Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Наталья Богатырёва, 2021

Встать в конце 90-х годов на дороге у правящей верхушки – всё равно что сунуть голову в пасть льва. Неважно, что это всего лишь региональный лев, и рулит он в зауральской глубинке. Но набирающий силу газетный журналист Лариса Лебедева пытается на собственном опыте убедиться, можно ли при этом остаться живой или хотя бы невредимой. Вопреки увещеваниям друзей и возлюбленных, она выступает с хлипким копьецом справедливости против сил, разоряющих родной город. Содержит нецензурную брань.

Глава 8

Первым знакомым человеком, которого увидела Лариса на подходе к районному суду, была Елена Кротова. Экс-супруга автора громких убийств по-прежнему напоминала печальную потрёпанную птицу. Неподалёку от неё стояла кучка молодежи — несколько кричаще одетых девчонок и два таких же аляповатых паренька. Они то и дело вызывающе и недобро поглядывали в сторону Елены Николаевны и временами разражались истерическим смехом.

Лариса холодно поклонилась Кротовой и поспешила дальше — ко входу в зал заседаний. Народу пришло столько, что было непонятно, как его вместит небольшое старенькое зданьице. В коридоре, на лестнице и даже на крыльце отыскать свободное местечко было сложно. Среди собравшихся она заметила нескольких собратьев по перу из других газет. Тут же деловито разматывали провода телевизионщики, бурчали, настраивая микрофоны, радийщики. Привычная атмосфера, знакомые лица, обычно присутствующие при мало-мальски значимых событиях.

Много было и не медийщиков. От утреннего холодка ёжились бабульки, одетые в наряды шестидесятых годов; тянули сигаретки студентки в куртках с гигантскими плечами, картинно опирались на капоты личных авто граждане из новых русских в попугайных спортивных костюмах. Лариса подумала, что, если бы не служебная повинность, она ни за какие коврижки не пошла бы на подобное зрелище ради простого любопытства. Впрочем, возможно, многие имеют к случившемуся непосредственное отношение. Наверняка в этой толпе стоят родственники так страшно погибших молодых предпринимателей, товарищи по школе или институту, деловые партнёры.

Дома она внимательно пролистала документы, полученные от Лёхи Вершкова. Из них выходило, что потерпевшие были образованные, вели дела если и не слишком широко, то уж точно с умом. Их бизнес уже начал набирать обороты, они заручились доверием и частных заказчиков, и кое-каких государственных структур. К услугам Кротова обратились как раз по рекомендации клиента из районной власти. Почему в этот раз парней подвела интуиция, сказать трудно. Или рекомендация была такая, от которой не следовало отказываться? Зная манеру работы Крота, поверить в такой вариант можно. У того наверняка имелись подобные «загонщики», на поставке простоволосых кооператоров для своих махинаций. Елена ведь тоже говорила, что уже много лет назад муженёк грешил непорядочностью в делах. Возьмёт деньги у одних, купит на них и пригонит товар, а продаст его другим, подороже. Незадачливых же кредиторов водит за нос до морковкина заговеня, или разбирается с ними кулаками своих «бычков».

Ларисе плохо верилось, что потерпевшие собирались напасть на Кротова, хотя из материалов дела это вытекало. Скорее всего, люди пошли на встречу из нормальных человеческих побуждений, чтобы ещё раз серьёзно поговорить о выплате долга. Они фактически и вооружены-то не были: на месте трагедии был найден один-единственный газовый пистолет неясной принадлежности. Эка невидаль, эка защита! В нынешнее неспокойное время любой частник держит под подушкой какой-нибудь ствол. А вот Кротов на «стрелку», назначенную почему-то не в офисе, а на безлюдной стройке, наверняка прихватил и оружие посерьёзнее, и второго стрелка. Правда, в деле другие пистолеты или автоматы пока не фигурировали, как и помощники. Но убили ребят не из газового оружия. И даже детсадовцу понятно, что разом палить из двух стволов — и попасть! — по движущимся людям может разве что Шварценеггер, да и то в кино. Кто поверит, что, увидев наставленное в лоб дуло, человек останется столбом стоять?!

Но сегодня, похоже, никаких разбирательств не будет. Пусть хотя бы определятся с нарами для лихого парня Валеры Крота.

Мысли Ларисы прервало начавшееся всеобщее движение и прокатившийся по толпе шёпот «Привезли! Привезли!» Телевизионщики со своими проводами ломанулись на штурм зала, возле которого уже назрела нешуточная пробка. Двое дюжих судебных приставов едва сдерживали напор публики. Вскоре невесть откуда просочилась длинная фигура какой-то судейской сошки. Фигура высоким визгливым голосом заверещала, стараясь перекрыть гул толпы:

— Судья принял решение вести заседание в закрытом режиме. Никто не будет допущен в зал. Итог заседания узнаете после его окончания.

Кто-то из толпы зычным голосом крикнул:

— Боитесь, что народ этого ублюдка тут же растерзает?

Другой поддакнул:

— Да не мешало бы! И в камере воздух будет чище, и судьям меньше работы!

Сочувствие большинства явно было на стороне потерпевших.

— Тихо, всем молчать! Разойдись, пока наряд не вызвали! — гаркнул один из приставов. Толпа отхлынула, недовольно жужжа. В сутолоке к Ларисе притиснулась знакомая из газеты «Пятница», имени которой она никак не могла вспомнить.

— Вы-то, Лариса Петровна, должны знать, кто тут виноват. Правда ведь, что эти убитые хотели даже изнасиловать маленькую дочку Валерия, которая гуляла неподалёку? — затрещала она.

Лариса досадливо глянула на коллегу:

— А что, Валерий на вооружённые разборки с детьми ходит? Не знала… — И отодвинулась, видя, что «Пятнице» хочется ещё посудачить.

Не дожидаясь, пока людская волна покатит вниз, Лариса спустилась на первый этаж и вышла на тающий мартовский снег. Она решила найти Кротову и поговорить с ней. Может, узнает, почему та отказалась от своих слов.

***

Елена Николаевна безучастно стояла на том же месте. Молодёжная стайка исчезла.

— Я так и думала, что заседание будет закрытым — сказала она, словно продолжая начатый разговор. — Этот человек, Лариса Петровна, горазд только исподтишка пакостить, на людях ему очень неуютно, я-то знаю.

— Елена Николаевна, вам, наверное, неловко, но всё же ответьте, пожалуйста: это он запретил вам иметь дело с нашей газетой?

— Ох Лариса Петровна… Если бы только он! Девочки мои на меня ополчились! Если, сказали, ты, мать, будешь отцу палки в колёса вставлять — всё, уйдём к нему. И вообще отречёмся от тебя.

Кротова произнесла эти слова совсем тихо, дрожа всем телом — от нервного возбуждения, или от ядрёного ещё мартовского морозца, пробиравшего её через тоненькое демисезонное пальто.

Лариса молчала, чувствуя, что последует продолжение.

— Если помните, я говорила, что Валера постоянно манипулировал детьми. Когда я подала на развод, он пообещал, что всех нас пустит по миру. Кроме тех, конечно, кто останется на его стороне. Теперь мы живем очень бедно. Я — воспитательница в детском саду, кручусь на трех работах, а заработать прилично всё равно не получается. Едва на еду хватает. Да вы, глядя на меня, и сами всё видите. А ведь они — девчонки, в их возрасте тряпочки — всё. Они на подружек разряженных смотрят и сравнивают. И им хочется тоже блеснуть какой-нибудь обновкой, богатым подарком. Да только на это у матери нет денег. И как я ни внушаю, что не во внешнем лоске дело, а во внутренней красоте, зеркало им подсказывает другое.

Поднимавшееся всё выше солнце залило двор, жаркие лучики подобрались к Ларисе с Кротовой. В их ярком свете Елена Николаевна казалась ещё более блёклой, измотанной, несчастной. Почувствовав Ларисин жалостливый взгляд, она машинально стала расправлять несуществующие складки на подоле, стараясь навести хотя бы какой-то порядок в одежде.

— А у папаши деньги есть, немалые. Вот он и позовёт то одну, то другую к себе, а там подзуживает: уходи от матери, тогда я тебя как принцессу одену-обую. Они мать-то любят, а себя всё же больше. Вот и живут неделями у него, как заложницы, дожидаясь обещанных подарков. А он что творит-то! Он одной чего-нибудь прикупит, а другую обновкой обойдёт. Это девчонок злит аж до драк. Они уже все трясутся от такого воспитания. А папаша знай масла в огонь подливает: бросьте мать, бросьте эту неумытую свиноматку — тогда заживёте!

Ну, это всё вы уже слышали. А наш с вами неконтакт пошёл от того, что я дала Валере повод меня заподозрить. Как-то, насмотревшись на то, как он родных детей стравливает между собой, как собачонок, я в запальчивости пообещала, что пойду и всё о его издевательствах над малыми расскажу в газете — пусть весь мир узнает, каков их отец.

И знаете — он испугался. Он вообще трусливый, как заяц. Стал детей меньше дёргать. А потом в конце зимы произошёл… в общем, это убийство. Случилось всё, если вам не известно, в его недостроенном доме.

Кротова сделала паузу и забормотала, будто говоря сама с собою:

— И на кой чёрт ему этот дом?.. Квартира-то стоит как нежилая, прибраться некому, одни бляди по углам шатаются… А ему всё мало, дом приспичило ставить… Кто в этих стенах жить станет?..

Потом вспомнила про Ларису:

— Извините. Так о чём я? А, о доме…Дом неподалёку от нынешней его квартиры, он частенько наведывался на стройку и даже брал иногда кого-нибудь из детей. Тут он собирается, а младшая, Анька, которая как раз у него жила и уже дня три толком не ходила на прогулку, на нём повисла: возьми с собой, да возьми. Папаша от неё отпихнулся, забрал пистолеты — оружие у него вечно болтается у всех на виду, я больше всего боюсь, как бы остервенившиеся девчонки друг друга из него не постреляли, — и пошёл один. А малая быстренько накуталась, старшим ничего не сказала и подалась тихонько следом. И получилось, что если не всё видела, так выстрелы и крики точно слышала. Она испугалась, прибежала домой, сёстрам рассказала. Они тоже перетрухнули и, от греха подальше, пришли опять жить ко мне. От них я кое-что и узнала. А вам ничего не сказала, так как всё не могла поверить, всё надеялась, что малышка нафантазировала, пока уже эти бочки не нашли, и его не взяли…

Из дверей суда выпорхнула уже виденная Ларисой стайка молодняка. Одна из девочек приблизилась к ним, подозрительно глянула на Ларису и прошипела:

— Мам, ты помнишь — мы тебе всё сказали! — и вернулась опять к приятелям.

— Вот! До газеты ли мне теперь! — голова Елены низко склонилась, она прятала готовые брызнуть слёзы. Но всё же взяла себя в руки и снова вернулась к своему горькому повествованию:

— Я и ему говорить не стала. Да у нас уже и общения-то никакого не было. А проговорились дети, когда мы с вами уже были знакомы. В очередной раз обиженная отцом младшая выпалила: мол, ты, отец, людей убиваешь. И выложила ему, что была в тот день на стройке и всё видела. И что рассказала маме. И что мама теперь уже точно пойдёт в газету.

В тот день — как раз, когда я собиралась ехать подписывать у вас материал — он примчался ко мне совсем сбрендивши. Орал, плакал, даже в ногах валялся. То прощенья просил, то пристрелить обещал. А потом собрал девочек и начал басни плести. Насказал им, что он защищался от двух бандитов и едва не погиб. Они-де и младшую бы укокошили, если бы нашли. А мать хочет его в тюрьму засадить и на весь свет ославить. И теперь им нужно выбрать, с кем они останутся — с отцом-героем, или со сволочью-мамашей.

Девчонки заревели в голос, едва в обморок не попадали. А Валерка пригрозил мне, что если я хоть где-нибудь про него слово пикну, он так настрополит детей, что они меня своим главным врагом считать станут, и вообще отрекутся от матери. Дочки после его обработки мне так и сказали: или молчишь, или мы тебя знать не знаем.

Что мне оставалось делать?

Хотите, Лариса Петровна, — простите меня. Не простите — Бог вам судья. И мне тоже.

Кротова, наконец, выговорилась. Лариса видела, что придавленной горем женщине стало немного легче. Она хотела сказать Елене Николаевне о том, что её исповедь уже дважды была поставлена в номер, и дважды её отзывали — так будоражила и пугала она начальство «Обоза». Да, похоже, не только «Обоза». Но в этот момент к зданию подъехал большой милицейский фургон. Из дверей суда повалил народ, заполоняя двор. Кротова заспешила ближе к фургону, увлекая за собой Лебедеву. Из бокового входа показался невысокий пузатый и корявенький мужичок в наручниках, с двух сторон стиснутый милицейской охраной. Молодое ещё, но уже одутловатое лицо было бледно, в глазах — ни раскаяния, ни стыда, только чванливое недовольство: не так, всё не так, как должно быть… Маленькие близко посаженные глаза серыми букашками упорно сверлили толпу, силясь кого-то найти. Глубоко вырезанные ноздри делали его похожим на хищную птицу. За ним гордо вышагивали те самые вульгарные девчонки — дочери. Их вызывающе поднятые мордочки демонстрировали солидарность с таким крутым родителем.

Кто-то в толпе заохал, запричитал. Послышались проклятья и стенанья. Кротов, не обращая внимания на шум, двигался к автомобилю.

До этого момента Лариса не задавалась вопросом, какова наружность человека, в последнее время занимавшего её мысли. В её воображении он был неким хотя и злодейским, но бесплотным духом. И вот теперь в нескольких шагах от неё этот дух вполне материализовался. Он исподлобья взирал на своё окружение полным презрения мутным взглядом, ясно сигналившим: погодите, я ещё своё не сказал. Так смотрит голодная сова вслед ускользнувшей на этот раз жертве. И хотя ничего определённо звероватого не было в выражении этого лица, веяло от него животной яростью, не знающей границ. Хищник, страшный и жестокий. Ни смущения, ни раскаяния, ни сомнения или жалости. Проглотит любого, кто попадётся на дороге, и не поморщится. Не приведи Господь скрестить с таким жизненный путь!

Всё это пронеслось в голове Ларисы, пока Крот приближался к ним. Наконец, его шарящие по лицам букашки упёрлись в Елену; он, невзирая на конвой, приостановился, сплюнул под ноги и процедил ей в лицо:

— Ну погоди, дорогая, и до тебя доберёмся. Бойся, Лена, ох бойся!

Потом перевёл взгляд на Ларису, букашки встретились с тигриными глазами. Он вглядывался в них, словно запоминая, пока конвойные не дёрнули вперёд. Крот поднялся на первую ступеньку автозака, ещё раз обернулся и обшарил лица Елены Николаевны и Ларисы.

— Ох, бабоньки, бойтесь! — последняя угроза прозвучала уже под тычком служивого, запихивающего арестанта в узенькую зарешёченную дверь.

То ли от всей обстановки, то ли впрямь от угроз Крота, но Лариса почувствовала, как волна противного страха подступила к сердцу. Кошмар ходячий, а не человек! Как только эта бедная баба жила с ним под одной крышей!

— Теперь вы, увидев Валерия, наверное, лучше понимаете то, о чём мы с вами говорили — услышала Лариса голос Елены. Мысли эта Кротова читать умеет, что-ли?

— Да уж, Елена Николаевна… Что тут ответить… Могу только пожелать терпения. Держитесь! А о материале можете забыть: у нас его не станут публиковать. Никогда.

Лариса последний раз взглянула в лицо Кротовой:

— Ну, мне пора, нужно попробовать получить какую-нибудь официальную информацию по делу. — И скрылась в дверях суда под щедрым потоком беззаботных мартовских лучей.

***

Когда Лариса вошла в зал, где проходило слушание дела, там уже были все приехавшие сегодня коллеги. В руках белели сдвоенные листочки — подсуетился пресс-секретарь городской прокуратуры Иван Горланов. Лариса пробежала глазами писульку. Так и есть: по версии прокуратуры, Валерий Андреевич не нападал, а защищался от рэкитиров в состоянии глубокого аффекта. Значит, будут просить 107-ю статью. А суд, глядишь, снизойдёт и до невиновности. Блин-оладь, не пресс-релиз, а рыцарская баллада!

А, может, это она слепая? Повелась на жалость к Елене и не хочет видеть, что в данном случае Крот и в самом деле вынужден был отстреливаться, чтобы самого не пришили да не схоронили в подполе своего недостроенного дворца? Ну, ворюга он — никто не отрицает; ну, кидаловом славится окрест на три губернии. Ну, загребает жар чужими волосатыми лапами. Но ведь не убийца! Не водилось за ним смертных грехов. Или водилось, да хорошо прятал концы в воду? Помогали прятать?

Тут, пока весь этот адский клубок не распутан, писать придётся очень осторожно. Сегодня точно известно только, что убил он, и до следующего суда будет сидеть под надзором.

Время шло, но никто из официальных лиц не появлялся. Что-то не торопятся обрадовать нашего брата невиновностью Крота. Кто же выйдет к СМИ отвечать на вопросы?

Подождать пришлось минут двадцать, пока боковая дверь зала не пропустила к скучающим журналистам защитника обвиняемого — лощёного безупречно одетого молодого человека. Лариса, едва не присвистнула, отказываясь верить своим глазам: адвокатом Кротова выступал Александр Павлович Депов!

Он неторопливо положил перед собой элегантный металлом обрамлённый ежедневник, поправил галстук. «Ну, ещё пылинку с плеча смахни!» — про себя выкрикнула Лариса, так и впившись в лицо, разом ставшее ненавистным. Понятно теперь, откуда ноги растут у этого иезуитского спектакля! При таком-то защитнике любой душегуб может рассчитывать не то что на аффект — на уподобление самому Господу Богу!

Пока она немо злобилась, Александр Павлович приготовился к пресс-конференции. Уверенные манеры показывали, что выступать перед журналистами ему приходилось не раз. Непринуждённая поза, безмятежное холодное лицо… Он окинул аудиторию спокойным взглядом. И — наткнулся на пылающие зрачки Лебедевой. В нём будто что-то хрустнуло — от вальяжности не осталось и следа. На щеках проступили пунцовые пятна, красивые серые глаза суетливо забегали с предмета на предмет. Тем не менее — Лариса отдала должное профессионализму адвоката — прессуха прошла без сучка, без задоринки. Точные и обстоятельные формулировки так и просились в эфир или на газетную полосу, только успевай записывай.

Сама она от вопросов воздержалась. Не будешь же при всех выпытывать, как благообразный Депов попал в команду столь непотребного гражданина, как Крот! Саша, Саша, почему не сказал ей всего сразу при первой же встрече? Всё равно узнала, шило-то в мешке не утаишь! Видимо, надеялся, что она по своей бабьей недалёкости и сговорчивости тут же и отступится от Крота, как он ей присоветовал. Плохо ты знаешь Лариску Лебедеву, не на ту напал, паря!

Господи, как противно это. И — смешно. Оба два кандидата в любовники так обмишурились! Но, по крайней мере, ей теперь понятно, почему Депов так её отговаривал. Добра хотел. Жалел. А себя теперь тебе не жаль, когда обнаружился перед девушкой в такой компании? Или ты ВООБЩЕ из таких же?

Не дожидаясь, когда журналисты, а в особенности журналисточки перестанут тормошить импозантного адвоката, Лариса пошла к выходу. Уже на крыльце Депов нагнал её, начал что-то бормотать. Лариса, круто повернувшись и пристально поглядев в его растерянное лицо, сухо процедила:

— Знаешь, Саша, что-то я запуталась. Надо это всё обдумать.

Адвокат попытался было взять её за руку, но Лариса неприязненно отдёрнула её. Он тихо и виновато сказал:

— Извини, сейчас не могу объясняться — момент неподходящий, дел много. Но мы ещё с тобой поговорим. Поговорим, да?

У Ларисы почему-то не хватило духу сказать «нет».

***

Вернувшись в редакцию, она сразу поднялась на четвёртый этаж, где располагался кабинет Ниловой. Редкий случай: подруга оказалась на месте. Аллочка чаще порхала по каким-то школам, медицинским учреждениям и библиотечно-театральным тусовкам. Лариса завидовала подруге, по долгу службы и велению души не пропускающей ни одного культурного мероприятия.

Но писать о своих культпоходах Нилова любила куда меньше, чем глазеть на премьеры и концерты. Материалы выдавала слабые и в ограниченном количестве, чем, понятно, вызывала громы и молнии Лизетты. И пусть! Красотка была обворожительной попрыгуньей-стрекозой, смахнуть которую с редакционного небосвода у начальства не поднималась рука. В «Обоз» Алла попала по протекции Станислава Нагорнова, а обижать любимую женщину столь уважаемого человека не входило ни в чьи планы. Глупо пренебрегать возможностью тесного знакомства с известным доктором.

А ещё повсеместно в больших и малых организациях, фирмах и конторах входила мода на специальное содержание таких вот прелестниц. Они прибавляли руководящим кадрам солидности и шарма. И хотя Триш не посягал на сексуальные интересы Нагорнова, но всё же старался посещать всяческие светские тусовки в обществе Аллочки. Он даже подозревал, что на некоторые коктейли и званые ужины его тащат исключительно из-за умопомрачительного эскорта. Ну а что пишет тяп-ляп и мало… Так для строчкогонства существуют рабочие волы вроде Таньки Смешляевой, или даже этой Лебедевой, проевшей печёнку. Хотя нет: если бы Лебедева так же легко велась на роль дамы сопровождения, Триш очень подумал бы, кого из них — Аллу или Ларису Петровну — держать под локоток на фуршетах.

Алла, едва глянув на подругу, уразумела неладное:

— Лорик, что опять стряслось?

— Стряслось вот что… — в очередной раз дивясь проницательности этой легкомысленной на вид женщины, ответила Лариса. — Минутка для меня найдётся?

Алла молча затащила её в кабинет и закрыла дверь на ключ. Пока Лариса усаживалась в такое же, как у Сокольского, удобное кресло для посетителей, Алла достала из стола «снаряды для бесед» — конфеты и коньяк. Ушлая какая: знает, что лучше всего способствует душевным откровениям, столь важным для газетных материалов. Подавленная последними новостями Лариса, с утра не имевшая во рту и маковой росинки, с первой же рюмки осоловела и сникла. Она начала сбивчиво рассказывать о том, что произошло в суде. Но Аллочка, послушав немного, перебила:

— К тебе сегодня мелкий Сашка-промокашка не должен прийти? Тогда поедем-ка, девонька, ко мне. Ты хотя бы поешь по-человечески. (Алла была замечательно домовита, любила готовить и хорошо кормить Нагорнова.) Там всё и обсудим.

Заметив несколько смущённый взгляд, который Лариса метнула в её сторону, она хмыкнула:

— Не боись, сегодня никаких интимов. Так едем?

И через час они уже попивали чай в идеально чистой кухне, где ничто не напоминало о недавней многолюдной гулянке.

Какая же Алка настоящая? — думала Лариса, любуясь обстановкой. — Та, что в кружевном фартуке чинно разливает сейчас чаёк, или откровенно сексапильная фурия, с нескрываемой похотью вертящаяся на коленях Нагорнова? Или редкая находка для мужа — днём сама целомудренность, а ночью бесстыдная любовница…

Ой, что-то тебя опять не в ту степь заносит…

Сытая Лариса несколько успокоилась и обрела способность связно говорить.

— Я не знаю, что думать. Эта история с Кротовым очень дурно пахнет. Кто-то явно старается его вытащить. Причем не просто навешать суду сложные вопросики или срок скостить. Его откровенно тянут на невиновность. Поэтому делают всё, чтобы обвинить тех, погибших. Ты же понимаешь, что уголовное дело в сегодняшнем мире — это вопрос умения правильно написать обвинительное заключение и вовремя к кому надо и с чем следует подойти. Словом, сфабриковать то, что угодно.

— А у тебя что — есть какой-то личный интерес к этим убитым парням? Они твои родственники или знакомые?

— Да нет, я о них практически ничего не знаю.

— Так чего ты тогда априори берёшь их сторону?

— Я читала кое-какие серьёзные материалы дела… — Лариса даже Ниловой не говорила, кто снабдил её этими материалами. — Там всё разложено непредвзято. И выходит, что Крот был заинтересован убрать их куда больше, чем они его. Он им денег должен, а они всего лишь хотели деньги эти получить. Если его убить, денег не видать. А если их… Сама понимаешь. Мотив железный. А я просто до истины докопаться хочу. Кажется мне, есть тут ещё что-то…

— Нет, Лорик, ты неисправима! Я опять спрашиваю: на кой ляд тебе эта истина? Тебя в должности повысят? Платить больше станут? Или, может, попадёшь в любимчики к Тришу? Так Триш — всем известно — только себя любит, да и то после обеда.

— Да знаешь ты всё! Не могу я работать по-другому! Уж если взялась, то хочу копнуть до дна. Я и сама себя порой за это ненавижу, а — не могу иначе. А тут, когда мне Кротова глаза на муженька приоткрыла, и вовсе очень не хотелось бы выступать в роли попки, вещающего, что хозяин города говорит. Я в правде заинтересована!

Алла пристально смотрела на подругу. Головой она понимала Ларискины побуждения, но сердцем одобрить их не могла. Лично для неё своя рубашка всегда была ближе. Потому-то, наверное, с такой прохладцей и относилась к корреспондентским обязанностям. Газета — это ещё не вся жизнь, есть и помимо неё много важного. Вон сын Ларисы у бабушки обретается, неделями не видятся с мальчишкой. А всё из-за своей производственной сумасшедшинки. Да будь у неё, Аллы Ниловой, дитё, она вообще бы наплевала на сутолочную эту профессию и нашла себе что-нибудь поспокойнее, чтобы уйти в ребёнка с головой. Да что-то Бог детей не даёт. Как, впрочем, и Нагорнов…

Но переубеждать Ларису бесполезно: этот разговор у них не первый, и, видимо, не последний.

— А конкретно сегодня у тебя что за проблема? Пока не пройдёт суд, твои версии, пусть и самые верные, остаются только домыслами. Да и Триш тебе что велел? Освещать ход дела строго в рамках официальной точки зрения. Тебе дали прокурорский пресс-релиз? Вот от него и пляши. А дальше всё выяснится. От того, что ты станешь высказывать свои гениальные мысли по поводу такого непростого убийства, вряд ли что-то изменится. Тут только ждать и ждать. Успокойся, переключись на текущую работу и жди. И не о чем слёзы лить. Договорились?

— Да если бы! — с жаром воскликнула Лариса. — Тут кое-что ещё приплелось!

— Боже правый! Умеешь ты, Лорик, находить приключения на свою очаровательную задницу! Выкладывай, что там!

Пропустив мимо ушей столь сомнительный комплимент, Лариса рассказала подруге, что в суде столкнулась с Деповым.

— Да иди ты! — лицо Аллы сразу посерьёзнело. — Если этот твой зверёк на самом деле приличное дерьмо, то каким боком угораздило Сашу-то в эту кучу вляпаться? А на вид очень положительный мэн…

— Вот это больше всего меня и тревожит. Одно дело не верить в невиновность известного проходимца и иметь свою точку зрения на его историю. На то мы и журналисты, чтобы сомневаться, размышлять, разные версии муссировать. Из этого, собственно, и складывается хорошая публикация. И совсем другое — знать, что небезразличный тебе человек тоже участник мерзкой кривды. А Саша, насколько я могу оценивать роль адвоката, играет во всём этом балагане едва ли не первую скрипку. Только при его уме и подкованности можно было найти такую коварную лазейку, как состояние аффекта!

Лариса прихлебнула из нарядной рюмочки, и вдруг жалобно, почти по-детски вскинула глаза на приятельницу:

— Ох, Алла, тошно что-то мне…

Та сидела, недоумённо уставившись на неё. Потом красноречиво свела указательные пальцы:

— Так вы с Сашей — что? Того?…

— Пока не того. Но, похоже, к тому идёт.

И она, торопясь и повторяясь, с жаром рассказала историю их знакомства. Как предлагала Депову деньги, как он явился в праздник с приглашением в ресторан, как приревновал к Никнику и разозлился, когда они остались вместе в ТУ ночь.

— Понимаешь, он всеми силами уговаривал меня не соваться в дело Крота. Но почему-то не сказал, что сам его защищает. Стеснялся? Не хотел, чтобы я видела его рядом с эти упырём? Почему? Да потому, что знал: выручает подонка и помогает оговорить людей, им убитых. То есть подличает, хотя и в рамках профессиональной этики. А как мне, понимая всё это, теперь ему в глаза смотреть?

Алла тоже погрустнела:

— Ты и впрямь влипла…

Они некоторое время сидели молча. Лариса вдруг очень ясно ощутила, как близка ей эта красавица, как с ней легко и просто говорить на самые сложные и неприятные темы. Умеет Алла искренне, всем сердцем сочувствовать ей, помогает увернуться от колючего клубка, который норовит сбить с ног. Лариса очень ценила так нужное сейчас участие и доброту родственной души. Наверное, эти стороны Аллочкиной натуры столько лет держат возле неё Нагорнова, вот к чему тянется он, а не только к внешней красоте. А Вернин в своё время легко расстался с ней, как с ношенным башмаком.

Будто прочитав мысли Ларисы, Нилова спросила:

— А Никник? Ведь у тебя и с ним, похоже, всё было на мази?

— Значит, не было. В тот вечер, когда они с Деповым сидели у тебя, надувшись, как два сыча, я вдруг поняла, что больше не хочу валандаться с Николаем. Надоело. Больно самовлюблён и самоуверен. На лбу написано: я делаю вам огромное одолжение. Не хочу быть осчастливленной.

— Господи! Неужели никогда ничего?

— Ну да. Так и не оскоромились. И слава Богу.

— Лариска, ты как восьмиклассница: крутишь-вертишь, а целоваться не моги.

Лариса беззаботно рассмеялась:

— Да шут с ними, с мужиками, на наш век этого добора хватит. Надеюсь. Ты лучше скажи, знаешь или нет, как называется наука о поцелуях — коли мы о них начали?

Алла выкатила под самый лоб свои огромные синющие глаза:

— А что, и такая наука существует? Хотела бы я попасть к профессору по этой дисциплине на практическое занятие!

— Если один мой знакомый в погонах не путает, наука эта зовётся филематологией. Ну, или что-то вроде того. Но только чур: к профессору я первая. Ты пока это слово выучи.

Они принялись хохотать, разгоняя осадок от предыдущей тягостной темы. В духовке поспела свинина с овощами, и подруги с аппетитом уплели по приличной порции. Им пока не нужно было беспокоиться о фигурах, а Нагорнов ввиду командировки к ужину не предвиделся. И они с удовольствием отъедались.

Когда окончательно успокоившаяся сытая Лариса уже натягивала курточку, собираясь откланяться, Алла сказала:

— Я завтра позвоню Депову — пусть приезжает и объясняется. Хочешь?

Лариса склонила голову. Она хотела. И даже очень.