Врагов выбирай сам. Цикл об Артуре Северном

Наталья Игнатова

Герои, спящие столетним сном, непременно пробудятся, когда их Родине будет грозить опасность. В Единой Земле такое время настало. Героям молились, в них верили, на них надеялись, и они оправдали возложенные надежды – защитили Единую Землю.Но герои оказались совсем не такими, какими запомнили их в сказках и легендах. Оказалось, что у героев, как у обычных людей, есть множество своих проблем, которые они решают, причем, зачастую, решают не за свой счет.

ГЛАВА III

Альберт проснулся поздно. Вставать много позже брата было для него в порядке вещей. Артур-то поднимался еще до солнца и свежий, размявшийся, успевший и умыться, и помолиться, и позавтракать встречал зевающего Альберта беззлобным:

— Господин колдун проснуться изволили? Значит, дело к вечеру.

Альберт повернулся на постели. Глянул в окно сквозь полузакрытые ставни. И задумался: что скажет Артур сегодня? Дело действительно шло к вечеру. А потом увидел лежащую на столе записку, и понял, что сегодня старшего вообще не увидит.

Выведенные каллиграфическим почерком несколько слов:

«Я в Сегеде. Деньги у Бердничека. Понадобятся — получишь по перстеньку. Не спи долго. Не забывай умываться. Делай зарядку и не злоупотребляй пирожными. Артур».

— В Сегеде он, — хмыкнул Альберт. И снова посмотрел в окно. — А ведь, пожалуй, что треть пути уже сделал.

Старший брат его так и не научился признавать значительные по меркам Единой Земли расстояния за что-то серьезное. Для него поездка в далекий Сегед была и оставалась всего лишь небольшой прогулкой: три дня туда, три — обратно. Пустяки! Впрочем, по поводу своего возвращения Артур не написал ни слова. И деньги оставил в Шопроне. Значит, может вернуться не скоро.

О том, что брат может просто не вернуться, Альберт даже не задумался. Чтобы с Артуром да случилось что-нибудь?!

Рядом с деревянной кружкой, полной пряно пахнущего рассола, он нашел туго набитый кошелек. Деньги на мелкие расходы. Этой мелочи хватило бы на год безбедной жизни. Тем лучше. Не нужно будет связываться с неведомым Бердничеком. Кто он такой, Альберт понятия не имел. Надо полагать, меняла. Не та порода людей, с которой хочется иметь дело.

Альберт зевнул. Потер глаза. Умыться что ли? Можно и умыться. Не убудет, в конце-то концов.

В зале «Звездня» было по обыкновению многолюдно. Брюхотряс присматривал за многочисленными посетителями, подсчитывал дневную выручку, краем глаза поглядывал на чернявого красавца, который вел себя не менее странно, чем его светловолосый спутник. Братья! Как же! Если так, то он, Брюхотряс — архиепископ. Впрочем, в истории Единой Земли были когда-то двое, столь же несхожие, но считавшие друг друга братьями. И мало ли на свете дураков, что тщатся подражать героям древних сказок?

Альберт взгляды трактирщика чувствовал, но внимания не обращал.

Привык.

К удивлению привык. К непониманию. Даже к страху чужому. Уже не представлял себе, как это на него или на Артура вообще не посмотрят.

Он спокойно завтракал, остальные посетители обедали. Безымянный певец, как выяснилось, проснулся незадолго до полудня, поел и убрел куда-то в город. Ну и пусть его, бродит. В конце концов, даже у мертвого могут быть в Шопроне свои дела. Сто лет назад, скажем, мертвых здесь было немногим меньше, чем живых. И все покойники вели себя очень деловито.

Краем уха Альберт слышал разговоры. Обсуждались виды на второй урожай, недавнее чудо вызывания воды, сотворенное отцом Денисом, новый архиепископ… последний штурм эльфами замка Сегед.

«Еще и эльфы, — без особого удивления констатировал Альберт, заканчивая завтрак и допивая сок, — мало нам было нечисти».

Он подозвал худенькую проворную служанку. Ветка, так ее звали. Расплатился за еду. Тайком от Брюхотряса вложил в узкую ладошку девицы блестящую желтую монетку.

— Спасибо, господин Альберт, — Ветка глянула из-под ресниц. Развернулась, обдав легким запахом пота, и помчалась к другому столу. Хорошая девушка. Все они хорошие. И те, что ушли ночью с Артуром, и эта, с которой так славно провел время Альберт. Вообще, хорошо, что они есть. Девушки, женщины…

Маг понял, что невольно настроился на волну размышлений старшего братца. У него, ясное дело, без женщины и сегодня не обойдется. Нет, Артур, не тамплиер, он вообще не рыцарь, он жеребец стоялый. Ладно бы, можно было списать на сто лет воздержания. Так братец и раньше… как бы это сказать? относился к прекрасному полу весьма трепетно. Словно обет на нем лежит за весь орден Храма стараться. Ни сил не жалея, ни времени.

И ведь не жалеет.

У ворот его перехватил трактирный конюх:

— Ты, что ль, Альберт Северный будешь?

— Ну, я.

— Для тебя там кобылку привели. И мерина. Еще жеребец был, но его рыцарь увел. На нужды Храма. А кобылку с мерином я вычистил, покормил, все чин чином. Седлать?

— Нет. Я пешком пройдусь. Спасибо за труды.

— Такие спасибы и кошке приятны, — монетка в пять баней потерялась в широкой грязной ладони. — Да ты бы хоть глянул на лошадок-то!

— Чего там глядеть? — Альберт махнул рукой. — И так ясно, что маленькие и смирные.

— Что смирные — это да, — согласился конюх. — А насчет маленьких, это ты зря. Ничего такие лошадёшки.

— Плохо.

— Почему плохо? — озадачился конюх.

— Падать высоко, — снисходительно объяснил Альберт. И вышел на улицу.

Он опасался, что за прошедшую сотню лет от их с Артуром столичного дома осталась груда мусора. Но пока добирался от трактира до центра Шопрона, сообразил, что опасения напрасны. При здешней жаре и сухости ничего страшного с домом сделаться не могло.

И действительно, большой трехэтажный особняк стоял себе, окруженный высокой кованой оградой. Целенький. Даже стекла не побиты. И высохший сад выглядел нетронутым. Мертвые стволы коряво тянули к небу колючие ветви. Те, что стояли сто лет назад, продолжали стоять и сейчас. Те, что упали задолго до того, как дом перешел в собственность братьев, лежали себе.

— Ничего не меняется, — удовлетворенно пробормотал Альберт.

Открыл калитку и остановился, узрев скрюченный труп.

Труп был несвежий. Изрядно поеденный мышами. Высохший. Если он и пытался когда-то сгнить, попытки успехом не увенчались.

— И что ты здесь делаешь, красавчик? — озадаченно вопросил юный маг.

Труп молча скалился в небо.

Альберт перешагнул через неведомого покойника. Прошел по узкой дорожке к крыльцу. И снова остановился. На сей раз его внимание привлекла надпись на входной двери:

«Дом является собственностью ордена Храма», — гласило уведомление.

Для тех, кто читать не умеет, на дверях красной и белой красками был намалеван тамплиерский крест.

— А вот это хуже. — Альберт покарябал краску ногтем. Сел на крылечке и сосредоточился.

К своему глубочайшему удивлению, он понял, что мысли Артура заняты отнюдь не дамами и не лошадьми. Такое бывало, если случалось побеспокоить брата во время молитвы. Но тогда до него было не дозваться. Альберт попробовал однажды проявить настойчивость и с тех пор зарекся. В тот единственный раз он здорово обжегся о звонкий и одуряюще-светлый кокон, что окутал старшего. Сейчас Артур вроде не молился. Альберт потянулся к нему, тихонько окликнул.

— Что у тебя? — тут же вскинулся Артур.

— Вот, — маг перевел взгляд на дверь, чтобы старший мог прочитать надпись, — «собственность ордена Храма». И что делать?

— Едрить твою..! Я думал, случилось чего. Заходи, не стесняйся. Будут приставать, покажешь перстень. Ты у нас тоже собственность ордена Храма.

— Сам ты собственность, — обиделся Альберт.

— Естественно, — кажется, Артур пожал плечами, — еще вопросы есть?

— Пока нет.

— Хорошо. Если что, кричи.

Альберт прервал контакт и скептически оглядел дверь. В общем-то, старший прав, если дом — собственность ордена, значит, он собственность также и Артура. Следовательно, Альберт имеет полное право этим домом распоряжаться.

На дверях висело запирающее заклятье. Висело. Сто лет назад. Сейчас этой магией только попахивало. Кто-то сумел войти в дом. Альберт потянул дверную ручку, заглянул в темноту холла и поморщился. Конечно, и здесь не обошлось без сюрпризов. У самого входа лежал относительно свежий труп, а дальше различалось два основательно истлевших.

— Вор на воре, — недовольно пробурчал маг. — Что за город!

Воняло ужасно.

Развеяв запах простеньким заклинанием, Альберт принялся наводить поверхностный порядок. В пепел сжег оба тела: у калитки и в доме. Собрал в кучку и вышвырнул во двор бренные останки более ранних посетителей. Прошелся по комнатам. Обнаружил в одной из гостиных сразу четыре скелета, лежащих в совершенно неестественных позах, и решил на будущее оставлять в доме менее сильные охранные заклятья. Чтобы у пострадавших хватало сил выбраться на волю.

У этого решения наличествовал всего один минус: поскольку, скорее всего, погибшие были ворами, позволить им выбираться из дома и умирать на улице означало потерять то, что они пытались украсть. Взять было особо нечего, но ведь важен принцип.

— Чем-то нужно жертвовать, — задумчиво бормотал Альберт, выметая из своей спальни мелкие косточки, — выбор между чистым воздухом и безопасностью. Ничего себе дилемма.

Он развел в саду большой костер, куда полетело все: части тел, обломки мебели, истлевшие в труху книги и шпалеры, мусор и крысиный помет, трупики насекомых. Огонь был почти прозрачным, горело бездымно, но жарко. Альберт сидел на скамеечке, смотрел на костер и думал, что прибрался он хорошо, а главное — быстро. Хотя, Артур, пожалуй, будет недоволен тем, что воры лишились христианского погребения. Но Артуру можно ничего не рассказывать…

— Привет, — послышалось из-за калитки, — войти можно?

— Смотря зачем, — настороженно ответил Альберт. — Вы кто будете?

— Может, на ты? — без лишних экивоков предложил человек, открывая калитку, — меня зовут Варг.

— Зовут?

— Да.

— А имя у тебя есть?

— Только для меня.

— Варг, — Альберт выгнул бровь, разглядывая незваного гостя, — оборотень. Да еще и колдун. Хорошо устроился. Не боишься в столице появляться?

— Ты же не боишься. И я не колдун. Я маг.

— Ну?

— Баранки гну. У нас с тобой один учитель.

— Ясненько, — кивнул Альберт, — садись, не стой.

— Вообще-то, с этого следовало начать, — укорил его Варг, усаживаясь на скамейку.

— Вообще-то, не следовало начинать с предложения перейти на «ты», — парировал Альберт, — будешь врать, что зашел в гости просто так?

— Не буду. Зашел посмотреть на живую легенду. Я только час назад узнал, что ты — это ты.

— Посмотрел?

— Посмотрел.

— Это все?

— Не совсем. Профессор Фортуна приглашает тебя в гости. Он живет там же, где и сто лет назад. Не заблудишься?

— Да уж как-нибудь. — Альберт погасил огонь. Все, что могло сгореть, уже сгорело, а жечь костер на голой магии было глупо, — приедем, как только сможем.

— Приедете? Ты и братца-рыцаря хочешь с собой притащить?

— Тебе что-то не нравится?

— Злой ты какой, — удивленно констатировал Варг. — Я ж тебе ничего плохого не сделал.

— Так что, ждать пока сделаешь? — резонно спросил Альберт. — Всё. Спасибо, что не поленился передать приглашение. В дом не зову, у меня там не прибрано.

— Безымянного я к тебе отправлю, — предупредил оборотень, ничуть, похоже, не обижаясь на то, что его откровенно выпроваживают. — Не надо ему без присмотра по городу шляться. Ну, до встречи. Глядишь, еще свидимся.

— Угу, — без энтузиазма кивнул Альберт.

Варг легко поклонился, развернулся и отправился к калитке.

— Что за молодежь пошла? — риторически спросил себя Альберт. — Никакого понятия об элементарной вежливости.

* * *

Странно, но за сто прошедших лет Долина почти не изменилась. Во всяком случае, та ее часть, которую наблюдал Артур по дороге на Сегед. Разве что, поубавилось людей в окрестных деревнях.

Но это объяснялось просто: герцог наконец-то издал долгожданный указ о заселении Кестхея и Шиофока — двух древних городов на берегу озера Балатон. В Долине более чем достаточно было незаселенных земель, даже с городами, а кое-где и с водой в потребном количестве, но все-таки озеро, да не Ноева лужа, а настоящее: огромное и глубокое — это нечто особенное. А что чуть дальше от Шопрона, так за близость к столице пусть вельможи держатся.

К тому же герцогский указ обещал надежную защиту, должным образом освященную под посевы землю и послабление в налогах. Достаточно веские доводы, чтобы сняться с насиженного места и отправиться на освоение новых территорий.

— Неплохо, — констатировал Артур, — пересекая сухое русло Рабы и через перила моста, оценивая уровень воды на дне. Ручеек — воробью не утопиться, — если так дальше пойдет, лет через десять и столицу куда-нибудь в Веспрем перенесут, как думаешь?

Серый жеребец — Артур окрестил его Серко и порадовался своей изощренной фантазии, — услышав голос всадника, дернул ухом. Высказал, значит, свое полное пренебрежение к тому, куда будет и будет ли вообще перенесена столица.

Других собеседников не было. Но сам с собой, или вот с лошадью, Артур разговаривал куда охотнее, чем с людьми, пусть даже и самыми внимательными и вежливыми. Внимательных подозревал в том, что они ищейки Кодекса. Вежливых же — просто в злокозненности.

Дорога плавно изогнулась, огибая лес с романтическим именем Златая Роща. Красивое место. Может, когда-то лес и вправду был невелик, но уже на памяти Артура Златая Роща тянулась вдоль дороги на добрых три часа. И не пешего ходу, куда там! На три часа бодрой рыси Крылана. Поперек же, то есть, с северо-востока на юго-запад, в сторону от прихотливых изгибов наезженного тракта, лес никто не мерил. Артур помнил, что еще сто лет назад Златая Роща подбиралась к развалинам Веспрема. А сейчас, наверное, странные деревья с белыми стволами и светло-желтыми листьями смотрятся в Балатон. Там, где не добрались до них с топорами и пилами настойчивые переселенцы.

Год назад… сто лет… впервые увидав этот лес, Артур был тронут его яркой нездешней красотой. Златая Роща показалась ему похожей на кружевное — золотой и серебряной проволоки — плетение, такое тонкое, что металлические нити видятся подсвеченной солнцем паутиной. Мастера-ювелиры в Большом мире плели из золота и серебра плащи и платья, и чепраки для лошадей, и занавеси на окна. Они украшали паутинную основу цветами и листьями из жемчуга и пыли драгоценных камней. И Златая Роща, насквозь пронизанная солнечным светом, была такой же тонкой и красивой, гибкой, звенящей… паутиной.

Тогда Артуру было худо, очень худо. И он приезжал сюда, когда становилось совсем невмоготу, забирался глубоко в лес, подальше от опушки, давным-давно облюбованной горожанами для увеселительных прогулок. Трава в роще была обычная — зеленая, очень нежная, и это было красиво: травинки, стрелами пробившие золотые, тонкой ковки листья на земле; серебристые стволы с червлёными по коре протоками; солнечные пятна на вороной шкуре Крылана. А однажды лучик голубого света от лезвия висящего на седле топора и тень самого Артура сложили рисунок на одном из стволов в измученные, безмолвно умоляющие о пощаде глаза. И не нужно было долго присматриваться, чтоб разглядеть на другом дереве кричащее от боли лицо. А ветви третьего заламывались как человеческие руки.

Артур даже не удивился, когда серебристая кора под ножом окрасилась кровью.

Люди… Конечно, люди. Златая Роща пожирала их так же, как любая другая нечисть. Такая красивая… такая страшная. Куда более лютая, чем оборотень или какой-нибудь пещерный тролль.

Это было давно… год назад… давно. Очень. Тогда орден Храма уничтожил все деревья-людоеды, что росли поблизости от Шопрона и окрестных деревень, но, надо думать, никому с тех пор не хотелось погулять по зеленой траве под золотыми кронами. Вдруг из упавших когда-то семян проросли новые чудовища? И тонкие стволики с длинными ветвями-щупальцами ждут, нежась в солнечных лучах, пока кто-нибудь слишком глупый, или слишком смелый, или просто неосторожный залюбуется их нездешней красотой. И будет приходить, снова и снова, каждый месяц, каждую неделю, каждый день… и однажды не сможет уйти.

Артур вовремя прогнал из головы завораживающую картинку и какое-то время ехал, старательно не думая вообще ни о чем. Разглядывал красивые, с белыми стволами и светло-желтыми листьями деревья. Удивлялся: ведь, казалось бы, сколько раз видел — давно пора привыкнуть, и все равно каждый раз лес вызывает странную тревожную грусть. Кстати, если командор будет настроен хоть сколько-нибудь мирно, надо доложить ему о том, что из семян и вправду взошли новые чудовища. Артур узнал их, они — его.

Поздоровались, значит. Что ж, наше вам со всей взаимностью.

Борьба с лесами в Долине шла с переменным успехом. Здесь, в княжестве Обуда, давно уже было спокойно, и именно поэтому Златая Роща с ее чудовищами так напугала шопронцев. Относительно тихо вели себя леса на западе и севере Добротицы: если и осталась там нечисть, так у нее хватало ума людям на глаза не попадаться. Зато на восток Добротицы, на самый восток, туда, где заканчивается земля, и начинаются болота, даже колдуны предпочитают не соваться. Ну и, конечно, есть еще медье Средец, равно любимое людьми и чудовищами — непрерывная головная боль ордена Храма. Земля там щедра, и произрастают на ней необыкновенные сорта винограда, и средецкое вино по праву считается лучшим в Единой Земле, что бы ни воображали себе по этому поводу в Шопроне, хвалясь своими виноградниками и виноделами, однако дороговато оно обходится, и немалой кровью удобрена Средецкая земля.

А еще есть Лихогорье. И княжество Аграм, маленькое, но густо населенное разнообразнейшими чудищами. Аграм — узкая полоска гор и лесов вдоль южной границы княжества Обуда — земли хорошие, богатые водой, и люди держатся за них, несмотря на чудовищ. Несмотря даже на то, что на самой границе Аграма и Лихогорья раскорячилась черная гора Триглав.

Если же миновать эту гору, уйти живым от того, кто живет на ней, и по самой границе болот ехать на юго-восток, через неделю такой езды в вонючей трясине, посреди зарослей мертвых черных деревьев увидишь город.

Белый. С ажурными дугами уходящих в никуда мостов. Остров белого камня, черепичных крыш, крестов над храмами и солнца в витражах. Остров, вокруг которого черное, булькающее пузырями болото, и нечисть, и чудовища, и над всей этой грязью — мосты. Золото, серебро и хрусталь.

Альберт, впервые услышав от Артура про Белый Город, не поверил. Потребовал показать. И, Артур, скрепя сердце, взял младшего с собой в долгое, слишком тяжелое для мага путешествие через Лихогорье, мимо Триглава, вдоль Аграмских гор.

Взял, и не слишком жалел потом, хотя, конечно, за время поездки не раз приходилось ругать себя последними словами. А младший, увидев город и мосты, первым делом брякнул: «Мираж». И, потаращившись на стены и шпили, предложил: «Давай брод туда поищем».

Артур тогда смеялся, припоминая младшему всех его «дураков» и «рыцарей» и прочие добрые слова, каких у Альберта для старшего братца всегда водилось в изобилии. В понимании братишки «рыцарь» и «дурак» были… синонимами.

Артур хмыкнул. Стоило учиться здешней грамоте, чтобы в голове совершенно не ко времени, хотя и к месту, всплывали слова на языках неведомых в Долине. Чтоб им, чудикам, которые книжки пишут, икнулось на том свете!

«Это что-то феноменальное, — бурчал, помнится, профессор Фортуна, Альбертов наставник, краем уха слушая, как его воспитанник учит читать громилу-рыцаря, — мозгов нет, зато память эйдетическая».

Альберт обижался, и яростно уверял профессора, что мозги у Артура есть, просто, он ими не пользуется.

Артуру было все равно. На память он действительно не жаловался, но ничего особенного в этом не находил. В горах, в условиях непрерывной войны, выручали зачастую лишь память и наблюдательность. Читать на языке Долины отец Лучан, настоятель Северного монастыря, не научил — сам не умел, зато способность видеть и запоминать вколотил намертво. В буквальном смысле слова вколотил — скор был на расправу. Чуть что не так — хрясь палкой по хребту. Не захочешь — выучишься.

К вопросу о феноменальности… Слово всплыло в памяти и потянуло за собой новую цепочку мыслей. С точки зрения того же профессора, Долина — нечто совершенно необъяснимое. Взять хотя бы воду. Большая река, если судить по остаткам русла — очень большая, просто огромная — пересохла после Дня Гнева. Остались озера, да горные речки, которых с трудом хватает на то, чтобы питать водой поля и сады. А леса, тем не менее, чувствуют себя замечательно. И в их глубине, это знают все, бьет множество родников. В лесах влажно. В лесах бывают туманы, совсем не такие как дома, в горах, но туман, он и есть туман — водяная взвесь. Она тает под солнцем. Поднимается вверх. И по уму-то должна проливаться дождями.

А дождей нет.

Или, правильнее будет сказать, что дожди идут не там, где должны бы, а там, где нужно людям.

И что непонятно профессору? Полям без воды никак. Садам тоже. Огороды крестьянские, хоть и махонькие, а тоже дождика хотят. Вот и проливаются дожди над полями, садами и огородами. Монахи молятся, а Господь милостиво подправляет небесную механику.

Фортуна говорил о климате. Об отсутствии такового. О том, что в Долине не меняются сезоны, и лето можно отличить от зимы только по календарю. Артур не видел в этом ничего особенного — в местности, накрытой стеклянным колпаком глупо надеяться на перемену погоды. Вот в горах, где он жил, пока не приехал в Долину, все было, как положено: жаркое лето, дождливая осень, снежная зима, а весна, если повезет, то ранняя, солнечная, вся в зелени и грозах. Во время одной из своих лекций в пустоту профессор обмолвился, что в Долине смены времен года не было все время, сколько он здесь живет. Лет уж триста, если верить Альберту.

— И, кстати, когда еще была возможность, я выезжал в горы, посмотреть, что у нас делается по ту сторону, — журчащий голос колдуна просочился в память без приглашения, — то, что я увидел, разумному объяснению не поддается. Местность там, за горами, меняется! Я имею в виду, меняются ландшафты и климатические пояса! Да и время течет вразнобой, как будто разделившись на несколько потоков.

На Альберта это произвело впечатление. Во всяком случае, тогда братишка задумался. Он всегда так: натолкнется на что-нибудь непонятное, и давай думать.

А Артур, сколько себя помнил, знал, что в Большом мире все меняется и течет. Довольно быстро. За те пятнадцать лет, что были прожиты в монастыре, довелось и степи повидать, бесконечные, разноцветные, жаркие; и густые еловые леса на пологих холмах, между которыми хлюпала болотная вода; и такие же горы, как свои собственные, где даже небо было не отличить от родного; и совсем уж странные странности — папоротники до небес, тараканов и стрекоз в два человеческих роста, муравьев, на которых можно ездить верхом…

Напахнуло магией. Дорога впереди была перегорожена ярким красно-желтым щитом. Артур свернул на обочину, придержал коня, проезжая мимо развороченного дорожного полотна, мимо рабочих, разбрасывающих щебенку.

Поодаль, пустив лошадей пастись на свежей траве у опушки, расположились пятеро наемных хайдуков-охранников. Они резались в карты, и, увлеченные вспышками заклинаний и мельтешением фигурок на расстеленном плаще, не сразу заметили рыцаря. А когда заметили, поднялись до того неспешно и неохотно, что Артуру захотелось подъехать ближе и вытянуть плетью самого мордатого.

Он сдержался. И мысленно попросил у Господа прощения за то, что поддался гневу.

Чуть дальше, там, где каменную подушку уже залили черным дымящимся асфальтом, двое магов-первогодков, старательно хмурясь, катили по дороге тяжеленный пресс. Когда Артур проезжал мимо, что-то у них засбоило, и пресс пошел юзом. Прервав сосредоточение, тот из магов, что был пониже, дал тычка тому, что был повыше, и выразился весьма некрасиво.

Артур хмыкнул: опять виноват. Он сам и его топор зачастую становились помехой магическим действиям даже тогда, когда в этом не было необходимости. Оглянувшись напоследок на обнаглевших хайдуков, он поспешил дальше.

Пусть люди работают.

* * *

У Альберта визиты не ограничились Варгом. Почти сразу вслед за оборотнем явился рыцарь в форме храмовников. Спешиться не пожелал, представился сэром Емилианом и вежливо, но весьма сурово осведомился, по какому праву дом, принадлежащий ордену Храма, оказался вдруг занят. Маг вытянул из-за воротника висящий на тонкой цепочке перстень с алым крестом по белой эмали:

— Это дом моего брата. Сэра Артура. Он сейчас в Сегеде.

— Еще один Артур, — сэр Емилиан поджал губы, — и не надоело? А ваше имя, конечно, Альберт?

Альберт удивился несвойственной рыцарям проницательности, и кивнул:

— Да.

Храмовник стянул перчатку, посмотрел на собственный перстень. Тот тускло светился. Сэр Емилиан хмыкнул, смерил Альберта удивленным, но, впрочем, вполне доброжелательным взглядом:

— Что ж, знак подлинный, передан вам добровольно. Ладно, живите пока. Когда… сэр Артур появится в столице, передайте ему, пусть зайдет в казармы.

— Хорошо, — покладисто согласился Альберт.

— Всего доброго, — сэр Емилиан подтолкнул коня каблуком, и направился дальше.

Что рыцарь, что его массивный скакун казались воплощением брезгливого уныния. Артур объяснял когда-то, что храмовники не любят задерживаться в городах, и службу в столице воспринимают как синекуру лишь первые день-два. Потом душа начинает проситься «в поле». «В поле» — это значит, хоть в леса, хоть в Пустоши, хоть даже и на болота, лишь бы делом заняться. Судя по сэру Емилиану, он торчал в Шопроне уже лет десять.

Альберт потаращился вслед рыцарю сквозь чугунное плетение ворот, и вернулся в дом. Составлять список.

Список всего.

Обстановку нужно было восстанавливать с нуля. Из шести спален, что были в доме, кровать уцелела только в одной. Из хорошего дерева делали. Не рассыпалась в труху за сотню лет. Альберт решил считать эту спальню своей. Ночевать в собственном, пусть и пустом доме, было все-таки веселее, чем в гостеприимном, но чужом трактире.

Он сидел в задумчивости на той самой кровати и пытался сообразить, все ли учел, когда в дверь громко постучали. Альберт выглянул в окно, увидел возле дверей двух солдат-гвардейцев и с ними рыцаря в бело-голубых одеждах и поморщился.

Недремлющие пожаловали. Рыцарь Кодекса.

Неспешно спустившись вниз, Альберт открыл двери и вопросительно уставился на солдат. Молча.

Те молча смотрели на него. Подразумевалось, что хозяин спросит, чего желают незваные гости, но хозяин спрашивать не спешил.

Нарушил тишину рыцарь. Молодой, ненамного старше Артура. Румяный. С юношески гладкой кожей. Лишь над верхней губой только-только пробивалось нечто, обещавшее впоследствии стать усами.

— Этот дом — собственность ордена Храма, — сообщил рыцарь, стараясь говорить басом. В отличие от сэра Емилиана, представиться парень не пожелал. Да и наплевать было Альберту, как его там зовут. Не любил Альберт Недремлющих. За что, спрашивается, магу любить тех, кто ставит своей целью изничтожение магии?

Он выпятил подбородок и вновь извлек из-под воротника заветный Артуров перстень.

— Вы — тамплиер? — искренне изумился рыцарь.

«Такой тощий, и вдруг храмовник», — додумал Альберт то, что не было сказано вслух. Он не то, чтобы обиделся, просто смерил Недремлющего взглядом, точно так же, как давеча его самого мерил взглядом сэр Емилиан, но без следа доброжелательности. Отступил в холл и закрыл двери.

Тут же вновь послышался требовательный стук.

— Ну, что еще? — сердито спросил Альберт.

После паузы — видно, не было у рыцаря Кодекса привычки разговаривать с закрытой дверью — последовал ответ:

— В этом доме недавно творилась волшба. Извольте предъявить разрешение на использование магических артефактов.

— Вот кретины, — пробормотал юноша вполголоса. Поморщился, почесал нос, пытаясь сообразить, куда же сто лет назад они с Артуром засунули это самое разрешение. Не вспомнил. Открыл дверь и как можно более грозно рявкнул:

— Если у вас, сэр, не-знаю-как-вас-там, есть претензии к ордену Храма, обращайтесь в казармы тамплиеров. Если вы желаете предъявить ордену Храма обвинение в колдовстве, милости прошу туда же. Меня оставьте в покое и извольте убираться к чертовой матери.

Секундой позже он сообразил, что Артур, мастер непристойностей, никогда не поминал черта, и уж тем более мать или, там, бабушку нечистого. Но что сказано, то сказано. Альберт захлопнул дверь перед носом у ошарашенного рыцаря и поспешил к себе в спальню, готовый каждую секунду связаться со старшим братом и запросить помощи. Уже сверху, осторожно выглянув в окно, он увидел, как Недремлющий в сопровождении гвардейцев бредет к калитке, за которой, привязанный к кованому крюку, скучал высокий худой конь.

Или кобыла.

Это не имело значения.

Надо полагать, парень и вправду решил заглянуть в казармы храмовников. Альберт мысленно посочувствовал ему и выбросил из головы.

* * *

Остановился Артур, чтобы дать отдых коню, только вечером, когда солнце уже скрылось за пологими горами. Порадовался за скакуна и за себя — не ошибся выбирая. Серко сравнительно легко сделал немалый переход почти до самых берегов Балатона. Уже на закате миновали полуразваленный древний город Веспрем. Златая Роща действительно добралась до него, и тоненькие серебристые побеги с желтой листвой росли прямо из стен. Была мысль остановиться на ночь в каком-нибудь из домов: в городе хватало колодцев с водой, а тамошнюю траву, густо прораставшую сквозь мостовые, с удовольствием щипали лошади, но соседство Рощи отбило всякую охоту к ночевке в городе. Поехали дальше. Тем более что и Серко не выказывал признаков особой усталости.

Сэр Герман — прежний командор Единой Земли — как-то спросил, полусерьезно, имея в виду вороного Крылана: «Ты, Арчи, где тулпара купил? Такие только в сказках водятся». Сказки были не при чем, что Артур командору и объяснил: чтобы лошадь подольше не уставала, чтобы все было в порядке и со сбруей, и с припасами, и с всякими важными дорожными мелочами, достаточно, отправляясь в путь, испросить покровительства Пречистой Девы.

Сэр Герман тогда не очень поверил. Он сказал, что молятся перед путешествием все без исключения, а по два перехода за один день делает только Артур. На это возразить было нечего, и каждый остался при своем убеждении.

И все равно, сказки были не при чем. В сказки сэр Артур Северный не верил, с тех самых пор, как убедился, что большинство говорящих зверей смертельно опасны для человека.

Веспрем остался южнее. Дорога раздвоилась, а широкая, мощеная камнем тропинка — немногим уже, чем, собственно, тракт — позвала к приземистой, трехэтажной гостинице.

Узкие окна в сумерках загадочно светились. Внутри, уже кто-то пел, громко, немузыкально и разноголосо. Серко недвусмысленно дал понять, что ему заранее нравится здешняя конюшня. В общем, выбирать не приходилось.

А сто лет назад здесь не было ни гостиницы, ни, кстати, перекрестка. Сто лет назад дорога, далеко огибая озеро Балатон, вела на юго-восток, к Сегеду. На севере же, там, куда уходила новая асфальтовая полоса, искать было нечего. Пустоши там, на севере. И Развалины. Плохие места. Или Его Высочество герцог согласился, наконец, с необходимостью проложить к Развалинам торный путь? Хорошо бы так.

* * *

Уже темнело, когда Альберт добрался до «Звездеца». Он прошел в обеденный зал, скользнул взглядом по вечернему многолюдству, жестом остановил поспешившего навстречу Милрада:

— Ветка где?

— Сейчас позову, — с готовностью отозвался трактирщик, — вас музыкантик искал.

— Да, — Альберт поморщился, — он здесь сейчас?

— А куда б ему деться? Вон их компания, на дальнем краю стола. Позвать?

— Вот его звать не надо, — маг разглядел, наконец, в чадной полутьме Безымянного, оживленно беседующего с какими-то своими приятелями, — с тебя ужин и Ветка.

— Комнату я за вами оставил.

— Это напрасно.

Альберт прошел к их с Артуром столу, тому самому, над которым висела дурацкая табличка, что мол, сто лет назад за этим столом имел обыкновение сиживать Миротворец, отчего место это стало каким-то особенным. Брехня безбожная. Во-первых, потому что Миротворцем старший зовет свой топор, а тот, естественно, сидеть не может. Во-вторых, стол был другой. На том столе Альберт, пробуя подаренный Артуром нож, вырезал красивую надпись: «Арчи — дурак». Глубоко вырезал. Чтоб не соскоблили. А здесь надписи никакой нет. Вот люди! Стараешься для них, а они…

Ветка подлетела почти сразу. Поставила на стол кружку с пивом, тарелку с толсто нарезанным окороком. Улыбнулась.

Альберт улыбнулся в ответ. Нарочитая суровость таяла, не удержать.

— Садись, — он кивнул на скамейку, — есть хочешь?

— Хочу, — Ветка уселась рядышком. Взяла кусок мяса, — а ты что, больше здесь жить не будешь?

Она была так откровенно расстроена, что Альберт даже растерялся слегка. Артур в таких ситуациях никогда не терялся. Он и сейчас, наверное, сообщил бы девице, что-нибудь вроде:

— Здесь не буду. И ты сегодня не здесь будешь, — после чего со спокойной душой увел Ветку туда, куда сочтет нужным.

У молчуна-рыцаря всегда было, что сказать женщине. И всегда то, что он говорил, оказывалось к месту. Альберт так не умел. Поэтому он сделал вид, что занят окороком. И лишь после паузы, набравшись нахальства, произнес:

— Здесь не буду. У меня дом в городе. Я собирался тебя пригласить. В гости.

— Когда? — улыбнулись серые глаза.

— Сейчас.

Странно с ней. Еще вчера все было понятно и ясно. Ветка сама пошла за ним в комнату. И осталась. А сегодня приходится набираться смелости, чтобы снова… В присутствии старшего Альберт подобных сложностей не испытывал. И, надо сказать, с некоторых пор это начало раздражать. С некоторых пор — это сто лет назад, но кажется, что все было совсем недавно. Сколько можно вести себя так, будто в первый раз заговорил с женщиной? Достаточно того, что до знакомства с Артуром, Альберт Северный — тогда еще просто Альберт — вообще не особо задумывался о том, для чего Творец, кем бы он ни был, разделил людей на два пола. Других мыслей хватало. И дел других. И, как это ни прискорбно, но столь важный аспект бытия, как плотская любовь оставался где-то за скобками. Вроде, и есть он. А, вроде, и ни к чему.

— О чем задумался? — спросила Ветка, заглядывая в лицо, — ты ешь. А я горячее принесу, — она вскочила на ноги, — уже, наверное, готово.

И сейчас Артур поймал бы ее за руку. Усадил рядом. А трактирщик, понимая все без слов, сам забегал бы с подносами и кувшинами.

Ветка уже отошла от стола, когда Альберт остановил ее.

— Пусть хозяин побегает. Может, жир растрясет. А тебе поесть надо.

— Как скажешь, — послушно согласилась Ветка, опуская свои невероятные ресницы.

Не так уж это и сложно, оказывается. И, в общем, не так уж страшно. И сегодня вечером эта девочка с удивительными медными кудрями пойдет с ним. Не за деньги пойдет. Не потому, что ее принуждают. А потому, что ей самой хочется уйти, хочется провести с ним еще одну ночь.

Женщина! Удивительное дело, как получается у них подчиняться, и выворачивать все так, будто это они решают? И черт с ними, с женщинами вообще, но что касается Ветки, интересно, а если бы речь шла не о ней, а, скажем, вон о той, высокой… как ее зовут? Артур, наверняка, знает. Да, так вот, о Ветке и, кстати, об Артуре… если бы речь шла о другой женщине, толкнуло бы раздражение по поводу собственной застенчивости на новые подвиги? Набирался бы ты смелости, господин маг, если б хотел пригласить в гости не рыженькую кроху с серыми глазами, а любую другую девицу? Вон их сколько в зале!

Альберт поразмыслил над этим, глядя, как Милрад самолично расставляет на столе тарелки с ужином, и пришел к определенным выводам.

Выводы, надо заметить, слегка озадачили. Выходило, что невзрачная — глаза да кудри — худышка Ветка зацепила чем-то. Именно из-за нее, а не для ради побыть самостоятельным, явился он в «Звездень». Может, девчонка не просто так себе? Может, она ведьма? Просто, скрывается хорошо? Может…

— Не хочу вам мешать, — громко заявил Безымянный, плюхаясь на скамейку рядом с Веткой и улыбаясь во все зубы, — но Варг сказал, что ты теперь главный. Сказал, ты знаешь, что дальше делать.

— Гуляй пока, — процедил Альберт, поднимая на музыканта глаза. Что увидел тот в его взгляде, осталось для самого Альберта загадкой, но улыбка разом угасла. Менестрель молча кивнул и исчез. Секундой позже его голос послышался уже из другого конца зала.

— Эк его сдуло! — рассмеялась Ветка, — слушай, вы с ним дела какие-то затеяли, да?

— А что?

— Да ничего, — она расправила передник, — просто, не обижай его зря, ладно? Блаженный он, это все знают. Давно бы мог при воеводе каком или даже при князе зажить как сыр в масле. Его, говорят, и герцог приглашал в придворные музыканты, а он все бродит. Песни поет. Странные. Говорят, он и в Пустошах был, в Сером лесу эльфийском королю пел, на Триглав поднимался…

— На Триглав?

— Это говорят так, — Ветка подняла брови, хлопнула ресницами, — ты спроси у него, он расскажет.

— Как его хоть зовут-то? — спросил Альберт.

Между тонких бровей залегла чуть заметная морщинка. Прозрачные глаза сосредоточенно потемнели…

— Слушай, а я не помню, — Ветка моргнула, на сей раз без всякого кокетства, просто от растерянности, — вот вертится где-то тут… — она покрутила рукой возле уха, — а поймать — никак. Да ты у него и спроси. И про Триглав, и про имя.

— Спрошу, — кивнул Альберт, — обязательно спрошу.

А уборку Ветка не оценила.

Когда Альберт распахнул дверь дома, она вошла в полутемный холл и остановилась, оглядываясь:

— Фу, какой свинарник…

— Почему это свинарник? — обиделся маг, — я прибрался, подмел, даже полы вымыл.

— И стены заодно, — фыркнула Ветка, — одной и той же тряпкой, да?

Альберт пожал плечами, не желая уточнять, что тряпкой он не пользовался вообще.

— Тут простой уборкой не обойдешься, — Ветка прошлась по мозаичному полу, — посмотри только: пол побит, шпалеры выцвели, а здесь вон и вовсе клочьями висят. И светильник, — она подняла голову, разглядывая древнюю лампу под потолком, — непонятный какой-то.

— Волшебный, — объяснил Альберт, и уточнил торопливо: — разрешение есть.

— А зажигается как? — спросила Ветка.

Маг нашарил на стене тонкий, резной рычажок. Повернул. Просторный холл залило мягким и ярким светом.

— Ну и свинарник! — Ветка рассмеялась. Волосы ее светились, как начищенная медь, — менять тут все надо, господин Альберт. А дом хороший, — она открыла дверь в зеркальную залу, заглянула, прошла к другой двери, — когда-то здесь красиво было. Если б не храмовники, давно уже занял бы кто-нибудь. Повезло вам с братом.

— Здесь туалетных комнат аж четыре, — похвастался Альберт.

— Каких? — Ветка удивленно обернулась.

— Туалетных. Ну, там душевые, ванны и… всякое разное. Даже вода горячая. И все работает. Разрешение есть, — добавил он, предваряя вопросы.

— Ванны? — повторила Ветка, — вода горячая… Это мыться чтобы?

— Да.

— А деньги?

Альберт лишь улыбнулся.

— Твой брат — храмовник, — вспомнила Ветка, огляделась вокруг: — надо же, как бывает. Слушай, они все такие богатые?

— Не знаю, — Альберт порадовался, тому, что еще днем не поленился и снова подключил дом к городскому водопроводу, а заодно почистил и, где надо было, поменял трубы. Тут же подумал, что Артур по поводу этих самых «подключил», «почистил» и «поменял» прошелся бы нелестным словом. Мол, «мы пахали, сказала муха, слетая с быка». Но ведь сделал же! В смысле, распорядился, чтобы воду провели и насчет труб, и… — Пойдем, — он взял Ветку за руку, — покажу тебе спальню.

— А ванну? — странно, днем ее глаза казались серыми, а сейчас, как и прошлой ночью, Альберт мог поклясться, что они зеленые, как горошины в стручке, как небо на закате…

— Ванну — это обязательно, — кивнул он, обнимая девушку за талию. Удивительно приятным было ощущение. Не от талии, хотя, конечно, не без того — от сознания себя настоящим волшебником. Без всякой там магии, без ничего… Маленькое чудо. Показать этой зеленоглазой совсем другую жизнь, чем та, к которой она привыкла.

Рассохшиеся двери неприятно скрипели от сквозняков, но, право же, эти досадные звуки были полностью искуплены роскошью, что предстала перед Веткой, когда Альберт, с поклоном, открыл перед ней дверь ванной комнаты.

Мраморная облицовка нисколько не пострадала за сто лет, и сейчас гладкий, полированный камень матово засветился. Бело-голубые стены, серо-белые пол и потолок, неглубокий полукруглый бассейн, выложенный все той же мраморной плиткой.

— Ух ты, — Ветка остановилась на пороге, оглядываясь вокруг, — как красиво!

— И удобно, — добавил Альберт, — вот здесь, видишь, рычажки? Ими можно регулировать температуру воздуха, и влажность. А…

— Что делать?

— Теплее или холоднее. А вот тут, смотри, регулируется темпера… в общем, вода, горячая или холодная, или теплая. Любая.

— А за той дверью что?

— Душ.

— Как это?

— Да просто вода льется сверху, а внизу утекает.

— А там? — девушка показала на другую дверь.

— А там… э-э… Да вот, сама посмотри, — Альберт открыл дверцу.

— Это… А! Я поняла, — Ветка покачала головой, — ну совсем как у нас в комнатах для богатых. А остальным просто дырка в полу. И не в доме, а на заднем дворе. Как интересно богатым быть! А это что?

— Биде, — коротко объяснил Альберт, не зная, то ли смеяться ему, то ли начинать краснеть. Определенно, прежде чем приглашать в дом женщину, следовало проконсультироваться у старшего, что ей можно показывать, а что нельзя. И, главное, как объяснять назначение того, что показывать можно.

Кстати, Артур со своими женщинами обходился вообще без экскурсий. В дальнейшем, это тоже надо будет взять на вооружение. Наверняка ведь, есть какая-то отработанная технология, какая-то схема, алгоритм, безотказный и надежный. Не может не быть. Артур ведь им пользуется.

Альберт увлек Ветку обратно в ванную комнату.

— Там все понятно, а здесь, смотри, вот это раковина, чтобы умываться.

— Как цветок, — Ветка пальцем потрогала гладкую поверхность, — ой, — ее глаза, сейчас, почему-то, и вовсе голубые, распахнулись: — а это мыло, да? Настоящее?

— Н-ну, — Альберт слегка озадачился, потому что понятия не имел, что такое «не настоящее» мыло, — да. А какое еще бывает?

— Бывает мыльный камень, — наставительно сообщила Ветка, — странный ты какой. Сразу видно, что всю жизнь богатый. В лавках, где мыльный камень продается, никогда, наверное, не был. Туда только прислуга ходит, всякое нужное для хозяйства покупать, что господам не интересно. Но он щиплется. Я настоящее мыло покупаю иногда. У меня и сейчас кусочек лежит. Он так пахнет!.. — она мечтательно улыбнулась, потом, снизу-вверх, заглянула Альберту в лицо: — тебе смешно?

— Нет, — он помотал головой, — просто… я не знаю, я мыльного камня не видел ни разу.

— А, ничего особенного, — Ветка махнула рукой, — и не пахнет, и щиплется, и вообще, им стирают, а не моются. Мне только непонятно, почему у тебя мыла так много, да еще и разноцветного? Зачем?

— Э-э… — не объяснять же ей, что вся эта роскошь предназначена исключительно для женщин. Женщин, которых приводит Артур. А старшему везет на таких, каким и особняк в три этажа особой роскошью не кажется, — ну… ну, скажем, вот это, — Альберт показал на голубой, слабо пахнущий не то листьями, не то дождем овал, — умываться. Оно тонизирует… ну, для кожи полезнее. Вот это, светло-желтое, антибактерицидное. Я тебе потом объясню, что такое бактерии, ладно? А вот здесь, — жестом фокусника он раздвинул дверцы утопленного в стене шкафчика, и Ветка ахнула снова.

Альберт мысленно поблагодарил Артуровых дам, которым помимо цветов и украшений, обязательно требовалась разного рода дорогая мелочь, вроде ароматических солей, душистого жидкого мыла, наполнителей для ванн и прочей ерунды. Они без этого не жили. Чахли и дохли. А поскольку старший обычно понятия не имел, когда и с кем именно заявится домой, требовалось, чтобы все было в лучшем виде в любой момент времени.

Порядок есть порядок. И сегодня, еще не зная, что здесь будет женщина, Альберт, позаботился о том, чтобы шкафчики во всех ванных комнатах наполнились этими бесполезными, но почему-то привлекательными для дам игрушками.

И вот, пожалуйста! Главное, объясняя Ветке, что и зачем, не запутаться самому.

Ванна тем временем начала наполняться водой, и Ветка, позабыв на время о других диковинах, присела на краю бассейна, глядя, как прозрачные, чуть парящие струйки льются из отверстий в стенках:

— Слушай, вода и вправду теплая!

— Конечно, — удивился Альберт, — она потому и потекла не сразу. Время нужно было, чтобы нагреться.

— Здорово как!

— Можно что-нибудь добавить в воду, соль или ароматизатор, или пену. Чего ты хочешь?

— Я не знаю, — девушка обернулась к нему, — ты в этом лучше разбираешься.

Все верно. Все так, как должно быть.

Альберт разыскал в шкафчике стеклянный флакончик совершенно неприличной формы и высыпал в воду несколько черных, блестящих гранул. Совсем немного.

Как наяву всплыл в памяти голос старшего:

— Скользкие они в воде. Но что-то в этом все равно есть…

Ноздри Ветки вздрогнули, вдыхая странный, смутно-знакомый аромат.

— Это что?

— Увидишь, — пообещал Альберт.

Нежный пар курился над водой, поднимался вверх, к выгнутому потолку, предметы теряли четкость, гладкий мрамор подернулся матовой поволокой.

— Жарко, — тихо-тихо сказала Ветка, и медленно поднялась на ноги, — ты поможешь мне раздеться?

ДЕНЬ ГНЕВА

…Без вести пропавшего в космосе транспортника «Покровитель».

Очень зрелищно смотрелась на экранах телевизоров выжженная на сотни километров земля, черные оплавившиеся бока скал, о которые разбилось бушевавшее пламя, серый пепел в небе — он висел там несколько недель. Те, кто, смакуя, описывал эти разрушения, ни на миг не задумались о том, что подобное можно устроить и на Земле, а не только на далекой, никому не интересной планете.

Дитриха официально объявили пропавшим без вести, а он взял и вернулся. Дитрих фон Нарбэ, по прозвищу Гот. Славный мальчик. Пилот. Мастиф относился к нему, как к брату. Младшему братишке. За неимением других… Был еще один, настоящий, сын матери и отчима, ровесник Гота, но… это грустная история. Грустная и не до конца понятная.

А мир сходит с ума. Дитрих вернулся, и однажды ночью, пьяный до такой степени, когда все равно, кто вокруг тебя, и что вокруг, важно лишь то, что творится в собственной душе, он рассказал… Рассказал о другом человеке, о пилоте милостью божьей, о палаче и убийце, о нелюди, какой на земле нет места.

Нет места.

Дитрих убил его.

— Убить себя мне было бы легче, — сказал он очень серьезно. И ни следа опьянения не было ни в голосе, ни во взгляде.

А Мастиф молчал. Не знал, что сказать. Знал лишь, чего говорить нельзя, ну никак нельзя. Он никогда не видел своего настоящего брата. Он лишь слышал о нем. О палаче и убийце, о нелюди, какой на земле нет места, о пилоте… но не божьей милостью, нет. О Боге тут и речи не шло.

Дитрих убил его. Что ж, кто-то, когда-то должен был это сделать.

Думать об этом сейчас не время.

Опять сквозь стену. И раньше, чем успели увидеть, раньше, чем успели понять, что происходит — команда:

— Не двигаться! Молчать!

Обыденная работа…