© Наталья Северова, 2023

© Елена Назарова-Корсакова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-9408-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все годы командором «Каравеллы» является Владислав Петрович Крапивин, которого остальные члены пресс-отряда и флотилии — флагманы, флаг-капитаны, штурманы, подшкиперы, матросы и даже кандидаты — называют Слава.

Это вызывает справедливое негодование у педагогов и методистов Дома пионеров.

И у самого Славы, видимо, тоже, так как он несколько раз пытался уступить свое звание другим и уйти в отставку.

Но совет «Каравеллы» не отпускает.

В свободное от отрядных дел время В. П. Крапивин пишет детские книжки.

Некоторые «знатоки» литературы и педагоги утверждают, что он «завел себе отряд, чтобы списывать с него своих героев».

Это неправда.

Во-первых, отряд появился, когда первая книжка уже была написана.

Во-вторых, командор утверждает, что списывать бесполезно: книга получилась бы такой ужасной, что никто ее не решился бы напечатать.

Но это он, наверно, шутит…»

«Краткая энциклопедия «Каравеллы» [1; 74—75]

[1986 год]

Глава 1. Много лет тому назад

«Начиналась совсем уже сказка. А у сказки свои правила».

Владислав Крапивин

«Далекие горнисты»

Если бы не было книг Владислава Крапивина, наше детство все равно состоялось бы.

Но не было бы в нем той высокой и правильной ноты, которая помогает оставаться человеком во взрослой жизни.

Мы скупо говорим о детской литературе.

Или потому, что литературного критика (человека взрослого) давным-давно отволновали вопросы, встающие перед ребенком.

Или материал для критика не тот.

Нет возможности искать второй смысл.

А то и третий…

Да и сама атмосфера произведений для детей напоминает «мир растений».

А мы всё дальше от социального вегетарианства.

Но есть детские писатели, к творчеству которых применить слова «тишь да гладь» невозможно.

Крапивин.

Поговаривают — и не в порядке комплимента, — что в его книгах слишком ясно обозначено то, что он хотел сказать.

Отвечает он, дескать, на «детские вопросы» однозначно и определенно.

За что тут критике ухватиться?

И в итоге — истинный писатель обделен вниманием.

Судьба всех провинциальных писателей?

Несмотря на то, что даже в Японии…

Но читатели-то любят его.

Тянутся сердцем к нему.

К его героям.

И такие письма пишут Владиславу Крапивину, какие могут писать только ему.

А читать книги Крапивина трудно.

Душу можно поранить.

Расцарапать зажившие болячки совести.

Легко и приятно читать ремесленные опусы, где и автору, и героям, и читателю обеспечены комфорт и уют.

А крапивинские «счастливые финалы» — от уверенности автора, что справедливость все равно восторжествует.

И от желания автора не убить страхом потребность в подвиге у мальчишек.

Психологический комфорт в произведениях Крапивина есть.

Но это не самоцель для писателя и его героев.

Это — короткий привал.

Главное — драка.

Ее цель — человеческое в человеке.

Это — комфорт особого рода, когда у героев отсутствуют инстинкты собственничества и самосохранения.

Могут возразить: вся детская литература имеет эту черту.

Должна, видимо, иметь вся.

Но так ли это на самом деле?

Подросток понимает написанное Крапивиным.

А взрослый читатель поначалу теряется: юный герой живет не по взрослым правилам.

Его идеалы — другого порядка.

Они еще не потускнели.

Еще не потерты жизнью.

И герой Крапивина сопротивляется всему, что способно эти идеалы снизить, притушить, извратить.

Так что же? Дифирамбы — Крапивину?

Небезопасно.

Если вспомнить хлесткую статью А. Разумихина «Правило без исключений, или Прозрачная злость и интеллигентные мальчики Владислава Крапивина» («Урал», 1982).

Там мальчикам и писателю досталось, по сути, за высокие идеалы и за верность этим идеалам.

Исповедуя принцип «хочешь жить — умей вертеться», заслонив идеалы идеей приспособленчества, к героям Крапивина подходить нельзя.

Как нельзя, скажем, к лирической поэзии подходить с мерками деловой прозы.

«Идеальность» героев Крапивина — основной упрек упомянутой статьи — понята была как нереальность.

А писатель на такой «реальности» никогда и не настаивал.

«Бешеный комплекс полноценности» крапивинских мальчишек, сила их братства — как раз то, что привлекает юного читателя, принимающего единство реальности и вымысла без усилий.

Сначала — это естественная тяга к прекрасному («Флаг отхода», «Оруженосец Кашка»), оформление представлений о том, каким должен быть мир.

Затем — пора отстаивать этот мир («Колыбельная для брата», «Мальчик со шпагой»).

А с определенного момента — для максимальной отчетливости позиции героя и обострения конфликтов — писателю стала необходима помощь чудесного, волшебного.

Контраст идеального и обыденного усиливался элементами фантастики, чуда («Тополиная рубашка»).

Итак, в начале — романтический (и даже, элегически нежный) мир (цикл «Флаг отхода»).

Рассказы этого цикла рождались в разное время.

Объединяет их не столько общее место действия или флер бесконфликтности, сколько высвеченность двух линий: романтика, детство.

Мальчишки и романтика.

Эти две линии в творчестве начинающего писателя были отчетливы уже в 1960-годы.

Единству их Владислав Крапивин верен и в последующих произведениях, доказывая своими книгами, что романтика, в его понимании, — не просто «выражение возвышенных настроений и стремление к идеалу».

Романтика у Крапивина — это средство противостояния неправде, несправедливости, пошлости, средство победить в человеке то темное, что уродует душу.

Романтическое в такой трактовке — то, что лепит из ребенка личность, нацеленную на созидание, а не на разрушение.

В «Парусах» писатель говорит о том, что умение видеть мир удивительным, разноцветным, обещающим открытия — это не только признак детства.

Это — черта любого талантливого, деятельного и бескорыстного человека.

Увы, многие утрачивают, взрослея, это умение, а с ним и бескорыстие, созидательную активность, талант или степень талантливости.

Этическое же кредо Владислава Крапивина — как раз в этих чертах личности, в таком умении видеть мир.

Поэтому ему так дороги герои, характеры которых закаляются и испытываются в обстоятельствах необычных.

Поначалу эта романтика созерцательна, декларативна («Флаг отхода»).

Со временем система романтических принципов в произведениях Крапивина развернется и усложнится.

Необычному, романтическому, чудесному писатель отводит всевозрастающую роль в раскрытии своих замыслов и принципов, прежде всего этических («В ночь большого прилива», «Голубятня на желтой поляне»).

Главное, что находят для себя мальчишки в романтике — свобода.

Свобода, необходимая для поддержания чувства собственного достоинства.

Без это чувства человека нет.

Нет личности.

«Мальчик и солнце» — пример рассказа о счастье, идущем от веры в себя и в мир.

Открытость, доверие героя к окружающему доведены до такой степени, что мальчишка воспринимается как символ безграничных человеческих возможностей.

Каждый предмет для юного героя одухотворен, имеет тайный смысл, будь то лист каштана или солнце.

Основное в поведении героя — предвкушение чуда и сотворение чуда.

Личность (если она личность) достойна чуда, заслуживает волшебной помощи:

«Я боялся унижения не меньше, чем топора, и отчаянно дернулся из ржавых когтей. Они разодрали мне руки от плеч до кистей, но я взмыл над поляной и с высоты, не чуя боли, радостно и освобожденно заорал:

— Эй, ты, ржавая кадушка! Взял, да?! Фашист паршивый! Прыгни сюда, я оборву тебе завязки на подштанниках!» («Тополиная рубашка») [2;486].

Герои Крапивина не случайно попадают в обстоятельства, при которых возможен или даже необходим подвиг (а то и настоящее чудо).

При всей духовности героев (вспомним — «интеллигентные мальчики») они активны, они — экспериментаторы.

Эксперименты идут с человеческими возможностями.

Прежде всего с собственными.

Чудеса чудесами, но решение переступить черту герой принимает сам.

Причины?

Например, такая, как в повести «Дети Синего Фламинго»: герой надеется оказаться в настоящей сказке.

Рискует жизнью стеклянный Тилька, отказываясь от коробки с ватой, где был бы в полной безопасности:

«Я же сразу динь — и помру. Мне нужна свобода и дождики» («Возвращение клипера „Кречет“») [3;136].

Мотивы поступков у героев Владислава Крапивина иные, чем у всех остальных.

Потому что система ценностей другая.

В «Голубятне на желтой поляне» победит система ценностей четырех ребят и Яра Родина, а не тех, которые «велят».

Ценности иные…

Отсюда феномен капли в книгах Крапивина: ничтожно малые вещи, явления обладают силой, способной противостоять развитой цивилизации (барабанная палочка, резиновый мячик).

Несоответствие масштабов — цивилизация и мячик — идет от жизненного наблюдения: порой мощные социальные устои бессильны перед человеческим чувством.

Крапивин — максималист?

Вероятно.

Этот максимализм проявляется в жажде абсолюта, абсолютной справедливости.

А в реальную жизнь абсолют даже с трудом не вписывается…

Но вне деятельности, направленной на осуществление идеала, трудно представить человека.

Другим — все равно.

Герою Крапивина — не все равно.

И положительные его качества часто доводятся до абсолюта.

До абсолюта — в данной ситуации.

Какой повод доброжелателям поговорить о стерильности таких героев!

Главное проявление абсолюта в произведениях Крапивина — в движении, в развитии.

Застывшие формы — пародия на абсолют — несут зло, а потому уничтожаются главным героем.

Потребность автора в развитии приводит его к фантастическим произведениям, где возможна не только смена действия, но и увеличение степени опасности для жизни героя, изменение смысла его существования.

Потребностью в абсолюте диктуется форма произведения.

Поэтому так органично чувствуют себя в Мире Владислава Крапивина сказка и фантастика.

Ведь для создания условий максимального проявления конфликта (должного и сущего) необходима деформация действительности («Голубятня на желтой поляне»).

Движущая сила крапивинских героев — чувство собственного достоинства.

Оно ведет к стремлению утвердиться, самореализоваться.

Отсюда конфликтные ситуации.

И потребность героя идти на конфликты — это потребность сломать лестницу капитуляций, по которой с возрастом спускается почти каждый.

Это бунт против несправедливости.

Бунт, созидающий душу.

Кирилл Векшин («Колыбельная для брата») ужаснулся при мысли о том, что каждый ребенок, вырастая, может стать преступником.

И Митька Маус.

И Антошка.

Кириллу страшно: он не знает причин этого.

И задается вопросом: почему некоторые становятся гадами?

Может быть, потому, что сначала боятся других гадов?

Обстоятельства усложняются.

Усложняется герой.

И «детские вопросы» приближаются по значимости к «проклятым вопросам» всей мировой литературы.

Есть у героев Крапивина еще один принцип, характерный для творческой личности.

Это — умение видеть, что все могут быть неправы, и научиться жить ради истины, а не для окружающих, если они дискредитировали себя, предали истину.

Разговор об этом не прост.

Путь скользок.

Слишком легко обвинить при таком раскладе крапивинских мальчишек в эгоизме…

А мальчишки, создав свой, романтический, светлый мир, сравнивают с ним мир реальный.

И потому слишком остро видят несправедливость.

И ради высших принципов отходят от людей, оставаясь иногда только с этими принципами.

И ожесточенно их защищают.

Как самое последнее.

Фанатично.

И фантастично.

Владислав Крапивин — детский писатель.

Детская литература.

Игровая?

Игрушечная?

Мини-проблемы?

Макси-бодренькие сентенции?

Игра в поддавки?

Но, если нет мрака в качестве фона, неврастении как главного настроения, метаний бескровных характеров как действия — значит, это уже и не литература?

Истрепанная тема дискуссий, в финале которых звучит ответ: все зависит от мастерства писателя и его смелости.

Крапивин не побоялся дать литературе героя из будущего.

Но живущего и растущего сегодня.

Отсюда конфликты героя Крапивина с антигероями — сегодняшними, вчерашними и позавчерашними.

Антигероями, способными извратить гармонию завтрашнего мира.

Поэтому мальчик со шпагой не бросает оружие.

Так виделся мне Мир, созданный Владиславом Крапивиным, несколько десятков лет назад.

Это было время на грани условного социализма и пещерного капитализма.

Прошли десятилетия.

Наступило СЕЙЧАС.

Из СЕЙЧАС смотрю на Мир Владислава Крапивина.