Разные судьбы. Рассказы

Наталья Бушнева, 2020

Рассказы объединены темой Великой Отечественной войны. Они будут посвящены описанию быта, жизненных проблем мирных людей того времени, которые в силу обстоятельств оказались или глубоко в тылу, или на оккупированной фашистами территории. И война будет незримо влиять на бытие людей и их дальнейшую судьбу и после её окончания. А жизненные пути наших героев, такие разные и в то же время чем-то похожие, будут магически пересекаться, несмотря на годы и расстояния.

Рассказ 3. Солдаты возвращаются домой

Прокатилась война по многим странам, как многотонный вал, и унесла с собой только в Советском Союзе 20 миллионов жизней. Кто погиб на фронте от пуль и снарядов, кто в тылу от голода и холода, а в оккупации люди умирали и от того, и от другого. Между прочим, от пандемии испанки, разразившейся во всём мире в начале ХХ столетия, умерло столько же, т. е. 20 миллионов. Чем измерить страдания, выпавшие на долю живших в то время людей? Можно заново отстроить дом, восстановить мост или завод, посадить дерево, но конкретную человеческую жизнь не вернёшь — это безвозвратно. А сколько осталось после войны людей покалеченных, больных и физически, и морально. А сколько сирот? Война — это самое большое зло, которое изобрело человечество за тысячелетия своего существования!

Закончилась Вторая мировая война… Фашизм был побеждён. Отгремели праздничные салюты, преданы земле погибшие… И воины-победители стали возвращаться домой. Возвращались также освобождённые, уцелевшие узники концлагерей. Теперь эшелоны переносили людей от западных границ на восток, навстречу со своими родными местами, семьями, детьми. Но не все вернутся с фронта, и не все вернувшиеся смогут застать у родного очага своих близких.

Возвращался домой и Алексей — муж Юлии. Ушёл он на войну в звании младшего лейтенанта, а закончил её майором запаса. Все годы войны от начала до конца был в действующей советской армии. В составе Панфиловской дивизии с осени 1941 года он участвовал в тяжёлых боях под Москвой. Весь личный состав этой дивизии стойко отражал бешеный натиск танковых частей противника. Всем известен героический подвиг 28 Героев-панфиловцев в районе разъезда Дубосеково. Почти все они пали смертью храбрых, а слова политрука Клочкова, сказанные в том бою, молнией облетели весь фронт и стали символом геройской отваги и верности своей родине: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва».

Был враг силен. Но встали 28,

Смелы, непоколебимы как стена.

Мы бережно в сердцах солдатских носим

Панфиловцев отважных имена.

В тот день взошла звезда их боевая

Сквозь горький дым, над муками земли.

Свою столицу грудью прикрывая,

Бессмертие герои обрели.

Это стихотворение неизвестного автора точно отразило величие совершённого тогда подвига солдат в боях под Москвой. Алексей в тех боях оборонял другую железнодорожную станцию — Крюково. Эта станция находилась всего в 40 км от перрона Ленинградского вокзала столицы. Командир батальона, защищающего подступы к этой станции, Баурджан Момыш-Улы в патриотическом порыве отказался от пользования картой юго-восточнее Крюково. Он отрезал её и велел сжечь: «Нам не понадобится ориентировка в дорогах, речках, населенных пунктах, что лежат позади Крюково… Мы или отбросим немцев, или умрём там». В этом бою Алексей был тяжело контужен. А сколько было погибших! Но враг был остановлен и в декабре 1941 года отброшен на 100–350 км от Москвы. Примечательно, что останки «Неизвестного солдата» для мемориала возле Кремлёвской стены позднее были взяты из братской могилы на станции Крюково.

И до чего же эти события и судьбы людей в этом мире оказались взаимосвязанными. В честь 28 Гвардейцев-панфиловцев был назван парк в Алма-Ате, рядом с которым находилась гостиница, где познакомились и полюбили друг друга Алексей и Юлия. Рядом с этим парком в дальнейшем им дали квартиру, их дети бегали сюда играть, а позднее ходили на свидания. Рядом с этим парком располагались школы, куда ходили учиться их дети. Этот парк своим названием постоянно напоминал молодому поколению о подвиге их отцов. А внук Алексея и Юлии, Сергей, по воле судьбы стал жить и работать рядом с разъездом Крюково в городе Зеленограде, где когда-то в этих местах сражался его дед. Там же теперь живёт и его правнук Миша. Что это — случайность или магия цифр, событий, названий… или это судьба?

Впоследствии Панфиловская дивизия дошла с боями до границ Советского Союза и в 1945 году вступила на земли врага в районе г. Кенигсберга. С 6 по 9 апреля шёл штурм города советскими войсками, который закончился нашей победой. В тех жестоких боях также участвовал Овчинников Алексей. И опять же — это случайность или судьба? Через десять лет под Калининградом (бывший г. Кенигсберг) будет проходить воинскую службу старший сын Алексея Владимир.

Пришлось Алексею в самом конце войны, когда враг в Берлине был уже повержен, оказаться в Чехословакии и принимать участие в её освобождении от фашистов. День Победы он встретил в Праге. За ратные подвиги Алексей был награжден 3 орденами Красной Звезды, 4 медалями: «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией» — и 32 личными благодарностями Сталина.

И вот теперь наш герой после тяжёлых фронтовых дорог, покалеченный, но живой, возвращался к себе домой в Алма-Ату. Поезд с каждой минутой уносил его всё дальше и дальше от разрушенных и истерзанных войною городов, деревень, лесов, полей. Уносил вперёд к новой жизни. А дома его ждала молодая жена, сынишка и родившаяся уже без него в первый год войны дочурка.

Паровоз натужно пыхтел, выбрасывал чёрные клубы дыма и победно гудел на всех перегонах: «Еду!.. Е-д-у-у!» Сердце радостно билось в такт колёсам вагонов, которые весело стучали: «До-мой!.. До-мой!.. До-мой!…».

Был конец августа. Стояла чудесная тёплая погода. Летняя жара пошла на убыль, но осень пока не наступила. Листва на деревьях ещё не успела окраситься в жёлтые и оранжевые тона и, омытая недавним дождём, блистала изумрудной чистотой. Весь город буквально утопал в зелени. Ярко светило солнце. А над городом вдали высились в туманной серо-голубой дымке снежные вершины величественных гор.

На привокзальной площади, казалось, собрался весь город. Цветастые платья женщин, огромные букеты цветов всех оттенков радуги, красные флаги, транспаранты на здании вокзала — всё было ярко и празднично. Люди были возбуждены, на многих лицах застыло тревожное ожидание. В основном это были женщины и дети, хотя встречались и старики в чистых, наглаженных рубахах, и крайне редко мужчины помоложе в выцветших гимнастёрках.

Среди этой толпы глаз отмечал ладную фигурку молодой женщины. Чёрные кудряшки обрамляли белоснежное округлое лицо. Красивые тёмные глаза и точёный носик дополняли образ. Она держала за руки тёмноволосого мальчугана десяти лет и девочку со светло-золотистыми локонами, рассыпанными по плечам. Ну чем не образ современной мадонны?!

Девчушке шёл четвёртый годик. Она крепко держалась за руку матери и настороженно разглядывала разноликую толпу. В её руках был букетик ярко-красных астр. Временами она забывала про цветы и размахивала ими, пытаясь крутиться на одной ножке, насколько ей позволяла рука матери.

— Да не вертись ты, Наташка! Ну, всю руку оттянула! Потерпи немножко. Скоро наш папочка приедет! А цветы отдай-ка братику, а то от них скоро один веник останется. Вова, возьми-ка у неё букет и держи его как следует!.. Дети, потерпите ещё немножко. Скоро, очень скоро мы будем вместе…

Вдруг лёгкий шёпот, как ветерок, пронёсся по площади и как бы приглушил голоса людей. И, действительно, все перестали разговаривать и притихли. И в тот же миг откуда-то издалека, с правой стороны от станции, раздался долгий, протяжный гудок паровоза. Неожиданно громко заговорил взволнованным женским голосом динамик, висевший на столбе. Но ничего уже нельзя было разобрать в шуме людской толпы, которая всколыхнулась в едином порыве и устремилась на перрон, обтекая здание вокзала с двух сторон.

— Едут! Едут! — раздавались голоса.

Юлия подхватила Наташку на руки, крепко сжала ладошку сына, и её толпою встречающих вынесло на перрон. Уже ближе снова раздался победный гудок паровоза: «Е-ду!… Е-ду!…»

Замедляя ход, мимо толпы встречающих сначала быстро, а потом всё медленнее и медленнее стали мелькать вагоны. В открытых окнах, на подножках виднелись люди в военной форме. Они махали снятыми фуражками, пилотками, бескозырками, что-то кричали. На их гимнастерках вспыхивали в солнечных лучах и тут же гасли золотые и алые огоньки орденов и медалей. Всё было настолько ярко и празднично, что Наташка стала подпрыгивать на руках матери, махать руками и, как все на перроне, звонко закричала: «У — я! У — я!».

Всё медленнее и медленнее проплывал состав мимо перрона. Наконец, он остановился. Тут же из вагонов высыпали люди в военной форме и сразу же перемешались с разноцветной толпой встречающих. Все смеялись, обнимали друг друга, целовались и почему-то многие плакали. Где-то грянул духовой оркестр, заглушая крики людей, зовущих друг друга и пытающихся найти в этой суматохе только кого-то одного, своего единственного.

Наташка и не заметила, как мама опустила её на землю и прижала к себе. Держась за юбку матери, девочка с интересом разглядывала вокруг себя чьи-то бегущие ноги, обутые в поношенные туфли, брезентовые тапочки, сапоги. Туда-сюда мелькали ноги. Туда-сюда… Она очнулась, когда мама затрясла её за руку.

— Дети, смотрите: вот и наш папка идёт! Алёша! Мы здесь! Таточка, это твой папа! Вовочка, вот мы и дождались отца!

Наташа подняла вверх глазёнки и увидела перед собой очень высокого, как ей показалось, худого мужчину в военном кителе и с фуражкой на голове. Одной рукой он уже прижимал к себе Вову, а другой обнимал и… целовал её маму?! Затем он немного отступил назад, весело засмеялся, нагнулся к Наташке, и вдруг она высоко-высоко взлетела вверх. Сердечко её сжалось от страха и в то же время от какого-то дикого восторга. Она оказалась где-то высоко над толпой разгорячённых, кричащих что-то и бегущих непонятно куда людей. Наташка была готова заплакать от страха и неожиданности, но не успела.

В следующий миг большие, сильные руки подхватили её и прижали к широкой груди. Красивые звёздочки, висевшие на груди отца, его добрые смеющиеся глаза, ласковые уговоры матери сделали своё дело и, как гипнозом, подействовали на неё. И она, страшась и замирая, прижалась к тёплой шершавой ткани военной формы. Так вот он какой, её папочка!

Потом они все вместе долго выбирались из толпы на привокзальную площадь. Люди не торопились уходить. Собравшись группками, они бурно что-то обсуждали и время от времени бросались друг другу в объятья. Другие — метались среди толпы и тревожно выкрикивали чьи-то имена. Играла гармошка, и молодой солдатик лихо что-то отплясывал, с ожесточением вбивая каблуки сапог в землю…

Глава семьи шёл впереди и, как ледокол, прокладывал дорогу среди кричащих, плачущих и ошалелых от счастья людей. Он постоянно оборачивался к идущим за ним его Юлечке и деткам и всё время улыбался от избытка чувств. Откуда-то подъехала чёрная легковушка, и после душного и сумасшедшего окружения толпы все очутились в прохладном салоне машины с мягкими сиденьями.

Наташка впервые ехала в автомобиле. Её поразил резкий контраст между тёмным жутковатым нутром машины и ярким солнечным светом, бьющим во все её окна. Но ей уже не было страшно. Она сидела на коленях у своего отца и смотрела вперёд. А он же, наоборот, без конца оборачивался назад к своей остальной семье, все ещё не веря, что они, наконец, все вместе… И уже дома, прижимая к себе детей, он заверил свою жену:

— Ну, Юленька, теперь у нас начнётся новая жизнь. Для начала ты мне родишь мальчика, и назовем мы его Русланом, а потом — девочку. И будет она Людмилою, как в сказке Пушкина «Руслан и Людмила». И жить мы будем, как в сказке!

Да! В то время всем хотелось хоть чуть-чуть пожить в сказке. Они заслужили это право на мечту. Четыре долгих года солдат мечтал о том, что война закончится, что враг будет разбит, что будет Победа, что он останется живым, и для него снова будет светить солнце, снова будут смеяться дети, и счастья хватит на всех!

Вскоре Алексею довелось испытать не менее радостные чувства. Из Ленинграда к нему приехала его мать Прасковья. Она рассказала, что перед самой блокадой Ленинграда ей со вторым сыном Николаем и невесткой удалось эвакуироваться в Вологодскую область. Николая по состоянию здоровья на фронт не взяли. Сейчас они снова живут в Ленинграде, но там пока не очень хорошо живётся: все разрушено и голодно. И вот Прасковья решила погостить у своего третьего сына Алексея. От неё также стало известно, что четвёртый её сын, Валентин, который перед самой войной служил на западной границе в чине лейтенанта, ещё в 1941 году пропал без вести, защищая Брестскую крепость.

Алексею горько было слышать о гибели уже второго своего брата и о душевной болезни Николая. Хорошо, хоть мама жива и здорова. Алексей был очень рад её приезду, хотя всем пришлось здорово уплотниться. К этому времени у него, как по заказу, родился долгожданный сын Русланчик. Семья насчитывала уже пять человек: двое взрослых и трое детей. Овчинниковы ютились в настолько маленькой квартирке, что поставить детскую кроватку было просто некуда. Достаточно сказать, что в их спаленке помещались лишь полутора спальная кровать, шифоньер и диван. В углу комнаты примостился маленький столик, больше похожий на тумбочку, чем на стол. Русланчик спал на стульях, приставленных к стене и для надежности связанных верёвкой.

Узкие проходы между спальными местами всех членов семьи не давали возможности даже поставить раскладушку для бабули. Пришлось ей ютиться на узеньком диванчике вместе с пятилетней внучкой Наташкой. Но мать есть мать, и взрослые мирились с дополнительными расходами и сжатием жизненного пространства. А об улучшении жилищного положения пока и не мечталось. Война только-только закончилась, и значительная часть материальных ресурсов уходила из восточных регионов Союза на запад страны, на восстановление основательно разрушенного там хозяйства.

Да, было очень тесно, но Алексей приговаривал: «В тесноте, да не в обиде». К сожалению, с теснотой пришла и обида. Всё бы было ничего, но характер у Прасковьи был прескверный. Свою невестку Юлию она почему-то невзлюбила. Было несколько случаев, когда она специально, сделав какую-либо пакость, без зазрения совести сваливала всё на невестку. Например, она могла подсыпать соли в уже готовый борщ, да так, что он становился негодным к употреблению, и вся семья оставалась без обеда. Первый раз Алексей не понял, что к чему, и встал горой за мать. Юлия проглотила обиду со слезами, но смолчала. А когда подобные «шуточки» повторились, Алексей сообразил, что его мать несправедлива к его жене, и мудро рассудил:

— Мама, я тебя люблю и уважаю, но у меня дети. Вон они — мал-мала меньше. Юлия отличная мать и хозяйка. Я её никогда ни в чём подобном не замечал, но самое главное — я её люблю. И прошу мою жену больше не обижать. Если это тебе не нравится, то погостила, нас повидала, пора и домой. Там всё-таки у тебя отдельная комната есть, а здесь мы тебе и угла выделить не можем.

Старушка не стала спорить, для приличия пустила слезу и отбыла к себе домой в Ленинград. Но почему-то никто не горевал по поводу её отъезда, а дети очень скоро её забыли. Когда Наташка стала учиться в школе и научилась грамоте, отец заставлял её писать бабушке письма. Старшего сына Владимира невозможно было уговорить, это сделать. А Наташка, не показывая неудовольствия, красивым почерком аккуратно исписывала страничку и посылала её бабушке, которую она уже успела позабыть и образ которой ей смутно представлялся. Ну, ничем бабушка Прасковья не запомнилась пятилетней девочке! Хотя та на всю жизнь запомнила момент встречи отца на перроне вокзала после его возвращения с фронта. А ей тогда было всего-то 3,5 годика.

Возможно, такое внимание внучки к бабушке сыграло впоследствии свою роль. Когда через много лет бабушка Прасковья стала чувствовать приближение своего конца, она передала своим внучкам украшения. Наташе — позолоченный перстенёк, очень красивой и необычной формы: на веточках висели пять ягодок — пять бриллиантиков. Младшей Людмиле (она появилась на свет спустя 6 лет после рождения Руслана) достались маленькие бирюзовые серёжки. Это были фамильные ценности. Но откуда взялись эти украшения в когда-то бедной семье?! Что-то тут не очень стыкуется.

А дело было в следующем. Глава семьи, муж Прасковьи — Василий, работал железнодорожным урядником. Он рано ушёл из жизни от какой-то болезни, оставив сиротами четверо детей: Степана, Николая, Алексея и Валентина. Алексею в то время было 10 лет. В стране шла гражданская война. Детей нужно было как-то поднимать на ноги. И вскоре Прасковья вторично вышла замуж за мелкого ювелира. И вот если первый муж оставил Прасковье в наследство только детей, то второй муж — фамильные ценности, сделанные своими руками.

Общих детей у Прасковьи со вторым мужем не было. Кроме Алексея не было детей и у других её сыновей: у первого сына Степана, расстрелянного в период Сталинских репрессий, у второго сына Николая, с которым она жила вместе в Ленинграде и который страдал душевным расстройством. Не оставил после себя потомство и самый младший сын Валентин, пропавший без вести в самом начале войны. Таким образом, у Прасковьи были единственные внуки — это дети Алексея. Поэтому его дочери и стали наследницами ювелирных украшений бабушки Прасковьи. А мальчишкам от неё ничего не осталось на память.

После отъезда Прасковьи в Ленинград в семье снова воцарился мир и порядок. Вскоре родился и четвёртый запланированный ребёнок — доченька Людмилочка. Вот и осуществилась давняя мечта Алексея. Ровно 10 лет назад, лёжа на больничной койке с тяжёлой контузией, полученной в боях под Москвой, он мечтал о том, что вернётся домой живым, и у них с Юлией будут ещё дети: Руслан и Людмила. И будут они жить как в сказке! На удивление с детьми получилось так, как было задумано. Но получилась ли сказка?

После войны Алексей устроился заместителем управляющего в Хозу Совета Министров. Зарплата для одного неплохая, но на шестерых — крайне мало. Денег постоянно не хватало. Приходилось жить скромно и экономить на всём. Невзирая на это, Алексей и Юлия радовались тому, что они все вместе, пусть в очень тесной, но в своей квартирке, и рядом с ними их любимые желанные дети. Они мечтали о счастливом светлом будущем своих детей и верили, что войны больше никогда и нигде не будет.