Семь капель счастья

Наталья Баклина, 2007

Если тебе уже 28 лет, а в личной жизни – сплошные разочарования… Если вся твоя семья – активная и неунывающая бабушка… Если работа на провинциальной коммерческой телестудии – единственная радость, хотя там и платят гроши… То появление богатого бизнесмена-москвича на горизонте – невероятное событие, практически, подарок судьбы. Первая совместная поездка в Египет обещает стать началом новой жизни! Она и становится, но только совсем не той, что представлялась героине. Роман написан в те времена, когда Египет был открыт для русских туристов. Книга вошла в серию "Про любовь и обстоятельства"

Глава 2

— Ты что, издеваешься надо мной? Ты бы ещё похоронный марш выбрала!

Оксана сжала губы, приобретая склочно-сварливый вид, и Инка вздохнула. Ну вот, опять началось…

— Оксана, причём тут похоронный марш? Это же фокстрот, «Маленький цветок», и он очень хорошо ложится в тему. Ролик ведь про ресторан в стиле ретро!

— А от твоей музыки создаётся впечатление, что это не ресторан, а богадельня какая-то! И если что и ложится под этот фокстрот, так это покойники по гробам! И там переворачиваются!

Оксана была не права, и знала, что была не права, и Инка видела, что та знает… Хороший был фокстрот — медленный, тягучий, хит шестидесятых годов. Инка нашла его на старой бабушкиной пластинке, послушала на старом бабушкином проигрывателе и так впечатлилась, что кинула запрос в Интернет. Нашла в поиске сайт, где была эта мелодия, сохранила её в своей фонотеке. И когда Петька, прямой и непосредственный их начальник, попросил Инку «пособить Оксаночке и подобрать стильную музычку для перспективного клиента», а Инка увидела отснятый материал (бархатные портьеры, скатерти с кистями, стулья с гнутыми ножками, мужчины с проборами и галстуками-бабочками, женщины с голыми плечами, томно сжимающие яркими ртами тонкие и длинные мундштуки с папиросками), «Маленький цветок» сам собой зазвучал в её голове. И скатерти, и кисти, и проборы, и голые плечи, и мундштуки в тонких пальцах замечательно ложились на этот хит времён бабушкиной молодости: та-та… та-та-та та-та… та-та — та та-та-та та-та та-та… Под эту мелодию хотелось искушать, увлекать, соблазнять, ускользать. А вовсе не в гробах переворачиваться.

— Оксан, ну перестань, хорошая ведь мелодия, — Инка сделала ещё одну попытку договориться. Но Оксана только трепетнула ноздрями и отрезала:

— Я сказала — не годится, значит — не годится. В конце концов, я тут режиссёр. Или ищи другую музыку, или я скажу Петьке, чтобы отдал мне Славика!

Она имела в виду второго звукорежиссёра, который обычно и занимался рекламными роликами, но в этот раз был жутко занят в каком-то очередном Петькином проекте.

— Оксан, а ты что, на молодых теперь западаешь? — раздался вдруг иронично-ленивый голос. Инка с Оксаной вздрогнули и оглянулись. Ирэна. Они в пылу спора умудрились про неё позабыть. Сидела себе тихо в уголочке, в наушниках, стучала пальцами по клавиатуре — сценарий писала и никого не слышала. И вот услышала, оказывается, подключилась, смотрит на Оксану, насмешливо выгнув бровь.

— В каком смысле — западаю? — растерялась сбитая с толку Оксана. Она разом перестала злиться, её губы перестали подбираться в нитку и распустились пухлым бутоном, а глаза широко открылись, утратив гневный прищур.

— Да слышу, ты тут размечталась, чтобы Славика тебе отдали. А ты у него спроси, захочет ли он тебе отдаться!

— Ирка, ты чего несёшь! Ты что, одурела? — захлопала глазами Оксана. Такого поворота разговора она не ожидала. Да и никаких лирических чувств к Славику, лохматому парню двадцати семи лет, не испытывала.

— Не более, чем ты! — Ирэна откинулась в кресле. — Это ты ошалела, раз так на Инку нападаешь. Хорошую она музыку подобрала. Лично мне очень нравится: и с картинкой, и с текстом совпадает идеально.

— Ну, знаешь, о картинке позволь уж мне судить, — опять подобрала губы Оксана.

— Ой, Оксанка, ну хватит вредничать! Ведь совпадает же! Ну вот, давай, я почитаю текст под Инкину музыку, — предложила Ирэна и кивнула Инке, не дожидаясь ответа:

— Ин, включай свой фокстрот.

Инка включила. Ирэна, выждав несколько тактов, начала говорить глубоким грудным голосом:

— Любовь — как хорошо приготовленное блюдо: в меру острое и горячее, в меру сладкое и солёное. Вы знаете толк в любви. Мы знаем толк в еде. Ресторан «Ретро» — для искушённых в любви гурманов…

Инка под конец фразы успела смикшировать звук, но в аппаратной всё равно словно повисла некая низкая и томная нота.

— Ну, что я говорила! — смяла эту ноту Ирэна. — Ведь очень красиво получается! Оксана, объясни, почему ты против? Я уверена — заказчик будет в восторге. А вот Петька, если ты начнёшь Славика дёргать, будет в ярости.

— Ладно, убедили, — дёрнула плечом Оксана. — Пусть будет фокстрот. Хотя ты своим голосом любой полонез Огинского в секс-музыку превратишь! Фиг с вами, пусть будет этот «Аленький цветочек»!

— «Маленький цветок», — поправила Инка, но Оксана уже не слушала — вышла за дверь.

— Ирэна, спасибо тебе, — повернулась Инка к Ирэне. — Что-то трудно мне стало с Оксаной в последнее время договариваться. Её словно подменили.

— А кому сейчас легко! — хмыкнула Ирэна. — Кстати, это Оксанка на тебя из-за твоего профессора злится.

— Из-за Николая Евгеньевича? — изумилась Инка. — Да брось ты!

— Могу и бросить, — пожала плечами Ирэна, надевая наушники. — Только я же вижу: с тех пор, как у тебя завязался роман с этим Мелиховым, Оксанка просто остервенела.

— Но я ведь не виновата, что он меня предпочёл, — заморгала Инка, но Ирэна её уже не слышала. Покачивая головой в такт музыке из наушников, она опять выстукивала на клавиатуре свой сценарий. А Инка задумалась

Ну да, похоже, так оно и есть. Похоже, Оксана действительно злится на неё из-за Николая Евгеньевича. Похоже, именно после Инкиного рассказа о свидании она и превратилась из вспыльчивой, но отходчивой хохотушки в зловредную придиру. И вот уже месяц изводит Инку своими придирками. И вот уже месяц, как у Инки роман с Николаем Евгеньевичем.

Роман… Инка откинулась в кресле, вспоминая. Кто бы мог подумать, что он случится. Ведь ничего, вот абсолютно ничего у неё не ёкнуло в тот первый вечер, когда она садилась к нему в машину. Даже в голову не приходило, что она (обычная серая мышь, не то, что красотка Ирэна или по южному яркая и зажигательная Оксана) может всерьёз привлечь этого холёного, уверенного в себе москвича. А он, покатав в тот день Инку по городу и сводив в пиццерию, где им подавали паппероне с лёгким красным вином, и где они говорили о музыке, телевидении и современных нравах, вернул её домой ровно в одиннадцать вечера, как договаривались. И напросился на чай. Инка пригласила, честно предупредив, что бабуля ещё не спит, что она обожает новые знакомства, и что теперь, раз Инка отменила мытьё окон, объяснив, что из-за свидания, Николаю Евгеньевичу нужно подготовиться к викторине «что-где-когда».

Но Инка ошиблась: бабуля устроила не викторину, а допрос с пристрастием. Не «что-где-когда», а «кто такой — откуда взялся — чего хочешь от моей внучки». Николай Евгеньевич, плюс ему, не растерялся, на бабулины вопросы отвечал бархатно, приветливо и обстоятельно. Кто? Учёный-химик, которого жизнь заставила стать предпринимателем. Откуда взялся? Из Москвы, специально приехал в Нижегородскую телекомпанию, которую ему порекомендовали как недорогую и профессиональную. Для него это важно, так как он занимается продвижением новой, лично им разработанной серии косметики для увядающей кожи.

«Вот вам, милейшая Нина Антоновна, для вашей кожи, такая серия будет очень кстати, я на днях предам для вас обязательно. В честь, так сказать, знакомства. А от внучки вашей, Нина Антоновна, мне не надо ничего такого, в чём ей потом пришлось бы раскаиваться. Просто мне, холостяку, уж извините за подробности, уставшему от назойливого и корыстного женского внимания, было очень приятно провести вечер в компании такой чистой и светлой барышни, как Инночка. И если вы, Нина Антоновна, не возражаете, то я бы хотел ангажировать вашу внучку и на завтрашний вечер!»

Так говорил тогда Николай Евгеньевич, и бабуля, ошалев от запредельной галантности и уважительности, конечно же, не возразила. Инка, хотя и отметила в уме, что сначала её надо бы спросить, тоже не возражала — то, что Николай Евгеньевич выбрал её из множества женщин, льстило. Не возразила Инка и к исходу первой недели их встреч, когда Николай Евгеньевич после ужина в ресторане пригласил её в гостиничный номер.

К тому времени Инка не просто была готова к углублению их отношений — она уже ждала, жаждала этого углубления. И неизвестно, что тут сыграло сильнее: требующее ли своего либидо, разогретое обволакивающим взглядом, бархатистым голосом и легкими прикосновениями его пальцев к её ладони. Задетое ли самолюбие, недоумевающее, почему этот мужчина стремится провести с ней каждый вечер, но при этом максимум, что себе позволяет — сжать пальцы, поцеловать руку, прижать плотнее под локоток, когда они гуляют по городу. А может быть, сказались и бабулины речетативы: «Наконец-то на тебя обратил внимание приличный мужчина! Взрослый, самостоятельный, да ещё и москвич. Держись его, внуча, не упусти! Глядишь, сладится у вас, замуж он тебя позовёт, и я хоть буду за тебя спокойна!» Инка отмахивалась — какой там «замуж»! Николай Евгеньевич старше её на двадцать шесть лет, разве такой должен быть муж! Муж — это когда просто, хорошо и радостно вместе, муж — это на всю жизнь. А Николай Евгеньевич — просто знакомый, приятное приключение, красивый роман.

Но зрело, зрело что-то в душе. И это что-то выдало себя решительным кивком на его «Инна, я хотел бы пригласить вас к себе. Как вы к этому отнесётесь?» И учащённым сердцебиением, пока они ехали в его машине до гостиницы. И пылающими щеками, с которыми она прошла мимо администратора, ощутимо глядевшего ей в спину. В номере — небольшой, но чистой комнате, почти полностью занятой бесстыдно стоящей на середине двуспальной кроватью — Николай Евгеньевич впервые её поцеловал, коротко и легко, ничего общего с собственническими и засасывающими поцелуями Андрея. И попросил располагаться.

Инка расположилась на краешке кровати, а Николай Евгеньевич заказал в номер шампанское, шоколад и виноград. И она от неловкости хлопнула пару фужеров кисло-колючего шампанского, у неё закружилась голова и потянуло прилечь. Николай Евгеньевич прилёг рядом, и всё у них случилось. И было не так больно и не так противно, как тогда на даче с Андреем. Единственное, что задевало — его повелительно-поощрительные реплики: «Так, девочка, так, двигайся, двигайся, очень хорошо. А теперь ножку вот сюда. И погладь меня пяточкой. Умница!»

Инка за месяц их романа так и не привыкла к этим его поощрениям в постели. Мешали они ей, будто не любовью она занималась, а зачёт сдавала. «Зачёт на сексуальность!» — улыбнулась своим мыслям Инка и потянулась искать зазвонивший мобильник. Наверное, поэтому и думает о нём по имени-отчеству, не как о любовнике, а как о каком-нибудь педагоге. В Николая, а тем более в Коленьку, Николай Евгеньевич никак не переиначивается. Она каждый раз, называя его Николаем, усилие над собой делает. Зато после секса с ним не тошнило. Так, лёгкая опустошённость и звон в ушах. В общем, как у любой нормальной женщины. О, надо же, Николай Евгеньевич и звонит! Как будто почувствовал в своей Москве, что она тут о нём думает.

— Инночка? Здравствуй, милая! — завибрировала трубка от бархата его модуляций. — Как ты там без меня?

— Работаю, — сообщила Инка.

— Умница. А хорошо работаешь?

— Не очень. Оксана мой «Маленький цветок» объявила похоронной музыкой, — не удержалась от жалобы Инка.

— Ну, ну, девочка моя, что за похоронное настроение, — ласково пропела трубка. — Неужели ты так сильно по мне соскучилась?

— А? Ну да, — растерялась Инка, поняв, что за всю неделю, которую Николай Евгеньевич был в Москве, она вспомнила о нём вот только что. Хотя и он мог бы и раньше позвонить, вообще-то. — Ты ведь не звонил.

— Виноват, детка, каюсь, извини. Зато у меня сложилась одна очень славная сделка, и я хочу это отметить. Скажи, зая, а есть ли у тебя загранпаспорт?

— Есть, а что? — замерла Инка. Неужели?..

Паспорт она сделала себе в прошлом году, вдруг размечтавшись, что случится однажды чудо, и она выберется в какую-нибудь Европу: Испанию, там, Италию, в Чехию, в конце-концов. А что, вполне может быть. Вот добавит ей Петька зарплату или халтурка какая подвернётся — так и насобирает денежек! И Петька добавлял, и халтурки подворачивались, Инке даже удалось за год скопить триста долларов. Но для Европы этого было мало, мало! Но деньги слишком стремительно расходились — на новую сумочку, потому что у старой окончательно отвалилась ручка и дальше её пришивать нитками было просто неприлично. На новые туфли, потому что старые, купленные ещё в студенчестве, расклеились от дождей, устав за четыре года службы. На лекарства для бабушки, которая вдруг стала хуже видеть, и врачи, подозревая замутнение хрусталика, выписали ей целую кучу лекарств. Деньги расползались в бесчисленные, возникавшие нежданно-негаданно дыры, и Инкин загранпаспорт так и сиял девственно чистыми страницами, напоминанием о несбывшихся мечтах о чуде. Так неужели?..

— Детка, а как ты смотришь на то, чтобы нам съездить в Египет на недельку? Я тебя приглашаю!

— В Египет? — Инка постаралась скрыть разочарование. Нет, Египет тоже, конечно, заграница. Но не мечта. — А когда?

— Ну, скажем, на ноябрьские праздники. Выберемся?

— Даже не знаю, запарки могут быть, надо с Петькой об отпуске договориться…

— Так ты не сможешь? — холодно изумилась трубка, и Инка решилась:

— Смогу. Договорюсь. Я всё лето работала, мне положено отдохнуть, Петька отпустит.

— Вот и умница! Так я вечером за тобой заеду?

— Заедешь? Из Москвы?

— Я уже в Нижнем, детка. Я заеду в шесть, договорились? Целую тебя, зая, до встречи!

Трубка давно уже смолкла, но Инка продолжала держать её в руках, уставившись невидящим взглядом в пространство. Вот так-так, похоже, её отношения с Николаем Евгеньевичем переходят в новую стадию.

— Что там у тебя случилось? Путешествие, что ли, романтическое? — подала голос Ирэна, и Инка опять вздрогнула. Ну надо же, снова она умудрилась забыть про Ирэну! Объясняй вот теперь.

— Вроде того. Николай Евгеньевич в Египет зовёт на ноябрьские.

— А почему в Египет? У него что, денег мало, у твоего Мелихова? Или он у тебя из экономных?

— А причём тут экономия? — не поняла Инка.

— Да потому что поездка в Египет обойдётся максимум в тысячу долларов, раза в два дешевле, чем в Париж.

— Ой, Ирэна, какой Париж в такое время — дождь и слякоть! — отмахнулась Инка, как будто уже бывала в Париже в ноябре. Намёк о прижимистости Николая Евгеньевича как-то задел. — И вообще, зачем сразу всё на деньги переводить!

— А затем, что если делать это не сразу, а постепенно, останешься на бобах. Уж поверь моему опыту.

Инка хмыкнула и неопределённо повела плечами. Верить опыту Ирэны не хотелось, хотя он у неё и в отношении мужчин, и в отношении денег был богатым. Их теледиву вечерами частенько поджидали блестящие иномарки с крепкими мужчинами внутри — Инка видела, как один такой основательный крепыш подсаживал Ирэну в салон. Судя по молве, любовников у неё было много, и все — с деньгами. По крайней мере, и одевалась Ирэна побогаче Инки, отоваривавшейся в стоках по дешёвке. И в последний отпуск с кем-то ездила на Майорку, фотографии потом показывала: она — загорелая секси в бикини, он — очередной крепыш (или тот же самый?) в трусах до колен на фоне синего моря и гофрированных пляжных зонтиков. М-да, Египет не Майорка, но надо же с чего-то начинать!

— Не знаю, Ирэна, что говорит твой опыт, — сказала Инка, — а по мне — не важно, сколько стоит поездка. Важно, стоит ли туда ехать.

— И стоИт ли у того, кто везёт! — захохотала Ирэна. — Так ты поедешь?

— Да. Никогда не была в Египте, — кивнула Инка. И подумала, что вообще нигде не была. И пусть для Ирэны тысяча долларов — слишком дёшево, для неё, Инки, это сумма, которую и за два года не собрать.

Вечером за ней заехал Николай Евгеньевич, и они сразу отправились к Инке домой, где бабуля устроила ужин в честь его приезда, сотворив пирог с грибами.

— Нина Антоновна, я зову Инночку поехать со мной в Хургаду. Вы её отпустите? — спросил Мелихов, когда они уселись за стол и наблюдали, как бабуля разрезает румяную корочку, пластая свой праздничный шедевр на ровные, вкусно пахнущие грибами и луком куски.

— Хургада? — отвлеклась она от пирога. — А где это? В Узбекистане?

— Это в Египте, бабуля! — засмеялась Инка. — Ты что!

— А что я. Я дальше Волги и Оки не ездила никуда. Сначала Зину растила, потом — тебя. Зина — это Инкина мама, — объяснила она Николаю Евгеньевичу. — Вы знаете, наверное.

— Да, Нина Антоновна, знаю, что Инночка осталась сиротой, и вы ей полностью заменили родителей, — скорбно кивнул Николай Евгеньевич.

— Ну да, заменила, — вздохнула Нина Антоновна и придвинула гостю кусок пирога. — Возьмите вот этот, здесь начинки побольше. Это лисички, я сама их летом собирала и на зиму заморозила.

— Спасибо, Ниночка Антоновна, — Николай Евгеньевич откусил пирога. — Очень, очень вкусно. Я просто поражён вашим мастерством. И когда вы всё успеваете!

— Это мой фирменный рецепт, специальный, на случай внезапных гостей, — засияла хозяйка. — Когда Инна позвонила, что вы в городе и вскоре будете у нас, я сразу этот рецепт и вспомнила!

— Значит, я — внезапный гость! — подначил Николай Евгеньевич. — Но это, согласитесь, лучше, чем гость незваный!

— Ну что вы говорите такое, — перепугалась старушка. — Вы желанный гость! Инночка по вам так скучала! А мне не сложно — грибы есть, мука есть, пара луковиц в доме всегда найдётся. Всех хлопот на сорок минут — и еда на столе!

— И какая еда! — прожевал Николай Евгеньевич. — Вы замечательная кулинарка, Нина Антоновна. Надеюсь, Инна переняла от вас секреты мастерства.

— Перенять-то переняла, да не больно пользует. — Нина Антоновна, наконец, уселась за стол и положила кусок пирога себе. — Всё на работе своей днями пропадает, когда ей пироги печь!

— Бабуль, между прочим, говорить о присутствующих в третьем лице неприлично, — не выдержала, наконец, Инка.

— А сиднем сидеть молодой-красивой в четырёх стенах — прилично? Спасибо, вон, Николай Евгеньевич решил тебя в свет вывезти!

— Ба, я не телега, чтобы меня вывозить. И Египет — это не свет, а страна такая, где море, солнце и рыбки разноцветные.

— Нина Антоновна, — сказал Николай Евгеньевич, аккуратно дожёвывая кусок и салфеткой смахивая крошки с бороды, — мне показалось, или вы чем-то взволнованны?

— Да… боязно мне за Инку… — Бабуля подпёрла щёку рукой и погрустнела.

— Бабуль, да что с тобой сегодня! — не выдержала Инка. А Николай Евгеньевич отодвинул тарелку и приосанился.

— Нина Антоновна, я вам обещаю… Я вам обещаю, что с Инной ничего плохого не случится. Я принимаю на себя ответственность за вашу внучку.

Он накрыл руку бабули ладонью, и старушка зарделась, согласно кивая. А Инке почудилось, что её только что сосватали замуж. Во всяком случае, что-то такое в комнате повисло. И когда они споро доели пирог, разговаривая сначала о Египте, а потом о всякой всячине, получилось как-то естественно и само собой, что бабуля предложила Николаю Евгеньевичу остаться ночевать и постелила ему в смежной с Инкиной комнате. И, конечно же, ночью он пришёл к Инке, и та опять сдавала зачёт на сексуальность. И, по-видимому, сдала, потому что когда всё закончилось, Николай Евгеньевич отвалился умиротворённо на спину и, немного погодя, сказал:

— Знаешь, детка, у меня к тебе есть серьёзный разговор. Только я хочу завести его в другой обстановке, более романтичной. Думаю, в Египте обстановка как раз будет подходящей, чтобы я сказал тебе что-то важное.

— Ты что, замуж меня звать собрался? — повернулась к нему Инка

— Потом, зая, потом, я всё тебе скажу в Египте. Потерпишь пару неделек?

Он уехал в Москву через несколько дней, а она две недели думала, что ответить Николаю Евгеньевичу, если он и в самом деле решил сделать ей предложение. Разум, отчего-то бабулиным голосом, советовал соглашаться и приводил резоны: богатый, образованный, хорошо воспитан, обеспечит будущее, откроет перспективы. А вот сердце молчало, и только сжималось, когда Инка пыталась нарисовать себе картинку, где она — жена Николая Евгеньевича. А он — её муж, и так будет всегда. Это «всегда» застревало холодной льдинкой в середине груди, и Инка надеялась что «девять дней, восемь ночей» по системе «всё включено» позволят ей лучше узнать этого человека. И что египетское солнце растопит дурацкую льдинку возле сердца. Потому что с нею — никак.