Янина

Наталья Генриховна Нараевская

В поместье Раевских останавливается отряд польских пограничников. Приглашенные на обед офицеры влюбляются в молодую хозяйку Янину, не замечая её молочной сестры Зоси, дочери служанки. Никто не подозревает о семейной драме Раевских, что отец Янины – не Кароль Раевский.Янине нравится капитан, но поручик готов на все.Лишь чудом денщик поручика спасает Янину из заточения в башне и разыскивает раненого капитана. Любовь побеждает зло, но героям приходится долго и трудно бороться за свое счастье.

Глава 1. Молочные сёстры

День выдался особенно хорошим. Вчера прошёл дождик — тихий, безветренный — зелень и цветы оттого стали еще краше. Вдали, километров эдак на пять, раскинулось село Казимировка. Оно утопало в садах, и всюду, куда ни глянь, от домов виднелись лишь соломенные крыши с мазаными дымоходами.

А возле красивого дома небольшого поместья одиноко стояли две девушки-ровесницы, лет восемнадцати, не старше. Одна, чуть пониже — черноглазая брюнетка с приятной улыбкой и добродушным выражением симпатичного личика. Другая — сероглазая тёмно-русая красавица с вьющимися от природы густыми волосами, двумя тяжелыми косами спускающихся чуть ли не до колен. Выражение её одухотворенного лица постоянно менялось от доброжелательного до строго повелительного, и наоборот. Обе девушки отличались отменным телосложением, близким к идеальному.

С наслаждением вдыхая свежий воздух, девушки неспешно направились к саду и остановились на пригорке, любуясь красотой окружающей природы.

Немного постояв молча, чернявая девушка вдруг обратилась к подруге:

— Панна Янина, вы поедете сегодня кататься на своём Дружке?

— Конечно, поеду, а ты почему спрашиваешь?

— Панна Яня, мне тоже хочется покататься.

— Так в чем же дело! Бери своего любимого коня Норку или Цытру и поедем. Как раз хорошо получится. Сейчас десятый час, до обеда еще четыре часа, мы с тобой как раз успеем покататься. Заедем в село к деду Матвею, он обещал дать майского мёда, и займемся приготовлением к столу на обед.

— А что сегодня будет? Кто-то на обед приедет, раз вы должны сами на стол накрывать?

— Ты тоже будешь мне помогать.

— Хорошо, с удовольствием, но кто же у вас такой уважаемый будет, что вы лично должны смотреть за хорошо поданным обедом?

— Ты разве забыла, что у нас во всех флигелях расположился отряд пограничников, и тётушка Агата пригласила их на обед? Я, конечно, хочу, чтобы всё было красиво, поэтому надень свое темно-красное платье, оно тебе очень к лицу.

— А я разве тоже буду сидеть за столом?

— Конечно, будешь. А почему ты спрашиваешь, разве тебе не положено?

— Ну, конечно же, не положено.

— Почему это не положено?

— Очень просто. Вы хозяйка в своём имении, а я только дочь служанки.

— Служанки-служанки! Ты ведь знаешь, что я той служанке, твоей матери, жизнью обязана, и она, твоя мать, мне также дорога, как моя родная, а ты мне молочная сестра, и больше не говори, что ты чужая.

— Спасибо вам, панна Янина, большое спасибо.

— Постой-постой Зося, а почему ты вдруг стала говорить со мной на «вы», да ещё панна Янина? Это что, какой-то новый каприз или насмешка?

— Что вы, панна Янина, разве я посмела бы над вами насмехаться, да еще в глаза?

— Ну, тогда объясни, почему вдруг ты стала ко мне так обращаться?

— Это потому, что мама мне сказала, чтобы я вам говорила «вы». Она сказала, что я вам не ровня. Я, конечно, согласилась потому, что это правда.

— Слушай, Зося, я тебе только что сказала, что ты моя молочная сестра, твоя мама выкормила меня грудью, и она мне, как мать. Ведь я её называю мамой и люблю, как родную, и тебя люблю. И знай, я всем с тобой поделюсь, что у меня есть.

— Как всем?

— Так! Всем, что у меня есть.

— И даже дадите — ой, забыла — и даже дашь мне Норку?

— Не только Норку, а всё тебе дам, всё поделю пополам: дом, скот, поле, деньги, — словом, всё.

— Яня, что ты говоришь? Кто тебе это позволит? Во-первых, ты еще несовершеннолетняя, а во-вторых, тебе твоя тетя не позволит. Ну, и твой опекун, Заремба, тоже не позволит. И я сама не хочу пользоваться твоей добротой. Хватит с меня и того, что ты ко мне хорошо относишься.

— Ну, так слушай, Зося! Через два года мне будет двадцать лет. Это значит, что я буду иметь право распоряжаться своим добром, как захочу. И я уже настолько взрослая, что знаю, как мне поступить. Давай, лучше, я тебя поцелую, и на этом закончим.

Девушки обнялись и стали прохаживаться по садовой аллейке. Сад был небольшой, но в нем царил строгий порядок. Аллейки аккуратные, ровненькие, песочком посыпанные, по бокам кусты смородины и крыжовника.

Гуляя по одной из аллеек, девушки задержались напротив кустов смородины, что росли красивым полукругом, и разговорились о своем, не заметив, что среди кустов, прямо на травке, давно уже уселись два офицера и теперь с интересом слушали их разговор.

— Яня, а ты видела солдат-пограничников?

— Нет, не видела, а что там интересного, солдаты как солдаты. А ты видела?

— Да, видела.

— Ну, и как? С рогами и копытами?

— Нет, не с рогами и не с копытами, а всё же интересные, в особенности, офицеры.

— А как же ты их видела? Ходила к ним?

— Ну, что ты, Яня? Разве я бы пошла к солдатам? Я их из окна видела.

— Ну, ладно-ладно, не обижайся, а лучше расскажи, какие они? Наверно, волосатые, глазастые, губастые.

— А вот и нет! Наоборот, очень красивые. Один светло-русый парень, а другой — тоже высокий, стройный и черный, как цыган. Знаешь, он смуглый, а волосы кудрявые и брови, как нарисованные. Знаешь, такой мужчина! Ух, какой! Даже не знаю как тебе лучше его описать. Вот, как придут на обед, сама увидишь.

— Э-э-э, я вижу, ты уже влюбилась по уши.

— Влюбиться я так скоро не могла, но, говорю тебе, что это ух! Мужчина.

— Ну, хорошо, в обед посмотрим, а теперь давай побежим вон туда, к той кривой яблоне, а от неё в эти кусты. Кто скорее добежит, та и влюбится в ух! Мужчину. Ну, раз, два, три, побежали! Только не обманывать!

И девушки побежали наперегонки, а офицеры все это слышали и с большим интересом ждали, что будет дальше, к какому кусту девушки добегут, и что они будут говорить. Они и не знали, что кусты были намечены именно те, за которыми они сидели.

Янина добежала первой, но оказавшись чуть впереди Зоси, зацепилась ногой за ветку, и повалилась прямо в объятия ух! Мужчины. А Зося рухнула следом, почти на неё. На мгновение девушки оторопели от неожиданности, да и мужчины тоже. Светлый мужчина поднялся первым (он оказался в сторонке от главных событий), и помог подняться Зосе. Янина вскочила самостоятельно, но когда еще невольно рвалась из удержавших её от опасного падения цепких рук чернявого мужчины, услышала, как тот удивленно, но не без бахвальства сказал:

— Ты погляди, Густав, пташка сама залетела мне в объятия.

— Я вижу, вы слишком уверены в своих успехах. Не залетела бы эта пташка в ваши объятия, если бы знала, что вы сидите в её кустах, как вор.

Чернявый красавец не ожидал такого жёсткого ответа, несколько смутился, но быстро поднялся, вытянулся в струнку, как перед начальством, и извинился:

— Прошу прощения, мадемуазель, я больше без вашего разрешения в сад не пойду. Вы меня простите?

— Да, ладно уж вам, ходите в сад, сколько душе угодно, только не подглядывайте и не подслушивайте девушек, потому что это некрасиво.

— Еще раз прошу прощения! Разрешите идти?

— Разрешаю, и до свидания.

Девушки ушли. Одна с поднятой головой, гордая, а другая с каким-то сожалением в глазах. Выйдя из сада, Зося сказала подруге:

— Яня, зачем ты его так отчитала?

— Как это зачем? А ты что же хотела, чтоб я осталась в его объятьях и млела от восторга?

— Ну, уж млела, не млела, но ты видела, какой он красивый?

— Вот именно, Зося, что он знает о своей красоте, и потому такой самоуверенный. А ну их, пошли в конюшню, а то не успеем к обеду, и тётка будет недовольна.

Офицеры, издали немного понаблюдали за удаляющимися девушками, и после длительной паузы заговорили:

— Ну, что, Роми, как тебе девушки, нравятся? Которая из них краше?

— Трудно сказать, обе хороши.

— Но всё-таки, которая красивее?

— Конечно, русая красивее. Только мне не нравится её надменность. Видно, что она о себе высокого мнения. Я таких не люблю. Но, ничего, она все-равно будет в моих объятиях, и притом сама ко мне придёт.

— Мне кажется, Роман, вы по характеру похожи друг на друга, и на сближение друг с другом повода не дадите из-за своего упрямства. Ну, а я этим воспользуюсь, и девушка будет моей. Она мне чертовски нравится. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что будет моей. Могу с тобой держать пари, на что хочешь.

— Хорошо, держим пари, моя шашка, твой пистолет. Идет?

— Идет! По рукам!

Так, разговаривая, офицеры вошли в свой флигель и принялись прихорашиваться, готовясь блеснуть на званом обеде.

Девушки тем временем заехали к пасечнику, деду Матвею. Тот сидел на бревне и что-то строгал. Увидев девушек, поспешно встал, открыл ворота и поприветствовал приезжих:

— Здравствуйте девочки, здравствуйте мои красавицы! Подождите, я только закрою ворота и помогу вам слезть с лошадей.

— Вот, чего не хватало, чтобы ты нас с лошадей ссаживал. Что мы больные или маленькие?

И, привязав лошадей к забору, девушки принялись целовать деда, приговаривая:

— Здравствуй, наш хороший родной дедушка. Дай бог тебе здоровья, долгих лет жизни, чтобы ты был у нас посаженным отцом на свадьбе. Ведь у нас нет своих отцов, ни у меня, ни у Зоси. Хорошо, дедусь, будешь?

— Хорошо-то, хорошо, барышня дорогая. Но тебе будет стыдно меня за отца приглашать. Я ведь простой крестьянин, а ты барышня.

— Ой, дедушка, как мне надоело, что вы все зовете меня барышня, да барышня. Когда я уже буду вашей? Разве мой отец был князь или граф? Он был такой же, как и вы. Только мой дед сумел нажить денег, по-умелому вести хозяйство, прикупил земли, построил лошадиную ферму и выучил моего отца. А отец меня научил, дал образование, ну и на маме, культурной и образованной, женился. И таким вот способом я стала барышней. Но происхождения-то вашего, и не чуждайся меня, дедушка Матвей. Хотя ты родной дед Зоси, но будь и моим дедом. Ведь у меня никого нет, правда. Одна тетка, но и та со странностями. Если бы не мать Зоси, то, наверно, я или уже давно умерла, или была бы такой, как моя бедная тётя. Ей, моей тёте, только кажется, что она ведет хозяйство, а фактически хозяйство ведет Зосина мама, Павлина Вишневская и Петро Бондарык, наш управляющей. Ну что, дед, будешь меня чуждаться и отталкивать от себя? — и Янина, обняв деда, склонила свою головку деду на грудь и заплакала, вспомнив по рассказам и фотографии свою покойную мать. Отца она хорошо помнила. Когда тот умирал от чахотки, ей было восемь лет. Перед смертью отец позвал её, лежа уже в постели, и сказал:

— Доченька, ты уже большая настолько, что поймешь меня. Если я умру, то помни, будь для тёти Агаты хорошая, и конечно, во всем будь хорошая, но слушай только свою молочную мать и Петра Бондарыка. Они честные и добрые люди. Я им оставляю свое хозяйство и тебя. Они помогут тебе учиться и стать хорошим человеком.

Девочка понимала, что отец скоро умрет, об этом она не раз слышала. Она выслушала всё, что говорил отец, с минуту помолчала, а потом внимательно посмотрела на отца и тихо спросила:

— Папа, ты скоро умрешь и пойдешь к моей маме? Да, папа?

— Да, детка, пойду к маме.

— Папа, а там, где моя мама очень страшно?

— Нет, моя дорогая Яничка, если человек добрый, честный, ему даже очень хорошо, а если человек подлый, жадный, завистливый, тому на том свете будет плохо. Но ты, моя дочка, будешь хорошей. Правда, доченька, правда?

— Да, папа, я буду слушать мою молочную маму и дядю Бондарыка.

Ночью, отец Янины, Кароль Раевский умер. Девочка не плакала, только сидела у ног отца целых два дня и после похорон тоже сидела у той же кровати. Так сидя, дремала, а проснувшись и очнувшись от дремоты, все глядела и глядела на подушки, на которых лежал отец. Она его видела в своем воображении. Четыре дня девочка ничего в рот не брала, и кто его знает, чем бы это кончилось, если бы Павлина Вишневская не увела её в село, к своему отцу, деду Матвею. И вот, вспомнив все это, Янина и всплакнула на груди старика.

— Полно, девочка, успокойся, не надо плакать, никто от тебя не отворачивается, не отталкивает. Наоборот, я очень рад, что ты сама перед нами не гордишься.

— Дед, а дед, ты знаешь, что мне сейчас сказала Яня? — отозвалась вдруг Зося

— А что, Зосенька, у тебя есть какие-то сомнения насчет нашей к ней доброжелательности?

— Нет-нет дед, совсем не то.

— А что же, наконец?

— Яня сказала, что поделит всё своё хозяйство и имущество со мной пополам.

— А-а-а, это дело серьёзное. Янина еще молодая, несовершеннолетняя. Надо, Яничка раньше подумать, чем обещать.

— А я, дедушка, всё передумала, и в своё время сделаю, как обещала.

— Ну, ладно девочки, пока что-то, когда-то будет, садитесь за стол, угощу свежим медом. Вот понюхайте, как пахнет.

Девушки с наслаждением поели свежего меда с пшеничным пухленьким коржом, запивая козьим молоком.

— Какое у тебя, дедушка, все вкусное и как у тебя приятно посидеть. Только нам уже пора возвращаться домой к обеду, а то тетка будет нервничать. Знаешь, к нам сегодня на обед придут неожиданные гости.

— Неожиданные? — переспросил дед — Что, может быть сваты к которой-нибудь из вас?

— Нет, дедушка, не сваты, а вчера к нам заехал маленький отряд, из сорока душ пограничников. Вот тётя и догадалась, пригласила ихнюю старшину сегодня на обед, а сама не может управиться. Вот поэтому мы и спешим. Второй раз приедем надолго, а может быть, тебе надо что-то сделать, то мы сделаем. До свидания, дедушка, мы скоро приедем.

— До свидание, дорогие девочки, счастливой вам дороги, буду вас ждать.

Дед смотрел и смотрел вслед удаляющимся, пока они не скрылись, потом сел на завалинке под своим домом и подумал: «Хорошая дочь покойного Раевского. Хоть бы её кто не испортил, не сбил с правильного пути. И правильно она рассудила, что хочет поделиться своим имением с моей внучкой. Правда, невелико то хозяйство, но сколько надо крестьянину, чтобы был одет, обут, сыт, — вот и все его счастье. Да ладно, проживем — увидим, как говорится».

Девушки возвращались домой веселые. Шутили, вспоминали утреннюю встречу с пограничниками и даже спели шуточную песенку. Зося первой начала петь. Янина подхватила, и так всю дорогу они то пели, то шутили:

Кукулечка кука, ве мне серце стука.

Глупе тен кавалер, же с посагем шука.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Же с посагем шука.

Кукулечка кука, коло мего ганку.

Сёнде и помысле о своем коханку

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

О своем коханку.

Кукулечка кука коло моей кухни.

А кто мне не коха, нех му серце спухни.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Нех му серце спухни.

— Ха-ха-ха, Яня, ну скажи, кому?

— Ну, кому же, кто тебя не любит, не кохает.

— Только бы не спухло чернявому офицеру, — сказала Зося.

— Вот ему-то и надо, чтобы спухло.

— Ой, Яня, почему ты такая к нему жестокая?

— Да, я, Зося, совсем не жестокая, он даже и мне немного нравится. Только я тебе говорила, что он задавака, а от таких мало толку. А вот блондин, видно, скромный, деликатный, и поэтому мне лучше нравится. В общем, сегодня за обедом посмотрим.