«Лев Толстой очень любил детей…». Анекдоты о писателях, приписываемые Хармсу

Наталья Доброхотова-Майкова, 2020

Распродажа! Все книги по одной цене из специальной подборки до 12 сентября. Анекдоты о русских писателях, приписывавшиеся Даниилу Хармсу, были одним из самых популярных текстов советского самиздата. Цитаты из них («Лев Толстой очень любил детей», «Тут все и кончилось», «И уехал в Баден-Баден») стали крылатыми выражениями. Долгие годы их подлинные авторы, иллюстрации и настоящая история оставалась неизвестными. В данном издании впервые собраны подлинная рукопись с авторскими рисунками, история создания, литературные и искусствоведческие комментарии, а также интервью многих наших современников.

Часть III

История русского самиздата через призму любви к «Веселым ребятам»

Как мы их читали, пересказывали, любили и приписывали Хармсу^[11]

Особенность «Веселых ребят» в том, что единого источника распространения не существовало, и поэтому каждый, знакомый с этими анекдотами (как вы увидите, слово «читатель» здесь использовать некорректно), имеет свою собственную историю знакомства с текстом. Мы решили записать небольшие интервью людей разных поколений на эту тему. И когда эти мемуары оказались собранными вместе, они внезапно развернулись в широкую панораму. История бытования «Веселых ребят» (вернее, уже «псевдо-Хармса») превратилась в летопись советского и российского самиздата, устного фольклора и безымянных публикаций в интернете.

Для статистики уточним: всего при написании этой главы было опрошено около 100 человек примерно одного социального слоя и схожего уровня образования, но разных поколений. Показательно, что около 65 % из них либо никогда не слышали об этих анекдотах, либо имеют о них очень смутное представление. Прочие же, наоборот, в большинстве случаев оказались страстными фанатами этих анекдотов.

⁂

Евгений Штейнер,

искусствовед, автор книги «Что такое хорошо: идеология и искусство в раннесоветской детской книге» и других /выпуск истфака МГУ–1981/

Эти анекдоты, широко гулявшие в узких кругах в качестве «историй Хармса», я увидел впервые в виде тетрадки с машинописным текстом в конце 1980 или 1981 года. Я заканчивал университет и обретался с подругой Поликсеной в веселой коммуне в Мечниковом переулке, окнами в садик ВАКа. Тетрадку откуда-то притащила резвушка Поликсена, которая была девушка, обладавшая обширными связями и начитанная во всяком сам — и срамиздате. Она-то и обратила внимание на то, что я никак знаково не реагировал на ее присказки типа «и в глаза поглядел со значением», и тут же раздобыла эту тетрадку.

Я раскрыл ее и пропал. Словарь мой на какое-то время превратился в вариант вокабуляра Эллочки-людоедки. В этих историях были формулы на все случаи жизни. «А сам за спиной костыль держит» я, ласково улыбаясь, приговаривал, отвечая, например, на предложение пойти куда-то, куда я не хотел, но говоря «конечно, душенька, но можно и вот туда». В некоторых ситуациях весьма уместным оказывалось выражение «Все вертится, спать не дает». И многие другие.

Однажды мы ночь напролет играли в рулетку — самую настоящую, деревянную, привезенную чьим-то номенклатурным папой. И вдруг под утро к весело-тревожному постукиванию шарика прибавился незаметно какой-то иной звук. Он шел снаружи, из-за плотных штор, и был похож на тяжелый рокот и глухой гул. Все замерли и в глаза посмотрели друг другу со значением. Кто-то сказал: «Они приехали за нами». Беззаботная Поликсена саркастически возразила: «Ага, на танках!». Я подошел к окну и осторожно отвел штору. Сбоку шли танки. Тут же, почти не одеваясь, захотелось уехать в Баден-Баден. Но танки шли мимо и не сворачивали в наш переулок. Оказалось, что наступило утро 7 ноября, и танки шли на парад.

А в том, что это Хармс, я усомнился с самого начала. Веселый хулиганский юмор этих анекдотов был совсем чужд тяжелому хармсовскому макабру. Но кто был истинным автором, мне довелось узнать лишь много позже.

⁂

Виктор Кротов,

автор сказочной повести «Волшебный возок» и 130 других книг / выпуск мехмата МГУ–1969/

Не помню, чтобы читал достаточно полный комплект этих произведений. Отдельные анекдоты встречались: булькали в котле юношеского полудиссидентского общения. Было это в первой половине 1970-х, мне было 25–27 лет. Встречал эти текстики в разных машинописных перепечатках. Сама стилистическая идея мне очень понравилась, но я долго не мог уверенно отличить, что здесь хармсовское (он тоже кочевал в перепечатках), а что стилистическое подражание. Часто это бывало перемешано. Я и сам сочинил 2–3 таких анекдота, но в самиздат их не пустил, а позже, видимо, утратил.

Что это не Хармс, я знал уже тогда, в 1970-е, но кто именно автор, мне было неизвестно. Отголоски этих анекдотов попадались в самиздате, а позже и в периодике, но изданными я их не встречал. Сам люблю притчи и жанр сказок-крошек (не больше ста слов), так что такая стилистика мне нравится, как и сам жанр анекдота. Мне кажется, подход замечательный и сыграл оздоровляющую роль во времена чрезмерной советской канонизации классиков.

⁂

Екатерина Молоствова,

преподаватель, дочь диссидента Михаила Молоствова /выпуск РГПУ им. А. И. Герцена–1989/

Нам в 45-й интернат в Ленинграде принес распечатку Андрей Виноградов, ученик выпускного класса, мы же в 9-м классе были (1981 год?). Андрей занимался в знаменитом кружке у Вячеслава Лейкина, был весь в прыщах и линялых джинсах. Писал эпатажные, но, скорее, талантливые стихи. Я и мои подруги быстренько тексты переписали. Я привезла их к родителям, в деревню (после освобождения Молоствов не мог жить в Ленинграде. — Ред.), но не потрясла — им уже привозил кто-то из приезжавших диссидентов, похоже, Вениамин Иофе. Папа сказал, что это однозначно не Хармс, но остроумно. Некоторые, например «и костыль задрожал в его судорожной руке», — стали домашними поговорками.

⁂

Виктор Сукач,

литературовед, исследователь творчества Розанова /выпуск философского факультета МГУ–1975^[12]/

Вкус его (Венедикта Ерофеева) был поразительно точный. Настолько четкий! ‹…› Ходили такие анекдоты Хармса о писателях, ‹распечатанные на› машинке ‹…›. Мы хохотали. Я принес Веничке, а он очень любил Хармса. И я думаю, что Хармс ‹…› произвел на него впечатление, как на художника. И он прочитал, и бросил в сторону. И говорит: «Это не Хармс».

Потом оказалось, что это как будто действительно так… Что это под Хармса написал Эдичка Лимонов. Действительно, они все очень похожи на Хармса, но очень уж хороши. Настолько хороши, что лучше, чем Хармс, я бы так сказал. А Хармс, это… ‹у него› подобные есть анекдоты, но они всегда, как бы грубоваты, ‹это› как бы первая обработка их. У Лимонова, если это действительно Лимонов… эти анекдоты уж очень хороши. Они настолько прекрасны… Я их до сих пор многие помню.

⁂

Галина Маневич,

искусствовед, вдова художника-нонконформиста Эдуарда Штейнберга /Таруса, 81 год/

Что, Володя Пятницкий написал какие-то анекдоты? И они, говорите, дико популярны? Удивительно. Никогда бы не подумала, что он умеет писать. Я с ним была знакома очень давно, еще до брака с Эдиком, который у нас случился в 1966 году. А с Володей я познакомилась в 1959-м или в 1960-м. Меня с ним познакомил мой однокурсник Саша Васильев, который открыл и Яковлева, и Зверева. Он и привел к нам во ВГИК смотреть кино этого художника. Тогда он был совершенно мальчик, такой хорошенький… Подумать только. Вот что картины его были известны, это я знаю. А еще какие-то анекдоты были?..

⁂

Юрий Клятис,

когда-то подпольный фотограф, автор повести «Фотоностальгия», отец филолога Анны Сергеевой-Клятис /выпуск Московского полиграфического института–1971/

Сегодня ехал домой и думал: «Где может лежать моя приватная стопочка «Веселых ребят», вывезенная мною в Израиль 33 года назад через австрийское посольство?» Но вошел в дом и сразу вспомнил — вот она, на том же месте, среди прочих умных ненужностей. Однако никогда у меня рука не посягала выбросить этот «томик», хотя свободного места в доме с годами все меньше.

Когда-то, в начале 1970-х, я дружил с одним милым семейством, жившим по соседству. Юра Крутогоров был журналист и детский писатель, его жена Иная Бабенышева — весьма начитанная и высококультурная женщина. Иногда они меня прихватывали с собой в Переделкино, где я познакомился с Евтушенко, Ахмадулиной, Межировым, Чуковской, а также просто знакомили меня с разными знаменитостями для удовольствия возвышенного и обоюдного.

Так попал я в гости к бывшей коллеге Бабенышевой по журналу «Пионер» — Наташе Доброхотовой. Мало что помню из этого визита, но осталось впечатление какого-то карнавала и страшного беспорядка: гениальные дети, читающие свои стихи, стены, увешанные картинами, наряды и много табачного дыма. Позже я опять встретил Наташу в квартире Крутогоровых. Она была не одна, а со своей подругой, весьма умненькой, но очень курящей. Хозяева сразу ушли по своим делам, а мы остались втроем. Пили, курили и балаболили. Потом перебрались ко мне. У меня был спирт и злой турецкий табак, а к нему красивые трубки. Мы здорово накурились. Они мне дали почитать «Веселых ребят» и, если можно, попросили «переснять». Что я с охотой и сделал, так как человек я отзывчивый.

А вот отпечатывал «Веселых ребят» я уже дома, на своей кухне. Так как был я — подпольный фотограф-профессионал и чернокнижник. Фотографии страниц обычно склеивал между собой и брошюровал в тетради, делал симпатичные переплеты. Впрочем, мне кажется, «Веселых ребят» я не брошюровал, а выдал отдельными фотоотпечатками размером 13 × 18. Тираж не помню, где-то 10–20 штук всего. Все это, конечно, за свой счет — для друзей бесплатно.

Переснимал я вообще много всего — и Солженицына, и Набокова. У меня по работе была вся необходимая для этого процесса аппаратура (я был начальником отдела технической документации в одном из НИИ Москвы, где имелась кино — и фотолаборатория, репрография и офсет). В конце 1970-х — начале 1980-х моя кухня уже была завалена самодельными учебниками по ивриту, словарями. Их я делал для себя, но больше отправлял во все концы страны — потребность в них была огромной. Тиражи по теме иврита, в отличие от анекдотов, уже были немалы и не бесплатны. Передавал я экземпляры, как правило, другу и первому моему учителю иврита, ныне покойному, Юлию Кошаровскому или другим знакомым (по предварительной договоренности).

Спрос на товар был громадный, поэтому фотобумагу я покупал в рулонах и резал на гильотине. Пленку для слайдов покупал на студии бобинами, сам копировал на кухне. А проявляли мне тоже на студии «Центрнаучфильм» или на Студии документального кино.

Напомню, в те времена за это сажали, было очень страшно порой. Но бог хранил. Эмигрировать я смог только в 1987 году, после 12 лет неформального отказа.

⁂

Наталия Ким,

редактор, писатель

/выпуск журфака МГУ–1996/

Моя семья была отчетливо диссидентской: дед, Петр Якир — один из идеологов и лидеров движения, мама, Ирина Якир — помимо всего прочего, участвовала в нескольких выпусках «Хроники текущих событий». Одним словом, дом был набит самиздатом, его прятали за большими альбомами по искусству. По рассказам родителей, многое забирали во время обысков. Но это я все узнала годам к 15–16, а когда я была маленькой, то первая «самиздатская» книга, которая попала мне в руки, было Евангелие — моя крестная, Вера Лашкова, принесла для меня его, обернутое в обложку от журнала «Юный натуралист». На папиросной бумаге буквы были очень плохо видны, но мы вместе потихонечку разбирались. Конечно, в то время я понятия не имела ничего о запрещенной литературе или о книгах, изданных на Западе — их тоже было немало дома. Лет в 11 я впервые увидала папины (поэта Юлия Кима. — Ред.) рукотворные небольшие сборники, видела такие же сборники стихов Горбаневской, Делоне, Губанова — листала, ничего не понимала, кроме одного: об этом никому нельзя говорить. Году в 1980-м я впервые услышала Галича, а в 1985-м обнаружила большой самиздатский том с его песнями — он и до сих пор стоит у нас на полке.

Про самиздат есть семейный анекдот — когда пришли с обыском, моя бабушка Валентина Ивановна Савенкова, бывшая политзэчка, схватила с папиного стола какие-то бумаги и бросила их в кастрюлю, где кипятилось белье. Когда все закончилось, бабушка робко рассказала об этом папе, и он хохотал, потому что это были его конспекты статей Ленина. В другой раз та же бабушка засунула в кошачий поддон что-то уже более криминальное, но это как раз гэбешники захватили с собой.

Впервые фразу «…и уехал в Баден-Баден» я услышала тоже от родителей, которые читали вслух эти анекдотики и погибали от хохота. Иногда, уже после, кто-то из взрослой родительской компании, выпивши, угрожающе говорил что-то вроде: «Иди сюда, я Лев Толстой, буду тебя гладить по голове до обеда!» Где-то в 1988 году я начала ходить в походы со старшеклассниками, они пели песню с припевом «Жена ж его, Софья Андревна, была совсем наоборот…», и сразу после у костра читали — была зеленая тетрадка, а там от руки — и горланили хором: «Лев Толстой очень любил детей. Бывало…» — и т. д. Мы были все абсолютно уверены, что это «запрещенная книга Хармса». Целиком подборку увидела только в Сети, тогда же и узнала про авторство.

⁂

Отец Яков Кротов,

священник и публицист, создатель сайта «Библиотека Якова Кротова», один из первопроходцев рунета /выпуск истфака МГУ–1982/

Знаю эти анекдоты, но, честное слово, не я автор! В каком виде они мне попались, не помню, у меня плохая память. Но в машинописи, конечно. Я бы сказал, скорее в 1977 году, чем в 1978-м.

Среда была маленькая. Я был сам довольно активным самиздатчиком, на детей этим зарабатывал. И мой средний брат Виктор тоже. Самиздат был разный: истории про Пушкина — безопасные. Библию прятали по глупости, она не была уже криминалом. Вот «Новое Средневековье» Бердяева реально тянуло на срок.

Самиздат, если говорить о копировании, четко делился на «для заработка» и «для души». «Подражание Хармсу» было, конечно, для души. К тому же они были очень маленькие, там и денег брать было особо не за что. Что до «для заработка»: были, конечно, крупные «тиражисты». Делали в типографиях налево по нескольку сотен и даже тысяч, скажем, молитвословов. Но они не в счет. А для меня это значило вот что. Зарплата 100 рублей. Двое малых детей. Страница стоит 5 копеек. В закладке 5 экземпляров, если электрическая машинка и папиросная бумага, то даже и 7–8. Значит, страница дает 30 копеек. Цена за первые три копии больше. Первый экземпляр я оставлял себе. И я никогда не печатал дважды одно и то же. И не печатал «на заказ». То есть я совмещал для души и для заработка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Интервью собраны и записаны С. Багдасаровой при участии Д. Хитарова. Отдельная благодарность за помощь при сборе материала Андрею Васильеву, Павлу Каганеру и Наталье Ким.

12

Из интервью для телемарафона в честь 60-летия Венедикта Ерофеева, 1998 г. (видеосъемка из личного архива И. Шурупова). Отрывок предоставлен авторами биографии «Венедикт Ерофеев: посторонний».