Разные судьбы. Рассказы

Наталья Бушнева, 2020

Рассказы объединены темой Великой Отечественной войны. Они будут посвящены описанию быта, жизненных проблем мирных людей того времени, которые в силу обстоятельств оказались или глубоко в тылу, или на оккупированной фашистами территории. И война будет незримо влиять на бытие людей и их дальнейшую судьбу и после её окончания. А жизненные пути наших героев, такие разные и в то же время чем-то похожие, будут магически пересекаться, несмотря на годы и расстояния.

Рассказ 1. Юлия. Глубокий тыл

Ночь. На улице темно, морозно… Две женские фигуры, закутанные в шали, вышли из калитки на заснеженную тропинку. Под ногами поскрипывал недавно выпавший снежок. В холодном воздухе были разлиты тишина и спокойствие. Только изредка с соседней, главной улицы доносился или скрип санных полозьев, или ещё реже звук мотора. А потом опять наступала тишина…

Одна из женщин прислонилась к забору и тихо застонала.

— Юленька, потерпи. Жди меня здесь, я сейчас кого-нибудь найду, — сказала её попутчица и побежала по узкой тропинке в сторону главной улицы.

Тёплая одежда и сугробы путались у неё под ногами, но она торопилась, так как знала, что её подруге требуется срочная помощь. А где её найти ночью, в военное время в глубоком тылу, когда и днём-то рассчитывать на участие других не приходилось? Она надеялась только на себя и на полбуханки хлеба, спрятанного за пазухой полушубка.

Юленька на вид казалась довольно-таки полной женщиной, а с учётом её низкого роста, намотанного на голове платка, тёплого полушубка и валенок походила на колобок. Такое сходство ещё более усиливалось, когда она приседала, постанывая и обхватив живот руками.

Было поздно, темнота усиливала чувство одиночества и страха перед предстоящими испытаниями. Только в окне одноэтажного домика, стоявшего напротив через дорогу, мерцало пламя одинокой свечи. Электрического освещения нигде не было. Самое высокое здание двухэтажного универмага, расположенного рядом на перекрёстке двух улиц, зловеще темнело и поблёскивало в лунном свете стёклами витрин.

Подмораживало… Высокие деревья, укутанные кружевной шалью из снега и инея, торжественные и сказочные, стояли по обе стороны улицы. А на небе сквозь морозную дымку проглядывали далёкие звёзды. Нигде ни звука… Тишина… Вдруг вдалеке послышался крик возничего:

— Но, шалая!.. Пошевеливайся!..

С главной улицы в переулок свернули сани. В них, примостившись боком на краю, сидела Юлина попутчица, её соседка по дому Лида. Она усиленно махала рукой:

— Юленька, вот и карета тебе подана. Давай-ка помогу, — Лида проворно соскочила на снег и побежала на помощь к своей спутнице.

Возничий — мужчина в телогрейке и стёганой шапке с опущенными ушами, тоже вылез из саней и, неуверенно потоптавшись на месте, заковылял на протезе к калитке. Подхватив с двух сторон Юлию, они осторожно вывели её на проезжую часть к саням и усадили на какую-то кошму. Мужчина взмахнул кнутом, и тощая лошадка торопливо побежала по накатанной дороге. Подруга Юлии, пристроившись рядом с ней, поддерживала её на крутых поворотах.

Вскоре сани остановились у двухэтажного здания больницы. Рядом с входом, за стеклом окна, одиноко горела керосиновая лампа, да в нескольких комнатах на нижнем этаже мерцал слабый свет. Попутчица Юлии помогла ей выбраться из саней, поднялась с ней на крыльцо и постучалась в дверь. Выглянула пожилая санитарка и ворчливо проговорила:

— И что это бабам неймётся. Идёт война, а они — рожать! — и тут же, услышав стоны роженицы, более ласково запричитала: — Ничего, ничего, милая, потерпи! Родишь солдатика, а они сейчас, ой, как нужны. Пойдём, пойдём, родная, всё будет хорошо! Первый раз к нам?

— Нет, уже второго рожает, — ответила за неё подруга.

— Ну, тогда ждите скорого пополнения, — и санитарка закрыла за собой дверь в приёмный покой.

Лидия нерешительно потопталась в прихожей и вышла на мороз. Сани ещё стояли на дороге.

— Ну как там? Всё в порядке? — поинтересовался возничий. И не дожидаясь ответа, предложил: — Давай уж отвезу тебя обратно, а то очень поздно, мало ли кто обидит.

Лида спохватилась и отдала ему в руки заранее приготовленную, но забытую впопыхах оплату за услуги — полбуханки хлеба.

— Спасибо вам на добром слове, но это всё, что у меня есть.

— Садись, не будем торговаться. Вам, бабам, тут также не сладко. Вижу, и сама-то вроде ребёночка ждёшь? Мужья-то ваши где?

— Да где им быть? Конечно, на фронте. Под Москвой они… Слышали, какие там идут бои?

— Как не слышал… видел даже. Вот, без ноги оттуда вернулся. Жаль, что в первом же бою её потерял, а то бы бил этих «гадов»! — и мужчина, сжав кулаки, со злостью потряс ими в воздухе.

А в это время в родильной палате совершалось таинство появления на свет нового человечка. Рожениц в эту ночь — ночь перед Рождеством, кроме Юлии, больше не было. Палата была освещена несколькими керосиновыми лампами. Две акушерки возились около Юлии.

— Дыши… не дыши! Дыши… Не дыши! Тужься… тужься! Не тужься! — и так около часа.

Стиснув зубы, Юлия тихо стонала, когда было невыносимо больно. И вот, наконец, долгожданные слова:

— Головка показалась! Теперь, мамаша, работай, работай, дорогая! Ну, солдатик, пошёл… Давай, давай, голубушка, тужься!

Вскоре в палате раздался писк новорожденного. Акушерка подняла над Юлией синюшного младенца.

— Ба! Да это девочка, да ещё в рубашечке! — и взглянув на висевшие на стене часы, промолвила. — А ведь сегодня Рождество! Дочь-то у тебя счастливая будет. Поздравляю, мамаша!

На календаре было 7 января 1942 года. Где-то далеко шла война, гремели взрывы, гибли люди, города превращались в руины. А здесь, в тишине, в мерцающем полумраке керосиновых ламп, появился на свет ещё один человечек. На радость или на горе? Что его ожидает впереди? Этого не знал никто…

А над южным городом, расположенным глубоко в тылу, сияло звёздное небо. Такое мирное и в то же время холодное, безучастное ко всему, что творилось в это время на земле.

Утро наступающего дня было ясным, тихим; воздух прозрачно чистым. Сквозь замерзшие, расписанные морозом окна палаты проглядывали голые ветви деревьев, опушенные снегом и подкрашенные нежным розовым светом восходящего солнца. Настоящее Рождество!

В палате было холодно. Юлия лежала под несколькими одеялами, рядом под боком спала её дочка, также закутанная в одеяла. Нос пуговкой, бровки белёсенькие и слегка припухшие, губки сжаты в тонкую полосочку, ну а щёки, как два яблока, выпирали из-под туго повязанной на головке пелёнки. Мама только что её покормила, и обе находились в благодушном, расслабленном состоянии. В палате стояло несколько коек, но они были пока пустые. В этой тишине, изредка нарушаемой звоном медицинских инструментов, вёдер и кастрюль, напоминающих об обыденной жизни родильного отделения городской больницы, Юлия вспомнила себя, маленькую…

«Детство и юность Юлии прошли в далёком отсюда уральском городке Нижняя Салда. Зимы там всегда были морозные и снежные. Горки да снежки — единственная забава малышни зимой. Катались с горок кто на чём: дощечках, коре деревьев, прутьях, связанных в пучок. Санок не было. Да и какие санки, если одежды путёвой не было. Многие дети на улицу бегали по очереди, так как зимняя обувка была не у всех. Кататься на ногах, а особенно на одежде, родители строго-настрого запрещали, за это детей ждало серьёзное наказание. А как хотелось скатиться с горки вниз!

Юлия с улыбкой вспомнила, как она однажды, взобравшись на самый верх горки и убедившись, что её никто не видит, быстро задрала подол юбки и шубейки и с визгом скатилась вниз на голой пятой точке. А потом она бежала домой с воплями и слезами. Ведь штанишек тоже не было. Дома, боясь встретить маму, она прижала замёрзшую, ободранную попку к тёплому боку печки. Такое жестокое испытание на прочность было у неё первый и последний раз в жизни.

Летом были другие развлечения: ходили с подружками в лес по грибы да ягоды, плескались все вместе в мелкой речушке, жарились на солнышке, шлёпали на себе и на других надоедливых комаров. Но такое беспечное детство длилось недолго.

Её отец, Николай Александрович, работал на заводе мастером, семья была большая, особого достатка не было. Но каждые два-три года в семье появлялся новый кричащий комочек, завёрнутый в старые пеленки и одеяльца, достававшиеся по наследству от старших братьев и сестёр. Юлия была третьим ребёнком в семье, после неё было ещё двое: брат и сестра.

Когда Юлии шёл восьмой год, её мама Люба сильно простудилась. Ходила на речку полоскать бельё. Была весна, однако было ещё холодно, и дул сильный северный ветер. Женщина очень промёрзла, а на другой день слегла с высокой температурой. Диагноз — скоротечная чахотка. Тут медицина в то время была бессильна. Да и какая тогда, в начале века, была медицинская помощь в маленьком уральском городишке? Через месяц Любы не стало. Осиротели детки. Осиротел и глава семьи Николай. Осиротел дом.

С этого момента детство Юлии закончилось. Как плохо и несправедливо, когда от тебя уходит самый дорогой тебе человек — мама, родившая тебя, вскормившая своим молоком. Как хотелось Юлии в то время уткнуться в подол старого маминого платья, прижаться к её тёплому животу и ощутить на своей голове нежное прикосновение материнской руки. Но реальность была жестокой. В люльке лежала и надрывалась от крика маленькая Галинка. Самой старшей Марии было 12 лет, Тоне — 10, ей — Юлии — 8, Борису — 6 лет. Старшие дети старались поддерживать порядок в доме: нянчились с малышами, помогали по хозяйству. Время от времени на помощь приходили какие-то дальние родственницы. Но, тем не менее, дом осиротел, и ему требовалась женская рука…»

От нахлынувших воспоминаний на глаза Юлии навернулись слёзы, но в этот же миг рядом заворочалась во сне дочка, скорчила личико — пыталась заплакать, но передумала и успокоилась. Мысли Юлии снова вернулись в прежнее русло. Вспомнилось ей:

«…Отец привёл в дом мачеху. На неё, ещё молодую девушку, сразу свалилось бремя семьи, покинутой прежней хозяйкой. В доме пятеро детей — один меньше другого, а мачехе всего-то 22 года! Но муж у неё оказался любвеобильным и не думал останавливаться на достигнутом. Вскоре родилась Ниночка, потом Сашенька, Герман, Петенька, Лерочка и Зоя. В их семье стало 11 детей! Сколько Бог дал — все свои. Разница между старшим и самым младшим ребёнком была в 26 лет. Одни дети рождались, другие взрослели и вылетали из родительского гнезда один за другим. Кто-то оставался в родных краях, а кого-то манили неизведанные дали.

Сначала вышла замуж за Семёна Сторожкова старшая сестра Мария, и они всю свою жизнь связали с родным городом. Потом замуж вышла Антонина за Андриана Прокушева. Вскоре её муж, достаточно образованный для тех лет мужчина, имеющий строительную специальность, стал собираться с женой и годовалой дочкой Аллочкой в дальнюю дорогу куда-то на юг, в Казахстан. Молодые люди не совсем чётко представляли себе жизнь в этом незнакомом для них краю, где, по их наивному представлению, обитали только одни кочевники-казахи и паслись стада коней и овец. Но там требовались специалисты-строители, и Андриану пообещали хорошую высокооплачиваемую работу.

Юлия, когда узнала об их намерениях, сильно загрустила, даже всплакнула, так как любила свою старшую сестру и не хотела с ней расставаться.

— Юленька, не грусти… А поедем с нами! Мне самой страшновато куда-то уезжать, но мужу обещали там хорошую работу. Поедем! И мне там не так будет одиноко, да и ты мне с ребёнком поможешь на первых порах, — уговаривала её Антонина, также не желая расставаться с любимой сестрёнкой.

Не раздумывая Юлия сразу же согласилась. Ей шёл 21-ый год, женихов у неё пока не было. Какие женихи, если в доме полно работы — куча детей и мачеха, продолжающая их рожать друг за другом. Вот и опять после пятилетнего перерыва она ходит в положении. «Хоть куда-нибудь уехать, лишь бы поскорее из дома…», — мечтала Юлия.

Как только сели в Свердловске на поезд, девушка заняла верхнюю полку и все дни лежала там и глядела в окно, впервые отдыхая от семейной суеты и наслаждаясь видом проплывающих окрестностей… Шёл 1933 год…

Поезд медленно тащился сначала по местам, очень похожим на её родную природу, потом пошла ровная, как стол, рыжая выжженная на солнце степь. Кое-где мелькали речушки с низенькими, чахлыми деревцами вдоль них, и опять степные просторы с выступающими на поверхности пятнами соли. Впервые она увидела странных животных с двумя горбами, местные жилища-юрты, людей с тёмными, как бы прокопчёнными лицами и в необычной одежде. На станциях стали подсаживаться новые пассажиры, говорящие на незнакомом языке. Всё стало чужим. А за окном вагона один и тот же унылый пейзаж — выжженная степь без края и конца.

В вагоне стало жарко и душно. Тоскливо подумалось: «Что я наделала? Куда я еду?». И только спартанское спокойствие свояка Андриана не давало развиться бурным эмоциям. А Тоне грустить было недосуг. Всё время с утра и до вечера она была занята дочкой, пока не уложит её спать на качающуюся полку, как в колыбельку.

На одной из станций в вагон вошли новые пассажиры. Юлия как-то сразу приметила среди них одного молодого парня — высокого, со слегка вьющейся русой шевелюрой и большими, серыми глазами. На долю секунды их взгляды пересеклись, но не более того. Вскоре дальнейшие события вытеснили из памяти девушки образ этого молодого человека.

Неожиданно за окном сменился пейзаж: появились оазисы зелени, бурные реки с мутной глинистой водой, как чай с молоком. Как объяснили попутчики, вода мутная потому, что в горах идут дожди, а в другое время года вода там чистейшая, как хрусталь. На станциях торговки предлагали яблоки, дыни, арбузы, виноград, круглые лепешки вместо хлеба, отварную толчёную картошку с жареным луком, огурцы, помидоры. Такого богатства и изобилия фруктов и овощей уральцы раньше не видели. Юлия стала замечать, что не только казахи, но и русские ходили по перронам, садились в поезд, выходили на остановках. Ярко светило солнце. Люди улыбались, говорили громко, быстро и непонятно, но во всём чувствовалась какая-то доброжелательность. Девушка окончательно успокоилась и приободрилась.

И вдруг среди степных просторов над горизонтом, как мираж, возникли далёкие горы, сверкающие на темнеющем вечернем небосклоне своими белоснежными вершинами. Казалось, эти вершины, окрашенные в малиновые тона лучами заходящего солнца, зависли в небе и парят над землёй. «Горы! Алма-Ата! Алма-Ата!» — восклицали все вокруг. Пассажиры высыпали в коридор вагона, так как только из его окон была видна эта чудная фантастическая панорама.

Пока подъезжали, один из пассажиров, очень разговорчивый старичок, вероятно учитель истории, с большим удовольствием начал рассказывать всем собравшимся вокруг него о городе:

— Алма-Ата… Вот некоторые, я тут слышал, спрашивают: что это за город такой на краю света, и что нас там ожидает?.. А город этот — молодой. Хотя, сведения о первых поселениях в этих краях уходят вглубь веков. Как крупный торговый центр он был известен ещё в древности многим народам, так как стоял на пересечении караванных путей и назывался Алматы (Яблочное). Это название было дано не случайно, потому что только в этих местах растут чудесные яблоки — алма-атинский апорт. Вот такие большие и вкусные!

При этих словах старичок причмокнул, зажмурил глаза, а его руки с растопыренными пальцами показали размер этих яблок величиной с маленький арбузик. Видя, что вокруг него число слушателей увеличивается, он с энтузиазмом продолжил свой рассказ… Но Юлия его уже не слышала. Её внимание привлекли виды за окном вагона. В это время поезд проезжал мимо какого-то поселения: маленькие домики, окружённые садами, а на деревьях краснели дивные фрукты.

–…Недавно было закончено строительство Туркестано-Сибир-ской железной дороги, — до сознания Юлии донеслись слава старого учителя. — Это событие имело для города большое значение, он стал быстрее и успешнее развиваться. Вот и мы, благодаря этой дороге, прибыли сюда поездом, а не на верблюдах, — при этом старичок хитро подмигнул всем собравшимся вокруг него. — Но мы с вами заговорились. Скоро остановка — конечная станция Алма-Ата!

Все засуетились и потянулись к выходу. Но поезд ещё долго тащился вдоль сумеречной рощи, а потом как-то неожиданно вынырнул из темноты на ярко освещённый вокзал.

Андриан нанял бричку, на неё погрузили вещи, сами с трудом уместились рядышком и через вечерний город добрались до гостиницы. Это было двухэтажное здание с очень длинными коридорами, по обе стороны которых были двери, ведущие в номера. Из окна их номера виднелся тенистый парк с могучими деревьями. А с другой стороны гостиницы, как сказала дежурная, находится большой южный рынок, который называется «Зелёный базар». Антонина предложила всем завтра же посетить его.

На другой день Андриан с утра ушёл по делам, а сёстры, неся по очереди на руках Аллочку, сходили на базар, прикупили кое-что из еды. И вот когда они возвращались, нагруженные покупками, около гостиницы на Юлию, с Аллочкой на руках, буквально налетел молодой человек. Он только что сбежал с крыльца соседнего здания и, видно, сильно куда-то торопился. Столкнувшись, молодые люди молча стояли и удивленно смотрели друг на друга.

Это оказался тот сероглазый юноша, которого Юлия приметила в вагоне. Сама она в то время была довольно-таки симпатичной девушкой: круглолицая, с тёмно-карими глазами, точеным, слегка вздернутым носиком, с черными кудряшками вокруг белоснежного лица, невысокая, худенькая. Не красавица, но очень даже миловидная. На фоне своей сестры она отличалась какой-то мягкостью черт, более ладной и стройной фигуркой. На неё часто заглядывались мужчины, а этот парень просто вошёл в ступор. Наконец Тоня сообразила забрать ребёнка с рук сестры и уйти в гостиницу. Оставшись одни, молодые люди разговорились.

— Алексей Овчинников, — представился он. — Извините, я загляделся, и чуть не сшиб вас, да еще с ребёнком… Мы, кажется, вместе ехали в одном поезде и даже в одном вагоне. Вы остановились в этой гостинице? А я — в соседней. Как видите, мир тесен! Как устроились? Что собираетесь здесь делать? Эта женщина с ребёнком, наверное, ваша сестра? Вы очень похожи. А откуда вы приехали? А я — из Ленинграда, точнее я родом из города Демянска. Слышали о таком?

Молодые люди не могли наговориться. Очутившись волею судьбы в этом новом для них месте, не имея ни друзей, ни знакомых, они интуитивно потянулись друг к другу и стали часто встречаться. Юлия почувствовала сильную симпатию к этому пареньку. И что удивительное: их судьбы были очень похожи. Юлия рано лишилась матери и воспитывалась мачехой, а Алексей рано потерял отца и воспитывался отчимом. Как только позволил возраст, он уехал в г. Ленинград и закончил там фабрично-заводские курсы ткацкого производства. После их окончания его направили в г. Иваново, где он работал мастером производственного обучения на ткацкой фабрике. А в этом году он по зову сердца приехал в Казахстан — отсталую во всех отношениях союзную республику, которой требовались молодые образованные люди.

Вот так, Алексей и Юлия, как два листика, сорвавшиеся с разных веток и закружившиеся в вихре перемен, происходящих в молодой стране Советов, неожиданно встретились далеко от своих родных мест. Встретились и полюбили друг друга. Вскоре они поженились, а там появился и Вовочка, их первенец…»

«Ох, как он там без меня?» — тревога за сына прервала Юлины воспоминания. Она вздохнула и загрустила: «Хорошо хоть Тоня за ним присмотрит». У Юлии была договорённость с сестрой, что сынишка поживет у Тони, пока она будет в больнице. А прошлой ночью его, уже спящего, пришлось на время перенести к соседке Лиде.

В это время в палату вошла санитарка с кулечком гостинцев и запиской от Тони: «Дорогая сестрёнка, поздравляю с дочкой! Не волнуйся, Вовка у меня. Поправляйся быстрее. Твоя соседка Лида передаёт тебе привет и поздравления».

«Ну, вот и хорошо! С сыном всё в порядке. Теперь можно не волноваться», — подумала Юлия, однако её сердце сжалось, как от предчувствия беды, когда вспомнила о муже. — «Где он? Что с ним? Живой ли?.. Не знаю, куда и писать».

Алексей и Андриан в сентябре прошлого года в составе стрелковой Панфиловской дивизии были отправлены на фронт. За всё время Юлия с Тоней получили только по одному треугольному письмецу, отправленных с дороги, из которых они поняли, что их мужчин везут под Москву. Враг подошёл к столице, и все силы военных были брошены в это жерло войны. Юлия слышала из сводок, что под Москвой идут тяжёлые кровопролитные бои. Враг рвётся в столицу. Часть москвичей была уже эвакуирована с заводами, фабриками, музеями. Вот и Мосфильм перебрался в Алма-Ату. Говорят, что скоро на экраны выйдет новый художественный фильм «Иван Грозный», отснятый уже здесь. Позднее Мосфильмом в Алма-Ате будет создан ещё ряд знаменитых кинолент тех лет: «Жди меня», «Секретарь райкома», «Она защищает родину» и др.

А сейчас продолжалась эвакуация и из других, осаждаемых фашистами городов и районов страны. На восток от линии фронта вывозились оборудование, архивы, музейные ценности. И на её родном Урале прибавилось население. Заводы в Салде, Тагиле теперь выпускают военную технику. Страна продолжает жить, трудиться, но только в других, очень тяжёлых условиях. Вот и Юлии придётся одной как-то растить и поднимать двоих ребятишек. Вовка пошёл в первый класс, а эту малышку ещё поднимать и поднимать. Кто знал, что война уже так близко и на их поколение выпадут такие жестокие испытания.

После больницы у Юлии начались повседневные будни. Один день похожий на другой. Сынок ходил в школу. Учился пока хорошо. Но что будет дальше, если муж не вернётся? У неё всего 4 класса, специальности никакой нет. Сможет ли она в дальнейшем чем-либо помочь своим детям в жизни? В первый год, как приехали в Алма-Ату, свояк Андриан устроил её на трёхмесячные курсы чертёжниц, и до рождения Вовочки она успела немного поработать. Вот и весь её трудовой стаж. А потом пошли детки. Бабушек, чтобы присматривать за детьми, не было. Из-за этого на работу не устроишься. Вот и доченька Наташка пока маленькая. Растёт потихоньку, только бледненькая она и худенькая, однако спокойная по натуре и особых беспокойств матери пока не доставляет.

Жила Юлия с детьми в центральной части города недалеко от «Зелёного базара» в бывшем купеческом доме, разделённом уже в советское время на несколько квартир. Сам дом представлял собой двухэтажное деревянное строение, выходящее своим фасадом на тротуар улицы Красина. С одной стороны с их домом за высоким забором соседствовало здание архива, а с другой — известный в то время в городе ресторан «Алатау». Фактически у них с рестораном был один общий двор и общие ворота с калиткой. Первый этаж дома — полуподвальный, он наполовину уходил окнами в землю. На верхний этаж вела довольно-таки высокая и широкая деревянная лестница, далее переходящая в просторную веранду. С неё был вход в коридор, а там — двери в большие, светлые комнаты с высокими потолками и лепными узорами на них. Это были жилые комнаты, и всего их было пять. На нижнем этаже, куда вели каменные ступени, по-видимому, раньше при купце, располагались кухня и помещение для прислуги.

К тому моменту, когда молодая семья Овчинниковых получила в этом доме квартиру, в его планировке произошли существенные преобразования. За счёт различных перегородок и прорубленных в стенах дверей советская власть решила проблему жилья сразу для нескольких советских семей. Вместо одной купеческой, в доме стали жить целых шесть советских семей!

Наверху в двух больших комнатах жила семья Мельниковых: уже знакомая нам Лида со своими престарелыми родителями, мужем и недавно родившимся сынишкою Генкой. Рядом с ними занимала одну большую и одну узенькую комнату семья Бедельбаевых. В другой большой комнате с пристроечкой и отдельным выходом во двор жила семья Мукановых.

Семье Овчинниковых были выделены две узенькие комнатушки. Одна — входила в старую композицию дома, другая, построенная за счет части веранды, имела дощатый пол без утепления и располагалась над каменными ступенями, ведущими на нижний этаж дома. Обе комнатки были площадью по 8 кв. метров с одним окном в каждой. Первая комната, а фактически кухня, имела выход сразу на крыльцо. Снизу от каменных ступеней тянуло холодом и в дверь, и через щели в полу. Положение спасала небольшая печка с духовкой и двумя конфорками для приготовления пищи. На ней готовили еду, над ней сушили одежду, около неё грелись в морозные дни.

Внизу одну комнату и пристроенную тёмную каморку занимала семья, которую никто по фамилии не называл. Про них говорили — Нижние. А может, это и была их настоящая фамилия? Это были Мария Ивановна с дочерями: старшей Марией и Майей, последняя была почти ровесницей Наташке. В другой полуподвальной комнате жила холостячка баба Ната.

Всё население этого дома жило как-то обособленно друг от друга, но никогда не конфликтовало. Каждый переживал военные тяготы по-своему, в зависимости от создавшихся условий. Лучше всех жили Мельниковы, что определялось их социальным статусом. Во главе их семьи неофициально стояли родители Лиды. Они являлись старожилами этого дома. Муж Лиды, и она сама всю жизнь проработали в системе правоохранительных органов. И они занимали самую лучшую квартиру в этом доме. Про остальных никто ничего определённого сказать не мог. Но все знали, что Нижняя Мария Ивановна была женщиной простой, работала уборщицей где-то на заводе, любила по праздникам выпить бражки со своей родней, а потом они все долго, с пьяным надрывом исполняли русские застольные песни. Её соседка по нижнему этажу — баба Ната жила одна, и она была такой необъятной толщины, что это наводило на мысль о её какой-то странной болезни. Конечно, все нижние жили бедно.

У Овчинниковых тоже ничего лишнего не было, но во время войны Юлия с детьми не голодала, так как ей, как жене офицера, ушедшего на фронт, и имеющей на руках двух несовершеннолетних детей выдавали денежное пособие и офицерский паёк, куда входили даже 100 гр. сливочного масла на месяц. Не очень сытно, но от голода не пухли.

Вскоре после рождения дочки Юлия получила долгожданный треугольник с фронта. Муж писал, что были длительные бои под Москвой. Ранения и сильная контузия не давали ему возможности сообщить о себе. Сейчас у него новая дислокация, они продолжают бить фашистов, но война закончится не скоро. Пусть бережёт себя и детей. Он спрашивал в письме: «Кто родился? Если это дочка, то надеюсь, что ты её назвала так, как мы договаривались — Наташка. А если это сын — то Руслан. Как Вовочка, слушается ли он тебя? Как учится? Пиши, родная. Я скучаю без вас и верю, что у тебя с детишками всё будет благополучно. Эта вера спасает меня и придаёт мне силы. Я люблю вас. Ждите меня, я обязательно вернусь». И как будто про них в то время поэт Константин Симонов написал:

Верю в тебя,

В дорогую подругу мою.

Эта вера от пули меня

Тёмной ночью хранила…

Ты меня ждёшь

И у детской кроватки не спишь,

И поэтому знаю — со мной

Ничего не случится.

Весточка с фронта на время придала Юлии сил. Война отодвинулась от Москвы, но вокруг Ленинграда продолжалась блокада. А там до войны жила её свекровь, которую она ни разу не видела. Что с ней? Успела ли она эвакуироваться? И опять неспокойные мысли о муже. А дома маленькие дети, которые, вопреки всем невзгодам, постепенно подрастали.

В начале 44 года в южные районы Казахстана привезли целый эшелон репатриированных за какие-то грехи чеченцев. Их вывезли с теплого Кавказа в холодных, неотапливаемых теплушках. Половина этих, в большинстве своём неповинных людей, не доехала до места их нового поселения. Возможно, это делалось специально, чтобы избавиться от «лишнего, нежелательного» населения. Появились они и в Алма-Ате. Постепенно обстановка в городе стала неспокойной. Поползли слухи об убийствах, поножовщине, драках, грабежах. Вечерами стало страшно выходить на улицу.

Но периодически по ночам всем жителям их дома приходилось выстаивать очереди за хлебом и другими продуктами, которые выдавались по карточкам. Очереди занимали с вечера. Всех переписывали, в том числе и детей. На ладошках химическим карандашом писали номера, чтобы люди их не забывали. Каждый час очередь собиралась у магазина, делалась перекличка, и опять переписывались номера. Иногда очередь продвигалась вперёд за счет неявившихся. К счастью, гастроном, который обслуживал их район, был рядом с их домом на перекрестке улиц Красина и М. Горького. Далеко ходить не нужно было, и возвращаться в тёмное время суток не так страшно.

В морозные дни очень плохо приходилось малым деткам. Они сильно мёрзли в очередях. Однажды в один из таких зимних вечеров у Наташки замёрзли ножки. Ничто не помогало, даже то, что Юлия часто брала её на руки, распахивала полушубок и укутывала его полами ноги ребенка. Начались слёзы. Пришлось бросить очередь и бежать с детьми домой. А дома выстуживалась натопленная с вечера печь. Юлия раздела детей. Больше всего промёрзла дочка. А вот Вовка постоянно двигался на морозе, бегал с другими мальчишками наперегонки, кидался снежками, играл в прятки. Наташка же была совсем кроха, маленькая и худенькая. Она дичилась людей и с рук матери не слезала.

Юлия попыталась растирать ступни ножек у дочки, но в ответ был страшный рёв. Тогда она надела на них шерстяные носочки, посадила Наташку на стул перед тёплой духовкой и засунула в неё ножки ребенка — пусть отогреваются. Вскоре слёзы утихли, ребёнок задремал. Но пришлось снова одеваться и идти всем на мороз в надежде, что их из очереди ещё не вычеркнули…

Ну почему так жестоко устроен мир людей? Зачем нужно было выстаивать длинные очереди, дежурить ночами и обязательно с маленькими детьми на руках, чтобы утром взять свою долю? Люди очень боялись не получить того, что им причиталось, хоть и карточки были на руках. Все боялись голода, не верили в справедливость карточной системы. Вот и изводили себя и детишек этим неизменным атрибутом любого советского населённого пункта — очередью.

Люди боялись оказаться без пропитания, боялись, но не роптали. Что вы! Везде стукачи — сразу загремишь в НКВД. Все помнили страшное довоенное время, когда неожиданно исчезали люди и даже целые семьи. Их изымали из общества по наветам нечистых на руку, да и по совести людей. А сейчас — военное время, и контроль над настроением населения ещё более ужесточился.