Гобелен с пастушкой Катей. Книга 7. Катя & 2/3

Наталия Новохатская, 2020

Новый век заодно с тысячелетием уверенно вступили в свои права, Катя Малышева успешно занималась делами в своей конторе указанного имени. Старый друг Валентин иногда ей помогал, но не часто, ему хватало дел в детективном агентстве «Аргус». Тем не менее однажды летним утром Валентин попросил Катю о помощи, при том сообщил, без них – Кати и помощи, ему суждено пропасть безвозвратно, точнее, пойти по миру с волчьим билетом, так неудачно сложились обстоятельства. Катя оценила обстоятельства, они оказались ужасающими, но старая дружба перевесила, и Катя пришла на помощь, невзирая на предупреждения со всех сторон, что ей лучше этого не делать. В процессе ей пришлось написать детективный сценарий в качестве доступного объяснения, в иные формы проблемы друга Вали не укладывались, однако титанический труд не стал завершением дела, а всего лишь прологом к дальнейшему развитию событий. Они последовали в головокружительном темпе и привели к неожиданным результатам. Нельзя сказать, чтобы Катя очень обрадовалась, но жаловаться ей было не на кого.

Книга 1. Мнимые числа. Первая треть. Концерт по заявкам

Глава первая

1. У меня зазвонил телефон

(рассказывает Екатерина Малышева, ЛЕТО 200…)

Я спала безмятежным сном, и такое состояние могло длиться бесконечно, постепенно переходя в медленное пробуждение, однако тем утром судьба распорядилась иначе. В сладкую пустоту небытия стремительно вонзился отрывистый звук и немедленно оформился в знакомый перезвон известного оперного марша.

«Тореадор, смелее в бой, тореадор!» — кричали и звали пронзительные ноты, далее они искажались в примитивную трель и сопровождались гулким завыванием, похожим на рёв отдалённых трибун. Догадываясь, что именно перезвон означает, я приподнялась в постели, намереваясь отыскать и ликвидировать источник беспокойства, но глаза не открывала в надежде, что звуки прекратятся сами. В предполагаемой корриде могли найтись иные участники. Так длилась сонная грёза, но марш не сдавался.

— Что это? Где? Зачем? — невнятно спросил супруг Миша, по всей видимости, мы с тореадором его разбудили.

— Сообщение, в шкафу, — доложила я, когда уловила направление призывного марша, а он всё длился.

— Убери, если можно, это ужасно, — пожаловался Миша и судорожно завернулся в одеяло с головой.

Ничего не оставалось делать, как выбираться из постели и брести к шкафу. Миша не желал исполнять роль тореадора и от участи быка также устранялся. Хотя, следует заметить, что в шкафу надрывался мой личный телефон, и Миша имел полное основание уклониться. Дверцы шкафа на пути из спальни в коридор стояли приоткрытые, я сунула руку внутрь и вскоре отыскала телефон в кармане пиджака. Глаза открылись в середине процесса и дали возможность обозреть экран мобильника, он действительно заглох сам, пока я брела. Могла бы отлично спать дальше, если бы не засуетилась.

На экране высветилось скандальное время: 7.48, ниже шло заявление в рамочке, гласящее, что получено одно (1) сообщение. Я машинально нажала на сенсор, предлагавший показать, что прилетело по утренним волнам эфира. «Возьми трубку» — возникло сообщение без подписи, кто-то неведомый бесцеремонно раскомандовался с утра. Номер мобильника, приложенный внизу текста, ничего не сказал, в памяти его не было, иначе телефон доложил бы имя абонента. Поскольку я уже держала трубку, тупо взирая на экран, пожелание неизвестного абонента автоматически исполнилось, и мне вновь ничего не осталось, как взирать далее, разве что отправить таинственное извещение куда подальше, что я исполнила.

Однако телефонный инкогнито ждать себя не заставил. Не успела я задуматься, что следует совершить далее, как телефон в руке разлился трелью с другой мелодией, она оповещала о входящем звонке.

— А это что? — жалобно вопросил Миша из-под одеяла, ему не давались детали по части мобильной связи.

— Это мне звонят, извини, — сказала я бедному супругу и удалилась в сторону жилой комнаты с играющим мобильником в руке.

Экран высвечивал тот же номер или похожий, и загадочная мелодия в стиле «фэнтэзи» отлично сопровождала мои нелепые действия поутру. Наконец, а именно удалившись на должное расстояние от Миши и закрыв за собою двери, я нажала на кнопку с зелёной трубкой и поднесла телефон к уху. Он привычно звякнул о массивную серёжку, это был мой фирменный знак, абоненты обычно справлялись, что звенит у меня в голове перед разговором. Иные тонко шутили, что Терминатор слушает или Шварценеггер в указанной роли.

— Да, я слушаю, — произнеслось само собой, вслед за звяканьем.

— Дитя, я надеюсь, что разбудил тебя окончательно, — сказал в трубке чужой голос, и я растерялась.

Кодовым именем «прелестное дитя» или просто «дитя» звал меня старый друг Валя Оболенский, но незнакомый голос в трубке и чужой номер на экране смутили абсолютно. Обычные номера Валентина были прочно заложены в памяти, если не моей, то телефона уж точно.

— Кто это? — спросила я, не отвечая на заданный вопрос.

— Дитя, послушай внимательно, — ответил чужой голос с деревянными обертонами. — Ты можешь сделать мне большую любезность, если появишься у себя в конторе как можно раньше. Это просьба, а не предложение.

— Валя, это ты? — я догадалась спросить. — Что случилось?

— Ничего особенного, но я повторяю просьбу, — не своим тембром и с чужой интонацией продолжал голос в ухе.

— Конечно, разумеется, как смогу, приеду, — нашлась я, но не смогла удержаться от глупого вопроса. — А почему там?

— Именно там ты можешь оказать мне любезность, — произнёс Валька или не Валька, скорее Терминатор или Шварценеггер.

— Тогда я собираюсь и еду, — пообещала я, хотя в личности абонента уверенности не имела.

— Тогда договорились, — заявил механический голос и отключился без дальнейшего привета.

Ни в каком случае жизни я не ждала ничего подобного от давнего и очень красноречивого друга Вали. «Нет, наверное, кто-то ошибся номером и обознался», — так я путано рассуждала с собой, пока шла к вешалке в прихожей, где висела сумка, в ней мобильник обычно валялся, в особом кармашке. — «Может быть, звонил чей-то отец или любовник, он говорил «детка», а мне послышалось. А его зовут Ваня… Тогда можно никуда не ездить». Таким образом я безмолвно рассуждала, пока из спальни не донесся приглушенный вопрос.

— Кто это с утра пораньше? Не тёща? — спросил Миша из-под одеяла.

Супруг имел полное право на неделикатный вопрос, поскольку тёща, а именно моя мама, сидела в Крыму с мелким Микой, поэтому ранний звонок от неё предполагал проблемы.

— Нет, слава Богу, не она, — я поспешила успокоить Мишу. — Это Отче Валентин, просит подъехать.

Как ни странно, собственный ответ закончил колебания по части личности абонента и придал действиям направленный импульс. Я не стала возвращаться в постель, сняла халат с кресла и направилась с ним на выход. Миша тоже пробудился и вынул бороду из-под одеяла.

— Это значит, с мы с тёщей будем пасти мелкого на пару? — спросил супруг вдогонку, и я застыла в дверях.

Первым делом от изумления. Это ж надо, какие дедуктивные процессы протекли у Миши в полусне, и как точно сформулировался вывод. Можно подумать, что он за компьютером сидел, а не грезил, свернувшись клубком Вслед за удивлением пришли практические соображения и возник момент неудовольствия, неизвестно чем и кем.

— Ничего даже отдалённо подобного! — поспешила сообщить я, стоя в дверях с халатом наперевес. — Всего лишь встречусь с Валькой в конторе. К мелкому поедем без задержки, в любом случае это будет через две недели.

— Ага, именно через две недели, — подтвердил супруг Миша благосклонно, затем добавил. — Я сдам твой билет в кассу и переоформлю тёщу в санатории, она сделает вид, что замучена и убита, но в душе будет торжествовать. А как же, у бедного ребенка ужасные родители, мальчик без неё пропадет. Мамаша застряла в непроглядных делах, папаша, то есть я, хоть приехал, но пьет пиво с утра до утра. Мелкий будет справляться, где у нас мама, а твой прекрасный мобильник станет отвечать голосами на разных языках, что абонент недоступен, не берёт трубку, попробуйте ещё разок, авось появится. А когда появится, то скажет, что приедет через пару дней и всех целует, особенно тёщу. Так пройдет месяц…

Картина, мастерски нарисованная супругом-художником, на самом деле была копией, именно так проходили у нас длинные рождественские каникулы, только не в Крыму, а на зимней даче у родных. Тогда у меня тоже внезапно возникли неотложные дела.

— Увы, на сей раз белый ВМW не светит! — последовал заведомый ответ.

Я бросила халат на кровать и уселась на подлокотник кресла, перенесясь туда неизвестно каким образом в полной готовности к боевым действиям. Если супруг Миша желает вести домашнюю войну, тем лучше. Нет ничего удобнее, чем активное наступление, особенно, когда других доводов не находится, а вместо них имеется сознание своей неправоты.

— Да сгори он синим огнём! — предсказуемо отозвался Миша и сел в постели. — Подумаешь, удовольствие, служить у тебя шофёром!

— Кто-то заставляет ездить? — с деланным удивлением спросила я.

— Да нет, просто страшновато, что однажды остановят, — сказал Миша.

— И застрелят на месте? — осведомилась я с должной долей яда.

— Вполне возможно, хотя скорее всего сообщат, что тачка краденая, не растаможенная, с фальшивыми номерами, — сообщил Миша. — Спросят, кто хозяин, и почему я за рулём. Затем свезут в КПЗ с тачкой по отдельности. Тебя как обычно не будет в доступности, чтобы разъяснить, что я езжу не криминально, а по доверенности. Хотя наутро ты, возможно, появишься, очаруешь отделение и обезьянник, откуда меня спешно вытащат…

— Такого не было, обознатушки-перепрятушки! — я выразила протест.

— Ещё не было, — добродушно согласился супруг Миша. — Пока.

— Вот только умной Эльзы с чёрной бородой не хватает для счастья в этом доме! — заявила я.

(Отлично понимая, что иду на крутой вираж, а именно перехожу на личности, чего семейная конвенция отнюдь не предусматривала. Однако я желала доехать до конторы на упомянутой тачке, и Мишу следовало поторопить.)

— Я очень либеральный супруг, — Миша процитировал любимого поэта, а именно Николая Гумилёва, в процессе выбираясь из кровати. — Имею привычку возить жену на свидания, и даже не на извозчике. Практически собственноручно, на семейной белой машине, как на свадьбу, только без цветов. Однако не с утра, рано утром у меня обычно другие планы.

Иные планы мы обсудили достаточно обстоятельно, в результате чего я пообещала, что друг Валя, не удержит меня в столице после назначенного срока. Вскоре Миша встал вслед за мной, выпил чашку кофе и пошел выводить тачку из гаража, пока я одевалась и собиралась. Такое ведение семейных дел ранее упомянутая конвенция предусматривала и одобряла особым пунктом.

Надо отметить, что беленькая, почти новая машина, заработанная тяжкими, праведными и опасными для жизни трудами (моими, разумеется), служила в нашем доме не только средством передвижения, но также замечательным громоотводом. Стоило мне сказать волшебное слово, конкретно «белый ВМW», практически в любом конфликтном контексте, как Миша прыгал до потолка и забывался в порыве праведного гнева. Затем неизбежно следовало описанное выше примирение, а гнев супруга расходовался на тачку, другие поводы испарялись сами собой. Если нужно более подробное объяснение, то извольте. Миша водил по Москве красивую белую иномарку на зависть остальным владельцам транспорта, я получила машину с таможни как конфискат практически даром, в качестве премии за труды, о которых лучше не распространяться по множеству разных причин.

Таким образом, тем утром, пока я наскоро собиралась на выход, а машина выезжала из гаража (он арендовался практически у дома, прямо за углом, такое пошло везение, но недёшево), у меня не оставалось времени, чтобы обдумать собственные действия. Валька голосом Терминатора позвал на свидание в контору, и я резво побежала, минуя препятствия. Вполне нормальный образ действий. Старый друг, просьба о помощи, и всё такое прочее. Надо заметить, что в последнее время Валентин не баловал меня личным присутствием или информацией о себе, мы оба погрузились в собственные дела и стали друг для дружки почти символическими фигурами.

Совместные деловые похождения запали у обоих на фон и фактически не вспоминались. Наверное, потому, что выпадали из общего ряда, и память о них врезалась углом в обыденную жизни каждого. Ну разве что зимой, когда я памятно для супруга Миши пропадала из дому, Валентин консультировал, долго и ядовито, в основном постфактум. Мише порой случалось слушать мою часть телефонного диалога, и он преувеличивал роль Валентина в сложившейся ситуации. Ну, ладно. Тем не менее, я вспоминала, что совместных деяний у нас с другом Валей не случалось изрядно давно, и я подзабыла, что из того следует.

Утро тем моментом разворачивалось в летней красе, солнце играло оттенками зелени на газонах и деревьях, наш незамысловатый уголок столицы казался почти нарядным парком — это я кратко заметила, пока стояла у подъезда и любовалась белым экипажем, выезжающим из-за угла прямо в моё распоряжение.

— Телефон не забыла? — заботливо осведомился Миша, когда я уселась рядом, потом добавил себе в оправдание за проявленное внимание. — А то будет трезвонить у меня на голове, и я ликвидирую его, как класс.

— Отнюдь, вот он голубчик, — ответила я машинально порывшись в сумке, там агрегат славно кувыркался, я подумала и переложила аппарат в карман джинсового пиджака.

— Опять будешь звенеть, как трамвай, — обронил Миша между делом, он как раз выезжал на трассу.

— Лучше звенеть самой, чем трясти сумку, — сообщила я скорее себе, чем супругу. — Она звенит особенно гадко, противно искать телефон, пока он надрывается и воет.

— Вот поэтому я обхожусь без подобных излишеств, — назидательно заключил Миша.

Я не стала спорить, вместо того погрузилась в беспредметное созерцание пути, машинально отмечая вехи. Вот мы проехали кусок оживлённой трассы, проскочили в объезд мимо индустриальной зоны, затем переехали реку и углубились в старый город, далее на обычном месте встали в пробку, точнее, поползли вдоль каньона высоких домов позапрошлого века изнурительным черепашьим шагом.

— Чтобы ещё раз я повёз тебя утром! — настроение у Миши стало заметно портиться в обратной пропорции со скоростью езды. — Пешком дойдешь скорее.

— Доползем до бульвара, тогда пойду, — привычно согласилась я.

— А сейчас выйти никак? — за рулем, особенно в пробке, супруг становился монстром и терял соображение.

— Ага, разбежалась и бросилась «туда, на самую середину», как Анна Каренина, — ответила я, мы ехали, точнее тащились у разделительной полосы, за нами ехал длинный кортеж. — Джип позади сыграет роль поезда.

На этом обсуждение дорожной ситуации закончилось, Миша знал, что я не выйду, и не хотел этого, просто выпускал пар, сама я дискуссий не затевала. В течение возникшей паузы очень вовремя зазвонил телефон у меня в кармане, возвещая входящий звонок. Получилось, как в дешевом телесериале, отличная сцена при участии телефона.

— Да, я слушаю, — сказала я, привычно звякнув серьгой об аппарат, и не отметила, какой абонент меня требует.

— Доброе утро, Екатерина Дмитриевна, — официально произнес женский голос, скорее знакомый, и тут же выяснился. — Вас беспокоят из приемной Павла Петровича Криворучко.

— Доброе утро, — возвестила я с преувеличенной любезностью, потому что всегда начисто забывала, как зовут тётеньку, просто стыдно.

— Через минуту я соединю с директором, — продолжала узнанная дама без имени и отчества, а я тем временем безнадёжно перебирала варианты: Нина Юрьевна, Рита Ефимовна, Галина Анатольевна? — Большая просьба, если возможно, отключить опознавательные и иные устройства, иначе связь не состоится.

— А Бог их знает… — я начала фразу.

Однако не успела выразить мысль, что понятия не имею, как означенные устройства действуют, если они у меня имеются. К тому же, гость вроде бы не должен диктовать хозяину условия приема, даже если приём происходит по телефону, а гость — лицо более, чем высокопоставленное.

— Всё в порядке, у вас ничего нет, соединяю, — заверила безымянная тётенька и гулко щелкнула.

В аппарате застрекотали помехи, затем на секунду звякнул странный колокольчик, наводя на мысль о внеземных цивилизациях, далее возникла пустота, но обжитая, обволакивающая и бархатная.

— Катрин, я тебя приветствую, — на солидном фоне возник вальяжный голос очень важной персоны, а именно Павла Петровича. — Надеюсь, что не слишком обеспокоил.

— Ну, что ты, Паша, — заявила я, с достаточной непринужденностью. — Всегда рада тебя слышать.

— Взаимно, взаимно, — директор очень важной структуры вернул комплимент и перешёл к деловой части. — Видишь ли, милая Катрин, я спешно улетаю в Страсбург, потому буду краток. Хотелось бы дать полезный совет, надеюсь, что ты не будешь в претензии.

— Твои советы идут на вес платины, если не дороже, — я поспешила заверить друга Пашу, сама тем моментом впала в неприятные раздумья, связано оно либо нет, скорее всего — да.

— Тогда я советую воздержаться, — произнёс Паша на последнем градусе доброжелательности.

— От чего именно? — осведомилась я, хотя догадывалась.

— От личного участия, а в особенности от участия фирмы, — бесцеремонно заявил директор важной государственной структуры, это был приказ, а не совет. — Не хотелось бы…

— Увы, милый Паша, ты изъясняешься загадками, как сфинкс в пустыне, — я укрылась за непониманием предмета, увы, довольно прозрачно.

— Сожалею, но времени на разъяснения нету, — без изыска, но и без приязни ответил Павел Петрович, видит Бог, впервые за время нашего долгого знакомства. — Было бы обидно лишиться твоей поддержки, я очень ценю наше сотрудничество.

— Умный поймёт с полуслова, как по латыни, я не помню, — солгала я, потому что просто не знала. — Я всё равно не поняла, но постараюсь.

— Постарайся, пожалуйста, милая Катрин, — посоветовал Паша с малой долей обычной любезности. — Это прежде всего в твоих интересах.

— Тогда я желаю тебе приятного перелёта и мягкой посадки, — заявила я в свою очередь бесцеремонно. — Моё время тоже поджимает.

— Скоро увидимся, — пообещал Паша и отключился.

— Держи карман шире, друг любезный, — ответила я в пустое эфирное пространство, затем отключилась сама.

Возвращая телефон обратно в карман, я осознала, что мы уже не плетёмся, как катафалк в процессии, а стоим на кромке Чистопрудного бульвара. Пока я длила беседу с государственным лицом, Миша выкатился из каменных джунглей и доставил тачку к обычному месту, где он меня высаживал, если не желал подвозить к дверям конторы сквозь запутанные проулки.

— Аллочкин благоверный? — Миша высказал догадку, кивая на карман с телефоном, для него государственный муж Паша Криворучко был супругом школьной подруги Аллы, не более того. — Чего они желают с утра пораньше?

— Скорее всего, того же, что и ты, — ответила я невнятно, поскольку пребывала в раздумьях. — Именно, чтобы я не связывалась. Однако они не просто желают, они указывают под страхом разрыва деловых отношений.

— Контору прикроют и тачку отнимут? — радостно предположил Миша.

— Примерно так, — согласилась я. — Хотя в других выражениях.

— Но мелкого и квартиру оставят? — осведомился Миша.

— Скорее всего, у них такого добра полна коробочка, — ответила я машинально, сама тем моментом водила мысленные хороводы, тупо уставясь сквозь лобовое стекло на близкий памятник Грибоедову.

— Тогда я голосую за друга Валю, — резюмировал Миша. — Однозначно, как говорит другой важный политик. Пускай он Аллочке указывает, это Паша, а не другой. Мы обойдёмся без ценных советов. Передавай Вале привет, пускай заходит к нам, пива выпьем.

В порыве признательности, я отвесила Мише воздушный поцелуй и выбралась из машины на тротуар, привычно зацепив юбку каблуком. «Когда-нибудь приземлюсь носом вниз» — подумала я, но тут же забыла о том и послала мужу вторичный поцелуй сквозь стекло. Машина тем временем темпераментно тронулась с места и мгновенно пропала за кромкой бульвара, мелькнув приметным белым пятном, только я и видела.

После бульвара ноги пошли нахоженным путем среди запутанных переулков, на дорогу я не смотрела, хотя подспудно отмечала, что солнечным утром при обильной зелени центр города имеет свою прелесть, и я выбрала место для офиса довольно удачно. При печальных и сложных обстоятельствах, как например, в данный момент, милое сердцу окружение служило моральной поддержкой. Среди обжитого пространства драматическая дилемма, а именно конфликт между чувством и долгом — казалась не такой нерешаемой. Хотя, признаться, я не точно осознавала долги и чувства, при том понимая, что противоречие вполне фатальное, как личное, так и профессиональное. Пашу Криворучко я знала много лет, столь же долго пользовалась его расположением и убедилась, что слов на ветер он не бросает, тем более по дороге в Страсбург. Но если друг Валентин воззвал не своим голосом… Однако, чёрт бы забрал их вместе с проблемами!

У меня мелкий выздоравливает в Крыму, мы с Мишей в кои веки раз собрались на отдых, дела в конторе устоялись и личная жизнь вошла в относительную норму, так нет же! Опять им что-то нужно, и как на грех, каждому своё и взаимно противоположное. Или нет?

Я шла извилистым путём и уговаривала себя, что может статься, вышло простое совпадение, что в огороде бузина, а в Киеве дядька, и что друзья-подельники, Паша с Валей, толковали нынче утром о разных предметах. Бывает же такое? «Бывает, но крайне редко», — отвечал издали голос здравого смысла, и я пыталась его игнорировать, сколько возможно. Таким способом, в процессе внутреннего диалога, практически на условных рефлексах я добрела до узкого угловатого проулка, где подле развала, шалмана и пустыря стоял боком старый-престарый семейный дом в три этажа.

Надо думать, дворянская или купеческая семья среднего достатка обитала там по обе стороны 19-того века. В самом конце 20-того домик подвергся косметической перестройке изнутри и должной оснастке снаружи, в результате по торцам гадко выпирали коробки кондиционеров, один приходился на мою контору, и жаловаться особо не приходилось.

Поскольку дождя не было по крайней мере неделю, я миновала вход в переулок, прошлась прямиком по пустырю с бурьяном и вышла к неприглядному торцу, под собственные боковые окна. Дверь бывшего особняка выходила непосредственно на тротуар в двух шагах, я подошла и надавила входную панель в ящичке, поленившись набирать цифры конторского кода.

Очень неловко их кто-то расположил, практически у меня под локтем, если стоять у дверей. Наверное, так получилось оттого, что места на узком тротуаре не хватало, входящий стоял на кромке, если там не парковались машины. Если парковались, то приходилось усаживаться на капот, ну почти что. Когда у двери парковалась наша крупная тачка, то я выползала, как некое земноводное, прямо из двери в дверь.

Повинуясь зову извне, дверь отъехала внутрь, и на пороге встал охранник Вова, милейшее существо, но большой формалист, скорее всего от нечего делать. Вова прекрасно знал, кто давит на панель, он видел меня на экране и мог пропустить без своего участия. Однако парень скучал и исполнил служебный долг досконально.

— Терина-Митревна, с добрым вас утром! — Вова предельно сокращал имена и отчества, но я привыкла и откликалась даже на экзотическую «Трин-Митри». — А где белоснежная лебедь с супругом Черномором? Не дело ходить пешком, имея такую красоту в распоряжении.

— Красотка с Черномором настоялись в пробке на Сенной, они утомились, — я выдала честный ответ и выполнила ритуал.

— Я бы никогда не манкировал, — пообещал Вова и посторонился.

Ритуал приветствия исполнился, однако у меня не нашлось подходящего настроя пообещать Вове, что при удобном случае я сменю водителя и супруга на подсказанную кандидатуру. И Вове не пришлось посулить, какую редкую исполнительность он проявит, владея «белой лебедью».

Вова поулыбался и удалился в подвал с камерами, а я начала крутой и опасный подъем на верхний этаж по узкой лестнице с неравными пролётам. Домашнее устройство осталось от дворянского гнезда, тогда же снабжённое мраморными перилами, непонятно в каких целях.

Однако долго или коротко, но лестница себя исчерпала, я оказалась под дверью своего офиса в подвешенном состоянии духа. Всю долгую дорогу я исправно отвлекалась, стараясь не думать о трагической дилемме в самом ближайшем будущем. Лестница, надо понимать, была последней ступенью, далее оставалось открыть дверь и принять решение, во всяком случае настроить себя должным образом.

2. Мы ничем не торгуем, кроме чести, совести и доброго имени

(рассказывает Екатерина Малышева)

Приведённая надпись, исполненная гобеленовым способом, встретила меня в приемной, входная дверь оказалась отпертой. Следовательно, главная рукодельница, ассистентка Элла Крохина успела явиться в офис, если не работать, то вышивать очередную рекламную салфетку.

Самое знаменитое изделие, то самое, что красовалось на входе и лишало посетителей дыхания и дара речи, Элла смастерила на станке и вложила в работу столько чувства, что слоган разил наповал. Разумеется, изначально за счёт содержания, а далее эстетически, потому что скандальная надпись вырастала среди цветов и виноградных лоз, исполненная замысловатыми псевдоготическими буквами.

— Это что-то немыслимое! — сказала Элла первым делом, когда пришла наниматься на работу и увидела бумажный плакат с той же идеей. — Я не смогу сосредоточиться, когда вижу такое. И шрифт просто омерзительный. Давайте, я вытку на станке и декорирую что-нибудь приличное. У меня хобби такое, я с полным удовольствием…

— Отлично, Элла Олеговна, — ответила я, изучая милую девушку, проявившую незаурядный характер почти с первого слова. — Мы договоримся так. Вы приходите на работу с понедельника и приносите эскиз с иным шрифтом и декоративными излишествами на ваш вкус, но… Надпись остаётся та же.

— Но почему? — воззвала Элла Олеговна почти с отчаяньем.

— Там будет видно, — ответила я загадочно-официально, и Элле ничего иного не оставалось.

Бедняжка закончила педагогический институт, два года преподавала в школе английский и немецкий языки, что исчерпало её желание сеять разумное, доброе и вечное практически навсегда. По отдалённой рекомендации отставная учительница пришла наниматься в фирму и догадывалась, что здесь станут учить её, по крайней мере поначалу. Поэтому Элла смирилась с капризами владелицы предприятия, выткала и вышила коврик с немыслимым содержанием, далее удачно расположила, чтобы ознакомление происходило непосредственно при входе в офис. Через какое-то время Элла увлеклась идеей и сделала следующий гобелен, он висел над её столом, и все сходились во мнении, что это предмет высокого искусства.

Там на втором гобелене, на изумрудном фоне парил некий симбиоз цветка и бабочки с широким размахом крыльев, а в его центре улыбалось женское лицо, сверху и снизу сюрреалистический шедевр обвивался стихотворным текстом.

«ЕКАТЕРИНА&2/3 (сверху)

Вы спрашивайте, мы ответим!» (снизу)

Верхняя строчка обозначала название фирмы, нижняя давала понятие о предлагаемых услугах. Если приплюсовать живописную информацию, то будущий клиент получал следующий пакет. Консалтинговая фирма с нестандартным именем и условным лицом императрицы намеревается консультировать честно и добросовестно. Поскольку дорожит добрым именем, если не своим, то имперским, матушки Екатерины, под вторым номером. Так сказать, блюдёт преемственность традиций.

— Видите ли, Элла, — я снизошла до объяснения, когда девушка принесла первое изделие, а проект следующего брезжил в умах. — Вы правы, наш слоган способен ошеломить клиента напрочь, не спорю. Однако, если он, а именно клиент, или она, или они оба не убегут сразу, то могут прийти в себя и оценить нестандартное заявление. Если кто-то не оценит и убежит, то для всех будет лучше. Опыт и практика показывают, что клиентура без юмора очень трудна в работе. С ними можно маяться без конца и краю, и в результате…

— Но даже с чувством юмора трудно воспринять, — упрямо возражала Элла. — И с ним можно намаяться.

— С ним, с чувством, маяться немножко веселей, — я длила объяснения с нечеловеческим терпением, зная, что девушка на новеньких. — Далее оно способно развиваться, человек привыкает ко всему.

Девушка Элла Крохина определённо понравилась, и я надеялась приохотить её к конторскому стилю, во-вторых, имидж у неё отлично вписывался в приемную, что было немаловажно. Мало того, фамилия удачно попадала в пару: Малышева начальница и Крохина помощница звучали довольно мило и убедительно, две рукодельные крошечки-хаврошечки.

Сама Элла, если суммировать имидж, вызывала приятные ассоциации, связанные с рисованным зайчиком. Хотя зайчик представлялся в хорошем размере. Девушка отличалась милой грацией, но ростом превосходила меня почти на полголовы. Большие густо-карие глаза, слегка вытянутые губы и незначительный носик хорошо укладывались в гримаску забавного внимания, и гладкая шелковистая причёска сходилась на макушке таким образом, что напоминала заячьи ушки, завязанные бантиком.

Девушка Элла Крохина обладала приятными манерами, была инициативна и исполнительна, всегда интересно одета, и в целом украшала офис. Ко всему прочему, со второй помощницей, Надей Яхонтовой они сразу подружились, хотя являли собой противоположности типов и характеров. Надя ведала финансами, налогами и юриспруденцией, прибыла в столицу с периферии, искрилась деловой и прочей энергией и являла собой типичный образ девушки-морковки. С предыдущей ассистенткой они были на ножах, открыто презирали друг дружку, что не шло на пользу дела. Однако, Бог с ними, с девушками.

Никого из них в то утро в приемной не оказалось, гостевая комната тоже пустовала, и я отвлеклась от собственных тяжких раздумий, соображая, кто открыл дверь конторы и куда делся потом. Кроме ранее упомянутых помещений у нас в офисе имелся чулан и мой кабинет, не считая убежища со скромными удобствами и круглым зеркалом. Однако двери подсобных помещений болтались распахнутые, там никого не оказалось. «Не контора, а «Мария-Целеста», только недопитой чашки кофе не хватает для полноты впечатлений», — подумала я.

Мой рабочий кабинет, комната с большим фигурным окном, по негласному уговору никем не пользовалась без особой необходимости, я полагала кабинет своей крепостью и допускала только уборщицу в личном присутствии. Девушки заходили по делу и по вызову начальства, так повелось и было удобно. Кстати, предшественница Эллы, Марина, имела привычку злоупотреблять аппаратурой и вторым креслом в кабинете, переубедить её я не сумела, и пришлось с девушкой расстаться. Она плакала и обещала исправиться, вышло крайне неприятно.

Именно в тот миг, когда я всуе поминала уволенную Марину (при ней в офисе загадок не предполагалось, она точно валялась бы в закрытом кабинете на моём кресле и беседовала по телефону) — двустворчатая дверь кабинета рывком распахнулась и на пороге возникла взволнованная Элла с неопрятным ворохом бумаг в охапке.

— Что это такое? — с упрёком обратилась она ко мне, забыв о субординации.

— Доброе утро, Элла! — назидательно заметила я и отослала девушке неуместный вопрос. — И что же это такое? — Вы только гляньте! — моё хладнокровие Эллу не впечатлило, она находилась за гранью разумного восприятия. — Только что пришло по вашему факсу, какой-то запредел! Знала бы, принимать не стала!

— Тем не менее, что это значит? — я пыталась вразумить Эллу, но увы…

— Я лишилась всех чувств, как только приняла эту картинку! — продолжала взывать Элла, но бумаг не отдавала, вместо того стала их лихорадочно перебирать и нашла искомую. — Хорошо, что не цветная, не то бы меня нашли под столом в обмороке!

Не теряя времени, Элла поднесла мне листок с убедительной картинкой, а сама в изнеможении опустилась на стул подле ближайшего стола, бросив на пустую поверхность остальные бумаги веером. Глянув на зернистое, увеличенное изображение, я последовала примеру и машинально села на вертящееся кресло у соседнего стола, оно изрядно крутанулось, но удержалось на месте.

Даже в ненужном увеличении и при плохой видимости «картинка» производила сильное впечатление, я вполне поняла Эллу. Из зернистого тумана в рамочке на листке нашей конторской бумаги вырастал большой тёмный автомобиль, явно иномарочного порядка, снятый под причудливым углом, так, что из приоткрытой передней дверцы свешивалась женская рука, почти доставая до земной тверди.

Мало того, ненатурально белый цвет отдельно взятой руки перемежался подтёками, не оставляющими сомнения в происхождении жидкого элемента. Рука, взятая в специальный фокус, наглядно демонстрировала: а) что она принадлежит мёртвому телу, оставшемуся в салоне машины; б) что пролилась кровь в изрядном количестве; в) что ужасная фотография снята для дела, под скрюченными пальцами смутно виднелась расчерченная полоска с делениями, наподобие мерной рулетки.

— Это милицейский протокол, — сказала я утвердительно, отметив единственный факт, в коем имела уверенность.

— Да, и остальные бумаги оттуда, копия с копии — уточнила Элла. — Они быстро опознали тело. Зовут Лариса Златопольская, нашли в машине. Вы её знаете?

— Ни сном ни духом, — отреклась я в полной уверенности. — Никогда и никоим образом.

— Тогда зачем её сюда прислали? — с тем же упрёком спросила Элла. — Или это угроза?

— Эллочка, помилуйте! — я запротестовала. — Дайте дух перевести, мы не в отделении, и я пока не подозреваемое лицо.

— Простите меня, — наконец опомнилась Элла. — У меня всё смешалось от неожиданности. Знаете, с утра и мёртвое тело в машине по факсу. Но зачем оно нам?

— Элла, голубчик, я знаю не больше вашего, — не вполне искренне заявила я, кое-какие догадки связались. — Давайте сюда жуткую документацию, я постараюсь понять. И сделайте нам по чашке кофе. Можно ирландского, мы обе заслужили, не правда ли?

— Мы заслужили по бутылке на нос, — не совсем корректно согласилась Элла.

После чего вынула из шкафа солидную ёмкость с «Бейлисом», наш ирландский кофе шёл, тем не менее, по облегчённому варианту. Элла занялась кофейной машиной и отчасти утихомирилась, я без охоты собрала кошмарные бумаги и отправилась в деловую обитель, тяжко вздыхая по пути, словно кабинет был не личный, а стоматологический. Процедура предстояла аналогичная, если не хуже.

Звонок друга Вали поутру постепенно обрастал разъяснениями, правда, довольно туманными. Что касается доброго совета, высказанного другом Пашей по дороге в Страсбург, то к его рекомендации добавились веские аргументы. Элла тоже приложила руку, спонтанная реакция девушки прозвучала донельзя убедительно, хотя излишне Моционально. Тем не менее, усаживаясь в кресло на шарнирах и раскидывая копии с протокола, как пасьянс, я машинально отдала должное мастерству старого друга Вали. Он давно возглавлял успешное сыскное предприятие, вследствие чего располагал хорошим знанием предмета и людской психологии в частности.

Утренним вызовом Валентин дал понять, что дело предстоит серьёзное, присланная пачка бумаг предупреждала мои возражения о нехватке времени или сил, давала понять, что хуже не будет, поскольку некуда, также демонстрировала откровенность друга Вали. Мол, вот какое дело, откажись, если сможешь, я при таком вот букете. Пока заинтересованные стороны сыграли 0:0. В очередной раз тяжко вздохнув, я принялась за присланные документы, потом передумала, снялась с парадного кресла во главе стола и перенесла работу на столик в углу, с видом на фрагмент фантомного сквера.

В реальности сквера не существовало, заросли кустов и пара тополей обитали подле дома и скамейки, далее простирался пустырь с бурьяном, но с верхнего этажа видимость получалась достаточно убедительная. Пустырь с бурьяном оставались за рамками окна, и сквер представал в иллюзорной прелести, особенно во времена цветения сирени, летом оба куста оказывались при пышных белых и лиловых гроздьях. Цветение происходило под моим окном, и возносилось далеко над всеми желающими приобщиться к даровым букетам, снизу сирень не выбрасывала стеблей, наверное, после множества негативных опытов. Меня кружевное лиловое марево вдохновило на сочинение условной японской танки, далее скромные поэтические опыты варьировались в соответствии с сезоном.

Под моими окнами сирень

Грозди льются сверху

Лето

Под моими окнами сирень

Листья льнут к ветвям

Осень

Под моими окнами сирень

Белые цветы осыпались

Зимний сад

Под моими окнами сирень

Под зелёным дымом спят цветы

Весна

Таким замысловатым образом я приветствовала себя при входе в деловую обитель, получая при том удовольствие, не сопоставимое с качеством поэзии. Однако тем утром листья уже распустились, но цветов ещё не было, поэтому невзирая на явившуюся необходимость, сезонные стихи не пришли, увы, «гений и злодейство — две вещи несовместные». И без помощи сиреневой поэзии я взялась за жуткие бумаги. Плохо…

3. Жуткие бумаги (копия с копии)

(Изложение)

1) В середине мая сего года пожилые супруги Хромченко, Александр и Аделаида, проживающие по адресу: улица Соломенной сторожки, дом 8/10, квартира 27, возвращались к себе домой поздним вечером. Они навещали замужнюю дочь и внука, немного засиделись и долго ждали троллейбуса.

От остановки супруги Хромченко направились домой кружным путём, поскольку погода тем вечером располагала к прогулкам. Означенный кружной путь повёл через двор собственного дома, в то время, как обычно они входили в подъезд с улицы. В доме 8/10 почти все подъезды сквозные, дом, стоящий буквой «П» имеет большой двор посередине.

В момент, когда пожилая пара пересекала плохо освещенный двор, Александр Хромченко остановился, чтобы проверить впечатление (так он объяснился), оставил Аделаиду на тропе и свернул к внешней стене двора, где под кирпичным забором обыкновенно парковались на ночь машины жильцов. Как А. Хромченко объяснил в дальнейшем, ему привиделось, что свет отдалённого фонаря преломляется в лобовом стекле одной из машин как-то странно, так ему показалось на ходу.

Когда А. Хромченко приблизился к машине вплотную, впечатление подтвердилось, в лобовом стекле автомобиля, принадлежащего соседке, оказалась сквозная дыра, от неё расходилась сеть трещин. В первый миг, осматривая повреждённое стекло, Александр Хромченко увидел, что в салоне кто-то сидит, точнее полулежит на сидении водителя.

— Там кто-то есть! — Так Хромченко сообщил жене, и она подошла.

Буквально в ту же минуту он попробовал ручку передней двери, и она открылась. Два события совпали с ненужной синхронностью: Аделаида Хромченко приблизилась к автомобилю вплотную и из дверей самопроизвольно вывалилось тело. Но не целиком, в обзорной видимости оказалась одна безжизненная, окровавленная рука, упавшая на землю (автомобили у забора паркуются на полоске неасфальтированной почвы).

Аделаида Хромченко, как впоследствии подтвердилось документально, страдает рядом хронических заболеваний, в том числе гипертонией в высокой степени. При виде явившегося зрелища бедная женщина незамедлительно потеряла сознание и стала валиться на руки мужа, который в тот момент придерживал автомобильную дверцу.

Александр Хромченко в растерянности отпустил дверь автомобиля, может быть, неумышленно её подтолкнул. Жену он тоже не удержал, опустил на землю, где она упала и простёрлась.

В результате свидетель Хромченко оказался в непосредственной близости и между двух недвижных тел, одно было сильно окровавлено. Указанные обстоятельства затруднили непосредственное распознавание существа ситуации, однако необходимая медицинская помощь была своевременно оказана. В дальнейшем Александру Хромченко были принесены должные извинения в письменной форме, по его настоянию.

(За рамками изложения осталась чудовищная трагифарсовая история, её протокол оставил в подтексте, хотя довольно прозрачном. Читателю протокола становилось ясно, как пенсионер Хромченко, пребывая в сумеречном состоянии души, набрал по мобильнику Аделаиды 02 и 03; как первыми прибыли стражи порядка и при обнаружении двух окровавленных тел (Хромченко-муж машинально перенёс часть запекшейся крови на одежду жены и перепачкался сам) и ошеломлённого неизвестного между ними, попытались вразумить потенциального маньяка домашними средствами (довольно грубыми); как далее, не добившись толку, свезли бедолагу в отделение, оставив Аделаиду на милость подъехавшей «скорой», а иное тело при охране младшего по чину до приезда следственной бригады.

До следственной бригады на место происшествия и далее в отделение подоспела Ирина Кутько (дочь супругов Хромченко), которую отец уведомил по ошибке, сначала набрал её номер и попросил «скорую», что вышло удачно для всех, особенно для органов правопорядка. Однако к делу данное недоразумение не относится и могло показаться донельзя смешным, если бы не было таким страшным и скорбным.

2) Тело, обнаруженное в машине, принадлежало гр-ке Златопольской, Ларисе Евгеньевне, 43-х лет, незамужней, проживающей в доме 8/10 по ул. Соломенной сторожки, кв.112, при жизни управлявшей делами при физкультурном диспансере № 8, расположенного по указанному адресу в Физкультурном проезде.

3) Автомобиль марки «Лексус» под совпавшим с документами номером принадлежал гр-ну Горкину, Игорю Марковичу, покойная Лариса Златопольская водила иномарку по доверенности от владельца, обнаруженной в автомобиле вместе с остальной документацией.

4) В результате серии проведенных судебно-медицинских экспертиз было установлено, что пострадавшая Лариса Златопольская скончалась в салоне указанного автомобиля ранее тем же вечером в результате потери крови, вызванной вскрытием вен на обоих руках. В организме покойной были найдены следы химических веществ (лекарственных) воспрепятствовавших свертыванию крови. Указанные обстоятельства позволили прийти к выводу, что в данном случае имел место классический суицид. А именно — Лариса Златопольская ушла из жизни по собственному желанию, заранее предприняв меры для максимально облегчённого ухода. Орудие, избранное покойной для совершения деяния, хорошо заточенный ланцет, найдено на земле около автомобиля, очевидно, выпало при обнаружении тела.

5) Единственным загадочным моментом в явственной и доказанной версии о самоубийстве явился факт разбитого лобового стекла и установленного позднее отсутствия в салоне сумки гражданки Златопольской, в ней предположительно находились ключи от квартиры, деньги и частично документы потерпевшей. Следствие отчасти напряглось, однако выдвинуло добавочную версию и на ней остановилось.

6) По дополнительной версии, супруги Хромченко оказались не первыми посетителями на месте происшествия. Некое неустановленное лицо, вполне возможно, что бомж (они появляются и ночуют возле туберкулёзного диспансера за забором), в своих хаотических передвижениях заметил в закрытой машине неподвижное тело и разбил камнем стекло, после чего смог дотянуться до запора и открыть дверцу. Убедившись, что владелица мертва, либо находится при последнем издыхании, неустановленное лицо забрало сумку и скрылось с добычей с места происшествия. Родственники покойной Златопольской впоследствии заявили, что к её квартире вещи и драгоценности (кроме старой хорьковой шубы) находятся на месте, следов постороннего проникновения не отмечено.

7) Недоразумение, связанное с хорьковой шубой, вскоре прояснилось и не носило криминального характера. Оказалось, что Лариса Златопольская подарила шубу домработнице утром того дня, в конце которого её нашли мёртвой. Свидетели подтвердили, что ключей от квартиры домработница не имела, тем вечером с 20.00 находилась на дежурстве в клинике, а покойная имела привычку расплачиваться с девушкой предметами своего гардероба. (Изложение прерывается, надолго или навсегда — неизвестно)

Как раз в тот момент, когда я осваивала протокольную прозу касательно злоключений домработницы с дарёной шубой, на центральном столе заверещал зуммер, и голос Эллы зазвучал на весь кабинет.

— К вам посетитель снизу просится, пускать или как? — спросила милая девушка чрезмерно полногласно.

— Смотря кто именно, — ответила я громко из своего угла. — Попросите представиться.

— Он говорит, «пускай мэтресса догадается с трёх раз», — с возмущением возвестила Элла, проведя плохо слышную серию переговоров с охранником Вовой. — Я бы гнала в шею.

— Это немножко потом, — я обнадёжила девушку, а камень упавший с души, почти реально стукнулся об пол. Если Валька хамит охране, то не так страшен протокол, как могло показаться. — Сначала мы его пригласим, потом, если придётся, спустим с лестницы, так будет элегантнее.

— Как знаете, Катерин-Дмитриевна, — согласилась Элла, но не забыла укорить меня полным титулом. — Запускаю.

Мне пришлось поторопиться, чтобы успеть пересесть вместе с бумагами из уютного уголка за центральный стол, включить ноутбук и выстроить на лице приличное случаю выражение. Я надеялась, что в результате получилась деловая, озабоченная и отчасти сочувственная мина. Как положено начальственному лицу, я отдала внимание раскиданным по столу бумагам и экрану с бегущей картинкой, как бы не замечая, что приглашённый посетитель вошёл в кабинет и приблизился к постаменту, на коем начальство пребывает в делах и заботах.

— Ну, как вам, матушка, криминальное чтиво? — осведомился посетитель, хотя я глаз на него не поднимала, сие значилось, как прореха в этикете.

Гадкое создание, старый друг Валя тщательно запугал меня, вытащил из дому спозаранку, далее, убедившись, что я резво прискакала его спасать и изучаю мерзкие протоколы, вернулся к обычной манере стилизованного издевательства. Ну ладно, раз так…

— А, Валя, привет! Как мило с твоей стороны, что зашёл меня навестить, — я оторвалась от дел и жестом пригласила друга занять кресло напротив. — Я, видишь ли, завязла в мелких загадках, бытовой криминал пришёл самоходом. Наверное, ошиблись факсом, не твоя ли контора прокололась? Суицид и домашние кражи — не наш профиль, знаешь ли. Может быть, глянешь и возьмёшь на потеху практикантам? Шубы, домашняя прислуга и бомжи, это не мой контингент.

— Шубу, как я надеюсь, ты уже знаешь, что никто не крал, — неловко выразился Валентин, уложив локти на стол с другой стороны, и я мимоходом заметила, что несмотря на браваду смотрится бедный друг Валя довольно бледно, краше кладут в гроб. — Она сама отдала утром, сказала, что в шкафу нет места, девица удивилась, но взяла, кто бы не взял? Когда хозяйку свезли в морг, то стало ясно…

— Что именно? — я не столько осведомилась, сколько посильно ободрила Валентина, его вербальные способности явно пострадали.

— Что она произвела окончательный расчёт с прислугой, следовательно, планировала собственный окончательный расчёт по крайней мере с утра, — косноязычно доложил Валентин. — То есть суицид произошёл не в порыве, а по расчёту, предумышленный.

— Валя, а каким боком это касается? — планы беседы мигом улетучились, скорбное состояние друга меня невольно заразило.

— Меня очень даже, а если ты проявишь любезность… — Валька вновь вернулся к деревянной манере речи, только голос пока был знакомым.

— Я уже в процессе, — заверила я. — Стала бы иначе читать ужасы про кровь в машине, глупости о домработнице с шубой и домыслы насчёт мифического бомжа, снявшего сумку с мёртвого тела. Это вообще запредел, как у меня Элла выражается.

— Вообще-то, бомж — это я, собственной персоной, — негромко сообщил Валентин, укладываясь на стол и на меня не глядя. — Нахожу нужным предупредить.

— Отче Валя, сделай милость, не морочь мне голову! — я рассердилась, не желая начинать дело с дурацкого розыгрыша.

— Могу предъявить сумку покойной, она у меня в сейфе, — сухо ответил Валентин. — Или поверишь на слово?

— Тогда ты болен и бредишь, или я брежу, то есть нахожусь в бреду, — я продолжала отрицать реальность как можно убедительнее. — Вроде как юноша Родион Раскольников после двойного убийства. Ты и в этом будешь признаваться с предъявлением доказательств?

— Кстати, они именно так и думают, несмотря на закрытое дело о суициде, — глухо изложил Валентин. — Только им в сущности наплевать, прикончил я её или нет, там иные преференции.

— Вот что, Отче Валя, — я почти опомнилась и сделала предложение по всей форме. — Что такое преференции, я не знаю и знать не желаю, но… Всё остальное я, хоть не желаю знать тоже, но, боюсь, придётся. Для того мы сейчас покинем рабочее помещение, предварительно сглотнув по чашке кофе, затем спустимся вниз, завернём за угол и спустимся в ночной клуб ОГИ с утра, там нальют. В подполье, в малой каморке под сводом ты расскажешь толком, начиная с начала. По-латыни это будет «Аб ово». То бишь с самого начала, если помнишь, то упоминается первоначальное яйцо.

Глава вторая

1. Аб ово

(рассказ Валентина Оболенского)

…Если мы окончательно перешли на латынь и занялись изначальным яйцом, то извольте получить. Как обычно в нашей деловой и прочей круговерти данное яичко снёс высокопоставленный петушок Павел Петрович. Я не удивлюсь, что он у тебя отметился, причём негативно. Ответа не требуется, сам знаю ихнее любезное сиятельство. Они сначала подкинут тухлое яйцо, заверяя, что оно не простое, а почти золотое, затем, как тряхнёт на первом ухабе, начинают кудахтать и крыльями хлопать, изученная процедура.

Так вот Паша Петрович должным образом сдал мою бедную контору на потребу братцу, тоже Петровичу, который генерал по внутренним органам. Как ты знаешь, второй Петрович ведает организованной преступностью и коррупцией в верхних эшелонах. Глава тайного кабинета, Торквемада великий и ужасный, особенно для тех, кто засматривается на казну. У второго брата Петровича случилась нужда в тонкой работе, ихние орлы не потянули, поэтому глава тайного кабинета выпросил у братца Паши мою службу, как всегда бесплатно, однако не это важно.

Короче, братья Петровичи подкинули нам с «Аргусом» клиента, за которого никто не взялся бы даже каминными щипцами. Назовём его Сероухов, но это опять не важно. Для начала отметим, что клиент находится в бегах, пришлось ездить на рандеву в ближнее зарубежье, где он таится от правосудия и экстрадикции, но мечтает заключить сделку с законом и отчаянно торгуется при моем посредстве.

Этот так называемый Сероухов, в прошлом советский аппаратчик малого калибра, далее некрупный чиновник невесть какой структуры опять же не Бог весть как, но провинился. Ему дали порулить денежным фондом, то ли инвалидами, то ли сиротами, то ли льготами, а он выкроил себе небольшой кусочек, что выяснилось при внеочередной проверке. Если вина такого милого человека не слишком зашкаливает, то процедура обыкновенно строится полюбовно. Лихоимца ловят за руку, с улыбкой просят вернуть заначку и вежливо спихивают с должности в связи с переходом на другую работу. Он обычно охотно сотрудничает во избежание иных, более решительных последствий, каковые, он знает, что не замедлят. Если, конечно, он не свой в доску, но не тот случай.

Тем не менее мой Сероухов оказался чрезмерно изобретателен и сам себя перехитрил. Обыкновенно такая публика строит дачу, покупает «Мерс» или «Джип Чероки», заводит счёт в Сбербанке, обвешивает жену и девочек золотыми цепями — таким способом готовит товар для конфискации. Однако Сероухов, на свою и мою голову, пошёл другим путём, попытался предвосхитить и заморозить процесс изъятия неправедных богатств. Чтобы не увязнуть в подробностях, сообщу кратко. Он собрал деньги в кучу, безналом переправил за рубеж и в одном очень богатом месте приобрёл дорогую побрякушку, очень компактную, можно носить в кармане или надеть на шею и притвориться, что безделушка от Сваровски.

Так вот, Сероухов вывез вещицу в отечество и запер в банковский сейф за сотней замков так ловко, что теперь сам не может достать, когда припекло. По закону достать невозможно, Сероухов постарался на совесть. Тогда он в смятении чувств сбежал к дядьке в Киев и оттуда вступил в торг со старшим Петровичем. Опасался, что тому наскучит ждать и что процесс доставания сокровищ пойдёт лучше из-за решётки, стимула прибавится. На данной стадии братья Петровичи обратились ко мне в контору. Им не отказывают, потому я самолично поехал в Киев (или в Бишкек) к беглому Сероухову. Там ознакомился с ситуацией и, увы мне, не нашёл её чрезмерно трудной, просто глупой до крайности, в чём была первая ошибка, как оказалось, вполне фатальная. Там над разлитым Днепром или ввиду озера Иссык-Куль, в первой беседе с Сероуховым возникла она, многолетняя подружка последнего, и опять, увы мне, ныне покойная. Признаюсь и каюсь, это я, грешник, прогадил ситуацию целиком и полностью, пардон за просторечие. Сероухов в покаянных чувствах доложил, как у них легла карта, а я посмеялся и пообещал уладить дело в ноль минут. Как видишь…

Так вот, кратко о карте, фишке и прочих мелочах жизни. Сероухов ввёз алмазную подвеску в отечество, почти как Д,Артаньян, но в отличие от последнего не отдал дамочке прямо в руки, а запер штучку в банковский сейф, под кодовый шифр, сейф снял на три года на имя госпожи Бонасье. Зачем у меня примешалась детская беллетристика, скажи на милость? Наверное, потому что упомянутая дамочка плохо кончила, хотя она скорее напоминала Миледи из того же романа, которая тоже плохо кончила. Впрочем, если я запутался, то ненамного. Сероухов, как огня, боялся ордера на арест и конфискации, поэтому выбрал банк со строгими правилами. Именной сейф, как он расписал, был замурован в особой нише за решёткой, заходи и смотри, сколько влезет, но открыть замок может только лицо, упомянутое в особой банковской хартии, с анкетными данными и фотографией в досье. Лицу с анкетными данными положена карточка, без имени и фотографии. Когда лицо на карточке сует последнюю в решетку, банковский компьютер считывает данные с карточки, сверяет с досье, далее чиновник сверяет лицо с фотографией, или голос и отпечатки пальцев, я не знаю уже. Когда съёмщик сейфа удостоверяется, то он может толкнуть решётку, и она откроется, тем самым отворяя доступ к запертому сейфу.

Без владельца карточка не действует, банк не откроет даже английской королеве, не то что нашим внутренним органам. Далее, за решёткой стоит сейф, он открывается без карточки и ключей, комбинацией цифр или букв. У Сероухова выстроилась схема: его дамочка владеет карточкой, он знает цифры, так что у него конфисковать ничего нельзя, разве что голову, а сообщница может открыть решётку, не более того. Вроде красивая комбинация, не правда ли? На проверку выяснилось обратное.

Когда Сероухов понял, что дело его труба и ожерелье надо отдавать, с тем чтобы его продали обратно и выручили казённые деньги, это уже другая история, впрочем неважно. Важно то, что Сероухов решился отдать и даже обещался, а дамочка улыбнулась и сказала, что нет, она решетку открывать не станет, и заставить её нельзя. Далее предложила новую схему жизни. Мол, они вместе достанут ценность, возьмут ноги в руки и ищи ветра в поле! Там они начнут новую жизнь с хорошими деньгами и заключат брак, о котором она мечтала, как оказалось, много лет, хотя виду не подавала.

Для начала Сероухов должен развестись с прежней женой, после развода и скорого второго брака, мол, решётка откроется. Озабоченный Сероухов попытался дамочку отговорить, затем обмануть, но она стояла неколебимо. Сообразила, что это её шанс в жизни, что может диктовать условия, потому как без её добровольного содействия сейф за решеткой не откроется никому на свете. Доселе наш Сероухов не подозревал в красотке волевых качеств, полагал любовницу существом женственным, отчасти капризным, но вполне управляемым. Поэтому доверил решетку с карточкой. К тому же имел ошибочное мнение об их взаимных чувствах, с нашим братом случается. Это ещё Антон Павлович заметил, беллетрист Чехов в стадии Антоши Чехонте, что «с виду она очаровательное создание, а в сущности — совершеннейший крокодил». Пардон, я слегка забылся, к присутствующим сентенция не относится.

Продолжаю скорбное повествование. Дамочка с карточкой стояла на своём, Петрович, великий и ужасный, ждал обещанного возврата и проявлял признаки нетерпения, у Сероухова сдали нервишки, он скрылся под покровом ночи, доехал до Киева или Бишкека, и оттуда, будучи в недоступности для российских законов, стал жалобно просить уладить своё пакостное дело. А именно, склонить подругу к выдаче сокровищ, точнее к открытию решетки. Тогда он спешно прибудет либо продиктует номер кода, ему стало фиолетово.

Ну вот, такое плёвое дельце я взялся устроить без шума и пыли к полному удовлетворению законных потребностей сторон. Номинально клиентом значился Сероухов, денег не платил никто, обещали некий бонус при благоприятном исходе. Таким образом без официальной санкции и полномочий я приступил к ознакомлению с ныне покойной Ларисой Златопольской. И тут же впал во вторую фатальную ошибку, не стал изучать пациентку издали либо по бумагам, а как последний лох, ввязался в личное знакомство, полагая, что на месте произведу осмотр, поставлю диагноз и пропишу лечение.

Как случается со всеми нами, грешными созданиями, первая как бы случайная встреча с пациенткой подтвердила составленные схемы, я сходу усмотрел то, что хотел увидеть. А именно дебилку немалых лет, до могилы пребывающую в мечтаниях о романсах и замужестве на основе страстных чувств. Извини, прелестное дитя, с вашей сестрой подобная незадача случается сплошь и рядом, примерно в каждом третьем случае, конечно, если дама не побывала замужем активно и основательно. Так сказать, если чаша сия её миновала, и она оттуда не нахлебалась. Тебя, скажем к примеру, или мою Прекрасную Даму в ловушку калачом не заманишь, вы знаете, что и почём, не так ли? Ладно, это было к слову.

Я увидел ухоженную, красивую, отчасти вздорную дамочку с тоской в глазах и мигом решился разыграть брачную карту не прямиком, а исподволь. Оперативный план сложился и стал претворяться в жизнь примерно таким образом. Я снял с руки венчальное кольцо, отложил его в долгий ящик и принялся за дамочкой неназойливо и очень красиво ухаживать. Сводил на концерт оккультной музыки, потом на какое-то эзотерическое шоу, затем в самые модные стильные рестораны, где за едой и бокалом вина стал вводить её в курс своей фиктивной персоны. Очень постепенно, даже нехотя, так получалось таинственней.

Далее на долгий уикэнд повёз Ларису в давнее имение на озеро, там предварительно прибравшись и устроив, чтобы супруга ненароком не появилась с дочкой и тёщей. Когда дама освоилась и оценила загородный уют в богатом доме, я приоткрыл очередной покров с мифической персоны, вышло примерно так. Что в шальные времена первоначального накопления мы с нею (с персоной) заработали оптовой торговлей некую массу деньжат, сохранили капитал и приумножили, затем удалились от шумной суеты и ведём вольную жизнь на природе. Бизнес, мол, не по нам, деньги — тлен, а я — свободный романтический орёл, но очень одинок…

План был прост и элегантен до чрезвычайности. Сероухов у Лары почти накрылся медным тазом, сбежал и отрёкся, брак и новая жизнь с ним не только сомнительны, но будут иметь горький привкус. Романтический брак по принуждению — это нечто замысловатое. А тут перед ней явилась новая кандидатура, со многими преимуществами и неявными, но настоятельными предложениями, во всяком случае, так она должна была полагать. Я очень постарался. И в свою очередь полагал, что дамочка призадумается, затем отпустит Сероухова на все четыре стороны вместе с решёткой от сейфа. Если она может осуществить мечтания и проявить добрую волю, то зачем ей лишние хлопоты?

Так я думал, изображая джентльмена, сражённого её чарами, однако немолодого и осторожного, который под венец зовёт намёками и экивоками. Схема, разумеется, напрочь лишена этических достоинств, но Лара о них тоже не очень пеклась, когда строила свои схемы, не так ли? Однако тут я потерпел полное фиаско. После задумался, что очень зря не поимел консультации с твоими Катями во множестве, поскольку дамские настроения и модусы операнди — целиком ваша епархия, а мой романтический арсенал, увы, заржавел. Однако скорбная история длится примерно так. После посещения озёрного приюта дама Лариса взяла тайм аут, затем пригласила меня в гости, заметь, впервые.

Довезла до Соломенной сторожки на личном довольно внушительном транспорте, демонстрировала, что и она не лыком шита, также впервые.

И у себя в пенатах благоволила сделать контрпредложение. Я чуть не сдох, буквально. Но не от смеха, а от огорчения, моя красивая схема просто пошла псу под хвост, и более того. Дама оказалась чуть сложнее, чем я её малевал.

Вкратце, упомянутое контрпредложение состояло вот в чём. Лариса призналась в лёгком смущении, что думала над моим невысказанным предложением, почти одобрила условия, однако имела обстоятельства и своего рода приданное, оба несколько двусмысленные. Она очертила в схеме ситуацию с Сероуховым, понятно, что с другими декорациями, дала понять, что с небольшой помощью имеет возможность прибрать к рукам содержимое сейфа, неправедно нажитое деловым партнёром. Как я сообразил из намёков, она догадалась или могла догадаться, какой тайный код открывает сейф. Однако без твёрдой мужской руки и моральной поддержки Лара не рисковала пойти ва-банк, соображала, что оппоненты не поймут, пойдут на крайние меры, вследствие чего денег за ожерелье она не выручит и не удержит.

Но ситуация в её понятии менялась, если за спиной окажется неглупый и не слишком трусливый муж, он поможет, скроет и защитит. Меня, грешного, представили на эту роль, вернее предложили. Однако с условием предварительного заключения законного брака. Утром деньги, вечером стулья, никак иначе. Приданное шло в нагрузку к жене, отнюдь не к невесте, поскольку обещать наш брат может небо в алмазах, потом сбежит, как ранее упомянутый Сероухов. Каков расклад?

К тому же бедная Лара произнесла фразу, ранее опробованную на клиенте Сероухове, он поделился в разорённых чувствах при исповеди. «Я буду тебе хорошей женой» — так звучал финал выступления. После чего Сероухов взял ноги в руки и был таков. Понятное дело, это надо додуматься! Сначала взять мужика, скажем, за шкирку, затем пообещать отменные супружеские радости — это надо мало понимать в нашем брате и в самом институте брака. Ну да ладно, продолжаю…

Я чуть не взвыл, тысяча разных проектов взвились в мозгах, как ракеты при салюте, потом аналогично опали, сверкнув в ночи. Понятное дело, первой ушла в небо идея фальшивого брака с новым паспортом и покупным чиновником. Однако почти сразу сообразил, что своими силами предприятие не освоится, а просить помощи у старшего Петровича не совсем удобно. Как-никак он представляет законные силы правопорядка, вряд ли покусится на деяние столь дурного тона, в особенности по мелочи. Да и самому на исходе пятого десятка оборачиваться вульгарным брачным аферистом не с руки, короче говоря — неприлично.

Увы, по столь скучным соображениям самый простой и верный план получения приза от Сероухова вянул на корню, не успев расцвести. Принц Гамлет очень верно заметил, что даже по малом размышлении «вянет, как цветок, решимость наша». Короче, я постеснялся, поленился и пошёл другим путём. Очень жаль. Никто бы особо не пострадал, а Лариса, жестоко обманутая всеми нами, осталась бы жива, надо думать. Только строила бы планы жестокой мести, Сероухову отомстила бы на славу, без сомнения. Тогда бы я не желал оказаться на его месте, а вот сейчас охотно с ним поменяюсь, потому что на моём месте нынче гораздо хуже. Однако это последует далее.

Ну вот, в ноль минут, простившись с лёгким и очень натуральным вариантом, я прикинул остальные, более приличные и решил признаться Ларе почти во всём, повиниться и дать ценный совет от своего имени. Увы, я решил, что пришло время для пряника, кнут пускай ждёт следующего раза. Хотя, честно признаюсь, пряник оказался небогатый, вот что вышло особенно плохо. Я усадил дамочку Лару в кресло поглубже и сделал признание. Что, мол, наша встреча не случайна, меня послал к ней тот самый беглый партнёр, но… Но начав знакомство с деловыми и корыстными целями, я постепенно попал под чары и ничего иного не хотел бы, кроме как помочь Ларисе и услужить ей. Понятно, что включиться в схему совместного отъёма брошки у меня не получится, поскольку Сероухов и моё начальство знают подноготную и скрыться с товаром и Ларисой не позволят, у них длинные руки. Тут я не властен. Однако в интересах дорогой мне женщины могу дать полезный совет, а именно. Отдать им, нечестным людям, золотой ключик, Бог им судья, а я берусь выговорить хороший процент и быть ей другом. В любом качестве.

Лариса восприняла признание до крайности плохо, долго молчала, затем указала на дверь. Пришлось буквально и практически встать на колени и просить соизволения побеседовать с ней повторно, когда она остынет. Это для краткости, а на месте в чём я только не клялся, хотя не сознался, что давно и прочно женат, тут она меня не додавила.

В последнем проекте я преуспел, Лариса нехотя согласилась выслушать меня повторно, только не у себя, а в публичном месте. Ей требовалось время для переосмысления моей персоны и много чего другого. На другой раз я запасся самым зловещим кнутом, какой нашёлся, но он выглядел бледно, ничуть не лучше пряника. Вот что было плохо, Лариса знала свои шансы и преимущества наизусть. Насчёт заставить её — это уж, извините, полное отсутствие стимула.

При дальнейшем собеседовании в публичном месте я, как только мог, запугивал Лару не от своего имени. В роли чудищ выступали иные силы, они желали возврата денег и в методах стесняться не привыкли. Они, мол, очень злые люди и могут поступить с Ларисой довольно жестко, разумеется, с санкции Сероухова, он отчаялся, готов пойти на всё и закрыть глаза на многое. И ежели, паче чаянья, с Ларисой произойдёт нехорошее, то он сольется. Скажем, признает, что она была в доле, поэтому арест и конфискация имущества закономерны, он в таком разе окажется свидетелем и информатором. Далее, поспав пару ночей на нарах в неприятной компании проституток и наркоманок, Лариса сама побежит в банк и откроет решётку, но будет поздно, дело пойдёт по-другому, ей скостят срок, не более того. Правосудие в наших краях — вещь неверная и непредсказуемая. Не лучше ли будет, намекал я, не доводить дело до крайностей, остаться при своём без побрякушки? Тем более, что вещь настолько дорогая, что её нигде не продать, ни заложить, не обменять. Можно вернуть, откуда взяли, при небольшом убытке, но данная процедура требует возможностей, какими ни Лариса, ни иное частное лицо не располагает.

Таким и другими разными способами я, бедный грешник, тщился склонить Ларису к добровольной сдаче замка от решётки, отрабатывал если не деньги, то покровительство высоких лиц, можно сказать в поте лица. Но преуспел немного. Лариса поняла наконец, что имеет дело не с Сероуховым и не с частным наймитом, а с агентом государственных структур, у которых она встала на пути. Возможно, я совершил очередной промах. Если бы представился от имени криминала, то добился бы большего. Лариса могла вообразить страшную картину, как её похитят, прикуют к батарее и станут пытать утюгом, может, дело пошло бы веселее.

Неназванный брат Петрович великий и ужасный, испугал её не слишком. Лара понимала, что времена не совсем те, арест и нары проблематичны, поскольку требуется санкция прокурора, с ним тоже придется согласовать, чтобы её вину хоть как-то доказать. Насчет хитросплетений закона с коррупцией она находилась в курсе, правда, слегка отставала от времени и не чувствовала определенных перемен. Однако мне-то было без разницы. Во всяком случае Лариса понимала, что сперва с нею станут цацкаться, и собиралась торговаться. Мне она обещала подумать и дать ответ в коротком благовремении. С тем я откланялся, ничего не добившись, напротив, всячески Ларису предупредив и представив основания для размышлений.

Самому-то представилось, на обратной дороге со свидания, что Лара, поразмыслив, может рискнуть, вскрыть сейф с сокровищем, если имеет наработку для цифрового кода. И тогда, забрав чёртову цацку, дамочка возьмёт и скроется с нею куда глаза глядят. Хоть к Сероухову в Бишкек, хоть в Южную Америку, где откроет притон на вырученные у креолов денежки. Однако подобный вариант не слишком тревожил, по очень простой причине. Ежели Лариса скроется с ценным товаром, то недоработка будет вовсе не моя, а одного Сероухова, вину сложат к его порогу. Вынут беднягу из ближнего зарубежья, отправят на отсидку и конфискуют остальное имущество для примера остальным лихоимцам. Мне плохого слова не скажут, поскольку всех дурацких обстоятельств предвидеть нельзя, моя контора послужила, как умела, поэтому я не брал в голову такую возможность.

Однако, когда через небольшое время получил сообщение на мобилу от Ларисы, то насторожился. Текст из привожу буквальный, поскольку стоит в мозгах: «Приходи сегодня вечером после 10. Лара». Послание виделось довольно двусмысленно, не говоря о том, что было в повелительном наклонении и на «ты». После моего признания Лариса демонстративно перешла на множественное лицо и обращалась к нам, грешникам с официальным «вы». Тем не менее, положительно собираясь на обещанное свидание, я имел парочку соображений, к чему бы взялась такая срочность.

Догадка № 1 состояла в том, что Лариса решилась сдать ключи от решётки, но с условиями, и собиралась продиктовать их ультимативно. Вариант № 2 виделся позамысловатее. Я полагал, что она могла открыть замки, вынести ценность из банка и представить на обозрение с целью соблазна. Мол, вот она вещица, глянь, милый друг, давай улетим с нею отсюда к едрене фене. Или я проделаю это одна, а ты останешься в сожалениях о навек упущенных возможностях.

Размышлять можно было сколько душе угодно, однако ровно в десять без пары минут я стоял у Соломенной сторожки и нажимал в домофоне номер нужной квартиры, ждал, что Лариса, находясь в готовности, откроет дверь подъезда. После девяти консьержка не работала, так что иного пути попасть в подъезд не имелось. Как вскоре выяснилось, я ждал напрасно и тщетно набирал номер раз за разом, никто не отвечал и дверей не открывал. В некотором недоумении я звонил Ларисе по домашнему аппарату, где никто не отзывался, далее на мобильник, оттуда сообщали, что абонент не отвечает или временно недоступен. Тогда я предпринял прогулку вокруг квартала, полагая, что некие дела задержали Ларису допоздна, либо она решила подогреть нетерпение гостя. Очень даже эффективно.

Побродив по окрестностям я вернулся к Соломенной сторожке 8/10 и проделал описанную процедуру заново, с тем же результатом. Тогда я решил ждать примерно с полчаса, предпринять последнюю попытку и откланяться несолоно хлебавши. И вот, избрав другой маршрут, я слонялся вдоль и поперёк обширного двора внутри буквы П, иногда входя и выходя под две арки. Во дворе было пусто, иногда в наступившей тьме мелькали людские фигуры и пропадали в подъездах, однажды проехала машина и тяжело припарковалась подле бордюра, причём довольно неловко.

Вот тогда я обратил внимание на дальнюю стоянку у каменного забора, там было полно, отчего поздняя машина устраивалась, где придётся, кто не успел, тот опоздал. Примерно в таких праздных мыслях и от нечего делать, я неспешно устремился к каменному забору, было решительно всё равно, куда направлять стопы.

Оказавшись в приближении забора и ряда машин, я вдруг не вполне сознательно и не совсем сразу, понял, что машина Ларисы стоит там и выделяется из общего ряда ряда. Привычно размерами и очертаниями, потом непривычно, что я стал воспринимать, подходя ближе и невольно всматриваясь. Соображения являлись по пути самые банальные, типа того: если авто у дома, то где хозяйка? Неужто сбежала с ценностью пешим ходом? Или я пропустил приезд, тогда надо бы толкнуться вновь. И была ли машина у забора, когда я ошивался у подъезда? Вот болван, если не заметил…

Вглядываясь в контур автомобиля по мере приближения, я стал осознавать, что вижу в потёмках нечто лишнее, чего в других машинах у забора не наблюдалось, вдруг догадался, тогда побежал бегом. Если до того я лениво гадал, где клиентка Лара, то подбегая, имел почти точный ответ — да вот она! В машине кто-то сидел, вернее не совсем.

Место водителя было занято, но тёмная масса, в которой угадывалась человеческая фигура, располагалась скорее горизонтально. Это я сейчас формулирую, а в тот момент с элементарной жутью осознал, что внутри машины находится тело. Неизвестно чьё, непонятно в каком состоянии! Первые впечатления, они самые сумбурные. Помню, что я укорял себя, что не глянул ранее и просмотрел машину, гулял вокруг да около, вместо того, чтобы. И одновременно пытался припомнить, видел либо нет невнятную фигуру, вроде бы скользившую от стоянки под арку.

Оказавшись вплотную у машины, она стояла первой с краю, я прилип к стеклу, пытаясь разобрать, что или кто там внутри. Сначала показалось, что это не Лариса и вообще не женщина, а лежит манекен под странно изломанным углом, освещение дальнего фонаря давало жуткий эффект. Потом присмотрелся и понял, что на сидении полулежит человек, совершенно неподвижно. Далее по контурам опознал Ларису и стал дёргать дверцу, она не открывалась.

Вот тогда, на том месте и в смутном состоянии я совершил ошибку, за которую теперь плачу и не могу расплатиться, даже не представляю себе, как далеко зайдёт расчёт. Если бы я этого не сделал, то не сидел бы тут и не лил горести без всякого зазрения. Просто иногда вспоминал бы неудачу в смущении, и вскоре позабыл.

2. In medias res

(опять латынь, переводится как «середина дела», излагает Е. Малышева)

Мы давно сидели в подвале ночного клуба «ОГИ», других посетителей не было и не предвиделось по раннему часу. Деликатные официанты-бармены в количестве двух свыклись с невыгодными посетителями и изредка осведомлялись, не нужно ли чего. Получив очередной заказ по части кофе, мальчики-девочки меняли пепельницу и отплывали в тьму под сводами, вскорее появляясь у освещенного бара, где через раз включалась и деятельно шумела кофейная машина.

В продолжении долгого мучительного повествования я, кроме того, что пила кофе залпом и курила беспрестанно, в основном смотрела на выложенную плиточной мозаикой поверхность круглого стола и почти не поднимала глаз на собеседника. Понимала, что так ему легче вести рассказ, и что в моей части диалога никто не нуждался. Только про себя отмечала основные вехи истории и бессознательно укладывала их по плиточному рисунку круглого столика. К указанному моменту моя мозаика завершилась, описав овал вокруг куска с четырехлистным цветком клевера, центрального на круглой столешнице.

Четырехлистник, на сей раз отчаянно несчастливый, символизировал главную и непоправимую ошибку друга Вали, о коей должна была зайти речь в последующем повествовании. Я вполне догадывалась, это было несложно, в чём именно роковая оплошность состояла. С неё начался ступор в рассказе, именно это деяние согнало нас с места в конторе и погнало в подполье клуба «ОГИ». Однако элементарная вежливость требовала риторического вопроса, я его исполнила в излюбленном Валькой варианте.

— А именно? — спросила я, отрываясь от плиточного цветка неудачи.

— Интересно, кто бы поступил иначе? — Валентин с чувством задал встречный вопрос, далее доложил добавку. — Из любого соображения. Там был весь букет.

— Понятно, — я догадалась, как облегчить участь друга и предложила первую позицию. — Во-первых, она могла быть в отключке, но жива, и первая помощь…

— Ты очень доброе дитя, мало того, что прелестное, — Валька неохотно взял наживку. — Об этом я подумал потом, в целях доклада брату Петровичу, а колотил камнем в стекло, обернув его тряпкой, далеко не в таких гуманных мотивах, скорее в порыве неосознанных чувств.

После указанного места в повествовании возникла пауза, в течении которой материализовался мальчик из бара, получил заказ, унёс пепельницу и скрылся. До и после висела гнетущая сумрачная тишина, мне опять пришлось подставить плечо под неподъёмный груз чуждых эмоций.

— Валь, давай пошлём дяденьку Марселя Пруста к чертям собачьим? — я предложила вроде как по простоте душевной. — Он у нас лишний в этом подземелье, мне так кажется. Из каких соображений ты бил стекло — в принципе не очень важно. Я буду считать их гуманными, ладно?

— Ты опять права, пифия хренова, — сознался Валентин. — Как дойду до этого места, тянет выворачиваться наизнанку, просто мазохизм в чистом виде. Действительно, какая, собственно, разница что я себе думал, когда делал? Да никакой! Короче, протокол ты читала, я добавлю, что открыл дверцу изнутри, нашёл мёртвое тело, хотя не остывшее, вынул из окровавленных рук дамскую сумку и скрылся с нею в ночи. До того опознал, что кончина наступила ввиду порезанных вен на обеих руках и последующей потери крови. Сумка снаружи сильно промокла, но внутри почти нет.

Вновь над нашим маленьким круглым столом нависло тяжкое молчанье, усугубляемое подземельной тьмой, которая, как я вдруг поняла, наводила бедного Вальку на впечатления больного момента, оттого он запинался и зависал, как компьютер в обилии атмосферной статики. Наверное, подвал «ОГИ» выбрался неправильно, однако перемещаться было поздно, оставалось раз за разом восстанавливать сбитую схему с нуля. Даже за монитором это занятие меня раздражало, а по жизни, как говорят нынешние дети.

— И ты решил посмотреть, раз так склалось, — я подложила свою версию протокола, намеренно употребив излюбленное выражение друга Вали, чтобы зеркальным способом привести его в рабочее состояние. — Под дальним фонарём…

— Отнюдь, фонарь висел только у ментов под козырьком, они рядом кучкуются, туда я не решился, — встроился обратно Валентин. — Но за углом дома, подле арки, частная врачебная конторка светится в ночи. УЗИ-шмази и прочая мерзость на просвет по выложенному прайс-листу, чтобы в любое время суток знать, сколько с тебя возьмут. Там я присел на лавку за кустом, открыл сумку и долго искал карточку. Как полный идиот. Ждал от бедной Лары посмертного презента, мозги всмятку. Не нашёл, понятное дело, замарался кровью по уши и решил зайти помыться, ключи от дома всю дорогу лезли в руки. Как киллер в триллере, понял бедолаг. Как ни крути, людская натура даёт сбой в экстриме, будь ты киллер или полный чайник, без разницы. Это наукой замечено, а кто пишет в романах иначе, тот ничего подобного в руках не держал, только воображал себе.

В очередной раз, обо что-то мысленно запнувшись, Валентин замолк, тьма нависла и легла на стол, как облако на гору. «Да уж, бедный Валя», — тем временем спешно мозговала я себе. — «Раз он мне с такими муками вещает, то как оно было со старшим Петровичем? Подумать страшно. Что он не только сумку у мёртвицы (есть такое слово или нет?) из рук вынул, он в её квартиру пошёл искать проклятую карту. Точно, мозги всмятку, а чем помочь?» — И у неё в квартире, — я оказалась без состояния придумать что-то новое, просто навела Валентина на «продолжение следует», об авторах триллеров мы оба вспомнили не зря. — Когда открыл.

— То, разумеется, ничего подобного не нашел, — Валентин включился почти автоматически не в свой рассказ, а в поток общих размышлений на тему. — Хотя, помывшись, взял себя за шкирку, потряс и искал вполне разумно, по правилам. Сначала, где можно подумать и вообразить, далее по Эдгару По, в доступных, но маловероятных местах. В середине обыска почти предметно представлял, что смогу оправдать свои действия у Петровича лишь при наличии карточки, причём из рук в руки. Иначе получался полный конец света (Валька выбрал иное выражение), который в результате нас и настиг. Где находимся по самое некуда.

— А именно? — вставила я с долей интереса, поскольку постфактум и конец света лично у меня не вытанцовывались.

— Они все, Петрович первый, дружно решили, что я заначил карточку, — лаконично обозначил Валентин, далее пояснил главную обиду. — Им по фигу, замочил я клиентку или довёл до суицида, им обидно, что цель не оправдала средств и карточки нету, невзирая на труп. Если бы отыскал и отдал, они привязались бы к наследникам, с их согласия открыли чёртов ящик, в банковских договорах такое предусмотрено. Но только с карточкой, без неё — хрен в сумку! И они вообразили, что я отнял или замылил в проекте такой процедуры, через полгода, после ввода в права наследства. Подберусь к родным, тихо проверну дельце и заберу себе спорную вещь. Потом, если стих найдёт, стану с ними торговаться с позиции силы.

Этого момента в рассказе я не поняла, о чём Валентину честно сообщила. После того он вновь потерял нить печальной повести и долго сидел, тупо уставясь в пустое блюдце с окурком, пепельницы незаметно кончились. Наше непонимание на сей раз разрешилось с приходом девочки, она принесла целый кофейник, которого никто не заказывал, и нарядную жестяную банку из под чая. Надо думать, персонал отчаялся угодить неприятным клиентам и выделил услуги крупными ёмкостями, чтобы не сновать туда-сюда и не мешать приватным беседам.

— Поэтому категорически запретили мне заниматься этим делом, просто на пушечный выстрел, — Валька очнулся и продолжил с полуслова, зажевав хороший кусок рассказа вместе с моим вопросом. — Тебя, надо думать, предупредили? Чтобы не смела. Потому что известно, если ты взялась искать, то, возможно, найдешь то, что им надо. Вместе с тем, чего не надо совсем, планида у тебя такая. Кому станешь отдавать — спрашивать у Петровичей не будешь, это они учли. Тогда он наступит опять, этот самый конец света. Они согласны плюнуть и карточку потерять, чтобы никому не досталась. Сероухов пускай посидит или они его конфискуют, чем допустить, чтобы им в курятник залезла такая непредусмотренная лиса. Глупая, как последняя курица, но с нечеловеческим везением.

— Я почти доехала, — сообщила я, не обращая внимания на сомнительные зоологические комплименты. — Тебе желательно, чтобы я поискала карточку и отдала тебе, а ты Петровичам, чтобы они не думали…

— Мне плевать, что они думают, — с горечью отозвался Валька. — Они от меня и «Аргуса» камня на камне не оставят, если подлая картинка не окажется на столе в течение двух недель. Потому что если её не будет, считается, что у меня. А убил я Лару хитрым способом либо она дошла до суицида моими стараниями — им по фигу. Но точно сметут с лица земли, как пошедшего против благодетелей. Доказать, что я влез в машину, искал, но не брал, не представляется возможным. Разве что божий суд, это если бросить меня в колодец и посмотреть, не выплывли. Тогда точно виновен, а если утону, то нет. Если бы не вскрывал машину, то ноль претензий, отделался бы выговором за разгильдяйство. Вот такова выходит ситуация на данный момент астрономического времени.

Зачем удручённый друг Валентин приплёл к своим донельзя грустным обстоятельствам астрономическое время, я не совсем поняла, однако не поинтересовалась. Общая картина сложилась, с плиточным цветком и без него, звонок благодетеля Паши встал на должное место, как добавочный несчастливый лепесток, моя личная ситуация склеилась и выстроилась. Тревожило иное, чем я поспешила поделиться.

— Значит, ты хочешь искать золотой ключик моими силами и в секрете, — поделилась я без вопроса. — Сознаюсь, мне не велено, под страхом увольнения. Сегодня с утра, на вылете в Брюссель или в похожую дыру, я не помню точно. Это сильно осложняет дело либо нет?

— Для меня фиолетово, — в свою очередь сознался Валентин. — Через две недели наступит полный «.». Если ты осложняешь дела, то свои фирменные. Насчёт уволить они грозятся без оснований, тайный работник-любовник без тебя не общается, зимой сманивали, он упёрся. Пока они нуждаются в услугах невидимки, за контору будь спокойна. Младший Петрович сделает пару страшных гримас, с тем утрётся. Твой виртуальный партнер страхует полёты, хотя, как я понял, личное счастье у вас разладилось.

— Однако, друг мой Отче Валя, ты находишь возможность быть бестактным, даже сидя в куче дерьма по самое некуда, — заметила я сухо. — Даже призывая последовать за тобой «туда, на самую середину», как выразилась Анна Каренина, наблюдая поезд в движении.

— В отличие от указанной тёти Ани, ты, во-первых, можешь отказаться, — заявил провокатор. — Во-вторых и главных, я помянул твоего капитана Немо не всуе, а в качестве гаранта деловой иммунности. Я пока не совсем отчаялся, чтобы тащить подругу юности под колёса без страховки. Могла безусловно отказаться, не всякая дружба стоит таких жертвоприношений.

— За это благодарю, — отозвалась я корректно. — Так же за информацию.

— Не за что, дитя, самолично сманивал невидимку в телефоне, еще зимой, он послал далеко, хотя без Моций, — сознался Валентин. — Как оказалось, вполне правильно, теперь могу заручаться помощью и не слишком круто подставлять ваших Катерин в конторе.

— Камень с души снят, бальзам пролит, — я доложила, далее задала лишний вопрос. — Чего именно ты хочешь от меня и от конторы?

— Я не то, чтобы хотел, я униженно прошу протянуть руку помощи, — заверил Валентин со вздохом. — При том понимая, что ты не обязана и ссориться с нашим Петровичем не рвёшься. Я вновь униженно прошу поискать карточку у родных, знакомых и наследников бедной Лары. Когда и ежели найдёшь, то нести прямо к Петровичам, минуя меня грешного. Чтобы они скумекали, что я не заначил ключик и не хотел, всего лиш припал к женским стопам, спрятался за юбками твоих Катерин. Их за самоуправство простят, а от меня отвалятся. Таков проект.

— Не более и не менее того, — отметила я. — Искать я согласна и даже постараюсь, а если не отыщется?

— Тогда я возьму мешок с солью и сухарями, пойду в ветхом рубище странствовать по святым местам, — Валька изложил план. — Причём заблаговременно, чтобы семейство не очень трогали, а моё движимое и недвижимое заодно с репутацией пойдёт на распыл и поругание. Жаль бедного «Аргуса», он верно служил. Так что ищи.

— Отче, я понимаю, что вопрос некорректен, но отчего такие страсти? — спросила я почти невольно, пока из простого любопытства.

— «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет!» — процитировал Валентин вместо ответа, затем пояснил, забыв, с кем имеет дело. — А.С. Пушкин, поэма «Цыганы», эпиграф.

— «Старый муж, грозный муж, режь меня, жги меня!» — машинально отозвалась я, будто кнопку нажали. — «Я тверда, не боюсь ни ножа ни огня». Дальше «тоскуя, плакала Земфира». Однако урок впрок не пошёл, дочка повторила мамашины ошибки, а романтический герой Алеко последовал совету из фольклора и её со вкусом зарезал. После совершения деяния старый цыган вздохнул и сказал вдовому зятю, что, даже обходясь без законов, жить с убийцей они не хотят. «Оставь нас, гордый человек…»

— Каюсь, сам включил редакторскую мельницу, — заметил Валентин, потом спохватился. — Эй, дитятко прелестное, это у тебя часом не эзоповский ли отказ на мой униженный запрос? Не даёшь ли знак посредством Александра Сергеевича, что утвердилась в подозрениях насчёт убиения бедной Лары и шлёшь меня на фиг? Слушаясь старого мужа, государственного Пашу Петровича.

— Не отвечаю за пролитые потоки сознания, но в мыслях не держала, — ответила я честно. — Однако хочу сделать предупреждение. Если откопаю нечто непредусмотренное, то поступлю по усмотрению. Невзирая на любого старого мужа или его заслуги перед отечеством.

— Значит, согласна, — вздохнул Валентин. — На привычных условиях, без милости к падшим. Берём.

— Тогда позволь первое соображение, — я включилась в жестокую игру, называемую «Судьба бедной Лары» и начала делиться. — Мне видится, что ты не сделал ничего особенного, чтобы довести девушку до суицида тебе и всем назло, чтобы они вечно каялись. Также она не выбросила карточку в помойку наперекор вам всем, а спрятала в укромном месте, чтобы потом торговаться. Причём попытку к суициду выбрала, как сильное средство, чтобы задумались, как невыгодно её обижать. Но перестаралась. Хотела испугать, плохо рассчитала. Случай из учебника, классика.

— Я это самое пытался втолковать Петровичам, — тяжко вздохнул Валентин. — Старший, который генерал, счёл вычурным бредом, они у нас взращены в казармах, уважают простоту и натиск. Младший, наш милый Паша, хмыкнул и гнусно заявил, что сие дела не меняет, лучше поискать карточку поближе к телу, не исключено, что найду. Излишней верой в человечество брательники себя не обременяют.

— Ну и хрен с ними, — заключила я веско. — Но, надеюсь, что у тебя, Отче Валя, кроме протокола с кошмарами имеется в заначке материал по родным и знакомым твоей Лары, также история жизни в чьём-нибудь пристрастном рассказе. Иначе я за две недели не управлюсь, мне надобно вжиться в образ, чтобы представить, куда она могла роковую карточку запрятать. Для того желательны персонажи и пролог.

— Персонажи имеют место, недаром я дружил с участковым, — ответил Валентин. — Вот на дискетке, держи. Насчёт пролога к драме, она же биография — увы, нет в природе. Даже не знал, что понадобится, это дамские подлые штучки.

— Попрошу обойтись без пошлой войны полов, — предупредила я. — Одна жертва у вас уже имеется, теперь придётся добывать эпикриз самолично.

— Да, с милостью к падшим у вас в конторе негусто, — вновь вздохнул Валентин. — Однако, как пожелает матушка-барыня, холопья потерпят.

— Матушка-барыня, она же дерьмовозка за падшими, желает кроме всего прочего оказаться на месте происшествия, — заявила я в ответ. — Прямо сейчас. Отвезёшь туда и ступай на свободу с чистой совестью!

Минуя малое время, мы спросили счёт у обрадованной юношеской команды, расплатились с обильными чаевыми и вышли из подвалов клуба «ОГИ» на свет Божий, пролившийся на голову, как небесная манна после мрачных подпольных откровений касательно трупа в иномарке и акта постыдного мародёрства со стороны друга Вали. Контраст оказался приятен, я бодро двинулась из клубного двора, только обернулась под воротами, чтобы спросить Валентина, где он парковал тачку, зная, что в наших Кривоколенных это становится проблемно и, пожалуй, придётся прогуляться. Хотя ничего против не имела, мрачные откровения могли выветриться во время моциона и отчасти уложиться в голову без лишнего вреда.

— Эдак ты махнула не глядя, — недовольно ответил Валентин. — Какая там тачка, поедем подземным ходом, раз приспичило, быстрее доберемся, судя по столичным пробкам.

— А что с машиной? — я не стала бродить вокруг да около. — Уже успели конфисковать в виде лёгкого аванса?

— До чего ж вы со своими номерными Катями занудные девки! — умышленно не ответил Валентин. — Нанял на свою голову, теперь докладывайся на каждом шагу, сил нет!

— Как нанял, так можешь и уволить, за ту же дырку от бублика. Мы, номерные девушки, очень покладистые, за деньгами и славой не гонимся, — заметила я кротко. — Если ущемлённое мужское достоинство клиентам дороже.

— Теперь она будет водить меня на коротком поводу со строгим ошейником, — объяснил Валька непонятно кому, вероятнее всего городским пейзажам, сквозь которые мы неспешно следовали. — Шаг вправо, шаг влево считается за оскорбление ихнего величества, попробуй дёрнись, пёс шелудивый!

— Если без эмоций, то где машина-то? — с голубиной кротостью воззвала я, по крайней мере так думалось.

— Катается по городу, в ней девушка Соня Исправникова с разгонными деньгами покупает пудру и кофточки в дорогих бутиках, если я правильно понял намерения, когда она меня высаживала у метро в пробке, — излишне детально пояснил Валентин, затем вник, что гнусная номерная Катя не отвяжется, и ввёл в курс. — Там в самой заднице, устройство засажено, указывает, где тачка, с точностью до ста метров. Так что я катаюсь только по легальным делам. К тебе не рискнул, хотя имею надежду, что в моей личной заднице ничего подобного не спрятано, хотя от них можно ждать чего угодно. Профессионалы, мать их так!

— Ах даже так! — изумилась я искренне. — Вот это приключение! Значит мы с тобой секретные агенты и оторвались от слежки?

— Напрасно радуешься, девушка, — заметил Валентин. — Это бабушка надвое сказала, оторвались или напротив. Фирма веников не вяжет, если дело касается пустяков и момента устрашения. Им бы ещё мозгов каплю, то весь мир завоевали бы не глядя!

— Агенты 007 и 008 против тайных структур бывшей супердержавы, это круто, — вновь восхитилась я. — На метро, по бумажной карточке!

Шпионские восторги как раз в ту минуту довели до станции метро «Чистые пруды», и приобретя по бумажной разовой карточке, мы двинулись подземной галереей к своду, под которым сходились обе станции. Вторая звалась «Тургеневской» по странной фантазии городских властей, пристроивших разные станции под одну крышу, либо назвавшие одну пересадочную различными именами.

По старинной привычке, пришедшей из детства, я, пока шла подземной дорогой к эскалаторам, воображала, что вместо круглых ламп, ритмично врезанных в толстые стены подземного пути, однажды должны явиться подсвеченные аквариумы с пёстрыми рыбками и водными листьями-кустами. Такую вариацию я единожды наблюдала в раннем возрасте, держась за руку бабули Глаши, потом долго ждала повторения. Пока не поняла довольно-таки поздно, что прелестную картинку я наблюдала во сне. Однако, проходя по родному участку подземного пути, иногда просто каждый Божий день, я неизменно озирала череду ламп, убеждаясь, что они те же, матово-дневные, в прозрачные пристанища для мелких рыб не отнюдь превратились. А жаль…

Далее мы с Валентином муторно ехали со множеством пересадок, в пути обменивались незначительными соображениями, затем ходили по подземным переходам вдоль и поперёк совершенно чуждого проспекта, далее ждали троллейбуса в длинной клубящейся очереди и, не дождавшись, усаживались в микроавтобус сходного маршрута.

По дороге я наконец поняла, чем жизнь в мегаполисе так разительно отличается от иных видов людского существования. Здесь на передвижение с места на место (на любом виде транспорта, включая свой или чужой автомобиль) тратится столько физических сил и энергии, что возникает иллюзия перенасыщения делами и усилиями, от одной едва состоявшейся доставки из точки А в точку Б.

Когда мы наконец достигли точки Б, то есть вышли из маршрутки, прошлись вдоль индустриальных задов, далее сквозь чахлые кусты и заграждения, затем нежданно оказались возле приличной застройки, я уже не чаяла заняться дедукцией с наблюдениями, а всего лишь постыдно радовалась, что дальше ни ехать, ни идти не приходится. Ноги на каблуках начали активно протестовать на выходе из метрополитена, по ходу дальнейшего пути докладывали, что очень скоро выйдут из строя, а я могу двигаться любым способом без их участия. Хоть паланкин нанять, им без особой разницы.

Повинуясь велению изнемогшей плоти, я прошлась за Валькой вдоль образовавшейся улицы до солидного каменного забора, затем без спроса свернула в ворота с какой-то таблицей, поскольку узрела в глубине ветхие скамьи под убогими косыми крылечками. Зданий за забором оказалось несколько, все ветхие и ободранные, каждое об одном низком этаже. Друг Валя, понятное дело, шёл, не оглядываясь, и отчасти потерял спутницу по дороге, отчего вышло лёгкое недоразумение. Валентину пришлось спохватиться, вернуться и поискать потерю, что вызвало у него приступ сдержанного недовольства, пришедшего после удивления.

— И что это должно обозначать? — вопросил он, с брезгливостью занимая место на скамье. — Поясни для тупых, будь так очаровательно любезна!

— Вот ты, Валя обут в мокасины, идёшь, как на колёсах катишься, — не без удовольствия объяснилась я. — На мне, смотри внимательней, туфли на среднем каблуке, так уж вышло. Передвигаться с твоей скоростью я не в состоянии, о чём неоднократно напоминала, но тщетно. Осталось наглядно демонстрировать. Моим ногам необходим отдых. Обычно понятие прививается с двух-трёх попыток, твоя Марина не пробовала?

— Очень жаль, но нет, — отказался за супругу Валентин. — Я бы оставил её отдыхать на скамейке навсегда, и дело с концом.

— Верится, однако, с трудом, — развеселилась я. — Видали мы таких грозных мужей. То-то ты скоренько вернулся, не пройдя ста метров.

— Кстати, прелестная голубка, ты очень удачно уселась передохнуть, — срочно сменил тему Валентин. — Как раз с другой стороны забора, под ним машина покойницы стояла вместе с телом. Дворцовые постройки вокруг тебя — не что иное, как туберкулёзный диспансер, иначе рассадник бомжей. На этих скамеечках они имеют привычку пастись и сорить бациллами.

Последующие четверть часа потратились на срочные меры по активному предупреждению заразы. Я их изобрела и настояла, находясь в постыдной панике, практически потеряв лицо, ругаясь и шипя, как последняя мегера, к немалому удовольствию Валентина. Обойдя искомое здание по периметру почти бегом, мы обнаружили крохотный магазинчик всякой всячины, растолкали очередь и купили четвертинку водки, заклёпанную жестью. Тут же, почти не отходя от кассы, только шагнув за порог, Валька щегольским движением обезглавил ёмкость и стал лить содержимое в мои протянутые руки. Далее я мылась в спиртовом растворе, как хирург перед операцией или как прокуратор Понтий Пилат в известном историческом эпизоде.

Выбор персонажа друг Валя предоставил на моё усмотрение, изливая водку в свою очередь, как неопознанный персонаж на фонтане в стиле модерн. Со стороны, надо думать, зрелище выглядело не просто богатым, а роскошным до противности. И запах дешёвой спиртовой эссенции стоял вокруг нас плотно, как занавес к представлению. Немногое время спустя я вытерла пострадавшие руки всем, что нашлось в сумке, потом выбросила протирочный материал, он благоухал, как приёмная вытрезвителя, по выражению друга Вали. Последняя порция дезинфекционной жидкости пришлась на полу джинсового пиджака, и Валентин не преминул мерзко прокомментировать, что супруг Миша будет приятно удивлен, обнаружив дуновение чего-то родного и близкого.

Что там говорить, знакомство с роковым местом у проезда Соломенной сторожки состоялось по высочайшему классу, к немалому наслаждению редких праздных прохожих.

Глава третья

1. У Соломенной сторожки

(рассказывает Е. Малышева)

После описанной процедуры мы двинулись к месту происшествия, пребывая в плотном облаке отечественного аромата, что придавало спутнику добавочные силы, а мне лишнюю порцию раздражения.

— Никогда не знал, что ты такая курица, — веселился Валентин, зазывая меня под высокую арку, отчего глумление становилось особо гулким и весомым. — Стоило попасть в мелкую передрягу, право слово, чтобы полюбоваться твоими выходками в панике!

— Тебе дороже станет! — огрызалась я, сообщая заветные мысли. — Мне твой труп в машине стал до фонаря, я соображаю, набралась ли достаточно палочек Коха, чтобы заразиться и инфицировать мелкого! Потом думаю о химчистке, куда понесу бегом всё, включая сумку и туфли.

— Однако, милочка, если ты такая трепетная мать, то прими дозу дезинфекции внутрь, — посоветовал Валька, выводя нас из-под арки.

— А куда ты раньше смотрел? — взволновалась я. — Когда я мылась в спирту? Отчего не напомнил? Эти палочки приставучие по самое некуда, а новые формы болезни…

— Ты, прелесть моя, выбрала не тот диспансер, — наконец не выдержал Валентин. — Вам, матушка Катя Дмитриевна, срочно надобен психоневрологический! Но мы пойдём туда сдаваться дружной парой, я обещаю! Только сначала, голубка, глянь на место, вот тут стояла машина с роковой начинкой. Есть небольшая возможность, что грустные мысли о Ларе изгонят догадки о палочках Коха!

— Мне самой надоели эти палочки! — призналась я честно. — О, кей, демонстрируй роковую точку пространства, неужели следы остались?

В назойливых мыслях о палочках Коха я практически упустила из виду окрестный пейзаж, и только стоя непосредственно на месте происшедшей трагедии, опомнилась и стала срочно впитывать впечатления для того, чтобы увиденная картинка смогла вызвать соображения, которые не преминут прийти в голову в самом прихотливом порядке.

Такова была и оставалась фирменная манера размышлений, разительно отличная от мозговой работы большинства людского населения, однако в экстриме довольно эффективная. В особенности, если не контролировать свои глубинные завихрения, позволить им резвиться в подсознании, как Бог на душу положит. Тогда они несли в заводь, близкую к реальному положению вещей и оставляли качаться близ заветного берега. Куда меня обычно выносила пустячная случайность и оставляла любоваться собственным везением, заодно с личным идиотизмом.

Процесс, как я упоминала, был не только известен, но заучен наизусть, в науке упоминается как «эффект чёрного ящика». С одного конца в ящик заводится информация, из другого истекает результат, промежуточные процессы проходят во тьме. Так вот у меня, как правило, в одно ухо входили всяческие ингредиенты, включая зрительные, а в другое кто-то невнятно нашёптывал всяческую чушь, каковая со временем оказывалась не чушью, а как раз напротив.

Давно зная за подругой юности данные способности, Валентин прибегал к моей помощи в самых запутанных случаях, в особенности если имел место или предполагался экстрим. Он действовал на мой «чёрный ящик» самым живительным образом. Поскольку донельзя капризное внутреннее устройство работало, как ему желалось, без указки с моей стороны. Могло и не включаться совсем.

На сей раз, наверное, с помощью вымышленных палочек Коха и дальнейшей спиртовой примочки, аналитический аппарат встрепенулся и заработал в истерическом режиме. Помещенный в место стоянки, мыслительный аппарат бурно сканировал присущие виды, детали и запахи, соотносил принятую информацию с ранее сообщённой и толкал безрассудным образом по странной детективной дорожке. Вид почвы с гравием, на котором печатались следы непонятно чего, неряшливый забор в человеческий рост над площадкой, уходящий в угловую перспективу дом с арками, зелёное с проплешинами пространство двора и указанный подъезд, где проживала жертва — все видимые приметы соотнеслись с информацией насчёт зловредных палочек Коха за забором, так сказать, закольцевались накоротко.

Когда Валентин издевался и утешал, поливая из четвертинки, то сообщил, что домработница Лары, та, что получила шубу в подарок вместе с подозрениями в краже, в свободное время служила в диспансере медсестрой, и до сих пор в отличие от хозяйки жива, здорова, имеет маленького сына и не боится занести ему палочек. Принимая водочную процедуру, я не обратила внимания, только заявила, что медсестра, наверное, моется в казённом спирте, и ребёнка регулярно протирает, поскольку с палочками знакома интимно.

Но позже, стоя буквально на точке происшествия и озираясь вокруг, я вывела смутную фигуру из памяти, и она прибежала на зов.

— Как её зовут, домработницу, которой дарили шубу? — спросила я, пытаясь сообразить, что подсказывает «чёрный ящик». — Сестру милосердия из диспансера?

— Лиза Гурьева, 26-ти лет, разведённая, живет с родителями и сыном в том же подъезде, что и Лара, — сообщил Валентин, далее добавил веско. — Она-то тебе на что? Вопрос с шубой давно снят, участковый знает Лизу со школьной скамьи и ручался головой.

— Какая голова у участкового, можешь не объяснять, — заверила я, тем временем пытаясь вычленить и сформулировать неопрятный ворох догадок.

— Но если она служит за забором, то вполне могла выйти на минутку, вколоть хозяйке дозу лекарства и оставить истекать кровью. Типичная имитация самоубийства медицинским работником в целях сокрытия преступления. Скажем так. Утром она ухитрилась упаковать шубу, вынесла вместе с мусором, а вечером прикончила владелицу, пока та не выявила кражу. Если данная девица разрывается на двух работах, то деньги нужны позарез, не так ли?

— Угу, очень логично, — Валентин даже передёрнулся. — Если нужны деньги, то кража с убийством — самые натуральные источники. Ты, разумеется, знаешь сиделку Лизу лучше, чем участковый, и голова у тебя работает в полную силу. Однако, смею заметить, меня не слишком волнуют дамские страсти и романы, мы ищем другое. Мне не шуба нужна, а карточка — лучше не забывать. Потому прошу оставить бедную Лизу в покое вместе с шубой. Кстати, я говорил, что это часть легенды. Лара демонстративно рассталась с шубой, чтобы стало понятно, что она планировала расстаться с жизнью.

— Очень убедительно, — согласилась я. — Только отчего бедная и честная Лиза так активно лезет в голову?

— Потому что косвенно связана с палочками, — невнятно, зато с отвращением пояснил Валька. — Они тебя смутили напрочь, а Лиза подвернулась под руку.

— Ага, полный примус валюты, полная шуба палочек, — согласилась я. — Они там, как блохи прыгают, интересно, она шубу в чистку сдавала?

— Всё, дитя, считаем тебя на инвалидном положении, — сообщил Валька. — В умственном плане ты у нас потеряна. Давай наблюдай местность, пройдёмся вокруг, может быть, что-нибудь надумается. Только о Лизе с шубой забудь, умоляю. Нет, мы сделаем лучше того. Сейчас разыщем девицу, ты с ней ознакомишься, не исключено, что придёшь в чувство. Заодно она проинформирует о мерах профилактики.

— Как странно, Отче Валя, — не соглашаясь и не отказываясь, заявила я. — Ведь никогда не знаешь, как любое дело повернётся! Мы ехали копать мрачную тайну потерянной карточки, а наткнулись на…

— Прошу заткнуться, и более ни слова о них, иначе я за себя не ручаюсь, — кротко изложил Валентин, далее добавил невольно. — Сниться ведь будет, как они в шубе прыгают. Ужас, что за воображение у тебя, душа моя!

После чего мы неспешно обошли двор и почти знакомые окрестности, далее вернулись к подъезду, где проживала Лиза Гурьева, оставшаяся с шубой, но без приработка. Не могу сказать, чтобы проект близкого знакомства с Лизой, прислугой и медсестрой, вызывал энтузиазм, однако моральное и умственное утомление имело место, как Валентин вовремя заметил. Мне, честно скажем, стало отчасти безразлично, какой оборот примут события на ниве суицида, поэтому я была согласно практически на всё, кроме вторичного посещения диспансера с палочками Коха.

У означенного подъезда Валентин проделал дежурные действия, которые ранее привели его к взлому авто с трупом, а именно набрал на домофоне номер квартиры, затем утопил в панели круглую кнопку. Через какое-то время из динамика донёсся невнятный голос, вместо ожидаемого зуммера у двери. Нам не открыли, а попросили разъяснений. Этот поворот событий я наблюдала в полной апатии, данное состояние настигло и накрыло практически с головой. — Извините, хотелось бы побеседовать с Лизой, — обратился Валька к динамику, как к глухой старушке, не исключено, что она и стояла под дверями.

— Лиза на работе, будет после четырех, — продребезжал динамик не слишком благосклонно.

— В диспансере? — осведомился Валентин со знанием дела.

Я срочно очнулась и принялась за жесты и гримасы, означающие, что я сделаю харакири, прежде чем вернусь в места обитания палочек Коха.

— Нет, в клинике тут за углом, в регистратуре, — заученно зазвучал динамик, по всей видимости, старушка была хорошо вышколена.

— Спасибо, мамаша, — произнёс Валентин с ненужной фамильярностью, затем развёл руками вместо объяснений, мол, а ты боялась!

За угол, в упомянутую клинику мы дошли в полном молчании минуты за две и, не сговариваясь, сели на скамью, где Валентин, по его словам, потрошил сумку покойной Лары. Ничего не скажешь, достопамятное место. Однако Валентин обошёлся без воспоминаний и проинструктировал, как обходиться с Лизой, далее без спроса выдал устройство, похожее на мобильник, оно крепилось в мешочке на веревочке.

— Там встроенный диктофон, — разъяснил друг Валя, далее продолжил толкование моей легенды. — Как я уведомлял, тебя нанял сердечный друг Лары, не может поверить в её кончину и хочет знать, нет ли там чьей-то вины. Такой оказался безмерно совестливый. Когда будешь представляться, главное, скажи пароль: Екатерина Малышева, частный консультант. Машинка сама заработает, как только скажешь сейчас и нажмёшь кнопку сзади аппарата. Валяй!

— Нет, Валя, я не поняла насчёт кнопки, — доложила я честно. — Изволь объяснить доступно, я частный консультант, а не медиум.

— Хорошо, мой тупой консультант, — смилостивился друг Валя и взял обманный мобильник. — Я сам нажму, что надо, ты только скажи: Катерина Малышева, частный консультант, даю советы дорого, за результат не отвечаю.

— За твои результаты сам ответишь, — огрызнулась я, затем откашлялась и доложила непосредственно в аппарат. — Екатерина Малышева, деловой и частный консультант.

— Готово дело, — поручился Валентин и вернул агрегат. — Как скажешь пароль, машинка начнёт писать, в рабочем режиме два часа. Захочешь сделать перерыв, нажми шарик в середине, надо будет возобновить — сделай то же самое.

— Я не очень поняла, отчего случайной Лизе усиленное внимание, — спохватилась я. — Ты сам говорил, что её списали со счетов, однако…

— Иди, дитя моё, и не размышляй лишнего, — напутствовал Валька. — Во всяком случае потренируешься на подсобном материале, заодно, не ровен час, откопаешь что-нибудь ценное из быта покойной Ларисы.

Спорить с Валентином я не стала, легче было повесить аппарат на шею и толкнуться в дверь клиники. Что я и сделала. Почти сразу передо мной раскрылась очень небольшая, но уютная приемная, центральное место там по праву занимала полированная и застеклённая стойка бара. На самом деле, надо понимать, регистратура. За стеклом, вся в белом, сидела девица, опять же следовало понимать, что это была Лиза Гурьева.

Я слегка затормозилась, воспринимая остальную обстановку, и увидела по всему периметру приёмной кресла и столики, где располагалась небольшая, но плотно усаженная аудитория, в основном женская. Два коридорчика крыльями уходили из поля зрения, но пока виднелись, были загружены тем же антуражем, креслами и женщинами, сидящими под дверями. Надо думать, частная клиника образовалась из квартиры, что объясняло почти домашнюю атмосферу.

Пока я топталась у входа, Лиза (если это была она) заметила клиентку и жестом подозвала меня, любезно улыбаясь. Я рассмотрела девушку, оценила в мгновенье ока и поняла, что с лёгким сердцем могу идти прочь из клиники и больше о Лизе не думать. Свидание и беседа с нею осознались исключительно как потеря времени и моральных сил. Валентин заодно с участковым инспектором были правы на всю сотню процентов, никаких противоправных действий и умыслов за Лизой Гурьевой не числилось и не могло. Что называется, две вещи несовместные, как говорят в Одессе.

За гнутым, хорошо промытым стеклом, в белых распахнутых одеждах сидела большая, светлая, красивая молодая женщина, на лице писалось крупным шрифтом, что мир тёмных страстей ей чужд, а удары судьбы она принимает со стоическим недоумением. Не стану долго раскрывать скобки, лучше процитирую национального, хотя не слишком любимого поэта, именно Некрасова, очень известный отрывок из поэмы «Мороз, Красный нос».

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях

С походкой и взглядом цариц.

Если вспоминать далее, то женщина указанного типа «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Если вкратце и очень примитивно продолжить в русле сельских сравнений можно вспомнить хамское выражение — большая, ласковая белая корова. (Так однажды выразился о другой девушке один учёный фигурант давно забытого дела. Но слово вылетело…) То есть не осталось сомнений, что чёртова шуба была подарена, как было сказано, что Лиза не имеет сказать ничего интересного, вместо того будет жевать доброкачественную словесную жвачку те самые два часа, которые выдержит мобильник.

Единственным, что зацепило внимание, пока я подходила к стойке и рылась в сумочке в поисках визитной карточки, стал фрагмент летней кофточки, который виднелся у девушки под распахнутым халатом. Затейливые поперечные полосы розового и коричневого цвета на горчичном меланже выдавали вкус, сильно отличный от общепринятого и немалую цену модной вещички.

Определённо презент от покойной Лары, и Лиза спокойно носит на работу. Или подарок очень давний, однако этого не может быть, поскольку вещичка вполне модная, или совесть у Лизы по всем параметрам чиста, как выпавший снег, либо хамская сентенция насчёт коровы недалека от истины.

— Добрый день, меня зовут Екатерина Малышева, я работаю в консалтинговой фирме, мне хотелось бы поговорить с Елизаветой Гурьевой — представилась я и положила под стекло карточку, когда девушка ответила, что я адресовалась верно. — У вас найдётся для меня время?

Не знаю, как и когда включился магнитофон, и честно скажем, каким чудом, потому что долгое собеседование с Лизой, освоенное позже, записалось отнюдь не сразу, только после того, как я уселась к ней за стойку бара — там было второе кресло для приболевшей напарницы. Лиза была изобретательно любезна, в ответ на мою просьбу предложила посидеть на рабочем месте, поскольку отлучиться не могла в ожидании клиентов, а заставлять себя ждать не хотела.

Даже сложный вопрос, какого, собственно чёрта, к ней пристала чужая тётка для бесед о покойной Ларисе, милую девушку Лизу нисколько не смущал. И вовсе не оттого, что Лиза оказалась тупой или запуганной, отнюдь. Просто, по её понятиям, если человеку, а именно мне, что-то нужно, то почему бы и нет? В особенности, если это не очень трудно. Насчёт чужих недобрых умыслов никакие догадки Лизу не посещали. Такая оказалась милая девушка, типичная Золушка по натуре и частично по роду занятий.

Рассказала Лиза много и обильно, правда без особой системы, но именно так я просила строить монолог, по принципу свободных ассоциаций, то бишь, как Бог на душу положит. Впечатление опять же оказалось сильным. Как я поняла со слов Валентина, покойная Лариса Златопольская была дамой непростой и не очень приятной, однако Лиза её жалела и толковала, как Лариса была одинока. За страдания девушка прощала многое и верно служила почти даром, потому что тряпки доставались не самые завидные.

… «Эта майка, например, кто бы такую уродину взял? Цвета дикие, связано, как на рынке, а что известная фирма, наверное — ошибка, не тот ярлык пришили. Вещи получше в основном дарились племяннице. Кстати, она, племянница Лена заварила кашу насчёт шубы. Никак не могла поверить, что тётка рассталась со старой шубой не в её пользу. Даже родная мать, старшая сестра Ларисы, не встревала в ссору, но Лена просто закусила удила в неподходящий момент, когда квартиру открывали с понятыми».

Кстати, именно с этого момента хитрый агрегат заработал, с шубы среди лета, она меня преследовала, не иначе. Однако шуба пришлась на первую треть повествования, а посреди откровений монолог прервался, я лишь успела ткнуть в нужный шарик, поскольку поняла, что пауза будет длинной.

Добросердечие Золушки оказалось заразительным, точнее, мне пришлось поучаствовать в гуманитарной акции, чтобы не терять контакт с Лизой, для неё самопожертвование было явлением обыденным. В тот момент она начала вещать интересную информацию, даже не про шубу. Тем не менее последствия для меня развернулись самые драматические. Однако по порядку.

Как я упоминала, в середине монолога Лизе пришлось прерваться, потому что в клинику пожаловала парочка необычных посетителей. Главной была ветхая старушка в сопровождении взрослого сына. Первое описание, приведенное выше, не говорит о данной парочке практически ничего, личности и ситуация вышли из под контроля в первую минуту и стали развиваться в драматическом направлении. Как я докладывала, старушка Вера Аркадьевна пришла в клинику для диагностики, точнее, заказала сделать УЗИ по поводу злокачественного образования в груди, с которым она проживала лет десять, но иногда беспокоилась. Лет пациентке было далеко за семьдесят, на ногах она держалась нетвёрдо, и в клинику её привёл сын Сергей. По виду мужику едва стукнуло сорок, позднее дитя, инфантильное и избалованное. Ко всему прочему было заметно, что дитя не чуждается общепринятых пороков, оно явилось обследовать мамашу неохотно, не избыв тяжкого похмелья. В остальном дитятко было весьма симпатичным, гляделось, как образчик брутальной мужской красоты.

Сразу по представлению в регистратуре парочка пациентов выложила проблему солидных размеров. Сергей привёл мать в клинику, чем очень гордился, однако в кабинет к доктору идти наотрез отказался и помочь мамаше раздеться просто не мыслил. Мамаша сама не хотела, однако призналась, что управиться самостоятельно ей не под силу, она одевалась для доктора полтора часа и повторить подвиг в кабинете не сможет. Ей требовалась женская помощь, наверное, здесь найдётся медсестра, она, конечно, отблагодарит.

А вот этого в клинике на данный момент просто днём с огнём сыскать было невозможно. Напарница Лизы по регистратуре приболела или у неё заболела дочка, но не явилась в клинику и с концами. Доктор Вениамин Жанович, спрошенный по телефону, заявил, что раздевать и одевать пациентку в таких годах он не станет ни за какие деньги, Лиза может застрелиться или заставить сына раздеть старушку мать, ему в принципе без разницы, в камеристки он не нанимался! Тирада отлично донеслась из близкой трубки, но я понадеялась, что стеклянный щит оградил пациентов от бессердечия доктора.

Кризис зрел и наливался, Лиза попыталась склонить сына Сергея, взывая к авторитету доктора и объясняя невозможность достать камеристку, но напрасно. Оба пациента дружно отказались, причём Вера Аркадьевна искусно манипулировала своей беспомощностью и близостью к роковой черте, а сын заявил, что ни за что на свете, и демонстративно двинулся на выход, оставляя нам заботу о старушке. Другие медицинские работники пожали бы плечами, и дело с концом, но только не Лиза Гурьева. Как заметил национальный поэт, «есть женщины в русских селеньях». Выяснилось, что реликт сохранился на мою голову.

Лиза глянула на ситуацию, затем на меня с искренним отчаяньем и предложила два варианта выхода из кризиса. Либо она возьмётся раздевать старушку, и оставит регистратуру на мое попечение, либо наоборот, в кабинет к Вениамину Жановичу пойду я, он очень обаятельный мужчина. К своему позднейшему сожалению, я испугалась служебной ответственности и, как зачарованный кролик, выбрала старушку с доктором, думая, что подвиг милосердия впоследствии зачтётся, а если я не справлюсь с иными клиентами, то у Лизы возникнут неприятности. Как оно водится, букет мотивировок завёл в тупик, я вышла из-за стойки и повела пациентов в ближний кабинет, в душе проклиная всех участников без разбора, однако свою бесхарактерность в первую голову.

На месте сразу выяснилось, что я бранила себя недостаточно. Доктор Вениамин Жанович, невзирая на обещанное обаяние, оказался беспримерным хамом. Увидев неизвестное женское лицо рядом со старушкой, он, не стесняясь, предположил, что Лизочка проявила изобретательность и снарядила пациентку из очереди, чтобы та не ждала направления на аборт слишком долго, а обследовалась сразу после Веры Аркадьевны.

Оказывается, дамская очередь сидела в клинике именно по этому поводу, такова была специализация. УЗИ определяло сроки, а доктор рекомендовал клинику, где вмешательство делалось быстро и безболезненно, в отличие от привычной постсоветской медицины.

Когда я усвоила информацию в процессе раздевания старушки, то не замедлила выдать милому доктору нецеремонный ответ, после чего он заключился в обиженное молчание. Я тем моментом сосредоточилась на деталях туалета Веры Аркадьевны, решая не всегда успешно, что и для чего именно на ней намотано, далее — как оно держится. Старушка по мере раздевания консультировала, объясняя, что обыкновенно обходится без лишнего исподнего, однако для медицинского визита сочла нужным принарядиться.

Однако то были семечки, как мы любили выражаться в отроческом возрасте. Когда я уложила старушку на кушетку, оставив при ней предмет былой роскоши, именно лиловую комбинацию, а доктор совершил последний акт, приподняв полинявший шёлк, то мне срочно потребовалась личная кушетка! Не знаю, каким чудом я устояла на ногах. Злокачественная опухоль на груди у бедной женщины оказалась открытой и предстала наглядно, как в медицинском атласе. Описывать увиденное я не буду, оно долго стояло у меня перед глазами, остальное в тот момент удалилось и поплыло «в сиреневом тумане». Как «мертвые седые корабли» в известном романсе Вертинского. Строчки о том, что «плавают в сиреневом тумане мёртвые седые корабли», скорее всего, навеянные видом выцветшего шёлка, пришли из памяти, наложились на заунывную музыку и витали подле кушетки, не позволяя опуститься на пол и рыдать в голос от обуявшего ужаса.

Гуманитарные и прочие соображения развеялись, только слова и музыка угрюмого романса поддерживали угасающие силы и не позволяли сбежать в панике. Поэзия, даже не самого первого сорта, оказывается, имеет над людскими душами определённую власть.

«Утром их немые караваны молча опускаются на дно» — толковал вполголоса давно ушедший поэт, тем временем, как доктор водил по телу старушки аппаратурой и обменивался с нею впечатлениями. Никого из них кошмарное зрелище не смущало, Вера Аркадьевна, надо полагать, привыкла, а Вениамин Жанович, скорее всего, видел и не такое.

Когда, в течении гробового романса наметились просветы, я уловила содержание беседы и поняла, что доктор поздравляет старушку с тем, что опухоль находится в хорошем состоянии, не слишком быстро развивается и даст возможность прожить столько лет, сколько владелице отпущено провидением. Не то чтобы я активно обрадовалась, увы, гуманность в моих чувствах не ночевала, испарилась под напором жутких впечатлений, но стало легче и не так стыдно предаваться неприличной панике. Если я стояла не перед лицом близкой смерти, а наблюдала медицинский факт.

Дополнительная пара соображений пришла на ум, как только Вертинский закончил морскую эпитафию. Первой явилась детективная догадка: вот если Лариса Златопольская узнала, что её ждёт подобная участь, то не мудрено, что она предпочла уйти заблаговременно, о сокровищах и интересах ближних не беспокоилась, ей стало на все в высшей степени наплевать! Карточку Лариса выбросила на помойку, мол, пускай теперь попрыгают! Я бы на её месте поступила в точности так же или хуже.

Далее последовало медицинское соображение, оно повергло меня в бездну страха и вновь вызвало постыдную панику. Нет ли возможности, в содрогании думала я, вдохнуть близкую инфекцию, и есть ли научные основания под теорией о вирусном происхождении рака? Что там невинные палочки Коха! Я представила себе, как в воздухе витают канцерогенные вирусы, и буквально перестала дышать!

2. В сиреневом тумане

(заключение к вступлению в должность форс-мажорного детектива, излагает Е. Малышева, уже почти не консультант)

Изложить последующие события довольно трудно и очень не хочется, однако, увы, приходится. Когда обследование закончилось, и доктор дал команду, я одела пациентку онемевшими руками и вывела из кабинета, по пути яростно отказываясь от чаевых, честно заработанных в должности медицинской камеристки. Кстати, доктор свою долю принял и беззаботно сунул мятые бумажки в карман халата, ну да Бог с ним!

Сотня рублей, предложенная благодарной клиенткой, ни в коей мере не могла компенсировать урон, понесённый мною. Боюсь, что моральный ущерб в данном случае не поддавался денежному исчислению, не говоря о будущих страданиях. Если бы знать, что мне предстояло, то не взялась бы за миллион в твёрдой валюте, даже модные евро не смогли бы меня соблазнить!

Далее, втолкнув пациентку в неохотные объятия сына Сергея, я мигом устремилась в сортир и там произвела обширную дезинфекцию доступных областей организма, отлично понимая, что мероприятие происходит исключительно для личного успокоения, увы, не достижимого. После активного мытья рук с хозяйственным мылом (его предложила клиника), я вовремя вспомнила о личных ресурсах и вспрыснула в воздух практически целый флакон духов с изящным именем «Ангел», смутно полагая, что лучше такой хранитель, чем никакого. Бегать в поисках медицинского спирта я не решалась, думая о факторе времени. «Ангел» в голубом флаконе послушно пропитал окружающую атмосферу и отчасти проник внутрь организма, потому что в горле активно запершило. Далее я следовала в облаке обольстительного аромата, иногда надрывно кашляла, вспоминая при том о палочках Коха.

Лиза почти ничего не сказала, когда я вернулась, но отметила, что мои духи понравились, пришлось обнародовать «Ангела» и показать остатки. После знакомства с «Ангелом» Лиза приступила к рассказу с того места, на котором прервалась, и длила монолог до конца дежурства. Я ничего не слышала, только иногда вставляла: «Вполне возможно…» или «Ах неужели!» без особого порядка, что Лизе вовсе не мешало, она вошла во вкус. Когда плёнка и наше дежурство почти одновременно закончились, я вручила Лизе конторские карточки, попросила обратиться, если она что-либо вспомнит, и стремглав удалилась из клиники, зная, что следующая жертва покорно дожидается моего внимания! Что именно и в каких выражениях я изложила другу Вале, останется на моей совести и тайной между ним и небесами, сама я не помню.

Что смутно припоминается, так это результат. Мы с Отче Валентином вдруг оказались за углом проклятого дома, где в каменной нише таилось очередное заведение, на сей раз не медицинское, а почти целиком питейное. Хотя на вывеске значилось, что это ресторан тайской кухни, но перед нами возник выбор между подозрительной водкой и поддельным джином, и на закуску подали нечто, похожее на сушёных тараканов, опасаюсь, что местного происхождения. Поэтому я обошлась без закуски.

По-моему, мы лили внутрь джин, исключительно для дезинфекции, потому что водку я пить не стала бы даже в исключительном случае, но это не точно. Затем, между провалами в памяти последовали кошмарные видения, типа того, что чьё-то неопознанное тело без признаков сознания трясло в какой-то грязной машине, затем выворачивало наизнанку на смутно знакомом пустыре. В бреду некий голос вещал с неясной стороны, что постыдная непривычка к спиртному обыкновенно приводит к печальным результатам. Далее по ходу видений лилась вода со всех направлений, наподобие душа Шарко, из чего возникло осознание (в глубоком раскаянии), что имеет место визит в вытрезвитель. На указанном моменте кошмары оборвались и последовала тьма.

Когда бесконечно долгое время спустя я очнулась, то обнаружила себя в домашних условиях, точнее в собственной кровати, в состоянии тяжелого похмелья и долго не могла связать прошедшие события в логическую цепочку. С головой делалось что-то ужасное, и анализ был недоступен. Правда, вскоре в поле зрения явился супруг Миша с букетом алых роз и стал пристраивать их в трёхлитровую банку на подоконник, по ходу действия сообщая немыслимые подробности вчерашних похождений. Я не желала верить, но приходилось.

Миша поведал, что накануне поздним вечером на квартиру дозвонился старый дружок Валя и сообщил, что Катюша находится в отключке в помещении фирмы, из чего следовало, что бедняжку надлежит переправить восвояси, желательно силами их двоих. Потому что таксист или частник не позволит погрузить в тачку тело в подобном состоянии, кстати, нашёлся один храбрый, но вскоре раскаялся. Катюшу пришлось высадить на полдороге, так она оказалась в своём фирменном особняке.

Сам Валентин, по словам Миши, особой трезвостью не блистал, но был в сознании и пылал благородными чувствами. В указанных рамках он сознался, что вина за плачевное состояние бедной Катюши полностью лежит на нём, как прямо, так и косвенно, поэтому он бесконечно каялся, просил Мишу приехать и переправить супругу к месту заслуженного отдыха, а к пробуждению доставить в изголовье букет летних роз, цвет на усмотрение покупателя. Потому что «белая роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». Печаль Валя имел в виду собственную, а любовь обязан был обеспечить Миша, поскольку Катя пострадала в порыве благородного самопожертвования.

В дальнейшем рассказе фигурировали полёт на белой тачке к месту временного успокоения жены, погрузка бесчувственного тела на заднее сидение и совместные труды по подъему жертвы алкоголя вверх по лестнице на третий этаж. После чего озабоченному Мише пришлось выпить кофе (!) в обществе коллеги-санитара, с трудом выпроводить последнего из дому, также поймать тачку для него. А наутро, извольте — розы, дьявол их побери вместе с шипами, как было условлено накануне. Просьба заметить — алые, в знак пламенных чувств. Хотя смысл цветочной аллегории Миша отчасти потерял. Супруга дошла до крайних степеней самопожертвования для друга Вали, но чувства выражать должен он, Миша. Хотя не особо возражает.

— Бог с ними, с чувствами и с розами, — частично простонала я, скорее прохрипела. — Алкозельцер у нас найдётся?

— Отчего бы нет? — загадочно ответил Миша. — Поделюсь запасами, только с шипами закончу, они лезут отовсюду.

Более в это утро о делах и чувствах мы не толковали, Миша лечил меня от похмелья, причём довольно успешно, я утверждала в порыве покаяния, что поездке к мелкому в Крым ничто не угрожает, проблему для Валентина я решу между делом, материал собран, осталось систематизировать, однако не сегодня.

И не назавтра, только на третий день от достопамятного утра я собралась с силами и прослушала плёнку с обильными речами Аллы, нет Лизы, но может статься, что Ларисы. Хотя, нет, Ларисой звали покойницу — скорее всего. В течение двухдневной паузы я наконец разобралась с материалами, что-то достала из-под кровати (не знаю, почему оно там оказалось), что-то принесла с работы, где остались копии в компьютере (кто и когда их сделал, я не в курсе).

Валентин почти не торопил, лишь изредка напоминал, что живет в рамках форс-мажора, к нему следует иметь сострадание, поэтому, отчасти из чистого сострадания, отчасти по более сложным соображениям, где-то в середине недели я собралась с силами и приступила к деятельности. Соображения, послужившие стимулом, были таковы.

Уж если я, поддавшись похвальным чувствам и шляясь по заразным местам, подцепила любое из ранее упомянутых заболеваний, то пусть не напрасно. И если я принесла себя в жертву, то пускай другу Вале будет польза и успокоение, ведь совсем обидно, если я пострадаю зазря! Поэтому я старалась, прослушала имеющуюся запись раз пять, далее вооружившись доставленными материалами и одолжив у Валентина телефон-диктофон, достала кучу народу и заставила каждого говорить о жизни и личности покойной Ларисы Златопольской.

Как мне это удалось, я сама не понимаю, люди делились и делились, просто без устали, никто не послал прочь. Скорее всего, на лбу у меня крупно обозначилась печальная необходимость вкупе с обречённостью. Потому что каждый раз, как я доставала очередного свидетеля (на дому или на службе), мерещились палочки Коха заодно с онкологическими вирусами, ничего с данным феноменом я поделать не могла, хоть и старалась. Надо думать, что нервное потрясение все же имело место до, после или во время профилактической попойки. Вследствие чего бедные люди, родные и знакомые покойной Ларисы, внутренней антенной улавливали мои печали и старались скомпенсировать подробным рассказом.

И вот к истечению второй недели скопился обширный электронные и аудиоматериалы, которые я могла осваивать на доброе здоровье. Что я и делала, приспособив конфискованный мобильник и плеер мелкого Мики, тоже отчасти конфискованный. Ему, то бишь мелкому, я не разрешала совать всякую ерунду в уши и не дала машинку с собой в Крым, зная, что мама не соблюдёт запрета. Но сама активно нарушала, переписала информацию, доставшуюся дорогой ценой, и слушала по ходу любого дела, в дороге и на прогулках по стадиону перед сном.

Чуть позднее, но в рамках двух недель, я опомнилась и приобрела новейшее аудио-компьютерное снаряжение, переписала вновь, сняла копии с копий, перемешала и опять стала смотреть и слушать. Таким сложным образом, разрозненная повесть о жизни и смерти Ларисы Златопольской сопровождала дни и вечера, разве что не снилась по ночам.

Через какое-то время результат нестандартных усилий начал проявляться, далее уложился в очень странную форму — литературную, точнее, издательскую. Я просто не знала, что делать с добытым знанием, но по некотором размышлении решила выстроить материал по знакомым параметрам. Далее презентовать заинтересованным сторонам. Всем, кроме друга Вали, его я оставляла в контрольной группе.

В принципе у меня сочинился роман под условным названием «Жизнь и смерть бедной Лары». Задуманное произведение объясняло завихрения в психике и неординарные мотивировки покойной Ларисы Златопольской. Это должно было очистить Валентина от абсурдных обвинений, отвести от него ответственность и подозрения. Однако я отлично понимала, что если я возьмусь писать обширное произведение, то во-первых, к сроку не поспею, а во-вторых, никто читать не станет. Даже в прискорбном состоянии души я понимала, что беллетрист из меня получится слабый, ничем не лучше тех, кто пишет массовую продукцию, ныне заполняющую прилавки. Такого рода чтение, оно на любителя, и нет надежды, что кто-то из братьев Петровичей соблазнится моим изделием. Однако.

Однако я проработала с разными издательствами множество лет и кое-каких знаний поднабралась. Например, находилась в курсе, что существует процедура заявок. Это когда автор с некоторым именем и минимальным авторитетом (если известно, что полную бредятину он вряд ли напишет) представляет в издательский дом не собственно роман, который покамест не сочинился, а развернутую заявку, в которой указаны времена, действующие лица, обозначен сюжет, и картина будущего произведения просматривается. После чего, а именно после того, как редактор знакомится, заявка несётся к руководству на предмет утверждения и заключения договора. После чего автору выплачивается аванс, чтобы он писал спокойно по указанному плану.

На реальный роман у меня не достало времени и творческих сил, и я решила, что брат Петрович-старший обойдётся заявкой, но чтобы подсластить пилюлю невольному читателю, я разделила материал на три части в разных жанрах на выбор, хоть один-то должен угодить! Имея в виду старшего из братьев Петровичей, генерала с добротными вкусами, я выбрала ходовые жанры для заявок: психопатологический триллер, дамский романс и классический детектив.

Если бы пришлось позиционировать заявку на вкус младшего Петровича, то бишь друга Паши, то ничего подобного не вышло из под пера никогда. Я бы с ходу села в лужу, поскольку Паша предпочитает литературу более изысканного плана. Однако благосклонные силы унесли Пашу в город Страсбург, где он намеревался провести изрядное количество времени во множественных заседаниях, что оказалось весьма на руку нам с романом о бедной Ларе в трёх частях.

Старшего брата Криворучко, генерала строгого, однако не столь хитроумного, я надеялась заполучить в читатели мытьём и катаньем. На предмет чего я заперлась на несколько суток в конторе наедине с компьютером, запретила себя беспокоить кроме как на пожар, разложила добытые знания во всех формах и села сочинять.

Нельзя не заметить, что в процессе я активно пожалела авторов и поняла, что им не сладко живётся, хотя редакторский опыт воспитал несколько иное отношение к пишущей братии. Не спорю, мне случалось иногда работать над заявками, править и предлагать решения, но оказалось, что сочинять с нуля — совершенно иное занятие. Тем не менее я старалась, поминая всеми неладными словами беллетристику в целом и собственный недостаточный опыт в частности. Разумеется, для маскировки я назвала заявки отчетом в вольной форме и сделала дополнения в виде избранных мест из рассказов, иначе генерал не смог бы оценить творческий полёт мысли. У них в сферах главенствует лозунг: доверяй, но проверяй, как не забыл в своё время сказать по-русски Рональд Рейган. Вслед за последним я периодически произносила фразу с гротескным английским акцентом, далее, отыскав, подкладывала к своим опусам цитату из флэшки со звуком.

Итак…

Глава четвертая

1. Ловушка для генерала, а также Кривая Нюра или Мужик с топором

(Психопатический триллер или Несчастное детство бедной Лары)

Заявка № 1

Во времена послевоенного голода в деревне Тюрюки Н-ского уезда произошло страшное преступление. Молодой человек, некто Виктор Курицын был зверски убит накануне собственной свадьбы, труп нашли в снегу за ригой, голова несчастного была расколота топором. Потрясённые селяне кинулись к властям, и следствие выявило виновника зверского преступления. Убийцей оказался брат невесты Курицына, он польстился на меховую шапку будущего родича и в порыве неразумной алчности оставил сестру невестой-вдовой, а своих детей почти сиротами.

Фёдор Зотов, так звали убийцу, вдобавок ко всему, привлёк к соучастию жену Антонину, с её помощью оттащил труп подальше от дома и забросил за сараи, в надежде, что пострадавшего не сразу хватятся, в целом надеясь на авось, который не сработал.

Однако Антонину вместе с ним отвезли в посёлок и стали готовить к суду, как соучастницу убийства или за недонесение. Их дети, Анна восьми и Анатолий трёх лет остались одни в нетопленой избе, с минимальным запасом провизии и неухоженной скотиной. Никто в деревне не пожелал присматривать за детьми преступной пары, сестра Фёдора, овдовевшая невеста — менее всех остальных. Её можно было понять, после войны парни в деревне были наперечёт, брат лишил её не только жениха, но и возможности замужества, шанс был невелик.

Дети Фёдора и Антонины бедовали одни, основная доля страданий досталась восьмилетней Нюре, ей пришлось срочно освоить суровый курс выживания в послевоенной деревне и присматривать за маленьким братом. Каким-что чудом детишки продержались месяц, но за это время Фёдор Зотов осознал, что наделал и к чему привёл собственную семью. За осознанием пришло, увы, не раскаяние, но практическое соображение, которое спасло семью, хотя отяготило участь убийцы. Фёдор Зотов сделал заявление, что он заставил жену помогать и хранить молчание не только супружеским авторитетом, что отнюдь не смягчало её ответственности, а применил угрозу физической расправы, то есть пообещал, что убьёт в случае неповиновения. Вполне возможно, что такой юридический ход был подсказан кем-то из доброжелателей, но это не важно.

Главное, что при таком раскладе Антонина перестала быть соучастницей и сделалась потерпевшей, вследствие чего её долго или коротко, но отпустили домой к оголодавшим, настрадавшимся детям. Восьмилетняя Нюра, ухитрившаяся спасти себя и брата, пострадала больше всех, не считая тяжкой моральной травмы, она получила физическое увечье. От беспрестанных горьких слёз в течение месяца на глазу у девочки образовалось бельмо, впоследствии оно разрослось и закрыло глаз почти целиком. Мать Антонина не сразу заметила, потом ей было не до того, далее все смирились с тем, что Нюра окривела.

Глава семьи, преступный Фёдор Зотов тем временем получил изрядный срок, отправился в Воркуту на исправление и там сгинул без следа. Убийца без особой причины, принесший много горя своим близким, он, тем не менее, совершил подвиг самоотречения, принёс себя в жертву ради спасения семьи, в чём преуспел. Такова народная почва, на которой разрослись дальнейшие последствия. Не только для семьи Зотовых, но для многих других, о которых речь пойдёт дальше.

По прошествии 17-ти или 18-ти лет со времени первоначальной трагедии семья Зотовых пребывала в Тюрюках в таком составе. Состарившаяся мать Антонина занимала место номинальной главы семьи, кривая, но здоровая Нюра была реальным мотором семейного механизма, исполняла тяжёлые домашние работы, одновременно трудясь в совхозе. Сын Анатолий отбыл воинскую повинность и явился домой в компании жены-горожанки, много старше себя.

Молодая пара закономерно стала источником проблем и конфликтов в матриархальном семействе. Анатолий вернулся на тракторную станцию, однако новоявленная супруга не пожелала работать в совхозе, мотивируя отказ тем, что её хрупкая конституция не предусматривает подобных нагрузок, равно как таскания воды на коромысле и ухода за домашним скотом. Вместо того Раиса (так звали молодую) подрядилась на частные швейные работы, поскольку у себя в городке работала в ателье, потом заняла место приболевшей или проворовавшейся продавщицы в крошечной сельской лавке, работающей пару раз на неделе.

Понятно, что в семье Зотовых зрел и наливался классовый конфликт. Мать и сестра Анатолия истово ненавидели «барыню», но держали чувства в рамках приличия, поскольку видели, что сын (брат) любит жену и гордится ею. Следует заметить, что невестка вдобавок к прочим недостаткам была изрядно хороша собой, однако не в сельском вкусе, также имела привычку одеваться по иным правилам, во всяком случае платка на голове не носила ни зимой, ни летом.

Семейный конфликт назрел и прорвался со страшной силой, когда сестра Раисы приехала погостить на летние каникулы. Девушке исполнилось 17 лет, она училась в техникуме и сельскую жизнь представляла туманно.

Приехав в отдалённые Тюрюки, девица Фаина пожелала дать урок современной цивилизации, в рамках чего одевалась с городским шиком и кружила головы поклонникам (в количестве трех). А именно назначала свидания по очереди, не выделяя ни одного из кавалеров и не позволяя им никаких вольностей. Следует заметить, что гвоздём гардероба Фаины был бархатный костюмчик в обтяжку, причем яростно-алого цвета. Девушка Фаина не знала, а сестра не подсказала, что в сельской культуре алый цвет одежд обозначает доступность, а также известный неуважаемый статус.

Результат столкновения культур не замедлил сказаться. Озадаченные, затем разочарованные поклонники решили проучить девушку, чтобы не задавалась, как это водится в традиционных обществах. Летним вечером, когда стайка молодёжи возвращалась из клуба в соседней деревне, парни шуганули местных девиц, велели бежать домой и не оглядываться, окружили Фаину и высказали недовольство в достаточно грубых формах. Вдобавок к словесным поношениям, крутые сельские мачо наплевали девушке в лицо и попытались выяснить, насколько крепко держится вызывающее одеяние.

Ничего уголовно наказуемого охальники в уме не держали и не совершили, напротив — с их точки зрения парни осрамили дерзкую кокетку и проучили ее. Вполне возможно, что местные девицы находились в курсе задуманного и ничего особо предосудительного в том не находили. В результате Фаина прибежала домой в слезах, с оторванным рукавом и в юбке, лопнувшей по шву. Как поётся в старинной песне: «Юбку новую порвали и подбили правый глаз, не ругай меня мамаша, это было в первый раз!» Увы, вместо сельской мамаши Фаину встретила старшая сестра, которой подобное обращение с девушками было в диковинку.

Поэтому, отнюдь не ругая Фаину, невестка Раиса обрушилась с негодованием на основы сельской культуры, чем изрядно задела чувства свекрови и золовки. «Звери», «дикари» и прочие эпитеты не пришлись по вкусу, разразился громкий скандал, в результате чего золовка затаила оскорблённые чувства и без особых раздумий исполнила жестокую месть. Хотя сама Нюра думала, что отстаивает честь родного сообщества и преподносит урок зарвавшимся горожанам.

На следующее утро Нюра не поленилась, обошла деревню и с ужасом поведала, что девушка Фаина накануне ночью подверглась групповому изнасилованию, однако вполне поделом, нечего было вертеть красной юбкой и вводить парней в соблазн. Незаинтересованные сельчане приняли скандальную новость с любопытством, однако причастные к случаю довольны отнюдь не были. Ни невестка Нюры, ни родители парней особо радоваться не могли, потому что такой поворот событий грозил всем административными неприятностями, если бы возбудилось дело. Следует заметить, что в те отдалённые времена бытовала практика отправления мужской молодёжи на небольшую отсидку взамен службы в армии, поскольку из лагеря парни возвращались в родные колхозы, а из армии — не очень-то, потому что, отслужив, получали гражданский паспорт и с ним свободу передвижения. Таким образом достигался минимум мужской рабочей силы в деревне. Поэтому родственники хулиганов очень не хотели, чтобы дело дошло до властей и послужило предлогом. В результате чего было предпринято сугубо локальное разбирательство с последующим применением розги по принципу меньшего из зол. Объяснения, кто что сделал или не сделал, тем не менее, никому удовольствия не доставили, хотя слегка утихомирили страсти.

В сухом остатке выявилась опозоренная Фаина и подстрекательница Нюра, которая невзирая на протесты семьи пыталась поднять общество на поношение «стыдной женщины, чтобы малые дети не видели такого примера». Увы, моральный поход Нюры не пошёл на пользу, напротив, вывел её в фокус скандала. Надо признать, что стороны несколько увлеклись, и семья Зотовых вновь оказалась в центре негативного внимания. Понятно, что девица Фаина не вытерпела и покинула Тюрюки задолго до условленного срока.

Вслед за чем мать Антонина со слезами, а брат Анатолий с зубовным скрежетом предложили Нюре вариант не слишком почётного изгнания. Мол, не поехать ли тебе (доченька, бедная моя!) или (вот кривая дура навязалась на нашу голову!) в город поискать счастья в прислугах, с сельским советом договорились, там дадут справку на выезд, раз такое срамное дело.

Долго ли коротко, однако Нюра получила справку из сельсовета и адрес богатой старухи в подмосковном посёлке Кратово, о последнем позаботилась невестка Раиса. Богатая владелица дачи каким-то сложным образом была знакома с её родными и могла подсказать, кому требуется здоровая неприхотливая баба вести дачное хозяйство. Разумеется, тратить на золовку ценное знакомство было жаль, но избавления от зарвавшейся Нюры стало насущной необходимостью. В никуда зловредная бабища могла не поехать.

В посёлке Кратово Нюра проработала год у другой состоятельной старухи, потом получила предложение с повышением. Сестра хозяйки уговорила Нюру пойти в няньки в самою Москву, вести хозяйство и смотреть за маленькой внучкой, той исполнилось полтора года. Дочка и зять третьей по счёту старухи активно трудились на благо общества и собственное хозяйство вести не умели. Так Нюра оказалась в семье Златопольских, состоящей из отца-инженера, матери-аспирантки, первоклассницы Марины и маленькой Ларисы.

В Москве, на Ленинском проспекте в хорошей квартире Нюра прожила 12 лет, её поселили в небольшой, темноватой, но отдельной комнате и отдали на откуп домашнюю жизнь вместе с детьми и деньгами. Мало того, Нюра искренне полюбила маленькую Ларису, просто до того, что временами воображала, что девочка не хозяйская, а её родная дочка. Понятно, что о собственной личной жизни и о семье бедной одноглазой Нюре мечтать не приходилось, вследствие чего, как говорят психологи, произошло замещение.

Прожив около года в столице в семействе Златопольских, Нюра совершила первую крупную ошибку и получила первое предупреждение. К большому сожалению следует отметить, что любовь няньки к младшей девочке не распространилась на старшую, напротив. Нюра отчаянно ревновала маленькую Ларису к родным и вместе с тем пылала ревностью за неё. Няньке казалось, что родители выделяют старшую дочку в ущерб младшей. По указанным причинам Нюра невзлюбила школьницу Марину и попыталась выжить её из дому.

В конце первого года пребывания в Москве Нюра озаботилась навести справки и предложила Златопольским отправить Марину на воспитание в интернат, мотивируя заявку тем, что девчонка ленива, дерзит, мешает заниматься хозяйством и младшей сестрёнкой. Мол, что без неё всем будет гораздо лучше.

Работодатели были безусловно удивлены, однако результат выявился отнюдь не тот, о каком думала Нюра, выдвигая предложение. «Нюра, голубушка!» — объяснила мать хозяйки, специально вызванная для объяснений. — «Вы совсем ничего не поняли. Мы очень ценим, что вы любите Ларочку и стараетесь, однако никаких решений в этой семье вы принимать не можете, даже советов давать не вправе. Нам будет жаль с вами расстаться, но если в следующий раз вы попытаетесь вмешаться, вам придётся искать другое место, без разговоров».

Бабка обеих внучек хотела обойтись без обид и вразумить няньку, но ошиблась, скорее всего в стиле сообщения. Нюра для виду поплакала, покаялась и пообещала исправиться, однако затаила обиду на всех, в особенности на молодую хозяйку, которая выслушала её требование молча, обещала подумать, потом натравила старуху, чтобы та унизила и почти выгнала бедную, старательную Нюру.

Нюра стала осторожнее и сменила тактику, хотя стратегия осталась прежней. Поскольку единственной аудиторией для высказывания обид бедной Нюры оказалась маленькая Лариса, то не прошло полугода, как девочка прилюдно назвала сестру «курносой дурой» и «кривоногой балаболкой», что не оставило сомнений в источнике знаний. На сей раз молодая хозяйка справилась сама, но заметно увлеклась, что, увы, опять не пошло на пользу никому. Нюра знала, что расстаться с нею хозяева не хотят или не могут, поэтому выслушала реприманд, вновь покаялась, но утвердилась в своей правоте. Стала считать себя и Ларочку натуральным центром семьи, а остальных — ненужной обузой. Снова произошло замещение или, проще выражаясь, затмение чувств.

В рамках чего Нюра совершила следующую большую ошибку и приняла второе предупреждение. С небольшим временем Нюра слила обиду с ревностью, любовь к ребёнку с толикой воображения и стала толковать аудитории подалее от дома, что Ларочка её родная дочка, но живёт с мачехой, потому что отец… Неважно, какую байку Нюра сплетала, какие варианты сочиняла на ходу, главное, что фантазмы имели место при Ларисе, далее информация скорее поздно, чем рано, но просочилась в семейство Златопольских. Вновь была призвана мать хозяйки в качестве проверенной палочки-выручалочки.

«Нюра, вы взрослая женщина! А сочиняете, как сопливая девчонка!» — на сей раз бабушка проявила негодование. — «Своим знакомым вы можете говорить всё, что душе угодно, дело ваше, но пожалейте Ларочку! Девочка к вам привыкла, вы её любите, подумайте о ней. Или вы перестанете морочить ей голову дурацкими выдумками или вам придётся уйти. Заставить молчать вас никто не может, но если мы услышим что-нибудь подобное, то другого предупреждения не будет!»

Во второй раз дело не обошлось устным репримандом. Нюре пришлось покаяться публично и объяснить Ларисе, что она пошутила, мать и мачеха — это в сказках, на самом деле ничего подобного. Однако суровым предупреждением семейство Златопольских отнюдь не ограничилось. Ценя домашние заслуги Нюры, они по совету и при содействии бабушки преподнесли прислуге пряник практически вслед за разоблачением и скандалом.

Посовещавшись и придя к единому мнению, Златопольские признали, что неприятные ошибки Нюры вызваны ущербностью и тоской по личной жизни, вследствие чего предприняли решительные меры. Они нашли некую клинику под названием МОНИКИ, где работала знакомая докторша, и по прошествии двух недель положили Нюру на операцию. Удаление бельма прошло успешно, зрение восстановилось не вполне и кое-какие следы остались, однако глаз принял приемлемый вид, ущерб стал не так заметен.

После операции старуха сводила Нюру в модную парикмахерскую, там её постригли, завили и расчесали так, что пострадавший глаз оказался в тени и практически не выделялся. Преображённая Нюра долго привыкала к новому облику, но, против ожиданий, никакой признательности не проявляла. Для себя она решила, что наконец заслужила волю и с нею счастье многими страданиями и теперь будет строить жизнь, как сама захочет. На Ленинском проспекте, в каморке у Златопольских.

Последующие несколько лет прошли без заметных происшествий, родители трудились, дети росли, Нюра хорошела и утверждалась в роли негласной хозяйки дома, настолько, что иная фракция (родители и дочка Марина) в шутку звала её «наш милый деспот», однако заглазно, что свидетельствовало…

Пожалуй, стоит отметить два незначительных происшествия, каковые на протяжении почти безмятежных лет колебали гладь семейной жизни и делали косвенную заявку для будущей драмы.

(…также стоит заметить, что автор всех заявок тоже отчасти увлёкся и вообразил себя Стефаном Цвейгом, исполняющим биографию Марии Стюарт. Однако автор заметил упущение позже, когда заявки сыграли свою роль. Надо думать, генеральская аудитория осваивала конечный продукт по диагонали)

Хронология двух эпизодов, условно названных «Красные туфельки» и «Кривая Моника» не установлена, однако это не слишком важно, их расположение будет произвольным.

Красные туфельки были однажды куплены Нюрой в подарок для подросшей Ларисы в рамках развернувшейся кампании, условно названной «Красота — это страшная сила». Когда Нюра освоилась со своим презентабельным видом, у неё произошла полная смена вех, и на место суровой сельской морали заступило древнее и романтическое поклонение красоте, правда в ограниченном объёме. Красота имелась в виду исключительно женская, её собственная, а особенно Ларочкина.

Лариса и вправду росла очень хорошенькой девочкой в особом конфетном стиле. Её светлые кудряшки, голубые глаза и рот бантиком приводили в восхищение не только Нюру, но и постороннюю публику. Кстати, надо отметить, что мать и сестра Ларисы ничем особенным в этом плане не выделялись и мало о том думали, у них бытовали иные приоритеты, в основном академические, так сложилось в их просвещённом кругу.

Так вот, однажды Нюра приобрела маленькие, алые, очень милые туфельки для Ларочки, презентовала их от своего имени и привела девочку в полный восторг. Девочка не могла оторваться от дивного подарка, постоянно примеряла обновку и чуть ли не клала под подушку на ночь. Нюра испытывала законную гордость, но мамаша с бабкой испортили праздник. Оценив подарок и выразив признательность заботливой Нюре, бабка сделала реприманд дочке и достала такую же пару другого размера для старшей внучки Марины, благо, та носила последний детский размер обуви, потому что не слишком вышла ростом.

Марина выразила вежливую благодарность и почти не думала о подарке, но для Нюры вторая пара красных туфель оказалась нестерпима, как алая мулета для андалузского быка. Бедняжка вообразила, что ей и Ларочке умышленно испортили радость, задумали подорвать авторитет и указать место, заодно дерзнули приравнять невзрачную Марину к её лучезарной Ларочке! Испытывая букет страстных чувств, как на подбор исключительно негативных, Нюра забылась, высказала давние и свежие обиды, вслед за чем ринулась к себе в подсобку укладывать вещи.

Перефразируя Набокова, следует с большим сожалением отметить, что ей не «дали доуложиться». Хозяева взяли себя в руки и, не извиняясь, дали понять няньке, что они её ценят и без её помощи не обойдутся. Скорее всего растолковали, что не хотели никого обидеть и прибавили зарплату. Из чего Нюра, и увы, Лариса сделали вывод, что неразумное, но страстное поведение вознаграждается.

Эпизод с названием «Кривая Моника» произошел на протяжении первых школьных лет Ларисы. Школьницей младших классов Ларочка была особенно хороша, светлые кудряшки у неё потемнели, приобрели цвет осенней листвы и на просвет играли оттенками золота. К чему присовокуплялось уже не кукольное, а почти ангельское личико с бледно-розовым румянцем и слегка надутыми губками. Преданная Нюра истово гордилась красотой девочки, следила за изяществом школьной формы и заплетала обязательные косы так, что они казались завитками.

В результате чего однажды ранней осенью Лариса вознамерилась сделать сказку былью и потребовала, чтобы девочки-подружки звали её не иначе, как «королевной Златовлаской». (Книжка сказок невовремя попалась им в руки.) В принципе девочки не имели ничего против, в нежном возрасте среди них бытовала практика изобретения комплиментарных прозвищ в тесной компании, подруги готовы были уступить Ларе титул королевны взамен взаимных уступок на том же поприще. Одна хотела зваться Дюймовочкой, а самая продвинутая из подруг претендовала на модное имя Анастасии Вертинской.

Однако Лариса не хотела делить лавры и предложила другим девочкам довольствоваться ролью придворных и камеристок, что вызвало раскол в намечающемся «королевском обществе». В запале одна из претенденток на равные права, придумала для Лары и приклеила остроумную, хотя далеко не лестную кличку — королевна Златопопа. Лариса была травмирована и рыдала целую неделю, невзирая на утешение родных. Те советовали Ларе взять себя в руки и изобрести для обидчицы смешное прозвище, благо что фамилия обидчицы — Белоусова, давала возможность назвать её Белоуской. Вновь и опять, увы, реальное утешение предложила нянька Нюра, правда это скорее было отмщением.

Через какое-то время Лариса помирилась с подружками, они простили обиды и отпраздновали вечный мир на пустыре, где среди сорных растений обнаружился куст «волчьей ягоды» с плодами. По совету Нюры Лариса притворилась, что ест сладкие ягодки и предложила девочкам угоститься. В деревне Тюрюки был известен такой способ обучения уму-разуму всяческих разинь. В природных условиях пара-другая съеденных «волчьих ягод» вызывала сильный, но безвредный понос, который служил к посрамлению обманутых. Однако в столичных вредных условиях (понятия экологии тогда не имелось) натуральное слабительное видоизменилось, и к вечеру жертвы отравления дружно отправились на больничные койки в тяжёлом состоянии. Когда угроза жизни и здоровью миновала, родители пострадавших предъявили претензии, одна из девочек созналась врачам, что ела «вкусные ягодки» на пустыре по примеру и наущению Ларисы.

Лариса без колебаний сдала Нюру, Нюра сослалась на недостаточное образование и непонимание проблемы, хозяева приняли удар на себя и выслушали множество нареканий. В результате Ларису подвергли в школе частичному остракизму — многим девочкам запретили с ней водиться. Дома одна сестра Марина пыталась вразумить младшую, но та пряталась за юбки Нюры и делала вид, что ничего особенного не случилось. Родители отнеслись к происшествию легкомысленно, и когда жертвы выздоровели, опомнились до такой степени, что между собой звали младшую дочь «наша Луша Борджиа», хорошо что не предложили девочке взять красивое имя в качестве псевдонима.

К весне, когда скандал с отравлением забылся, Лариса восстановила позиции в детском обществе, но в остатке страстно возненавидела Юлю Белоусову, поскольку уверилась, что корень всех зол кроется именно в ней, в особенности была неприятна слава Юли, в качестве самой пострадавшей и едва не лишившейся жизни. Одноклассники ходили навещать Юлю в больницу, а Ларису с собой не брали. После компания распалась, потому что родители косились на Лару, особенно усердствовала бабушка Юли.

Ближе к весне родители Белоусовы собрались и отбыли в зарубежный вояж, учить чему-то обитателей одной из развивающихся стран, что довольно важно, франкофонной. Дочку они оставили с бабушкой в Москве до летних каникул, позже намеревались вызвать, когда устроятся. Покамест слали письма с впечатлениями и подарки с оказией. Вокруг заграничных вещей распалились ненужные страсти. Когда Юля стала являться в школу в нарядных обновках: то в вышитом платьице, то в ярких туфельках, Лариса усмотрела в том обиду и повод для конфликта. Началась кампания против преклонения перед чуждыми модами и иностранными веяниями, предпринятая Ларой. Пиком ссоры стал неудачный день, когда Юля, страдая ячменём, появилась в классе с марлевой повязкой на одном глазу. Лариса, надо думать, вдохновилась памятью о медицинском прошлом Нюры и изобрела для Юли обидную кличку — Кривая Моника. Так франкофонность соединилась с клиникой МОНИКИ и произвела неприятную сенсацию. Очень несправедливо, однако дети последовали за Ларисой, стали дразнить и обижать Юлю, особенно старались девочки. Произошел известный эффект «куриный жестокости», в рамках которого куры яростно клюют пострадавшую товарку.

Бабушка Юли не растерялась, срочно забрала девочку из школы, не дожидаясь конца учебного года и отправила к родителям. После чего с лёгким сердцем явилась к Златопольским и высказала нелестные мнения относительно поведения и незавидного будущего их вредной и донельзя избалованной Ларисы. Нюра, встретившая незваную гостью, попыталась ответить скандалом, однако случившиеся дома родители Ларисы были неприятно удивлены и в первый раз посмотрели на свои семейные устои серьёзно. Лариса внезапно получила первую порцию родительского гнева, а Нюра — самое последнее предупреждение.

После этого в семействе царили тишь и гладь по крайней мере на поверхности событий, но в глубине зрели перемены. А именно. Нюра вновь почла себя несправедливо обиженной, отчасти пересмотрела свою преданность семейству и круто загуляла по принципу лучше поздно, чем никогда. В процессе она нашла жениха из Подмосковья и собралась строить семейную жизнь в квартире Златопольских, но ей отказали. Жить у ведьмы-свекрови в пригороде Нюра не захотела, помолвка тянулась долгие годы, пока Нюра не присмотрела иную кандидатуру.

В кирпичном доме, занимавшем половину квартала на Ленинском проспекте обитатели знали друг дружку и со временем завели тесные соседские отношения. В рамках которых хозяйственная Нюра взялась опекать пожилого полковника из соседнего подъезда на время, пока жена последнего отправилась в больницу на серьёзную операцию, далее в санаторий на выздоровление. Никто не собирается бросать камни в сторону удручённого хозяина и пригожей прислуги, дело житейское, однако ситуация осложнилась, когда Нюра объявила о своей беременности и выразила желание заменить хозяйку навсегда.

Бедняга полковник, во-первых, не имел уверенности в своём отцовстве, к тому же менее всего желал развода и нового брака на склоне лет, дело вполне житейское и требующее разумного компромисса. Который был найден и обнародован семейством Златопольских, те согласились принять на жительство будущего отпрыска Нюры, если она будет справляться с иными обязанностями. Полковник с женой (бедолага во всём признался) обещали помогать материально и позаботиться о будущем ребёнка.

К сожалению разумный компромисс не произвёл на Нюру желаемого впечатления, её томили обида и унижение от всех этих городских. Она согласилась на предложенные условия скрепя сердце (а куда ей было деваться?), но уведомила общественность во дворе и Ларису вдобавок, что виновником торжества является хозяин Златопольский, в результате все дети в семействе будут родными, по крайней мере наполовину. Роль полковника в этой версии никак не прояснялась к ущербу репутации последнего.

Нюра никак не полагала, что сочинённая в печали версия причинит вред и была крайне удивлена, когда Златопольские, позабыв о гуманности и её интересном положении, вежливо, но решительно указали ей на дверь.

— Куда мне деваться с ребёнком? — плача, жаловалась Нюра, думая, что хозяева просто грозятся. — И кто о Ларочке позаботится?

— Нюра, вопрос решён окончательно, у вас есть месяц на сборы, — в который раз отвечала бабушка, вновь призванная на роль медиатора. — Что касается Ларисы, то именно о ней мы заботимся, девочка не может расти в такой обстановке, ваши выдумки сбивают её с толку и причиняют страдания.

— А если это правда? — Нюра решилась пойти ва-банк, потому что ничего не теряла. — Если у Ларочки будет брат или сестра?

— Тогда тем более, — отрезала бабушка и на месте сократила время на сборы до трёх дней.

Когда Лариса вернулась от родственников у которых гостила по случаю форс-мажора, то Нюру не застала, а в её комнатушке нашла кабинет с библиотекой и вторым телевизором. Что касается Нюры, то она вернулась в деревню Тюрюки, где поселилась в своём доме на равных правах с братом и в положенное время родила девочку, названную Алёнушкой.

Брат с невесткой были бездетными и полюбили ребёнка, что объединило всех в счастливую семью. Через несколько лет Лариса в сопровождении старшей сестры ездила гостить в Тюрюки и привязалась к прелестной маленькой Алёнушке.

Изложенную выше информацию о детстве и молодых годах экс-няньки Марина Златопольская получила от родных и односельчан Нюры, те были рады поделиться и хотели знать, взаправду ли девочка Алёнка им родная.

Глава пятая

1. «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет…

(цитата из поэмы «Цыганы» А.С.Пушкина. Жанр — дамский романс.)

Заявка № 2

…Незадолго до семнадцатого дня рождения Лариса Златопольская совершила первую попытку самоубийства. Ничего в жизни семьи Златопольских не предвещало неожиданного оборота событий.

Напротив, семья готовилась к свадьбе старшей сестры Марины, торжество намечалось через две недели. Все, включая Ларису, были погружены в приятные хлопоты касательно туалета невесты и банкета в хорошем ресторане. Жених Марины, Всеволод, давно был своим человеком в доме, семья успела оценить его достоинства: инженер, умница, восходящее светило по своей технической части, почти готовый кандидат наук и наконец просто красавец. Последнее очень импонировало Ларисе, она с радостью приняла будущего родственника и помогала Марине в свадебных приготовлениях, в частности сделала изумительный венец из шелковых цветов флёрдоранжа, на который крепилась воздушная фата невесты.

И вот практически накануне свадьбы, когда никто ни о чём ином не думал, однажды поздним вечером Лариса заперлась в ванной комнате и оставалась там непозволительно долго, пока девочки не хватились или пока не потребовалось помещение. Когда дверь взломали, обнаружили, что Лариса полулежит на ларе с грязным бельём, прислонившись к стене, а с её рук в раковину текут тёмные венозные струи. Прибывшая «скорая» отвезла девочку в больницу, точнее, в недавно образованное отделение суицида при одной дальней клинике, мать поехала в той же машине и вернулась наутро в состоянии потрясения.

Врачи заверили, что жизнь дочери вне опасности, оставили девочку на профилактику и на прощание имели с мамашей неприятный разговор. Глава отделения, пожилая докторша наук, специалистка по тяжкому предмету суицида, побеседовала с очнувшейся Ларисой и изложила матери претензии. Не от дочкиного имени, та о родителях не думала ни в каком аспекте, ей они были до фонаря. Докторша наук объяснила матери, что подростковый суицид практически всегда вызывается семейными проблемами, а если мать ничего не замечала, то тем больше её вина и преступное невнимание к младшей дочери. Той потребовалась, как толковала врачиха Лидия Тимофеевна, совершить суицидную попытку, правда несерьёзную, заранее обречённую на неудачу, чтобы привлечь внимание к своим проблемам.

Неужели мамаша не знает, толковала докторша после недолгой беседы с Ларисой, что девочка чувствует себя чужой в семье и почти отверженной после того, как нянька, единственный человек, привязанный к ней, была уволена без объяснений? Что в течении этих лет Лариса ощущала себя одинокой, что никто не вникал в трудности подросткового периода? Что все были заняты собой, карьерой, теперь замужеством старшей сестры, которую любят гораздо больше, только потому, что она подстроилась под родителей и живёт по их канонам? А Лариса не захотела, поэтому в семье стала боком.

Что касается главных опасений матери, она может не волноваться, реальных причин для попытки самоубийства у девочки не было, поводом послужил сущий пустяк, как часто бывает с подростками. Лучше не спрашивать, но если Лариса поделится, то ни в коем случае не следует удивляться или порицать дочку. Её психика сейчас пребывает в хрупком состоянии, но докторша намерена заняться Ларой.

Лариса пробыла в больнице неделю, вернулась тихая и задумчивая. Через несколько дней, накануне свадьбы, поделилась с матерью и сестрой, в состоянии сердечной боли поведала, что за причина довела её до желания расстаться с жизнью. Родные испытали следующее потрясение, однако по настоянию докторши сделали вид, что понимают и сочувствуют.

Нестерпимую обиду, как оказалось, Ларисе нанесла Кривая Моника, недавно вернувшаяся в отечество и прежнюю школу. В дальней стране пребывания Юля Белоусова прожила с родителями много лет, училась в международном лицее, овладела французским языком в совершенстве и добровольно приняла имя «Моник» взамен архаичной «Жюли», с которой не согласились подружки, они также признали, что Моник звучит лучше и отлично подходит стильной русской девушке. Отчего Юля предпочла обидную кличку в качестве нового имени, никто не знает, объяснить, наверное, смогла бы докторша Лидия Тимофеевна, но её никто не спросил.

Итак Юля вернулась с триумфом под именем Моник, в довершение к тому с почти сложившейся карьерой. В лицее она проявила незаурядные способности к рисованию и основала на школьном уровне мастерскую по дизайну модной одежды, имела успех, дошедший до бывшей метрополии. На каком-то конкурсе в Париже(!) рисунки и модели Моник Белюз заняли энное место и получили поощрительный приз, а сама Юля — приглашение на дальнейшую учёбу в город Лион, славный текстильными традициями. В недалёком будущем Юля-Моник, собиралась поступать в текстильный институт в Москве, после чего ехать по обмену в Лион.

Стоит ли говорить, что успехи давней соперницы стали Ларисе поперёк души, наверное, не стоит. Однако последняя капля пролилась в душу Лары неожиданно и переполнила чашу горечи. Одним пасмурным утром класс вызвали на медицинскую диспансеризацию для составления карты 286, которая требовалась для поступления в высшие учебные заведения. Девочек собрали в отдельное помещение, попросили раздеться до пояса и пустили по врачебному конвейеру для осмотра. И вот, сидя у стола, где мерили кровяное давление, Лариса поймала на себе любопытный взгляд Юли-Моник. И не просто на себе.

Наряду с многими достоинствами внешности (она выросла красивой девушкой) Лара имела и тщательно прятала реальный недостаток. Грудь у неё осталась, мало того, что недоразвитой, но застыла в форме смешных рожек. Зрелище не радовало глаз и очень расстраивало обладательницу. Хотя родные уверяли, что со временем всё образуется, однако…

Однако на тот момент дефект оказался на виду и привлёк внимание Юли, которая, как нарочно, могла похвастаться практически идеальным бюстом. И вот, Юля-Моник глянула на Ларису, невольно опустила глаза для сравнения, затем на её подвижном лице выразилось изумление, мол, «неужели бывает такое?» И ничего более, однако для Ларисы оказалось достаточным.

Она ощутила себя уродцем на ярмарке, объектом нестерпимого глумления, причём со стороны той самой Кривой Моники, которая. Юля Белоусова, надо думать, глянула и забыла, но Лариса с того мига стала испытывать душевные страдания, вскоре доведшие девочку до нежелания жить дальше. Под занавес Лариса объяснила, что доктор Лидия Тимофеевна пообещала заняться её гормональным балансом и помочь исправить грудь всеми возможными способами, так что будущее не совсем безнадёжно.

Мать с сестрой не стали ни порицать, ни смеяться, напротив рассыпались в сочувствии и пообещали себе заняться душевным балансом Ларочки в первый незанятый момент. Обе поняли (с посторонней помощью), что преступление Юли-Моник не идёт в сравнение с тем, что они обе оказались не в курсе внутренней жизни Ларисы. Невнимание близких чуть было не привело к непоправимому, хотя врачиха имела мнение, что попытка суицида была задумана скорее в целях привлечь внимание и напугать. Хотя кто знает? Если бы они прождали дольше или дома никого не случилось…

Покамест Лариса получила первый ощутимый дивиденд, старинное кольцо с пламенно-розовым турмалином. Двоюродная бабушка Маня, тётка матери намеревалась сделать подарок к свадьбе старшей племяннице, однако мать и сестра уговорили переадресовать турмалин. Изделие итальянского мастера насчитывало сотню лет, заключалось в дорогую оправу и носило семейное название «Пламенный ангел», почти В. Брюсову. В рамке витого золота сидел гравированный камень с насыщенным переходом цветов, являвший женское лицо в вихре взметнувшихся кудрей, бесспорный модерн конца прошлого века.

(Автор видел изделие воочию, очень заметная штучка, хотя не совсем бесспорного вкуса. Пришла на ум подзабытая цитата из романа «12 стульев», гласящая, что тёща Воробьянинова видела во сне «золотую девушку, распущенную», там имелось в виду, что с распущенными волосами. Так вот распущенная девушка из турмалина в золотой оправе довольно-таки странно украшала женский палец, смотрелась, как трофей охотника за головами и явно мешала движению пальцев)

Однако не это важно. Родители Ларисы не узнали до конца жизни (они оба скончались не дожив до семи десятков), а сестра Марина живёт в неведении по сию пору, что Лара предприняла раннюю попытку суицида не совсем по той причине, в каковой созналась. Думается, что докторшу она тоже обманула, хотя точно никто не знает.

Полным знанием предмета обладают жена и сын Марка Горкина, к большому сожалению, ныне покойного. В те времена юношу звали Марек, он числился отдалённым родичем Всеволода, жениха Марины и дружил с ним буквально с детства, их родители плотно общались домами.

Примерно за месяц до свадьбы Севы и Марины, как рассказала вдова Марка, на дом к родителям Всеволода пришло анонимное письмо, обильно поливающее грязью невесту. В частности сообщалось, что в рамках ранней развратной жизни и между абортами Марина ухитрилась родить девочку Алёну, в дальнейшем отправленную на воспитание в деревню под надзор бывшей домработницы. Жених остался в неведении, но его родители сильно огорчились, отнюдь не потому, что поверили диким разоблачениям. Они с печалью узнали, что в непосредственной близости будущей невестки обитает недоброжелатель с уродливо развитым воображением и чуждыми понятиями о жизни и порядочности.

Родители Всеволода, понятно, скрыли от сына скандальное сообщение, но посоветовались со старшими Горкиными. Те предложили призвать на помощь Марека, поскольку он был вхож в семейство Златопольских на правах друга и кузена Севы. Марек, студент мехмата МГУ, не отходя от кассы вычислил источник неприятных новостей и вызвался помочь, заверив родных, что исполнит поручение деликатно, однако своими догадками не поделился.

Спустя очень недолгое время Марек нашёл убедительные доказательства авторства нехорошего письма (побывал в школе у Ларисы и сличил текст послания с шрифтами в кабинете машинописи) и вызвал девочку для серьёзной беседы. Та сначала плакала и не сознавалась, затем под тяжестью улик признала, что, да, написала письмо, потому что уверена — эта свадьба ошибка! Красавец Сева не может любить невзрачную Марину, он должен подождать, пока подрастёт достойная невеста. Понятно, кого Лариса имела в виду. Марек понял, что имеет дело не с шантажисткой, а с ребёнком, который не ведает, что натворил, поэтому с высоты своих 20-ти лет он прочитал Ларе строгую, но снисходительную нотацию, затем заверил, что никому не скажет, если Лариса осознает, что была неправа и больше никогда ничего подобного не сделает. Но если позволит себе хотя бы…

Лариса ничего не обещала, только молила Марека о молчании, он решил, что цель достигнута. После чего заверил родных, что всё уладил, больше сюрпризов не будет, но тайной личности анонима не поделился. Однако по истечении недели тайна открылась сама, когда стало известно о суицидной попытке Ларисы. Увы, решительные меры, предпринятые виновницей, полностью заслонили некрасивый поступок и машинально переложили вину на ранее пострадавшую сторону. Родители жениха и бедные Горкины просто не знали, куда деваться и как каяться, Мареку досталось хуже всех. Мало того, что он винил себя, так родные делали предположения, что юноша был бестактен и запугал девочку.

Только молоденькая жена Нюша, ровесница Ларисы, знала правду и утешала супруга, как могла. Кстати сказать, ранний брак Марека с Нюшей и рождение сына Игоря были предпоследней сенсацией в кругу родных, противоречивые эмоции ещё не выветрились. В целях защиты обожаемого Марека Нюша предприняла решительные меры. Взявши беднягу под локоть, отвезла его в больницу, где оставалась Лариса и добилась свидания с ней. Нюшу с грудным ребёнком на руках не допустили к собеседованию с затворниками суицида (мало ли что?), но Марек, когда завершил свидание, высказался на полную катушку.

Лариса сначала обвинила его в разоблачении тайны, ей показалось, что в школе стали нехорошо смотреть и шептаться, затем признала, что ей могло показаться, однако сослалась на нестерпимые душевные муки. В любом случае Марек вновь оказался виноватым, по крайней мере он так считал. Данное положение вещей определило отношение Марка Горкина к Ларисе на множество последующих лет и привело. Однако об этом чуть позже.

Проступок Ларисы остался в строжайшей тайне, никто из родных Севы о том не заикнулся, но молодая пара поселилась у родителей мужа, хотя до того они хотели жить в квартире Златопольских, по отселении Ларисы в бывшую комнатку Нюры, против чего девочка не возражала. Однако после попытки суицида старшее поколение пересмотрело планы и предоставило Ларисе более комфортные условия проживания, чтобы не было оснований считать, что замужество сестры её обездолило. Проект был предложен родителями Всеволода. Златопольские не имели понятия о секретных причинах нового расклада, но с признательностью приняли условия. Их политика в отношении младшей дочери круто поменяла вектор, в семье девочку перестали воспитывать, положились на влияние докторши Лидии Тимофеевны, она руководила восстановлением духа Лары и имела свои планы. Ко всему прочему писала монографию о подростковом суициде и методах рекуперации.

(В дальнейшем тексте, пожалуй, не будет места, но желательно отметить, что в отличие от остальных родных и близких Лары только юная Нюша, жена Марека Горкина, имела отдельное мнение о проблемной ситуации в породнённых семействах. Нюша происходила из муромской деревни Пчелинцево, в школе проявила незаурядные способности к наукам, легко выиграла несколько олимпиад и поступила на учёбу в МГУ в возрасте 16-ти лет. В 17 лет не отходя от кассы, она вышла замуж за Марека и родила сына, что задержало академическую карьеру, но нисколько девушку не расстроило. Она училась почти заочно, заодно изучала социальную среду, в которую нечаянно попала.

Так вот возня новых родных вокруг Ларисы вызывала у Нюши одно раздражение. Лауреатка научных олимпиад из Пчелинцева была уверена, что поступки Ларисы вызвались отнюдь не расстройством юных чувств, а банальной злонамеренностью, оформленной в стиле сельской мелодрамы с положенными роковыми атрибутами. Гадкие наветы и дальнейшие демонстрации страстей для Нюши тайны не заключали, это был тривиальный сценарий женского соперничества. По мнению Нюши за подобные штучки девицу полагалось хорошенько выдрать, а не бегать вокруг, высунув язык. Однако Нюша понимала, что её соображения не найдут сочувствия в семье мужа, и воздерживалась, но предупреждала Марека, чтобы он не ждал от Ларисы ничего хорошего.)

Когда свадебные торжества остались позади, страсти улеглись и участники зажили обычной жизнью, выяснилось, что Лариса намерена строить жизнь по нестандартному канону. Вместо выбора высшего учебного заведения и последующего поступления, девушка нашла будущее рабочее место и собиралась трудиться в физкультурном диспансере в качестве помощницы медсестры (название диктовалось любезностью, на деле она числилась санитаркой). Выбор места и должности определялся простой причиной: в диспансере докторша Лидия Тимофеевна занимала место научного консультанта, также имела клиническую базу для разработок по теме взаимодействия тела и духа страждущих. Лариса выбрала медицинскую карьеру также потому, что доктор Лидия обещала помощь в исправлении дефекта груди вплоть до возможной косметической операции. Будучи внутри системы, Лариса имела шанс получить желаемое лечение в первую очередь и не на общих основаниях.

Родители не испытали особой радости, однако не стали возражать, зная, что Лариса с Лидией имеют первую руку в спорах. Небрежно и почти незаметно закончив школу, Лариса вышла на работу в диспансер и полностью погрузилась в труды физического совершенствования. Даже когда мыла полы в коридорах, залах и кабинетах, Лара исполняла комплекс упражнений, больше похожий на экзотический танец. Доктор Лидия Тимофеевна разработала для девушки специальную систему движений, должных обеспечить поддержку мышц груди и зафиксировать правильный разворот плечевого пояса. Наряду с комплексом докторша прописала (и главное, достала с трудом и почти бесплатно) гормональную поддержку для успешного развития того же самого.

Следует отметить и подчеркнуть, что внутренний мир и эмоции Ларисы по тем временам (до и после тоже) оставался для родных с близкими тайной за семью печатями, девушка не делилась мечтами или печалями. Окружающие делали выводы, какие могли, на основании поведения Лары и внешних признаков её дальнейшей жизни. Так вот, на протяжении долгого времени складывалось впечатление, что девушка постепенно и без деклараций удалилась в некую обитель, где вела размеренную жизнь, посвященную достижению отдалённых ценностей. Лариса ничем иным не занималась, кроме работы в диспансере и различных упражнений, соблюдала сложную диету с какими-то ростками, одевалась в спортивные костюмы или индийские джинсы с мешковатыми свитерами почти до колен, подобные наряды скрывали фигуру полностью. Волосы Лара стягивала аптечной резинкой, чуждалась косметики и умывалась льдом на травных настоях. Сверстницы и приятельницы отвалились вместе со школой, у каждой образовались иные интересы, к противоположному полу Лара относилась с презрением, делила свободное время между домом и прогулками в любую погоду.

Родители и сестра отчасти беспокоились, однако утешались мыслями, что Лариса проходит курс эмоциональной реабилитации под присмотром специалиста, доктору Лидии должно быть виднее. Единственным исключением из принципов добровольной изоляции для Ларисы стало нечастое общение с Мареком Горкиным, его женой Нюшей и маленьким сыном. Примерно раз в месяц-полтора Лариса выводила молодую семью на прогулку, желательно загородную и в процессе делилась изысканиями по части здорового образа жизни. Нюша терпела «эту вакханалию здоровья», скрепя сердце и желая сделать приятное Мареку. Тот не мог избыть вины и старался загладить нанесённый урон дружеским семейным участием.

Нюше Горкиной, ныне Анне Петровне мы обязаны единственным, хотя приблизительным инсайтом по части душевной жизни Ларисы в то время. Правда, следует сделать оговорку. Со временем и течением дальнейших событий отношение бывшей Нюши к Ларисе претерпело радикальное изменение в худшую сторону. Если в юности Нюша едва выносила отдалённую свойственницу, то в зрелые годы доктор наук Анна Петровна Горкина питала по отношению к Ларисе глубокую, неутолимую и, надо отметить, заслуженную неприязнь, едва сглаженную правилами, которые ей пришлось усвоить, живя и работая в научных кругах.

В указанные времена частично по привычке, частично из праздного любопытства Нюша взяла на себя труд подумать, что делается с Ларой. Нюша сложила разрозненные наблюдения с обрывками бесед, привела знания в систему, затем сделала почти научный вывод, но ни с кем делиться не стала. Здраво полагая, что это отнюдь не её дело и к пользе не послужит. Теперь — пожалуйста, если можно помочь и вывести объяснения в должное русло. По мнению умной, но не сентиментальной Нюши Лариса возымела идею довести свой внешний облик до совершенства, но самое главное, девушка желала избавиться от дефекта внешности, а именно неразвитой груди, вплоть до оперативного вмешательства.

Комплексная идея и вытекающее поведение диктовались сознанием, что неудача с расстройством свадьбы сестры произошла оттого, что Лариса не смогла ослепить жениха своей красотой, имея видимый недостаток сложения. На будущее Лариса положила привести себя в неотразимый вид, после чего завоевания сердец станут происходить автоматически, без усилий с её стороны.

Однако на время, потребное для преображения, Лариса решила как бы заморозить себя и не тратить усилий на обычную жизнь, поскольку полагала это неэффективным. Жить и покорять девушка хотела только во всеоружии красоты, а прежде того не хотела распыляться. Сказки типа «Золушки» или «Гадкого утёнка» тоже сыграли роковую роль. Нюша с большим удивлением узнала, что Лара, выросшая в доме с обширной библиотекой, манкировала этим способом приобретения знаний, довольствовалась детским чтением и поэзией последнего разбора. Конкретно писала в тетрадку стихи-песни, передаваемые из уст в уста девицами с невзыскательными вкусами. Вроде того…

«Я сидела и мечтала у раскрытого окна, чернобровая в лохмотьях ко мне цыганка подошла» и сказала что «у тебя на сердце камень, знаю любишь одного», однако напрасно, потому что «он любит девушек богатых, он любит карты и вино, а ты умрешь с тоски и горя, ему, как видно, всё равно». Далее песня-плач переходила от первого лица к третьему, сообщала, что «ровно через три недели красотка эта умерла, цыганка правду говорила, цыганка верная была». Это произведение анонимного гения или другое, что неважно, содержало следующие судьбоносные строфы: «Горят там свечи роковые, гроб чёрным бархатом обшит, рыдают все её родные, а в том гробу она лежит. А перед гробом на коленях стоит красавец молодой, он плачет горькими слезами — ах, что наделал я с тобой!»

По ознакомлении с тетрадкой, содержащей избранные перлы жестокой романтики, Нюша глубже вникла в настроения Лары и убедилась, что «роковые свечи» и «чёрный бархат» сыграли весомую роль в поступках девушки. Образ «молодого красавца, стоящего на коленях перед гробом», по всей видимости, завладел воображением Ларисы или по меньшей мере направил мысли в сторону вульгарного декаданса с дешёвыми атрибутами. Лариса, как могла, претворяла в жизнь пошлую мелодраму, однако результат оказался иным, и девица удалилась в доступный по временам монастырь, чтобы там каяться, страдать и оплакивать неудачу.

Исходя из указанных соображений Нюша не столько жалела Ларису, сколько удивлялась. Сама она открыла отечественную культуру поздно и с некоторым усилием, однако сразу поняла разницу в стилях и образе чувств. Отчего Лариса предпочитала иную духовную пищу, смесь недозрелых плодов культурного просвещения и прочих экзотических систем с примесью дешёвой магии — Нюше было невдомёк. Однако идея Ларисы: выйти из кокона тяжких трудов и изоляции в форме яркой райской бабочки и ослепить весь мир — не вызвала особых нареканий. Нюша полагала, что каждый вправе строить жизнь по собственному разумению, даже если оно не слишком богатое.

(Нюша Горкина не догадалась, и следующее соображение принадлежит автору заметок. Думается, что Лара, скорее бессознательно, имитировала судьбу кривой няньки Нюры. Та, посредством операции превратилась из невзрачной калеки в полноценную женскую единицу и имела успех на указанном поприще, хотя с ограничениями. Лариса на уровне подсознания освоила впечатление и воплощала сценарий Нюры в собственных жизненных обстоятельствах. Очень печально показалось автору, что Лариса отождествляла себя не с матерью или сестрой, а брала за образец пример слишком поздно удалённой няньки — бедняжка расплачивалась за чужие ошибки, опять же вполне бессознательно. Однако довольно психоанализа, хотя предпринятые попытки многое объясняют.)

Описанный статус кво в жизни Ларисы Златопольской длился не много не мало, а практически десять лет, если не больше. Только по прошествии декады лет докторша Лидия Тимофеевна написала монографию о различных причинах подросткового суицида и методах реабилитации, опубликовала объёмный труд и с доказательствами в руках добилась операции для Ларисы в рамках очереди привилегированных пациенток. Те исправляли лица и тела по большому блату при помощи зарубежных технологий, но доктор Лидия убедила кого надо, что юная пациентка нуждается в операции для восстановления душевного здоровья и больше ждать не в силах.

Кое-какие, частично отложенные Ларисой, а в основном выданные родителями деньги тоже сыграли положительную роль. Операция с применением новейшего силикона обошлась в тысячу советских рублей (бешеные деньги по тем временам) и прошла вполне успешно. После неё Лариса смогла осуществить многолетние мечтания — надеть блузку с глубоким декольте и любоваться богатым зрелищем. Остальные параметры у девушки не оставляли желать лучшего, сохранились в первозданном юношеском виде.

По истечении указанных лет Лариса ко всему прочему оказалась обладательницей собственного жилища, отменной комнаты в квартире улучшенной планировки. Об этом чуть подробнее, потому что важно для будущего распределения обстоятельств и имущества Ларисы. Бабка и дед сестёр Златопольских с материнской стороны, по воле ряда различных обстоятельств проживали в однокомнатной квартире на задворках столицы в доме, именуемом в народе «хрущёбой». Как они там оказались, не слишком важно, однако старики планировали оставить площадь потомству, поэтому озаботились заранее. В соответствии с тогдашними правилами они предприняли родственный обмен с внучкой Ларисой, прописались каждый на новой площади и остались жить на прежних основаниях. Дед довольно скоро покинул этот мир по причине острого заболевания почек, бабушка протянула дольше и скончалась примерно в те времена, когда Лариса готовилась к операции.

После удачного косметического предприятия Лариса стала осваивать новый статус безупречно красивой и состоятельной невесты, в рамках чего избавилась от «хрущёбы», обменяв отдельную квартиру на комнату в хорошем районе столицы и в дивно благоустроенном доме. Точнее в недавно достроенном.

Поскольку обиталище Ларисы имеет важную роль в дальнейших событиях, дому и квартире приходится посвятить некое время и толику внимания. Итак. Дом под дробным номером 8/10 в проезде Соломенной сторожки построился достаточно сложным способом. Сперва в начале 60-тых годов прошедшего века в парковой зоне было возведено здание в виде буквы П в десяток этажей для публики чуть выше среднего уровня (в рамках общества всеобщего равенства) и заселилось соответственно. Затем в конце 70-тых над верхним этажом по периметру здания надстроили дополнительный объём, накрыли двухскатной крышей и разделили на квартиры улучшенной планировки. А именно, с высокими потолками, просторными комнатами, обширными холлами, удобными кухнями, приличными санузлами и встроенными подсобными помещениями. Далее пристройку заселился денежной и блатной публикой по строгому выбору надлежащих властей, в соответствии с текущими временами. Квартиры верхнего этажа соединялись между собой площадками и стеклянными дверями (иногда они запирались, а чаще всего — нет) и имели доступ к лифтам в подъездах прежней постройки, туда вели пологие лестничные пролёты.

Лариса считала, что ей очень повезло, когда частный маклер предложил сменять её «хрущёбную» квартирку на комнату в одной из описанных хором. Маклер, а затем хозяева объяснили девушке, что семья из двух немолодых людей безболезненно распалась, при дружеском разводе пара поделила поровну двухкомнатную квартиру и осталась там на правах соседей в рамках советских жилищных правил. Далее жена предлагала Ларисе свою комнату взамен «хрущёбы» на окраине, а бывший муж (что особо подчеркивалось) отнюдь не собирался жить в квартире, ставшей коммунальной. Он оформлялся на работу в одну из союзных республик и планировал получить там жилье для временного проживания. То есть, как объяснялось, Лариса получала большую комнату, законный доступ к улучшенным бытовым удобствам и вдобавок вторую комнату, которой могла пользоваться, если пожелает. Хотя формально жилое помещение оставалось за прежним жильцом, никто не возражал, если девушка поставит туда кадку с пальмой или письменный стол — что называется, Бога ради… В освобождённом помещении оставались также неплохая софа и пара полок, доступные для пользования, жилец вежливо просил их не выбрасывать.

При таких благоприятных условиях Лариса согласилась на обмен, не долго думая и ни с кем не советуясь, родных она поставила в известность только получив ордер и заказав машину для переезда. Но счастье, как часто случается, длилось недолго. Не успела Лариса обжиться и приспособить квартиру к своим нуждам, как явилась комиссия из райисполкома, осмотрела вторую комнату и уведомила жилицу, что в недолгое время она может ждать заселения соседей.

Бедняжка Лара поначалу не поверила, бросилась к тётеньке на своё прежнее место, но не застала. Новая хозяйка как в воду канула, не успев заселиться, так сообщили соседи по дому, частично знакомые Ларе со времён бабки и деда. Далее Лариса добилась приёма в жилищном отделе райисполкома, встретила деловую и почти дружелюбную чиновницу, с помощью которой узнала, в какой ситуации очутилась.

Выяснилось, что владелец второй комнаты срочно раздумал уезжать в дальние края, вместо того оформил покупку кооперативной квартиры почти в центре и сдал свою площадь государству, то есть райисполкому. По тогдашним правилам покупка кооперативной квартиры осложнялась, если покупатель располагал достаточной жилой площадью сверх строгого минимума, но в правилах делалось исключение для лиц, проживающих в коммунальных квартирах, если они передают освобождённые комнаты в пользу и распоряжение городских властей.

Чиновница, часто вздыхая, объяснила Ларисе, что в подобной схеме нет ничего противозаконного, далее, что девушка может требовать судебного разбирательства и отмены прежнего обмена, однако в таком случае дело затянется бесконечно и так же осложнится. Тётенька посоветовала Ларисе смириться с обманом, однако пообещала, что приложит усилия и подселит приличных соседей, не пьяниц, не многодетных шумных лимитчиков, а скорее всего, тихую старушку, которая с недолгим временем освободит комнату натуральным способом. После чего Лариса будет вправе просить, чтобы комнату отдали ей, в особенности, если её семья увеличится за счёт мужа и детей, чего вполне можно ожидать, когда девушка так хороша собой.

Лара основательно подумала, посоветовалась с семьёй и с Мареком, вслед за чем посетила чиновницу вторично и убедительно попросила исполнить обещанное, в залог чего незаметно оставила на столе конверт. Деньги выделились родителями, к тому же Марек и Нюша Горкины приложили полторы сотни рублей со свободной отдачей. К тому времени оба служили в научных лабораториях и неплохо зарабатывали. Да, их сын Игорь давно ходил в школу, дочка Марины тоже пошла в первый класс. Время на месте не стояло. Кроме всего прочего, следует заметить, что родные и близкие очень боялись, что Лариса не вынесет разочарования и вздумает повторить попытку суицида.

Вместо того…

Глава шестая

1. «И от судеб защиты нет…» 02

(продолжение цитаты, и вновь жестокий романс)

Заявка № 3

Вместо того некоторое время спустя чиновница сама нашла Ларису на службе (к тому времени Лара закончила курсы массажа с лечебной гимнастикой и получила в своём диспансере должность инструктора-методиста, также по альтернативным вечерам вела платные классы модной аэробики), записала себя, дочку и невестку на бесплатный массаж и очень таинственно уведомила клиентку, что та останется очень даже довольна.

Не прошло и десятка дней, как в квартиру Ларисы явился с ордером на осмотр, затем на проживание самый настоящий прекрасный принц (насколько это возможно в столичной жизни тех лет). Принц оказался высоким, стройным молодым человеком, был сумрачно красив — глубокие серые глаза под сросшимися бровями, почти чёрные густые волосы, большие элегантные кисти рук и такие же белые зубы.

К прочим достоинствам принц служил младшим научным сотрудником в НИИ Океанографии, готовил к защите диссертацию по ихтиологии, точнее, по образу жизни глубоководных рыб. Скорее всего, поэтому он был застенчив и молчалив до крайности. «Как рыба» — банальная шутка напрашивалась сама собой.

Звали принца Геннадием Окуловым (от «ока», а не от акулы), родом он происходил из города Калинина, ранее проживал с временной пропиской от аспирантуры МГУ, однако НИИ добился для ценного сотрудника жилой площади в столице. Так принц Геннадий угодил в соседи к Ларисе и не имел ничего против, комната и будущая соседка произвели на него благоприятное впечатление с первого взгляда, годами он был немногим младше Ларисы.

Нужно ли говорить, что девушка рассматривала появление соседа как личную награду за страдания, перст судьбы и сказочное разрешение личных проблем. Насчёт чувств история умалчивает. Думается, что Лариса никого кроме себя никогда не любила, Геннадий исключения не составлял. Тем не менее Лариса посчитала соседа законной добычей и мигом присвоила, не слишком задумываясь о чувствах будущего партнёра. Не к чести робкого ихтиолога следует указать, что он не сопротивлялся или сопротивлялся пассивно, что было отнесено за счёт застенчивости.

В общем и целом, по прошествии полугода соседи стали вести общее хозяйство, далее Лариса объяснила родным, знакомым и сослуживцам, что вышла замуж, но свадебные церемонии порешили отложить до защиты диссертации молодожёна.

Никто не знает, насколько Лариса была счастлива в течении двух лет после исполнения заветного желания, свидетели утверждают, что с замужеством красота Ларисы расцвела в полную силу, и это говорит. Хотя о чём это говорит? Геннадия упомянутые свидетели видели мало, исключительно в домашних условиях, по большей части за работой, в должном ихтиологическом молчании.

Спал он в основном у себя в кабинете, на кушетке посреди таблиц и достоверных портретов противоестественных монстров с диковинными фонариками на гибких антеннах поверх каждой рыбной головы. Портрета молодой жены Геннадий на виду не держал, наверное, не желал нарушать сложившийся ансамбль. В ожидании обещанной свадьбы и защиты протекло более двух лет, Геннадий регулярно и надолго уезжал в морские и заморские экспедиции, Лариса обихаживала себя и дом, не забывая о служебном продвижении в диспансере, ничего, казалось, не предвещало беды. Тем не менее мрачное событие грянуло, как гром с ясного неба.

Накануне одного из океанских вояжей поздним часом ночи Геннадий позвонил тёще, затем свояченице и кратео сообщил, что «скорая помощь» увезла Ларису в суицидный центр, жизнь её вне опасности, однако врачи желают видеть родных, а он в четыре часа с минутами должен отбыть в аэропорт. Таким очень грустным образом состоялось последнее общение родных Ларисы с молчаливым ихтиологом Окуловым. Нельзя сказать, что больше они не виделись, такое случалось, однако бесед при том не происходило.

Во время первого свидания с вновь потрясёнными родными Лариса сухо изложила причину вторичной попытки суицида, на сей раз более основательную. Оказалось, что Геннадий покинул её ради соперницы при оскорбительных для Лары обстоятельствах. Где-то за пару месяцев до того Геннадий проштрафился, а именно, замечтавшись среди рыб с фонарями, упустил воду в ванне, которую наливал себе поздним вечером. Вода, как ей положено, пролилась вниз и затопила соседей. Лариса очень прогневалась на ротозейство и оставила мужа заниматься последствиями водной катастрофы, о чём ей пришлось сильно пожалеть. Потому что в процессе объяснений с не менее разгневанными нижними соседями Гена Окулов близко с ними познакомился и обратил внимание на их молоденькую дочку Свету. Дальше — больше, и, уезжая в экспедицию, Геннадий сообщил Ларисе, что их семейная жизнь закончена навсегда, он уходит жить вниз, квартиру они рационально поделят в недалёком будущем.

После изложения печальных, хотя тривиальных фактов Лариса без охоты созналась, что более всего её задело предпочтение Геннадия. Света, хотя моложе Ларисы на хороший десяток лет, и свечку не могла держать подле соперницы. «Вульгарная пышка», «плюшка» и даже «кривоногая замухрышка» тем не менее увела Геннадия от красавицы-жены за какие-то шесть недель! Именно этого Лариса не стерпела, хотя понимала, что никакой муж не стоит подобных страданий.

«Замороченный дурак», ко всему прочему повёл себя постыдно, когда обнаружил Ларису в ванной комнате, истекающую кровью. Он бросился звонить во все колокола, не раскаялся, ни о чём не спросил, отправил её на «скорой», а сам заторопился на самолёт. Мерзкие подводные гады оказались важнее женщины, с которой он прожил несколько лет, а потом гнусно обманул. В подобных грустных обстоятельствах завершилось первое замужество Ларисы Златопольской, оно же последнее.

На самом деле стоит отметить заранее, что никакого замужества не имелось и в помине. Лариса дезинформировала родных со знакомыми, Геннадий молчал, как рыба (!), но совершить последнюю формальность им не довелось. Как Лариса ни стремилась оформить отношения, но склонить Геннадия не смогла. Невзирая на общие хозяйство, стол и постель, сосед формально оставался холостяком и менять гражданское состояние упорно не желал. Таковы, думается, были его последние попытки сопротивления, и, не подвернись Света в последствиях потопа, они были бы со временем подавлены и преодолены.

Сам Геннадий в настоящее время скупо сообщил, что ничего никогда не хотел, однако гнать женщину из постели не мог, а из квартиры не имел права. Роман с юной Светой увиделся желанным избавлением, но он и в уме не держал, что обиженная Лариса пойдёт на крайние меры. О её первой попытке бедняга не ведал ни сном ни духом. Света в свою очередь сообщила по секрету, что была уверена в брачных узах соседей и считала возникшие чувства незаконными, пока Геннадий не принёс чистый паспорт и не положил на холодильник для всеобщего обозрения. Такова оказалась его манера лаконичного сватовства.

Однако, как было изложено обоими свидетелями порознь, квартирный вопрос осложнился просто до бесконечности именно по причине неудавшегося самоубийства Ларисы. Жена или не жена, по форме или по праву — темна вода в облацех, но законная соседка по коммунальной квартире — это бесспорно.

Понятно, что совестливый Геннадий Окулов, вернувшись из экспедиции, поселился у родителей Светы, пока ситуация с Ларисой, её чувствами и квартирой не утрясётся. Далее они намеревались совершить честный обмен, отнюдь не обижая Ларису, напротив, выделив ей приличную долю жилой площади. В размере отдельной однокомнатной квартиры, желательно в ином месте подалее от прежних разногласий и заблуждений.

Однако Лариса удивила новых родных Геннадия, наотрез отказавшись решать квартирный вопрос, пока не улягутся обиженные чувства, и оставалась жить на прежнем месте. Геннадий, надо понимать, забрал носильные вещи, рыбные портреты и письменный стол, но больше в квартире не появлялся, считая себя обидчиком и виновной стороной, опасаясь неловким словом спровоцировать новую попытку. В таком невозбранном состоянии жилищная ситуация осталась и находилась до недавней смерти Ларисы. Вторая комната числилась за Геннадием, квартира оставалась неприватизированной коммуналкой, однако Лариса пользовалась всей жилой площадью и не собиралась ничего менять. Геннадий не мог заставить себя, а родные Светланы потерпели неудачу — вот и вся история жилых площадей.

Но следует отметить, чтобы не забыть, что никакой недвижимостью Лариса не располагала и не могла оставить в наследство никому. Однако знакомые и родственники находились в заблуждении. Им было сказано, что Лариса в недавние времена выкупила у Геннадия его долю и обладала квартирой на правах личной собственности. Деньги на выкуп частично были выданы сестрой, как часть наследства после родителей, частично заняты у Марка Горкина. Но это уже иная история, как говорится в какой-то детской книге.

В последующие годы, а их протекло достаточно много, Лариса вела жизнь свободной женщины, имела серию романов с различными более или менее подходящими кандидатами, пока не остановилась на кандидатуре некоего Сероухова, скажем так. На самом деле рассказчики упоминали его под псевдонимом «он» или «тот самый».

С ним отношения сложились прочно и надолго, имея базой не только взаимные чувства, но деловые интересы также. Ситуация в обществе радикально поменялась, частные инициативы расцвели, и Лариса не упустила своего шанса. В родном диспансере она сделала карьеру вплоть до заместителя главы по деловой и административной части, к чему пристроила фирму по закупке с распространением лекарственных препаратов и оздоровительных аксессуаров, оформленную на имена лаборантки и гардеробщицы. Здесь нужно отметить, что без того диспансер хирел и практически дышал на ладан, Лариса вместе с инициативами вдохнула новую жизнь и повела за собой почти отчаявшийся коллектив. И это не всё. Сама Лариса затеяла и возглавила коммерческую группу по косметике и оздоровлению, там она принимала множество состоятельных женщин в основном среднего возраста, учила особым приёмам питания и гимнастики, давала советы по улучшению общего вида и самосознания.

Последнее имело место с помощью дипломированного психотерапевта, служащего в диспансере, однако привязанного к нуждам фирмы и Ларисы. Обе женщины, Лариса и психотерапевт Зоя Власова, дружно трудились в паре, занимаясь одна внешним видом, другая внутренним миром подопечных богатых женщин. Тем временем фирма снабжала контингент по мере надобности особым видом пищи, разного рода косметикой с парфюмерией и спортивной одеждой, конкретно вещами из шёлкового трикотажа.

Понятно, что делами и деньгами занималась одна Лариса с некоторой помощью Сероухова, остальные участники бизнеса имели свою оговоренную долю и ни во что не вмешивались. Деньги, надо думать, получались неплохие, фирма процветала и приобрела некую известность среди контингента, жаждущего красоты.

Теперь настало время разъяснить одну из самых неприятных и нелестных для Ларисы подробностей. А именно историю приобретения иномарки, в которой произошло трагическое событие. Не так давно, примерно за полтора года до настоящего времени Лариса купила в известном салоне машину марки «Лексус» и оформила покупку на имя Игоря Горкина, сына своего давнего знакомца, он в свою очередь оформил ей бессрочную доверенность на вождение и обладание. Чему предшествовали очень грустные события.

Поначалу ничего худого не предвиделось, скорее наоборот. Супруга Марка Горкина, бывшая Нюша, позднее доктор математических наук Анна Петровна получила приглашение поработать в учебном заведении в Чикаго и вместе с тем годовой грант в размере 50 тысяч баксов. Немного, конечно, для специалиста высокого класса, однако заморские меценаты без застенчивости пользовались временными трудностями и скупали головы по дешёвке. Не это важно.

Семья Горкиных была признательна и за такие малости, поскольку здоровье Марка оставляло желать лучшего, зарабатывать деньги он не умел, последнте накопления ушли на образование сына Игоря вместе с аспирантурой. Анна Петровна, отбывая на заработки, оставила львиную долю заранее оплаченного гранта в размере 30 тысяч долларов своим домашним с целью приобретения квартиры для Игоря, тот хотел жить отдельно. На остальную часть она намеревалась очень скромно жить и усердно трудиться в городе Чикаго, в надежде, что по истечении года контракт с грантом могут быть возобновлены, и вообще откроются более радужные финансовые и иные перспективы.

Размышляя о покупке квартиры для сына, Марек Горкин натурально обратился за советом к Ларисе, находясь в курсе деловых успехов дальней свойственницы и хорошей знакомой. Лариса мало того, что поделилась советом, она сделала выгодное предложение. А именно, взять свободные деньги Горкиных с намерением прирастить и вернуть с хорошей прибылью через год, её предприятие могло гарантировать возврат с доходом.

Марк Горкин, типичный представитель российской прослойки, именуемой интеллигенцией, слышать не захотел формальных обязательствах, вручил Ларисе всю сумму и не заикнулся о меньшей, которую они ранее давали в долг на выкуп квартиры.

Лариса тем не менее проявила деловую ответственность, сама обещала включить старый долг в окончательный расчёт с прибавлением процента. Год прошёл, Нюша получила предложение остаться в Чикаго на более длительный срок, захотела выписать мужа и подумать о месте для сына. С подобной перспективой Горкины, отец и сын, задумали продать свою неплохую, но обычную квартиру, взамен купить хорошую и оставить там Игоря, пока мать не нашла для него место под заокеанским солнцем и пока он окончательно не образуется в блистательного специалиста. Или в иной очерёдности. Присмотрев завидную квартиру и вступив в переговоры с фирмой, Марк Горкин попросил Ларису об отдаче долга без промедления, даже без процентов — своей суммы хватало. Но увы!

Лариса поначалу заявила, что деньги в деле, и сразу возвращены быть не могут, попросила чуть подождать, затем начала прятаться и не отвечать на звонки, далее призналась, что денег у неё нет, они в деле у партнёров, а те ничем не обязаны и не хотят беспокоиться. Долго ли коротко, однако отец и сын Горкины подошли к моменту расплаты с фирмой, собственную квартиру практически продали, а от Ларисы имели одни отговорки. В трудной ситуации Марек пришёл к Ларисе на дом, объяснил, что они в кризисе, и попросил напрячься финансово, напомнил о годах дружбы и поддержки.

В ответ Лариса не только отказалась платить и не только напомнила, что документов о долге Горкины не имеют и ничего требовать не могут. Гораздо хуже того. Лариса заявила, что не простила и до сих пор не прощает вмешательства Марка, доведшее её до суицида, вследствие чего полагает долги компенсацией за причинённый ущерб. Она думала, что Марек тоже так полагает и об отдаче никогда не заикнётся. Тем более, что Нюша в США вполне обеспечена, заработает ещё, и они отлично обойдутся.

В натуральном шоке от такого поворота событий Марек пришёл пешком на Главный телеграф, позвонил Нюше и с болью поведал о преданной дружбе и поруганном доверии. Раньше он держал своё деловое предприятие в секрете от жены, надеясь её приятно удивить. Нюша Горкина, отделённая от потрясённого мужа океанами и часовыми поясами, поняла главное, попыталась утешить супруга и просила плюнуть на деньги и Ларису, мол, они того не стоят вместе взятые. И что с фирмами возможно разобраться, если предложить отступного, дело житейское. Отговорив в душной кабине с далёким Чикаго, бедный Марек направился домой, но не дошёл. В вагоне метро беднягу настиг сердечный приступ, помощь запоздала, и в санитарной машине он скончался не приходя в сознание.

Сын Горкиных Игорь, будучи не вполне в курсе, оповестил мать о смерти отца, но объяснений не имел, Нюша догадалась сама. Поэтому, срочно закруглив дела и взяв билет на ближайший рейс, Анна Петровна дала волю негативным чувствам и сделала звонок Ларисе на дом, для чего связалась с её сестрой, своей дальней роднёй по браку.

Сокрушающее горе от потери (Нюша любила мужа безмерно) не затмило последовательности причин и следствий, поэтому вместе с горем Анна Петровна испытывала ярость и страстное желание наказать женщину, ставшую причиной несчастья. Одно другому не мешало, напротив, чувства взаимно подпитывались. Нюша полагала, что наказать «эту сволочь» следует ради светлой памяти Марека, такого умного, но доверчивого и доброго, чем «сволочь» беспардонно воспользовалась. Но отнюдь не безнаказанно, о чём Нюша поспешила позаботиться, и в чём нашла некоторое облегчение и чего ни капли не стыдилась. «Человек устроен так» — вот и весь сказ, полагала Нюша, не мучая себя мыслями, худо либо нет она поступает. Сказалось ценное наследие крестьянских предков из деревни Пчелинцево.

В разговоре с Ларисой Анна Петровна высказала всё, что считала нужным о личности и поведении Ларисы, однако этим не ограничилась. Далее профессор математики изъяснила теорему: если Лариса намерена оставить присвоенные деньги себе, то ради Бога, Нюше плевать на любые суммы, но за это придется заплатить в иной валюте. А именно… Сестра Марина тотчас узнает, какое письмо было написано и кем множество лет назад. Это будет особенно больно, потому что в своё время муж ушёл от неё к молодой, красивой девушке, доставив жене множество страданий. Если Марина прочитает послание, предполагающее подобную идею, то Лариса раз и навсегда лишится единственной близкой родственницы.

Во-вторых, сама Нюша, прибыв в Москву, не поленится и заведёт столько гражданских и уголовных дел против Ларисы и её фирмы, сколько будет возможно. Нюше безразлично, выиграет она в суде либо проиграет, однако в результате Лариса полностью лишится уважения и доверия окружающих, включая близкого знакомого чиновника Сероухова, которому будет особенно приятно, если некие сферы его деятельности вместе с наличием любовницы будут обнародованы и окажутся достоянием гласности.

О, если бы бедный Марек, услышав от Ларисы плохие новости, взял скверную бабу за лацкан и, стукнув о стенку, предложил то же самое, то он наверняка остался бы жив. Стресс бы мигом снялся, страдания заменились агрессией и, если не деньги, то жизнь была бы сохранена. Так думала Нюша и всячески корила себя, что позволила «сволочи» остаться в их жизни после первого случая. Но увы, поздно.

Лариса поняла, что с Нюшей, в отличие от покойного Марека, шутки плохи, и поспешила принять контрмеры. В коротком периоде между возвращением Нюши и похоронами в солидном автосалоне была приобретена дорогая иномарка и оформлена на имя Игоря Горкина. За покупку платила безналом некая фирма, связанная делами с конторой Сероухова. Формально Лариса расплатилась с долгами, и только много позже Нюша узнала, что «сволочь» выманила у парня доверенность на полное владение машиной взамен туманного обещания о скором отзыве. Игорь, будучи в шоке от смерти отца и унаследовав от того малую практичность, не стал торговаться или сопротивляться, ему было не до того, и думать о презренных деньгах не хотелось.

Анна Петровна взвесила варианты и, не желая отравлять сыну жизнь негативными эмоциями, не стала информировать парня или требовать семейной вендетты до финального исхода, оставила ситуацию, как есть, полагая, что впоследствии дело как-то разрешится. Деньги и долги её волновали мало, реституция состоялась, хотя не полностью, а преследовать Ларису из принципа Анне Петровне было противно, вредно для своего душевного здоровья. Она осталась в Москве на ближайшую пару лет, отложив завидную позицию в Чикаго и отрабатывала другой грант не сходя с места, при том имея возможность присмотреть за недостаточно взрослым сыном. Плохо было и оставалось то, что Игорь будучи не в полном знании поддерживал отношения с Ларисой, хотя неблизкие. Во всяком случае при надобности пользовался её машиной, как своей, Лариса не возражала, понимая ситуацию. В настоящий момент иномарка находилась в ремонте, вернее в процессе переделки салона, милиция выдала машину, не возражая против её возвращения законному владельцу.

Анна Петровна Горкина вовсе не жалела о смерти Ларисы, полагая, что та получила по заслугам то, что давно ей причиталось. Но о причинах давней попытки самоубийства не сообщала никому до текущего момента, когда поделилась с автором этих строк, полагая, что той будет полезно знать подоплёку происшедших событий.

Глава седьмая

1. «Кому выгодно?» или «Cui prodest?”

(классический детектив с открытым финалом)

Заявка № 4

Представим себе на минутку… Пожилой инспектор полиции (милиции, внутренних дел или как-нибудь точнее) некто Олег Иванович Тверской, опытный зубр сыска, съевший собаку на мотивах и следствиях противоправных деяний, однако не выслуживший лавров и должностей в процессе долгой карьеры (такое всегда случается в детективных романах и временами в реальной жизни), под занавес получил в руки простое дело о самоубийстве гражданки Златопольской Ларисы Евгеньевны.

Буквально все обстоятельства подсказывали, что факт самоубийства подтверждается на месте, и дело может быть закрыто без споров и проблем в самые краткие сроки. Что вполне устраивало инспектора, поскольку в данной повести он, скажем, увольнялся на пенсию, уходил в отпуск или на больничный лист в конце двух недель, либо собирался на дачу сажать помидоры.

Однако занявшись делом вплотную (Олег Иванович был и оставался человеком добросовестным), инспектор против своей воли и выгоды стал вникать, задумываться и в результате предпринял серию формальных розысков в архивах, а также прошёлся с частым гребнем по родным и знакомым Ларисы. Ради литературного эффекта предположим, что упомянутая публика делилась с ним обильно и подробно, что в реальной жизни случается редко, но беллетристика на том стоит.

Или в целях извлечения изюминки можно допустить, что инспектор добывал знания сложными путями, пользуясь опытом и известными методами. Однако оставим эти детали на волю свободно текущего романа и сосредоточимся на информации и странных выводах, они неожиданно предстали к обозрению инспектора Тверского, когда факты подобрались.

Картина, сложившаяся перед умственным взором опытного сыщика, составила точную схему, бытующую в лучших романах жанра. А именно. Практически все без исключений родные и знакомые Ларисы Златопольской так или иначе выигрывали от её внезапной кончины, помалу или помногу — не так важно. (Будем мы или не будем включать в роман-поиск ситуацию со спрятанным кладом — это на усмотрение любезного читателя, однако стоит остановиться на одном моменте.

Два лица составляют исключение, знал о них наш фантомный Олег Иванович либо нет — не важно. Любовник Ларисы под условным именем Сероухов и доверенное лицо, некий Валентин Оболенский, оба безусловно ничего не выиграли в результате смерти Ларисы и очень много проиграли. Не приблизившись к желаемой цели, они, напротив, потеряли возможность открыть нужную дверь, или в лучшем случае поимели проволочку не менее, чем в полгода. Не говоря о потерянном доверии и прочих неприятностях. Для них обоих смерть Ларисы, случайная, добровольная или намеренная, стала реальной катастрофой солидного масштаба.)

В отличие от прочих и остальных. Каждый и каждая из прочих получали после смерти Ларисы то, чего не имели и чего желали. Начиная от мелочей — хорьковой шубы и кольца со старинным турмалином, кончая довольно приличным ассортиментом. Квартира из двух больших комнат, дорогая машина-иномарка, фирма на хорошем ходу с закупленным ассортиментом товаров, секреты красоты и грации для группы «новых русских дам» и вторично отличная квартира из двух комнат. Прямые наследницы Ларисы, сестра и племянница полагали, что жилая площадь приватизирована и достанется им по закону, по завещанию либо без него. Однако Геннадий Окулов знал, что будучи прописанным в одной из комнат квартиры, он имел весомые права на остальное. Об этом чуть позже и подробнее.

Вовсе не имея доказательств совершенного преступления, но повинуясь инстинкту и руководствуясь опытом, инспектор Тверской рассортировал полученные данные в рамках вольной гипотезы. Основным содержанием которой явилось древний испытанный постулат, гласящий, что вероятнее всего криминальное деяние совершается лицом, которое от этого деяния выигрывает. Что называется «кому выгодно».

Ежели смерть гражданки Златопольской произошла не так просто, как всем убедительно кажется, размышлял инспектор в рамках должности, то стоит присмотреться к лицам, которые от неё выиграли, обозреть, если не улики, то хотя бы мотивы получателей выгод. То бишь покопаться среди родных, сослуживцев и знакомых Ларисы. Тем более, что мало кто из них был к потерпевшей искренне привязан, в лучшем случае окружение высказывало вежливое сожаление, а в худших не стеснялось признавать, что «туда ей и дорога».

Что касается метода предполагаемого преступного деяния, это инспектор вычислил сходу, без особых трудностей. Если данное злоумышление имело место, то подозреваемое лицо (не важно какое) воспользовалось нездоровой привычкой Ларисы решать неприятные проблемы с помощью угроз и попыток самоубийства. Инспектор не исключал возможности, что на сей раз одно из подозреваемых лиц узнало или догадалось о времени и способе очередной попытки. После чего произвело действие, превратившее попытку суицида в свершившийся акт — очень простое и, можно сказать, элегантное решение. Возможностей оказывалось вагон и маленькая тележка, ко всему прочему имея в виду, что добрая половина подозреваемых служила так или иначе по медицинской части и была хорошо знакома с фармакологией и в одном случае с психоанализом.

Или даже проще простого. Если предположить, что на сей раз Лариса задумала привлечь ассистента и велела ему (или ей) поднять тревогу и вызвать помощь, а тот (или та) проявили личную инициативу и ничего подобного не сделали — это даже преступлением назвать сложно, скорее намеренное оставление лица в беспомощном состоянии, да и это трудно доказать. Виновник или виновница имели все возможности отпереться и стоять на своем безнаказанно.

Так под условной шапкой единого мотива и общего метода опытный детектив свёл на проверку родных, знакомых и сослуживцев Ларисы на предмет выяснения наиболее вероятного кандидата. Проверка производилась по двум параметрам.

Первый из них — как много кандидат выигрывал, то есть стоила ли зловещая игра свеч, второй — насколько находился в близости и доверии у потерпевшей. Без последних указанных показателей преступление стало бы затруднительным к производству.

Как положено профессионалу подобного калибра Олег Иванович (и мы заодно с ним) первым делом проанализировал и далее практически отмёл мелкую добычу, конкретно кольцо и шубу вместе с получательницами загробных даров. Прислуга-соседка Елизавета Гурьева имела в наличии шубу из рыжего хорька, почти новую, утверждала, что предмет был подарен в рамках оплаты домашних услуг утром накануне смерти Ларисы. При подробном опросе свидетельница поведала, как закончив труды, она пришла прощаться с нанимательницей, и та вынула из стенного шкафа объёмный пакет в фирменном чехле. У Елизаветы Гурьевой возникло впечатление, что подарок был приготовлен и перенесён в шкаф заранее. Обычно в этом подсобном помещении Лариса хранила менее ценные вещи, как-то: летние пыльники, расхожие туфли, зонты, ношенные замшевые пиджаки и прочую незавидную мелочь. Меховые вещи, в частности старая и новая шуба вместе с роскошным манто из чернобурки хранились в другом, менее обозримом и доступном месте, благо их в квартире было достаточно много. Достав тканевый чехол вместе с вешалкой, Лариса расстегнула молнию и продемонстрировала прислуге содержимое мешка, а именно шубу из хорька. При этом завела разговор, что теперь, когда она купила новую шубу из фигурно бритой норки, хорьковая стала лишней, занимает место в шкафу и прессует остальное добро.

Поэтому, Лариса продолжила, она презентует шубу Лизе в награду за доблестный труд и в знак поощрения на будущее. Елизавета Гурьева без труда вспомнила, что была ошеломлена размахом щедрости, мямлила о невозможности подобного презента, также о родной племяннице хозяйки и моральных неудобствах по поводу объяснений. В ответ Лариса, сначала держа шубу на весу, затем бросив на кресло в прихожей, отыскала большой пакет, посоветовала меньше дёргаться, не брать в голову Ленку, на которой длинная шубу будет, как на корове седло, и что неудобно колготы через голову надевать, как говорится в народе. Далее хозяйка сунула чехол в пакете в руки прислуги, сказала, что её не задерживает и назначает прийти в понедельник.

Уже на пороге она посоветовала не терять гарантию с печатью салона вместе инструкциями по чистке и уходу, всё находится внутри чехла, гарантия выдана на пять лет, то есть действительна ещё два года. С этими бумагами, пояснила Лариса, Лиза сможет продать шубу гораздо дороже, если такое взбредёт ей в голову. Но лучше пускай носит, потому что у каждой уважающей себя женщины должна быть хотя бы одна шуба в жизни, она согревает тело и душу, даёт статус и поднимает тонус. В чем Лиза бесспорно нуждается.

После смерти Ларисы Лиза Гурьева собиралась отдать чрезмерно дорогой подарок сестре Ларисы, осознав, что шуба ей досталась в знак прощания, намерения уйти из жизни и, не исключено, что в качестве извинения за прошлую бесцеремонность. Лиза непременно бы так и сделала, но племянница Елена обвинила её в прямой краже, вышло очень некрасиво, после того отдать шубу обратно означило бы признать вину. Сестра Ларисы сказала тем более, что ничего не возьмёт, в особенности после учинённого скандала, ей стыдно за дочь, забывшуюся в такой печальной ситуации. После этого Лиза повесила шубу в чехле к себе в шкаф и не трогала, Бог с ней совсем. Родители настоятельно советовали Лизе продать предмет раздора, правда не сейчас, а дождавшись холодов.

Выслушав и оценив интервью, Олег Иванович остался в уверенности, что девушка в основном говорит правду и вряд ли способна вызвать в воображении описанную сцену с множеством подробностей в то время, как умерщвлённая ею Лариса покоится в свежей могиле. Хотя доступная возможность у Лизы имелась, если она украла шубу до или после смерти Ларисы, будучи призвана на помощь и не приходя. Или если прислуга вскрыла квартиру дубликатами ключей, которые сделала заранее, украв запасные с вешалки. Тем более, что вечером во время происшествия Елизавета Гурьева дежурила в туберкулёзном диспансере за забором, в непосредственной близости от стоянки и машины.

Всё это было гипотетически возможно, однако конкретная личность Лизы и очень небольшая стоимость шубы в контексте злодеяния препятствуют развёрнутым подозрениям. Если молодая женщина способна на подобное сложное злоумышление, то маловероятно, что она ограничилась шубой, а если настолько глупа, что украла одну не самую ценную вещь, то не смогла бы образцово замести следы и придумать сцену дарения. Или то или другое, но никак вместе. Так полагал Олег Иванович, понятно, делая допущение на маловероятные возможности, поскольку в реальной жизни, в отличие от детективного жанра, может происходить буквально что угодно, невзирая на резоны и логику.

Предмет второй малой вероятности, именно старинное золотое кольцо с резным камнем-турмалином, старинной работы и приличной стоимости (раза в три больше чем шуба из хорька) достался племяннице Ларисы, Елене Головиной вместе с остальным носильным имуществом тётки, включавшим иное меховое богатство, парики, косметику и парфюмерию. Прочие драгоценности, их было немного, но очень хорошего качества, мебель, фарфор, хрусталь и ковры перешли к сестре Ларисы, матери Елены, она являлась прямой, единственной законной наследницей всего имущества Ларисы, включая любые банковские вклады и недвижимость. Хотя ни завещания, ни описи имущества Лариса не оставила, в противоречии с ранними обещаниями. В частности с обещанием, высказанным устно племяннице Елене, с которой она имела подобные беседы и заверяла, что оставит той квартиру, носильные вещи и упомянутое кольцо.

Келейно разобравшись с матерью, Елена забрала тряпки и кольцо, не считая прочих мелочей. Важно отметить, что Елена на данный момент знает об отсутствии завещания, но полагает, что квартира достанется матери, следовательно со временем и ей. Во время общения с прямыми наследницами Олег Иванович выяснил без труда, что покойная Лариса больше общалась с племянницей, чем с сестрой, отношения с последней были прохладными. Однако о ней после.

О кольце и его передвижениях следует упомянуть особо, потому что кроме денежной стоимости, гравированный турмалин обладал историей, о коей инспектор должным образом узнал. Перстень по имени «Пламенный ангел» издавна переходил в семье по материнской линии от тётки к старшей племяннице. Откуда взялась данная традиция и как соблюдалась ранее, точных сведений не имеется, однако на протяжении последней половины века о том было известно, по крайней мере в узком кругу заинтересованных лиц.

Стоит отметить, что к Ларисе камень попал вопреки традиции после первой неудавшейся попытки суицида, сестра уступила очередь в утешение младшей. Однако легенда шла в нагрузку к драгоценности и давала обладательнице возможность не только демонстрировать редкую вещь, но и говорить о ней. Что Лариса Златопольская делала постоянно с неизменным успехом. Она носила перстень, практически не снимая, хотя вещь казалась и была весьма неудобной, массивность кольца затрудняла движения пальцев, а сложная форма приводила к тому, что оно вечно цеплялось за что ни попадя, тем самым привлекая внимание. Надо полагать, что на ночь Лариса расставалась с «Пламенным ангелом», инспектор Тверской именно так и полагал, хотя прямых вопросов не задавал и ответов не получал.

В момент смерти хозяйки, тем не менее, турмалин под именем «Пламенный ангел» не помешал Ларисе вскрыть вены и не был запятнан кровью, поскольку против обыкновения находился не при ней, но в шкатулке с драгоценными вещами. Сестра с племянницей нашли перстень наутро, когда вместе с участковым открыли квартиру на предмет проверки, все ли вещи на месте, и когда имели скандал по поводу злосчастной шубы с Елизаветой Гурьевой.

Как присутствующие при событии, так и инспектор Тверской резонно предположили, что Лариса сняла с пальца дорогое и неудобное кольцо, в момент, когда задумала уйти из жизни, и сделала это по двум причинам. Во-первых, потому что турмалин в сложной оправе был неудобен для любого ручного труда, включая вскрывание вен, во-вторых, чтобы ценная вещь не затерялась по нечаянности, когда тело будет обнаружено. То есть, бедная, но заботливая женщина подумала о наследниках и семейных традициях. Вместе с дарёной шубой из хорька турмалин «Пламенный ангел» служил косвенным подтверждением, что Лариса не только ушла из жизни добровольно, но совершила отчаянный шаг в здравом уме, твердой памяти и по заранее обдуманному намерению. Или постаралась создать такое впечатление.

Инспектор отчасти полагал, что Лариса постаралась чрезмерно, мысль не просто возникала, а нарочито подчёркивалась. Спрашивается — зачем бы? Ответ тоже напрашивался: Лариса Златопольская вовсе не собиралась уходить из жизни, напротив, готовила очередную попытку суицида со всей возможной убедительностью. Однако о том опять же позднее.

Покамест племянница Ларисы, Елена Головина 28-ми лет, фармацевт по образованию и травник по профессии (консультант свободного профиля при некой косметической клинике) незамужняя девица, проживающая с матерью, получила в наследство кучу тряпок и старинное кольцо с семейной легендой. Безусловно указанные вещи являлись предметами вожделения Елены. Кольцо она оприходовала сразу и стала носить почти постоянно по примеру Ларисы, ранее очень интересовалась редкостной вещью и с детства задавала вопросы, почему турмалин застрял у Ларисы, когда по праву должен быть у них с матерью. Насчёт тряпок также сомневаться не приходится, чего стоит один скандал, устроенный по поводу шубы в день внезапной кончины близкой родственницы, точнее, на следующее утро.

Бесспорно, что Елена считала себя главной наследницей тётки по всем параметрам, была достаточно близка с нею, единственная имела ключи от квартиры, по роду деятельности имела контакты с физкультурным диспансером и отчасти с тёткиной фирмой. А именно, время от времени составляла схемы питания для некоторых женщин из группы богатых подопечных.

Если всерьёз думать о тех, кому выгодна смерть Ларисы Златопольской, то племянницу Елену следует поместить в первые, а не в запасные ряды подозреваемых. Однако… Однако, гипотетическая виновность в условном преступлении в случае племянницы Елены очевидна опять же чрезмерно, как будто её наметили в подозреваемые и явственно подставили. Слишком много мотивов и налицо нарочито неразумное поведение, скандал по поводу шубы. Только абсолютно невинный персонаж, любой степени жадности и глупости станет привлекать к себе внимание в целях получения лишней шубы! Так полагал инспектор Олег Тверской, хотя он не исключал малой вероятности, что ошибается, поскольку живые люди — существа повышенной степени сложности.

В отсутствие иных кандидатов в злоумышленники племянница Елена без вопросов стала бы первой, но в данном случае другие кандидатуры затмевали её напрочь. Их претензии на более весомые виды имущества вкупе с неприязненными чувствами, питаемыми к потерпевшей, ставили Елену на одно из последних мест. Так же и по возрасту. Столь циничное и трудно доказуемое деяние скорее можно приписать людям с житейским опытом и хорошим знанием плохих сторон жизни. Молодость импульсивна и нерасчётлива, как знал и думал инспектор Тверской, а конкретное злоумышление просчитано и предпринято со всей тщательностью. Если, разумеется, имело место.

Среди взрослых персонажей предполагаемой криминальной драмы Олег Иванович первым делом занялся образом сестры Марины. Цитируя и перефразируя шедевр, а именно роман в стихах «Евгений Онегин», (автор известен) инспектор решил, что в начале всех действий «займётся старшею сестрой»! Автор романа употреблял второе лицо, призывая в компанию читателей, но мы присоединимся к инспектору.

«Её сестра звалась Татьяной (в нашем случае Мариной), ни красотой сестры своей, ни прелестью её румяной не привлекла б она очей». В данном контексте цитата попадает в точку, старшая сестра в отличие от Ларисы не могла и не может похвастаться внешними данными. Малого роста и округлого сложения, в среднем возрасте Марина Головина (по мужу) изрядно походила на колобок, щедро осыпанный мукой, основным цветом виделся белёсый. Если рассматривать Марину неблагосклонно, то приходит на ум сравнение с мучным червём. Тем не менее, недостатки внешности в случае Марины Головиной искупаются приятным характером и спокойным дружелюбием, так что о мучных червях никто не вспоминает после пяти минут беседы. Однако.

Однако никто не знает, насколько сама Марина сейчас или в ранние времена обращала внимание на контрастные впечатления и как относилась к сестре-красавице, когда это было для девушек важно. Следующая цитата из романа в стихах тоже приходится к месту, но с точностью до наоборот. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой» — но не Марина, а Лариса. Марина отлично вписывалась в семью технарей-интеллигентов среднего достатка и не имела конфликтов с окружением, в отличие от Ларисы. Следует отметить, что с раннего возраста Марина относилась к младшей сестре с недоумением, это будет самым точным определением.

Потому что младшая, «в семье своей родной казалась девочкой чужой» с иным набором резонов и ценностей. Даже после смерти сестры Марина не казалась потрясённой, она в основном испытывала то же недоумение. Сестра Марина отнюдь не стремилась проникнуть в мотивы суицида и не проявляла чувства вины, оттого, что мало любила Ларису или не обращала должного внимания, как свойственно родственникам в подобных случаях. Такой выявилась эмоциональная канва. Да, кстати, никто не может дать гарантий, что Марина не знала о гадком письме своему жениху, вполне возможно, что знала, и это не добавило тёплых родственных чувств в отношениях сестёр.

Теперь о главном, то бишь об имущественных отношениях. Марина могла предполагать, и скорее всего предполагала, как думал инспектор, что имущество Ларисы, включая недвижимость, перейдёт в её владение по законному праву. Не имея информации о наличии завещания и не обнаружив его среди бумаг покойной сестры, Марина находилась в уверенности, что унаследует отличную квартиру вместе с содержимым. Лариса по причинам, известным её одной, создавала впечатление, что квартира приватизирована и состоит в её нераздельной собственности. Насчёт машины марки «Лексус» точной известности или уверенности не наблюдается, Бог знает, что полагала или думала Марина по этой части. Они общалась с Анной Горкиной, хотя не особенно дружили.

Следовательно, у Марины Головиной имелся весомый мотив избавиться от нелюбимой сестры и приобрести в полную собственность дополнительную квартиру. Скажем, для дочери, которая захотела бы жить отдельно, или для сдачи в аренду, что не помешало бы Марине, финансовые обстоятельства которой оставляли желать лучшего.

Как было указано ранее, отношения сестёр оставались прохладными, однако в случае кризиса, либо для видимости, Лариса могла выбрать Марину (самую близкую родственницу) в доверенные лица или позвать для оказания помощи. А сестра могла манкировать, злонамеренно или просто не желая участвовать в очередном акте суицидной драмы. И никто не может заставить Марину Головину признаться, что просьба о помощи имела место, но она не отозвалась. Также никто не может знать, пожалела она о своём бесчувствии либо нет.

Так думал инспектор Тверской, даже не «летя в пыли на почтовых», во всяком случае, он думал, что «всевышней волею Зевеса» наследницей сестры Марина осталась, но в процессе злостной шутки судьбы лишилась главной части наследства, когда сбылась мечтание: «когда же чёрт возьмёт тебя?».

(Следует признать, что описание сестры Марины в роли криминальной героини получилось натянутым и неубедительным, даже Александр Сергеевич Пушкин не помог. Вымышленный инспектор взвесил мотивы и возможности, добросовестно их осмотрел и со вздохом отложил в долгий ящик.

По одной простой причине, в которой автор данных заметок с ним согласен, конкретно потому, что Марина Головина обоим понравилась, реально приятная женщина. Хотя это отнюдь не повод для исключения из круга подозреваемых лиц, о чём инспектор знал по опыту, а автор интуитивно догадывался, хотя подобного опыта практически не имеет. Кстати, при наличии банковской карточки или даже без оной дело придётся иметь с Мариной, что благоприятно при любом раскладе.

Как говорится, умный поймёт с полуслова, насчёт пригодной к случаю латыни ни фантомный инспектор, ни автор заявок не в курсе.)

Далее в предметных выкладках инспектора является многострадальная фигура ихтиолога Окулова, бывшего гражданского мужа потерпевшей, на самом деле соседа по общей коммунальной квартире, хотя предмет и опыт стали достаточно архаичными. Тем не менее.

Волею судеб, а в основном волею покойной Ларисы общая жилая площадь в глазах закона осталась неприватизированной коммунальной квартирой с вытекающими отсюда последствиями. Конкретно — законы собственности и права купли-продажи на указанную площадь не распространяются, квартира состоит на муниципальном балансе, жильцы прикрепляются к площади по праву прописки, которая ныне зовётся социальным наймом. Тем не менее правила житья остаются прежними, опять же архаичными, но в данном случае весьма благоприятными для Геннадия Окулова. Надо сказать, что в далёком прошлом, ещё в советские времена Геннадий по наущению родных жены Светланы оформил её прописку на своей площади, далее та же процедура была проделана с родившейся дочкой. (Вот она звалась Татьяной…)

Таким способом семья Окуловых оказалась формально проживающей в одной комнате и могла по законам претендовать на улучшение условий. Тогда же Окуловы были поставлены на очередь для получения жилья в отдалённой перспективе, которая отдалилась до бесконечности с завершением советской эры. Тем не менее, в случае освобождения Ларисой её жилых площадей Окуловы имели законные права на расширение жилого пространства, и автоматически получали вторую комнату взамен места в муниципальной очереди. Дополнительно стоит заметить, что невзирая на житейскую беспомощность главы, семья Окуловых в лице жены Светланы не позволяла ситуации застаиваться и постоянно давала понять соседке, что статус кво, а именно беззаконное владение комнатой, их не устраивает и должен быть разрушен рано или поздно, мытьём или катаньем. В недавние времена Окуловы отказались платить за комнату и коммунальные услуги, коими не пользовались, долг накопился, жилищная контора подала в суд, на заседании Светлана Окулова объяснила ситуацию и пожелала переадресовать долги и пени реальной захватчице, именно соседке Ларисе. Формально дело было проиграно, деньги пришлось заплатить, Лариса на суд не явилась, однако известно, что капля камень точит.

Следующий судебный иск был подан в относительно недавние времена, истцы Окуловы требовали освобождения своей комнаты и допуска для проживания. Понятно, что Геннадий скорее застрелился бы, чем переехал с семьёй на законную площадь, но согласился на сутяжные меры под давлением. Процесс длился долго, Лариса умышленно не являлась на заседания, но после множества проволочек правосудие восторжествовало. Окуловы получили на руки постановление об освобождении комнаты и вселении, при надобности с помощью судебных исполнителей. Однако Лариса плюнула на бумагу с прибором, понимая, что Геннадию слабо позвать пристава и вселиться. Тем не менее.

Тем не менее, Светлана Окулова, имея на руках судебное решение, подстерегла Ларису в подъезде и потребовала справедливости. Светлана честно разъяснила, что никто не собирается жить коммунально, но что-то сделать необходимо. Поэтому следует вернуться к идее обмена жилых площадей, либо приватизации обеих комнат и распродажи их с доплатой, вариантов имеется сколько угодно, стоит только захотеть. В противном случае Окуловы вселяются с приставом и участковым, вешают амбарный замок на дверь, еженедельно проверяют его целость, сами тем временем совершают приватизацию своей комнаты, далее продажу с помощью фирмы, которая вольна подыскать следующих жильцов на своё усмотрение. Причём таких, которым Лариса не указ, скажем, колонии торговых партнёров из Юго-Восточной Азии, они будут жить у неё на голове вдвадцатером и ежедневно жарить селёдку на общей кухне. Либо бравым соотечественникам с Северного Кавказа, они могут устроить там перевалочный пункт для боевиков или склад оружия, всё в руках Аллаха! Или на худой конец фирма, особо не мудрствуя, пристроит Ларисе в соседи парочку безнадёжных забулдыг, которых родные или прежние соседи выселили за небольшую сумму. Для такого случая Окуловы за ценой не постоят.

В ответ на кошмарные угрозы Лариса не моргнула глазом, сказала: «Бог в помощь» и проследовала в узурпированную квартиру с гордо поднятой головой. Потом, правда, она выследила Геннадия и заявила, что может вести переговоры только с ним и не сейчас, но в принципе это возможно. Окуловы долго ждали обещанного и, не дождавшись, делегировали Геннадия на импровизированные переговоры.

Вечернею порой, убедившись, что машина «Лексус» занимает место на стоянке у забора, Геннадий надел туфли и пиджак, повязал галстук и с тем постучался к Ларисе. Хозяйка открыла без проволочек, долго держала соседа в прихожей, затем пригласила в комнату и указала на стул. Сосед он же незваный гость имел возможность обозреть жилплощадь с подсобными помещениями и оценить усилия Ларисы по улучшению без того хорошей квартиры, жилище смотрелось, просто как картинка.

Почти мгновенно Геннадий понял глубинной интуицией, что с подобным жильём Лариса не расстанется, потому никакого раздела квартиры ждать не приходится. И оказался прав, подтверждение догадки последовало буквально сразу. Лариса, усевшись в кресло перед низким прозрачным столиком, изложила условия и заверила, что ничего кроме указанного не предпримет. План Ларисы заключался в том, что соседи приватизируют каждый свою комнату, затем она выкупает помещение Окуловых по государственной стоимости, деньги выплачивает в рублях в момент совершения сделки, после чего они расстаются как цивилизованные люди и перестают тосковать о несбывшемся. Каждый получил свою долю разочарований, пора поставить точку. Ему семья, ей — квартира.

Лариса не поленилась узнать и сообщила Геннадию, что его бывшая комната стоит официально примерно в районе двух тысяч баксов, рубли он может посчитать по курсу. Это, понятно, не считая стоимости приватизации и заключения договора о купле-продаже, что Геннадий, разумеется должен взять на себя, как полагается приличному человеку в делах с женщиной. Выслушав порядок цифр, Геннадий обещал подумать и мгновенно откланялся, понимая, что подвергся изощрённому издевательству в строгой легальной форме.

Дома, этажом ниже он пересказал содержание беседы, ознакомил семью с предложенными цифрами и заключился в тяжкое молчание. Домашние выразили много негодования и пообещали устроить жизнь Ларисы по ранее указанным рецептам, полагая, что фирма в любом случае заплатит больше. С чем вопрос о жилых площадях застрял на мёртвой точке, и это длилось вплоть до внезапной смерти Ларисы, которая развязала гордиев узел жилищных проблем самым благоприятным образом для семьи Геннадия Окулова, также для престарелых родителей Светланы. Все они давно утомились жить в двух комнатах двумя семьями.

Выждав не более недели, Окуловы (в лице жены Светланы) подали документы и заявку на улучшение условий проживания в связи с освобождением комнаты в их коммунальной квартире. Следует указать, что в наше время такое разрешение дел является почти формальностью и даже в отдалённые времена считалось более чем нормальной практикой. В связи с чем Окуловы безусловно получат во владение квартиру целиком и не замедлят её приватизировать для получения в собственность. Если, конечно, не выяснится, что кто-то из них или оба сообща убили соседку в целях воспользоваться её жилой площадью. Что маловероятно, поскольку самоубийство Ларисы является установленным фактом. Однако выгода от её смерти для семьи Окуловых очевидна и сомнению не подлежит.

Инспектор Тверской имел в воображении следующую картину, хотя ни одного доказательства не имел вовсе. Представим себе, думал он, что кто-то из пары соседей, не важно Лариса либо Геннадий, назначил деловую встречу на предмет каких-то переговоров. В качестве довода в свою пользу Лариса приурочила к свиданию очередную попытку самоубийства и устроила встречу таким образом, чтобы Геннадий нашёл бесчувственное тело, истекающее кровью.

Что однажды имело место и послужило к тому, что квартира более 10-ти лет оставалась во владении Ларисы. Достаточно хорошо зная характер Геннадия, Лариса понимала, что потрясение и вина заставят его продлить статус кво на неопределённое время, если не навсегда, и родственники с уговорами не сдвинут беднягу с невыгодной позиции. Далее инспектор представил, что Геннадий либо не явился на роковую встречу, либо послал вместо себя жену и тёщу, они обнаружили Ларису в машине, тихо удалились на цыпочках и обе замолчали в тряпочку. На суде, если он паче чаянья состоится, соседи укажут, что являются сторонниками права личности на эвтаназию или на самовольный уход из жизни, потому не вмешались.

(А сами без инспектора заметим, что Лариса действительно позвала В. Оболенского на свидание, планируя к тому времени оказаться в машине «Скорой помощи» на пути в госпиталь, либо на носилках по пути в эту машину. Другим образом её приглашение не расценивается, Лариса желала включить очередную жертву в привычную драму, тем самым выиграть какие-то очки в их деловой мизансцене. Скажем, показать, что без её доброй воли и сотрудничества никакой клад в банке не откроется, а если с ней случится худое, то карточка вместе с доступом к сейфу канут, как Кащеева смерть в полную недоступность.)

По мнению инспектора Тверского очередной пункт описи имущества Ларисы Златопольской, а именно машина марки «Лексус» могла перейти во владение законного владельца практически тем же самым способом, как и комната в коммунальной квартире. Стоит заметить, что Лариса вела имущественные дела по единой схеме, учитывая характеры партнёров и совладельцев, обращалась с ними без особых церемоний.

Игорь Маркович Горкин, если был призван в свидетели и невольные ассистенты в критический момент, безусловно (так же, как ихтиолог Окулов) произвёл бы нужные Ларисе действия и усвоил аналогичный урок. А именно, что с нею лучше не тягаться, поскольку в последствиях не оберешься неприятностей и сам окажешься чудовищно виноватым.

Поэтому инспектор предполагал, что в предположенной ранее ситуации Игорь Горкин не включался, а был искусно удалён с места и во время действия силами усилиями матери Анны Петровны, которая имела мотивы к реальному устранению Ларисы не столько имущественные, сколько персональные. Инспектору думалось, что если Анна Горкина перехватила сообщение о назначенном сыну свидании в подозрительный час и в неположенном месте, то могла сделать верные выводы. А именно, что ожидает Игоря в точке рандеву. Далее мамаша, скажем, сыграла в испорченный телефон с полным сознанием своей правоты. Себе бывшая Нюша могла толковать почти без натяжек, что парню решительно ни к чему наблюдать неприятные проявления людской натуры и что ему не следует вмешиваться в патологические схемы ненавистной женщины. Потому что Марек, светлая ему память, однажды вмешался по доброте сердечной с известным результатом. Ко всему прочему бывшая Нюша располагала полным знанием о прошлых попытках Ларисы и имела возможность заявить, что не предвидела возможности серьёзного риска.

С точки зрения психологии данная схема смотрелась почти безупречно, как размышлял опытный Олег Иванович, однако не могла быть доказана никакими способами, кроме признания со стороны бывшей Нюши, чего ждать отнюдь не приходилось. Доктор математических наук Анна Петровна Горкина, если совершила предположенное действие, то по заранее вычисленному расчёту, предварительно приведя в должное соответствие абсциссы с ординатами. (Насчёт последних у инспектора вместе с автором имеются сомнения по причине невежества в предмете, но метафора выдалась на редкость красивой, поэтому пусть останется).

В дальнейших рассуждениях, по обозрении родных, знакомых и соседей активно заинтересованных в скорейшей кончине Ларисы Евгеньевны Златопольской, инспектор Тверской Олег Иванович мог по праву перейти к иным лицам и их группам, безусловно выигравшим и имевшим выгоду в случае ухода Ларисы из деловой жизни. Имеется в виду физкультурный диспансер в одноимённом проезде и группа сотрудников, связанных с фирмой Ларисы, а также с бизнесом по омоложению богатых клиенток.

Физкультурный диспансер в проезде-тёзке самым ближайшим образом соседствовал с большим и модным закрытым бассейном, поэтому деловая конъюктура диктовала близкое сотрудничество с водными способами оздоровления, что имело место на практике. Конкретно, фирма «Лотос» руководимая Ларисой Златопольской, арендовала в предбаннике водного колосса небольшое помещение, где по некоторым дням и числам Лариса принимала клиенток вперемежку и на пару с психотерапевтом Зоей Власовой. По иным датам и другим часам там производилась торговля предметами невкусной, но здоровой патентованной пищей, спортивными атрибутами из шёлкового трикотажа и дорогими косметическими снадобьями самых изысканных брендов, таких как «Нина Риччи», «Кларанс», также «Прери» и «Сислей». Понятное дело, фиктивный инспектор не ведал, чем знамениты данные фирмы и притирания, однако автор заметок в курсе и может передать информацию для инспектора любым беллетристическим способом.

Если бы криминальный роман о печальной судьбе Ларисы замышлялся на самом деле, то сцена у водных дорожек, под сенью пальм за стеклом кабинета, при наличии предметов роскоши ящиками стала бы гвоздём повествования.

В описанном чарующем антураже инспектор узнал бы к немалому своему изумлению, что торговля предметами безумной роскоши осуществляется силами взрослой дочери Нюры Зотовой. Женщину зовут Алёна Евгеньевна (!) Кудинова (по бывшему мужу), она служит диспансере лаборанткой, номинально владеет упомянутой фирмой на пару с гардеробщицей тетей Клавой, в Москве проживает на птичьих правах вместе с 12-летней дочерью и считает себя натуральной сестрой Ларисы со стороны отца.

Так распорядилась Нюра Зотова, бывшая нянька, ныне добрая старушка, проживающая в своей родной деревне Тюрюки. Что называется: «на колу висело мочало, не начать ли нам сказку сначала!»

Думается, что после сжатого описания истории и обстоятельств жизни Алёны Кудиновой (фантомной младшей сестры) инспектору станет ясно, что из хлорированных вод бассейна выплывает и формируется очередная претендентка на хорошую часть имущества Ларисы, к тому же самозванка, что характерно для нашей истории в целом. Княжна Тараканова, можно сказать, потому что водная стихия имеет место, хотя без фатальных последствий, какие изображены на известном полотне, в рамках которого героиня спасается от крыс на кровати. (Во время наводнения, в одиночной камере Петропавловской крепости.) Однако в данном контексте крысы не водятся, вместо них водятся шёлковые кальсоны, кремы для лица, шеи, рук, ног, декольте и прочих частей женского тела и, как венец соблазна, высятся пирамиды так называемой «Кембриджской пищи», которую, думается, не стала бы есть легендарная княжна-самозванка даже будучи в заточении, и крысы, возможно, что побрезговали бы.

Опять же думается, что о сестре-самозванке сказано достаточно и даже с чрезмерными эмоциями, от которых автор не смог удержаться, находясь в стадии первоначального изумления. В основном оттого, что потомство няньки Нюры, с которой повелось повествование, выявилось нежданно, но совершенно уместно, как будто в самом деле сочинялся роман-детектив, а не сластилась пилюля скучных и неприглядных обстоятельств реальной жизни банальной и непривлекательной жертвы собственных мелких страстей.

Иллюзорный инспектор Тверской (пожалуй, следует вернуться к данной условной фигуре, чтобы укротить излишество эмоций), разумеется, отметил факт иллюзорного родства персонажей, однако больше чем кровные узы, его занимали их деловые связи персонажей, в особенности принципы владения и функционирования фирмы (именуемой «Лотос», как бывший стиральный порошок) и группы красоты со здоровьем без названия, но между клиентками известной как «у Лары».

Были бы они чуть более начитаны, то звали бы свой кружок продлённой молодости и красоты «у Лары и у Пенаты», причём загадочное имя Пенаты отдали бы Зое Власовой, доктору психотерапии и мастеру душевных переливов, поскольку что в упомянутых предметах учёная женщина чувствовала себя, как дома, и могла зваться Пенатой в честь божеств домашнего очага, вкупе с Ларой. Лары и пенаты — это персонажи римской мифологии, но автор вновь увлёкся, хотя инспектор в данном случае невинен как агнец, его занимало другое.

Конкретно — Зоя Власова, терапевт смятенных умов, специалистка с сомнительным и недавним, однако же дипломом. Последний висел в достойной рамке в кабинете доктора и изобиловал виньетками, в зарослях которых название заведения и профессии читались с некоторым трудом. По ходу дела инспектор выяснил, что Зоя Власова приходилась дальней роднёй другой докторше, легендарной Лидии Тифофеевне, которая сформировала жизненный путь Ларисы недрогнувшей рукою. Старшая родственница совсем недавно покинула мир в солидном возрасте, однако до конца практиковала свои науки, вместе с тем пестовала новые поколения эскулапов в плохо обозначенном центре наук о загадочности всякой души, оно и стало альма матерью Зои Власовой. После чего Лидия Тимофеевна рекомендовала её в диспансер в качестве преемницы, она же внучатая племянница в первом колене.

Понятно, что диспансер и Лариса отказать не смогли, однако никто не раскаялся. Лариса хорошо сработалась с племянницей, сверх того они практически подружились, делили не только доходы от деятельности, но и секреты частной жизни в течение последних лет. Что делало Зою Власову ценным свидетелем, если знать в точности, что она не более чем свидетель.

Инспектор Тверской (не будем забывать о нём), хотя испытывал интерес к деталям частной жизни пострадавшей Ларисы Златопольской, первым долгом досконально выяснил, как и насколько гладко протекал торговый бизнес, увязанный в фирму «Лотос», под ветхой, но солидной крышей лечебнофизкультурного государственного диспансера.

Константин Сергеевич Станиславский, негласный герой «Театрального романа», однажды указал, что театр начинается с вешалки, и инспектор убедился почти в том же самом. Фирма «Лотос», фигурально выражаясь, выходила из гардероба, сей момент чуть подробнее. Олег Иванович узнал (понятно, что условно, никакой персонаж из казенных служб в жизни не добился бы добровольных признаний, однако оставим это на совести автора), что фирма «Лотос» официально принадлежала на равных правах двоим владелицам: Алёне Кудиновой, лаборантке, и тёте Клаве Баум — гардеробщице.

Невзирая на нерусскую фамилию, которая взялась от отчима или от свёкра, тётя Клава была исконно российской, очень пожилой женщиной и основное время своей жизни проводила в деревне, где имела уютный домик с огородом. По договорённости с властями диспансера в апреле она поднималась на крыло и ехала пестовать зелень и кур, они зимовали и неслись у соседей, также по договорённости. В течение тёплого периода и почти до ноября тетя Клава в диспансере не появлялась, и гардеробное дело ложилось на лаборантку, сестру-самозванку Алёну Кудинову. Дел было не слишком много, официальные клиенты летом вешались редко, а для своей богатой клиентуры Лариса учредила в зале стояки полированными вешалками, так что случайный вор не имел возможности поживиться. Но всё равно можно сказать, что фирма учредилась на вешалке. Владелицы получали за беспокойство небольшую зарплату и в дела не вмешивались.

Кроме совладелиц из гардероба фирма располагала персоналом в лице двух директоров с неравными правами. Ими стали Лариса Златопольская и Зоя Власова, в дополнение к чему имелась должность почётного члена совета, занимаемая заведующей диспансером. Та негласно имела ежеквартальную прибыль за то, что не чинила препятствий и щедро выделяла помещения по мере надобности. Стоит особо подчеркнуть, что делами и финансами фирмы ведала одна Лариса, остальной дамский антураж приходился для удобства и для видимости. Зоя Власова исправно врачевала души, Алёна Кудинова вне гардероба торговала в помещении бассейна, также ассистировала в гимнастическом зале, однако какие они с того имели доходы — зависело исключительно от Ларисы. Контракты и условия работы имели место исключительно в порядке устных, а не писанных договорённостей.

Исходя из того, инспектор рассудил, что если декоративный и рабочий персонал был в состоянии управиться без банкира и идеолога, то им вместе или по отдельности могло прийти в голову избавиться от Ларисы, вести бизнес по накатанной колее и распределять деньги по другой схеме. В особой частности это касалось Зои Власовой и Алёны Кудиновой, поскольку разделив функции Ларисы между собой, они могли делить прибыль, как захочется, а остальным повысить оклад жалованья.

Или устроить ликвидацию «Лотоса» с закупленным товаром при хорошей прибыли, с тем приобретя нового владельца, а доход делить как вздумается. Кстати, они пока не решили, как быть и жить дальше, но покупатель для фирмы имелся. Одна из богатых клиенток давно предлагала Ларисе войти в долю с финансами и расширить предприятие, в настоящее время она повторила завидное предложение в осиротевшем диспансере. Наталия Яковлевна Венгерова, тоже бывший доктор, жена владельца завода и сама очень деловая дама с собственными средствами.

(!Секретное дополнение! Если автор не забудет, то после написания следует вымарать и уничтожить!

В вымышленном романе-заявке о том не говорится ни слова, инспектор Тверской находится не в курсе, читатель тоже, можно надеяться, пока не знает, однако автору заметок стало почти случайно ведомо, что супруг Наталии Яковлевны Венгеровой, некто Дымов Кирилл Мефодьевич, владеет судостроительным заводом в городе Николаев, это на отдельной Украине. Оба они неплохо знакомы с условным Сероуховым, который направил даму к Ларе с целью физического совершенствования, а ныне вполне возможно, что скрывается под их крылом на берегах Черного моря. Если не в Бишкеке, в гостях у крупного чиновника из Киргизии Бекджана Укулуева, жена и дочка которого наездами пользуются услугами «Лотоса» и выплясывают оздоровительные танцы в том самом диспансере. Для автора круг опять замкнулся, их стало много и концентричность повествования явственно действует на нервы. Но следует сказать, что к данному этапу деятельности эти соображения не относятся, о том надлежит думать в будущем, если знакомство с делами покойной Лары будет иметь продолжение. Если оно последует…)

Итак, когорта выигравших и подозреваемых продефилировала перед внутренним взором инспектора Олега Ивановича, обнаружив при том однородность мотивов и возможностей совершения изощрённого преступления (если оно состоялось). Каждое из упомянутых лиц автоматически получало хороший куш собственности в случае удаления Ларисы из мира живых, также любое из них имело возможность осуществить устранение вполне элегантно. А именно манкировать условленным планом и оставить Ларису в машине без вызова «скорой» либо не прийти на помощь в случае настоятельного призыва. Кстати, вполне вероятно, что в проекте Ларисы задумывались оба варианта для подстраховки, но тогда основной игрок вместе с запасным проявили единодушие, дружно откинули соображения гуманности, тем самым невольно обогатив группу остальных, тоже подозреваемых лиц.

Исходя из обозреваемой картины, инспектор Тверской Олег Иванович предался раздумьям и вследствие их в теории разрешил задачу, как одним махом, в изящном стиле самого преступления (если оно имело место) выяснить, кто из указанной череды наследников стал главным именинником на похоронах. Операция, задуманная инспектором, носила довольно пошлое название

«Сердце красавицы»

Однако не будем хулить нашего героя заранее, он просто любил оперу и потому соблазнился пышным титулом. Думается, многим известно, что знаменитая ария герцога из оперы «Риголетто», которая по-русски звучит поначалу, как «Сердце красавицы склонно к измене», на родном языке автора поётся: «Ля донна мобиле…». Натурально инспектор Тверской сначала имел в голове идею, которая формулировалась, как «дама и мобильный телефон», однако ему сразу вспомнилась известная ария. Впрочем, неважно что замешалось в мыслях но «Сердце красавицы» прочно завладело аналогичным органом инспектора. Имеется в виду, понятно, профессиональная склонность, а не личные эмоции Олега Ивановича.

В рамках «Сердца красавицы» инспектор предположил, что, имея на руках мобильный телефон Ларисы Златопольской, он и кто угодно другой, может установить последние звонки по указанной дате с точным временем. Современные аппараты с хорошими СИМ-картами обладают такими системами и подробно записывают, что производилось при помощи присущего им телефона. У самого инспектора модель была старовата и почти ничего подобного не делала, но он думал, что модная женщина Лариса Златопольская пользовалась новейшей моделью со всеми прибамбасами.

В точности зная, когда и кому звонила Лариса непосредственно перед смертью, незадолго до попытки суицида или во время неё, Олег Иванович мог вычислить, кто из поименованной публики был задействован в планах или был вызван форс-мажорно, однако безрезультатно. При том могло быть узнано, сколь долго продолжались разговоры или же звонки падали в никуда, потому что абонент не брал трубку. Вместе с добытыми знаниями о разных видах наследства и самих наследников, копия-распечатка звонков Ларисы тем роковым вечером была почти уликой, если не для суда, то для следствия безусловно.

Проблема с исполнением операции «Сердце красавицы» заключалась в том, что мобильника Ларисы у инспектора в руках не было. В рамках первичного следствия было установлено, что сумку Ларисы унесло неопознанное лицо, которое вскрыло машину. Тогда же для удобства расследования был назван неведомый бомж, польстившийся на лёгкую добычу и затем выбросивший сумку в любую окрестную помойку. Понятно, что когда инспектор додумался до операции, поименованной «Сердцем красавицы», лазить по окрестным мусорным бакам в поисках сумки было определённо поздно. Однако…

Однако Олег Иванович Тверской был шит далеко не лыком и множество лет ел милицейский хлеб отнюдь не даром (не будем упоминать собаку, которую он ел или нет, неважно!). Зная, что тупик бывает только в голове и нигде в иных местах, инспектор Тверской творчески поразмыслил и очертил два выхода из тупиковой ситуации. Первый вариант — сделать официальный запрос на станцию мобильной связи, где неизменно ведётся автоматический учёт для дальнейшей расплаты, и там получить сведения в служебном порядке. Что было вполне возможно, но крайне тяжко, поскольку запрос должен быть обоснован и подписан достаточно высоким начальством, оно же вряд ли станет занимать себя странными предположениями рядового инспектора, вместо того предложит ему закрыть дело и ехать в отпуск либо озаботиться садовым участком. Короче, перестать заниматься ерундой. Закрытое дело о состоявшемся самоубийстве устроит всех на свете гораздо больше, это инспектор знал доподлинно. Тем не менее.

Существовал второй выход из тупиковой ситуации, скажем, не особо щепетильный, но довольно-таки верный. Ежели бы инспектор пошёл по кругу подозреваемых лиц и сообщил каждому, что проделал указанную процедуру, и в результате получил сведения, что буквально накануне смерти покойная Лариса произвела серию звонков по номеру указанного абонента. Услышав такое, виновник начнёт нервничать, правда, невиновный тоже. В результате воздействия психологической ловушки инспектор мог получить гораздо больше сведений, чем ему полагалось без включения «Донны и мобиле»!

На этом, исключительно интересном моменте, увы, мы оставляем Олега Ивановича, пускай он действует или не действует по своему усмотрению. Далее любезный читатель, обладающий большими возможностями, имеет преимущество и легко может дать сто очков вперёд осточертевшему и фантомному персонажу. Если захочет. Автор не сможет никогда, даже если ему выдадут мобильный телефон покойной Ларисы.

Техническая подготовка автора пребывает ниже нулевой отметки, и это непоправимо. Вместо включения аппарата (с пин кодом или без него, неважно) она (то есть я) непременно сотрёт содержимое памяти и привет всем горячий! Прецеденты бывали.

Но если читатель захочет сыграть в милицейскую и литературную игру «Продолжение следует», то карты даны ему в руки. Мобильник Ларисы, скорее всего, находится в сейфе агентства «Аргус», фирменные сведения о звонках никуда не делись, компетентный читатель получит их на раз и сможет убедиться, насколько прав или не права автор этих строк в своих далеко зашедших предположениях.

Как вам это понравилось, а именно серия страшных и донельзя скучных сказочек? С горячим приветом от автора!

Конец… А кто прочитал и не бросил, молодец!

2. Аппендикс, резюме или квадратура круга

Если любезный читатель хоть на йоту заинтересовался вымышленным романом или оценил проделанную работу, то предложения не автора, но собеседника будут таковы. Она же, если очень попросят, может стать исполнителем, поскольку находится в хорошем знании материала.

Понимая, что никто не будет вникать в подробности смерти бедной Лары и относительной виновности окружающих, поскольку никому не надобна пересказанная мелодрама, а нужна банковская карточка, то обнаружение последней может быть достигнуто следующими путями.

Исходя из простого предположения, что перед задуманной попыткой нечаянно удавшегося суицида Лариса озаботилась спрятать карточку как можно более эффективно, следует приступить к поискам по двойственной методике.

Первая линия проходит в сфере беллетристики и зовёт к прочтению классического рассказа Эдгара Аллана По «Украденное письмо». Если необходимо, то напоминаю суть: отрицательный герой спрятал то самое письмо у себя дома, на виду, но так, что никому не пришло в голову обратить внимание на мятую бумажку, завалявшуюся в мусорной корзинке. Разумеется, догадка ускользнула от всех соискателей письма кроме главного героя, он же сыщик-дилетант. Лариса могла знать популярную классику жанра, также могла додуматься самостоятельно, это нетрудно. Поэтому стоит ещё раз осмотреть её жилище со всеми атрибутами на предмет тайника и не забыть слазить в банки с вареньем, если они имеются, потому что карточка-ключ сделана скорее всего из пластика.

Думается, что так же, как герой рассказа, Лариса не хотела запрятывать карточку очень уж далеко, она надеялась вскорости вернуться к себе и продолжить игры с множественными партнёрами. Однако Лариса могла сообразить, что Э.А. По написал шедевр в отдалённые времена, с тех пор знание бытует невозбранно. То есть кто угодно имеет возможность применить указанную схему поисков, если знает ареал — а именно квартиру с подсобными помещениями. Даже грабители, увы, знакомы с предметом и давно ищут бриллианты с купюрами среди круп и в цветочных горшках, поэтому надлежит обратить внимание на другую ветвь схемы поисков. А именно, вычислить ассистента и поискать у него, в особенности среди вещей и документов, отданных на тайное хранение.

Если Лариса подумала о доверенном лице, которое должно по условию найти её в машине на полдороге к миру иному, то, скорее всего, заранее передала ему или ей, скажем, небольшой пакет или папку с ценными документами. Каковые не должны представлять для данного лица никакого соблазна — то есть, они не смогли бы ими воспользоваться. Теперь, после смерти хозяйки напрасное наследство отягощает виновника и он с большим облегчением отдаст свёрток в обмен на иммунность по случаю более или менее умышленной смерти владелицы. Если его либо её участие в деле будет худо-бедно доказано или примерно обосновано. За чем дело не станет, если присовокупить знания, изложенные выше и обосновать подозрения по плану инспектора Тверского на базе работы с мобильным телефоном.

Однако имеется третье ответвление мысли, если «Сердце с мобилем» вдруг обломится. По плану вымышленного инспектора возможно обойти круг подозреваемых лиц и уверить каждого, что его деяния известны, дело за доказательствами, которые не замедлят. Далее завести речь об иммунности в обмен на скрытое вложение от Лары. Красота указанной схемы состоит в том, что даже предельно невиновное лицо, если ему достался нечаянный свёрток, испугается и отдаст пакет в обмен на иммунность. Виновник торжества пойдёт на обмен подавно, что и следует доказать.

В случае, если ни одна схема не сработает… Однако же, оставим и будем надеяться на лучшее. И спасибо за внимание…

Глава восьмая

1. Я сидела и мечтала у раскрытого окна…

(рассказывает Екатерина Малышева)

(…совсем как в одной из заявок), что имело место в конторе в собственном кабинете, тем временем, как принтер исправно излагал на хорошую бумагу плоды усердных трудов и уютно верещал в процессе.

Дело происходило через две с небольшим недели после описанных выше событий, накануне отъезда в Крым к мелкому с бабушкой. И буквально на пороге собеседования с генералом от внутренних дел, старшим из братьев Петровичей Криворучко(в), которого я уловила в сети заранее, выстроив необходимость личной встречи по другому предмету и не заикаясь о заявленном романе.

Иной предмет был достаточно близок сердцу генерала, он настоятельно просил о моём участии, наконец я снизошла с предложениями. Их я собиралась выявить, когда единичный читатель ознакомится с романом-фикцией и согласится, что наказывать некоего В. Оболенского вместе с агентством «Аргус» за чужие грехи будет не вполне целесообразно, не лучше ли поискать утерянную карточку по предложенной методике? Не более и не менее того.

Валька сказал бы, что я вновь прибегаю к излюбленному методу шантажа. Вернее, мог бы сказать, если дерзкий шантаж не был устроен в его честь. В данном контексте друг Валя не стал бы говорить ничего, даже если был бы осведомлён о намерениях и методиках. А он не был. Хотя о бедном Вале и его горестных сообщениях я пока умолчу, проявляя внешнее жестокосердие, в чем бывала упрекаема на протяжении отрезка истекшего времени.

На самом деле я сидела у открытого окна в кабинете, слушала лазерную песнь принтера и размышляла о другом, точнее, о чём попало. Сначала мысль приковалась к банальному предмету, именно к погоде, которая сделала кульбит и обернулась леденящими ветрами с пронзительным холодом. По такому случаю, собираясь на рандеву с генералом, я оделась в стиле «полярный лётчик»: замшевый пиджак под прикрытием пашминовой шали — по летнему времени наряд получился почти скандальным. Однако в здании конторы кто-то заботливый догадался включить кондиционеры на отопление, и в комнатах стало невыносимо жарко, как в теплице, растения на окнах стали выдыхать тропический пар, а я ощутила себя в аквапарке зимой. Поэтому скинула пиджак с шалью, но осталась в кашемировом свитере (для генерала Петровича не было жалко ничего) и его снять не могла, тогда оказалась бы в полном «ню», по крайней мере сверху. Помощница Элла Крохина могла не одобрить, а случайный посетитель упал бы в обморок. Далее я с трудом распечатала оконный пакет, там оказалось форс-мажорное устройство, и тихо наслаждалась контрастами погодных условий под шептание принтера.

Думать о предстоящем свидании я себе не позволяла, накануне вечером выстроила план-конспект, отчасти отрепетировала и отложила в дальний угол памяти для сохранности. Зная, что при надлежащих условиях нужные слова и действия выскочат сами.

По началу сидения у раскрытого окна я пыталась досочинить летнюю сиреневую танку, но гроздья уже показались, хотя не налились, поэтому промежуточная танка вновь не сочинилась. Обманная погода к тому же не наводила на летние впечатления, далее по простой ассоциации пришло на память дальнее лето, ушедшее в вечность.

В те незапамятные времена я поступала в институт (ГИТИС), собиралась на второй тур собеседования по театроведению, внезапно ударили морозы, как сейчас, и я пришла на экзамен в демисезонном пальто, потому что замшевыми пиджаками в те годы не располагала. Под зелёным пальто на мне сидело (кстати, очень недурно) синее платье с рядом вертикальных мелких пуговиц. Контраст цветов, как помнится, сильно угнетал, но иных вариантов в гардеробе не имелось, и приходилось страдать эстетически.

По той же накатанной ассоциации с холодным летним днём Бог знает какого года вспомнились въявь тогдашние конкуренты и будущие сокурсники, одетые кто во что горазд и дрожащие на крыльце института под ознобным ветром, также от нервов. Наша славная четвёрка.

Андрей Дмитриев, очень высокий юноша, одетый в сверхмодные джинсы с новенькой круглой заплаткой, длинный свитер и ковбойскую шляпу — он намеревался поразить воображение экзаменаторов лихим видом по крайней молодости лет. Но кроме того Андрюша оказался умён и образован, так что шляпа с заплаткой ему простились. Ныне Андрей Ильич умело руководит художественной частью журнала «Театр» — как дерзко предполагал в отдалённые времена, только жизнь обернулась по-другому, и «Театр», увы, не то славное издание, каким оно было. Однако не будем придираться.

Гале Нефёдовой, приехавшей покорять Москву из города Урюпинска, пришлось круче всех в невыгодную погоду. Собираясь в столицу среди лета, южная «черносливная» девушка (так выражался персонаж, очередь которого пока не наступила) привезла скромный, приличный гардероб на тёплую погоду, поэтому в тот день поверх блузки с кружевом на Гале красовалась вязаная кофта с отвисшими карманами, по всей видимости, материнская, захваченная в столицу на всякий случай. В помещении непристойное одеяние было брошено в угол, вместе с моим зелёным пальто.

После экзамена мы долго вспоминали, куда дели верхнее платье, так и познакомились. Галина Нефёдова, теперь Трояновская, в те отдалённые дни метила на место министра культуры (по примеру позабытой Е. Фурцевой) и, следует отметить, обладала всеми к тому задатками. Большая, броско красивая, энергичная девушка, Галя имела способности к учению и понимала надобность последнего. Через год она избавилась от южного акцента, выучилась находить нужные книги и перестала цитировать классиков марксизма-ленинизма, осознав, что в данном окружении ей от того не будет никакой пользы кроме вреда. Очень адаптативная оказалась девушка, большой плюс в её пользу. Институт Галина закончила с красным дипломом, бодро пошагала вверх по министерской лестнице, но рухнула вместе с нею, когда культура потерпела крушение вместе с режимом. В отличие от многих иных Галя не растерялась и пошла другим путём. Конкретно, вышла замуж (по третьему разу) за театрального художника Петю Трояновского (бывшего общего однокашника). Петя в то время бросил расписывать декорации и принялся торговать оптом, чем Бог пошлёт, далее преуспел с активной помощью Гали, из той получился дивный менеджер фирмы. Теперь они оба удалилась от дел, выстроили натуральный дворец на подъезде к Москве и живут припеваючи, занимаясь улучшениями условий без того недурной жизни и выращивая розы в зимнем саду и на грунте.

Кстати, не забыть бы о розах, чёрт их побери! Галя просила зимой, когда я привезла ей сувенир в виде семечка тюльпанового дерева, посмотреть в тех же закромах экзотическую розу: не красную, не белую, не чайную и даже не розовую. Любую другую но краше которой на свете нету, наподобие аленького цветочка из одноимённого мультфильма. Только моя задача оказалась сложнее, там девица имела совесть и обозначила цвет. Однако для Гали не жаль усилий, будет даже приятно. Тем более, что предмет роз… Но это я забежала вперёд в ненужные области, потому разом тормознула мысленный поток и махом перешла к финальной кандидатуре из бывшей четвёрки, точнее, тройки — не считая меня Виталик Акимов, самый умный, самый талантливый, самый заметный даже в окружении Андрея в шляпе, блестящей «черносливной» Галочки и юной, заносчивой, тоже недурной с виду Кати Малышевой. В то утро на продуваемом крыльце Виталик предстал в формальном костюме, правда, плохо глаженом и без галстука, вместо того он обмотал шею шарфом в шашечку и хвастался, что умыкнул реликвию у деда-ветерана по случаю морозных условий. Виталик был старше остальных на несколько лет, отслужил армейскую повинность, работал лаборантом с крысами, обожал Пруста, был уверен, что мир театр и люди актёры, потому решил учиться на театрального критика. Временами (довольно частыми) Виталик неумеренно пил дешевоё пойло в любой компании. Именно он свёл меня со своим случайным знакомцем, неким Валентином Оболенским, объясняя, что этот корнет ещё покажет себя. «Покамест с парнишкой занятно пообщаться, у него троюродная тётушка писала, знаешь какие стишки?» — далее следовала цитата, известная наизусть всем.

О бедном корнете речь пойдёт заведомым путём сразу после и в другой компании, а Виталика Акимова с нами давно нет. Сердце не выдержало обильных возлияний, он не дожил до перестройки, не написал книгу о Прусте на сценах мира и оставил безутешной вдовой невенчанную жену Аду Ярцеву, очень славную девушку, чрезмерно его обожавшую. Если бы она обожала меньше и запретила Витальке пить… Теперь я просто воочию увидела почти невесомую фигуру в дурацком мятом костюме, с шарфом на шее и глумливой улыбкой на тонких губах.

«Книжечки почитываем, деточка?» — спросил он первым делом, увидев у меня на руках том сочинений Станиславского, взятый для форсу и для храбрости. Помню, что я ответила заведомой дерзостью, шутовской конкурент не остался в долгу, через пять минут мы нервно смеялись, и остальная часть будущей четвёрки приблизилась, привлечённая неуместным весельем. Далее с течением экзаменов Виталик взял «шефство над детским садом», наскоро познакомил «племя младое» с азами взрослого взгляда на искусство, помог Гале на письменной рецензии и организовал ей экспресс-уроки английского языка с моей помощью, потому что «эта красотуля в языках ни бе ни ме, жалко, если отсеется ценный материал, мы её за Андрейчика замуж выдадим, его маман враз откинет коньки». Сколько лет с тех пор просеялось, сколько всего случилось, а реальное доброе дело, замаскированное идиотским трёпом, стоит в памяти буквально и даже с интонацией.

Замечтавшись о том, что «иных уж нет, а те далече», я не отозвалась на звук внутреннего звонка и не сразу заметила, что помощница Элла Крохина самовольно вошла в кабинет и стоит «воплощенной укоризной» перед моим столом. (Вместо «отчизны», как следовало бы по роману «Бесы», сочинения Ф.М. Достоевского: «воплощённой укоризной он стоял перед отчизной, либерал-идеалист». К чему приплелись «Бесы», я, увы, не ведаю, процесс шел помимо…)

— Екатерина Дмитриевна, — сказала милая девушка с укоризной в голосе. — Я вам звоню, звоню, никакого ответа, труд практически напечатался. Я прочла половину, это ужасно и гнусно, но я вовсе не за тем.

— Что гнусно, Эллочка, исполнение? Тогда печально, — отозвалась я по порядку запроса. — Но тогда зачем?

— Нет, отнюдь, исполнение на высоком уровне, поэтому так гнусно читать, её жалко и не жалко, просто напрочь теряешься, — ответила Элла в том же прихотливом порядке. — Я за тем, что к вам явилась неизвестная женщина, требует свидания, но не называется, предъявляет Вове нашу карточку. Вы на месте или заняты?

— Что возникло смятение чувств — это желаемый эффект, — я длила беседу по двум направлениям сразу. — Но мысли, я надеюсь, не очень смешались, направление проглядывается? А неизвестная пусть поднимается, скажите Вове, если с нею нет бомбы или обреза. Она будет в русле.

— Мысль я пока не уловила, — честно признала Элла, но нашла себе оправдание. — Хотя дураку полработы не показывают, я исправлюсь. Пока неизвестная с нашей карточкой свинтит обрез, я дочитаю. Тогда, может быть, уловлю. И в каком русле она у нас плывёт?

— Элла, половину уже дочитали, как же не поняли? — заявила я с некорректным упрёком. — Песнь песней помните? Я нарочно привела культовый текст почти целиком, а именно:

2. «Чернобровая в лохмотьях ко мне цыганка подошла»

— С обрезом? — спросила Элла почти угрюмо. — Который в лохмотьях?

— Зовите её сюда, мы посмотрим, — пообещала я резонно.

— Сей секунд, — Элла наметила план и повернулась к дверям.

— Туфлю заберите с окна, — посоветовала я. — На всякий случай.

— Думаете, заметит и присвоит? — задумалась Элла на пороге. — В русле культурных традиций?

— Вряд ли, конечно, зачем ей одна? — засомневалась я. — Но как говорят наши англоязычные друзья: better safe than sorrv, а если в русле наших культурных традиций: то лучше перебдеть, чем недобдеть.

— И то верно, если утащит, будет обидно, — согласилась Элла, уходя. — Она почти дожарилась.

Невзирая на обмен мнениями, достойный обитателей англоязычного Бедлама (по-нашему, дурдома), приведённый выше диалог имел вполне конкретный смысл. Незадолго до того Элла соблазнилась и купила по-дешёвке изящные туфли цвета шоколада производства модной фирмы из Италии, не то «Бруно Малли», не то «Балдино Балдини» — но отчасти разного цвета. В лавке разъяснили, что сокровище идёт по смешной цене потому что одна туфля из пары пролежала на открытой витрине под палящим солнцем (наверное, в Италии прошлым летом) и выгорела. Но дело, как обещали девушке, вполне поправимо, надобно положить вторую туфлю на солнце недели на две-три, и пара сравняется в оттенках шоколада. Что Элла активно осуществляла на подоконниках в офисе, потому что у неё дома с палящими лучами имелся дефицит. Я не возражала, но советовала задвигать предмет обуви за пальму, поскольку посетители могут не одобрить новшества.

Неясно, то ли Элла замешкалась с туфлей от Балдини, замечталась, держа обувь в руках, то ли заявленная «цыганка» не могла осилить нашей витой лестницы, но пауза длилась долго, дала возможность вновь впасть в грёзы, и они не замедлили. Причём оказались на редкость прихотливыми. Поначалу примерещилось, что в русле прошлых мечтаний-воспоминаний в контору явилась гостья из прошлого, скажем, Галина Трояновская, ранее Нефёдова, чтобы уточнить заказ по линии аленького цветочка неведомого цвета, пожелать, например, чтобы роза оказалась в частую полосочку.

В ответ здравый смысл, затаившийся за причудливым маревом дневных грёз тотчас возразил, что Галя: а) не имеет моей визитки, ей незачем; б) назвалась бы в первый момент, будучи дамой отнюдь не стеснительной; в) безусловно никогда не пришла, не зная на месте ли я, и вообще сначала бы позвонила.

Вслед за непришедшей Галей на ум явилась Ада Ярцева, в фантазиях она дописала за бедного Виталика объёмный труд о Прусте и пришла просить помощи в публикации, зная моё редакторское прошлое и связи в тех мирах. Абсурдная гипотеза меня вполне устроила, мысленно я пообещала Алле устроить в лучшем виде, не жалея сил, времени и денег. Однако здравый смысл-зануда вылез с объяснениями, что Ада давно потеряла меня из виду, не имела нашей конторской карточки и без проблем назвала бы себя внизу.

После чего грёза-фантазм сделала кульбит, вернулась к обозначенным реалиям дня и вытряхнула из рукава фантомную карту, а именно инспектора Тверского, вышедшего из отпечатанных заявок. По нездоровому смыслу мечтания (по всей видимости, банные условия меня достали) инспектор явился переодетым женщиной, в юбке до полу и обмотанным в платок, чтобы не никто не видел усов и ботинок 44-того размера. По этой причине все принимали его за цыганку в лохмотьях. К счастью забытье в русле грёз длилось недолго, я строго одёрнула себя и в покаянии сочинила сюжет с иной посетительницей.

(Интересно мне было тем временем: что они там внизу так долго делали с карточкой, туфлей и охранником Вовой? В карты, что ли, играли втроём на одёжные фанты, и неизвестная явится сюда нагишом?)

Последним призраком фантомного романа явился канонический образ старой графини («три карты, три карты, три карты!»). Ну почти что… Мне примерещилось, как на крохотной площадке внизу винтового пролёта стоит, не решаясь на подъём, ветхая старушка Вера Аркадьевна, которой я не так давно служила камеристкой в клинике, когда она напугала меня до полной потери сознания. Теперь лжеграфиня явилась, чтобы доложить, как видела убийцу в ночь смерти бедной Лары, он прятался под её дверями.

В последующие обходы местности я узнала, что старуха Вера проживает в той же надстройке двумя или тремя подъездами дальше квартиры покойной Ларисы. Кто угодно мог гулять по последнему этажу, спускаясь и поднимаясь на лифтах в любом из подъездов. Так что вполне возможно, что старушка пришла доложить, как видела Отче Валю в момент, когда он вскрывал квартиру Ларисы. Только вот откуда графиня Вера взяла офисную карточку, кроме того, откуда узнала, что информацию надобно нести сюда? И как она пришла без сопровождения, где сын Сергей, почему о нём Вова не объявил?

Я не успела найти ответа ни на один из возникших вопросов, не успела даже подыскать подходящих слов в порицание себе за далеко ушедшие фантазии, только заметила, что сама, как автор беллетристики, даже подневольный, стала путать реальность с плодами своего воображения, это становилось дурной привычкой.

Потому я ничуть не удивилась, когда сначала на пороге, затем перед моим столом вместо заявленных персонажей возникла во плоти сиделка Лиза Гурьева (её я опознала мигом), лишь здравый смысл заметил под сурдинку, но с триумфом, что такое явление более чем закономерно. Карточку с конторским адресом я дала Лизе сама, если девушка вновь задумала проконсультироваться по поводу шубы, то лучшего советника, понятно, не нашла. Тем не менее отказывалась представиться внизу у Вовы, поскольку колебалась в смущении, сомневалась, как её примут с невидимым предметом осточертевшего верхнего платья. Честно говоря, я бы и не стала, только Лизы с шубным вопросом, хотя и без старушки Веры мне в данный момент не хватало! Так что она была права на 100 процентов и чуть более, но вернуть посетительницу к Вове под лестницу совесть не позволяла, раз она поднялась и стоит передо мной.

— Доброе утро, Лиза, — пожелала я с неискренним радушием. — Рада вас видеть, садитесь, делитесь!

— Вы извините меня, пожалуйста, — обратилась девушка, садясь. — Я понимаю, что невовремя, но после ночного дежурства в голове всё спуталось. Кроме вас, честное слово, обратиться не к кому, вы дали карточку, поэтому я пришла.

— Насчёт шубы? — не выдержала я.

— Да, как вы догадались? — согласилась Лиза и, не дожидаясь ненужного ответа, продолжила. — Понимаете, как стало холодно, мы с мамой подумали, что хорошо бы сдать в комиссионку, погода почти зимняя, может быть, возьмут. Я сама ни в жизнь не надену, буду вечно думать, что все знают, лучше избавиться поскорее.

— Так за чем дело стало? — очень некорректно я оборвала повествование о шубе, но терпение почти лопнуло и слушать подробные выкладки стало невмоготу.

— И вот вчера вечером, перед дежурством, это в диспансере, — сообщила Лиза подробно, невзирая на намёки. — Мы с мамой достали, вынули из чехла, нашли в кармашке разные бумаги, гарантии и инструкции по уходу, просто целая книжица с логотипом на разных языках. Мы-то ни одного не знаем, позвали малого, Алёшу, он по-английски читает, это потому, что компьютер у них в школе. А то ведь если что не так, мы с мамой оскандалимся в магазине, вдруг они там скажут…

— Лиза, я вас слушаю очень внимательно, — я вновь встряла в монолог с назиданием. — Но хотелось бы чуть короче, у меня много важных дел.

— Извините, я наверное, была не права, — вспыхнула Лиза и привстала со стула. — Я лучше пойду, как-нибудь справлюсь, зачем вам мешать?

— Ни в коем случае, — я мигом раскаялась и не воспользовалась случаем. — Просто желательно ближе к делу. Хорошо?

— Я вам принесла показать, — послушно промолвила Лиза, села обратно, порылась в сумке и вынула оттуда конверт с логотипом «Александер», выполненным готическим шрифтом. — Это она дала, Лариса, положила на моих глазах в карман чехла и рассказала, что там есть, чтобы я не потеряла. До вчерашнего дня я не смотрела.

— Да, конечно, Лиза, покажите, — машинально проговорила я, хотя не могу сказать, что нечто забрезжило, но насторожило. — Что там?

— Вот смотрите, — радостно оживилась Лиза, поняла, что её не гонят, раскрыла конверт и выложила содержимое пасьянсом. — Вот она книжечка с инструкциями, вот диплом качества и гарантия на два года с числами, вот карточка магазина с надписью на русском языке и телефонами по Москве, но вот это.

Лиза могла не уточнять, что имеет в виду, поскольку сразу, как пасьянс разложился вверх ногами, я поняла по методу исключения лишнего, что дополнительное вложение «Александеру» отнюдь не принадлежит, иное качество исполнения, не та цветовая гамма, непохожий материал. Темно-синий петушок с вытянутой головой протягивал в мою сторону ножки со шпорами, их обгонял длинный витой хвост, картинка приподнималась с фона цвета насыщенной ржавчины.

— Тут ничего не написано, — поясняла Лиза тем временем, тыча пальцем в лишний предмет. — Ни с какой стороны, только цифры, но малый сказал, что это вовсе не петух на картинке. Если у него змеиные голова и хвост, то он называется василиск — парень у нас довольно начитанный, с пяти лет с книжками, ему видней.

«Василиск, это просто отлично», — тем временем думалось мне почти в спокойном уме. — «Символ города Базеля, это в Швейцарии, неведома зверушка, надо думать, явилась оттуда, отлично. Хорошо бы оставить у себя, на предмет проверить. Хотя ежу понятно, что это такое, как оно задумалось и что сталось с шубой!»

— И мы подумали с мамой, что когда Лариса вынимала из шкатулки шубные бумаги, — Лиза продолжала объяснение. — То нечаянно прихватила эту карточку. От чего-то другого, может быть ненужного, но кто знает?

«Понятно, именно так она бы и объяснила», — размышляла я по ходу дела. — «Через удобное время, когда вышла бы из больницы и показала всем, что без неё фиг с маслом, а не карточка-ключ! Только с нею, по согласию, добровольно, иначе могут искать предмет до посинения. Ключик надёжно лежит в кармашке у Лизы тремя этажами ниже, вроде как по ошибке, мол, нечаянно прихватила и не заметила, теперь пришла забрать, очень дельно».

— Вдруг это нужное, мы же не знаем. Понятно, следует вернуть законным наследникам, — распиналась Лиза. — Но идти к сестре — очень неприятно, там племянница, опять начнёт свару, потом окажется, что петух того не стоил, будет обидно. Однако выбросить — совесть не позволяет, поэтому я пришла к вам за советом. Что скажете?

— Вы, Лиза, всё сделали правильно, — веско сообщила я, дивясь в энный раз собственному дурацкому везению. — Знаете, мы вот что сделаем. Оставьте змеиного петушка здесь, мы проверим, что это за птица, тогда решим, что с нею делать — в суп класть или племяннице отдать.

— Я бы очень так и хотела, — созналась Лиза, но карточку придержала. — Но сколько это будет стоить? Ведь никто задаром проверять не будет, и вам нужна комиссия. Хотя бы примерно.

— Хотя бы примерно, то пока бесплатно, — вальяжно ответила я. — Потом, когда выясним, то со скидкой. Вот придет у меня волшебница Надя, она на этих делах собаку съела, возьмёт каталог, проверит на рабочем месте, ей нетрудно. Если окажется, что петушок простой, вам будет даром, чтобы не обидно. Но если он ценный, вернём сестре Ларисы за вознаграждение, если захотите, учтём вашу долю и…

— Нет уж, спасибо, я не буду ни за какие деньги, — озаботилась Лиза. — Берите с них, сколько нужно, меня даже не упоминайте, ладно?

— Как скажете, Лиза, — согласилась я. — Сейчас расписку сделаем, вот такую: «Получена от Гурьевой Елизаветы, (с отчеством) пластиковая карточка сине-ржавого цвета с птицей василиском, без надписей, с двумя магнитными полосами, размером. на предмет выяснения».

— Пожалуйста, а можно без этого? — попросила Лиза. — Чтобы я никак не упоминалась. Я никому не скажу, как ничего не было, можно так?

— Ну если вы доверяете и настаиваете, — великодушно согласилась я.

— Доверяю и настаиваю, — подтвердила Лиза. — Даже заплачу, если не очень много. За сохранение секрета.

— Лиза, тогда я желаю вам доброго утра, — по английской традиции попрощалась я, но не сдержалась и похвасталась. — Уходя прочтите и запомните вышитую надпись, если не трудно, мне будет приятно.

— Я уже видела, девушка объяснила, что это ваш лозунг, — сказала Лиза. — Очень оригинально и необычно. Сколько я должна за доброе имя?

— Не поминайте лихом, таков будет у нас расчёт, — заявила я, небрежно опуская в карман висящего пиджака карточку с василиском. — Ни зверька, ни контору. Привет учёному мальчику Алеше и вашей маме, если будут проблемы с шубой, то добро пожаловать.

— Я поняла, спасибо, до свидания, — согласилась Лиза. — Вы тоже к нам приходите, если что. Без очереди.

— Упаси меня Бог! — всполошилась я. — А вам всего наилучшего!

3. В гостях у дьявола

Когда нечаянная посетительница окончательно откланялась в приёмной (но не раньше, чем подробно обсудила с Эллой наши лозунги и технику гобеленов, признаюсь, поставила интерком на подслушку), я несколько раз провернулась на кресле для оживления сознания, затем вызвала Эллу.

Она явилась мигом, держа на весу отпечатанные листы романа-заявки и палец оставила как закладку у финала. Пока мы беседовали с Лизой, Элла не теряла времени, хотя никто не предлагал ей читать печатный продукт или обсуждать прочитанное с начальством.

— Элла, будьте так добры, сделайте удобный и броский переплёт на оба экземпляра, — попросила я, раз она напомнила. — И поставьте мне сюда «Дом Дьявола», буду думать под смычковые.

— Это была подозреваемая? — без субординации осведомилась Элла.

— Эллочка, «Дом Дьявола» и переплёт, — официально напомнила я, далее снизошла, зная, что Элла изведётся начисто, если не утолить её жажды знаний, и «Дьявола» с переплётом я буду ждать вечно. — Да, а как вы догадались? Елизавета Гурьева, домработница и сиделка, но теперь она вне круга, так что транслируйте «хозяйство дьявола».

— Бог в помощь, — с почтением отозвалась Элла. — Хотя если вам ближе… И помогает думать. Переплёт я мигом, и к вам никого не пускать, даже по телефону?

— Совершенно верно. Если спросят, скажите, что я пошла к дьяволу, им желаю того же, — уточнила я, продолжая вертеть под собой стул, никакого терпения не хватит с ними, с обаятельными! — Теперь вы свободны, брысь!

Элла ничуть не обиделась, восприняла грубость как дружественную фамильярность и скрылась за дверями. Через секунду невидимый миру динамик ожил, бурные звуки смычковых отправили моё подсознание по указанному адресу, между тем сознание встрепенулось и стало вертеть наряду со стулом выводы и варианты дальнейших ближайших действий.

Пока карусель мечтаний и звуков не раскрутилась, я позволила посвятить минутку похвале нечистой силе и в который раз принесла благодарность институту семейных ценностей.

Диск с «Домом Дьявола» пришёл к нам в контору довольно сложным путём. Мой пасынок Слава Званский, сын Миши от первого брака, наконец встретил девушку своей мечты. До того я не переставала удивляться, как причуды наследственности произвели на свет столь непохожих отца и сына. Миша заключил первый брачный союз, едва достигнув положенных 18-ти лет, впоследствии имел дурную привычку совершать процедуру с необыкновенной лёгкостью, буквально раз в пятилетку, в основном по желанию партнёрш (отнюдь не исключая присутствующих). Оставленная половина пары, как правило, не имела претензий. Наученная горьким опытом, она бывала только рада (боюсь, что присутствующим это может предстоять, семь лет истекли, это уже у предела). Остальные союзы, не дошедшие до стадии брака, я не считаю, Миша, по всей видимости, тоже.

Однако пасынок Слава, к всеобщему изумлению, относился к прекрасному полу с целомудренным почтением, и ни о каких союзах в его жизни мы по сию пору понятия не имели, Миша отчасти беспокоился. Слава успешно закончил курс обучения на факультете психологии МГУ, учился в аспирантуре, писал диссертацию, одновременно нарабатывая практический опыт в солидной клинике, и, казалось, думал исключительно о науке и о благе человечества. К нам с Микой он относился просто изумительно, а к отцу покровительственно снисходил.

Однако не далее как месяц назад Слава обнародовал, далее привёл к нам невесту, ныне именуемую девушкой. Прелестная барышня небольшого роста оказалась виолончелисткой из камерного оркестра и восходящей звездой в мире музыки. Девушку звали Мария Студёная, среди своих она откликалась на Марусю. Барышня Маруся покорила наши сердца даже без помощи музыки буквально с первых минут знакомства.

— Какая у вас звучная фамилия! — польстила хозяйка дома, то есть я. — Очень впечатляет. Если помните, была такая Вера Холодная, звезда немого кино, очень популярная.

— Никогда об этом не думала, спасибо, — ответила Маруся. — В школе меня дразнили «Студень», её, наверное, звали бы — «Холодец».

После чего хозяева и гости долго смеялись, включая мелкого Мику, которому далее объяснили, что Маруся ему не тётя, а вот он, если всё сложится, будет дядей её детишкам. Лишь одно соображение омрачало мою радость по поводу удачной будущей родственницы. Конкретно, что до классической музыки я не доросла, всю дорогу было не до того. Но являть себя полным профаном не хотелось. Представляю, как бы я расценила невестку, выскажись она к примеру так: «Да, я тоже уважаю классическую литературу, когда в школе проходили «Му-Му», было очень жалко бедную собачку». Увы, мои знания в классической музыке находились примерно на таком уровне. Чтобы в будущем не ударить лицом в грязь, я решила исправиться.

С чем принесла в контору презент, оставленный Марусей, диск с записями камерного оркестра, где Маруся так же выступала сольно. Недолго думая, зачем именно, я стала приучать себя к музыкальной классике. Обыкновенно по утрам, когда в офисе бывало пусто. Результат выявился неожиданный, разумеется, после недолгого периода страданий с непривычки. Оказалось, что под каприччио Чайковского очень комфортно накладывать макияж, вертеться на стуле в предвкушении рабочего дня неплохо под музыку Вивальди, а кофе пьётся просто отлично под Иоганна-Себастьяна Баха.

Но больше остальных классиков удружил малоизвестный (по крайней мере мне) мастер 18-того века, некто Боккерини. Он создал опус «Дом Дьявола» (так вышло в моём переводе), коллеги Маруси сыграли для записи, и вскоре я заметила, что в этом доме с процессом мышления происходят чудеса, хозяин помогает систематизировать мысли не хуже, чем душ или стирка, но с приятным отличием. В конторе затруднительно мыть голову или полоскать исподнее, а к дьяволу можно обратиться в любой момент!

Не знаю, как бы отнеслась Маруся к моим музыкальным находкам, но я не спешила ни с кем делиться, кроме Эллы, и то по необходимости. Да, ещё один странный момент выявился, так сказать, обратная сторона медали. По мере погружения в звуковые изыски я обнаружила, что обыкновенная музыка, звучащая отовсюду, стала казаться примитивной, как грубо состряпанный лубок, я перестала её выносить, немало удивляясь скорости и эффективности самообучения. Классику я не успела толком полюбить или оценить, но иные звуки сделались нестерпимыми. Так вот, оказавшись в вышеуказанном доме, я, благословясь у хозяина, приступила к задаче перебора вариантов по предмету собеседования с генералом Криворучко.

Первый, самый простой, элегантный и эффектный лежал на поверхности и был соблазнителен крайне: войти в генеральский офис на вилле, взять в руки предложенную чашечку кофе, затем небрежным мановением вынуть из кармана карточку с синим василиском и положить генералу на блюдце. Далее наблюдать «ряд волшебных изменений милого лица», как по иному случаю выразился поэт Афанасий Фет. Нет слов, как стало бы затем легко и приятно диктовать условия.

Однако хозяин музыкального дома, профи по искушениям, слыл по совместительству отцом лжи и возымел возражения против истины, явленной просто, даже если элегантно. Во-первых, он нашептал, как станет обидно, если объём работы окажется проделанным напрасно, и роман-заявка послужит лишь для развлечения милой Эллы, не принеся автору комплиментов с дивидендами.

Во вторых слоях пришедших мыслей домашний советник-искуситель высказал досаду по поводу слишком скорого прощания с недоконченным делом, мы так и не узнали, кто захлопнул бедную Лару в её собственном капкане. По ранее имевшейся идее генерал должен был помочь или привлечь нас обратно к делу вплоть до получения желаемой информации. Нас, это с брошенным посреди следствия инспектором Тверским или с Валькой, или в любых мыслимых сочетаниях.

В третьих разах обитатель упомянутого дома подсказал, что выполнив простой вариант, я вновь подтверждаю устоявшуюся репутацию дурочки с нечеловеческим везением, которой всё идёт в руки без трудов и заслуг. Это неприятно и мне давно надоело, люди дружно восхищаются удачей, а меня лично ни в грош ни ставят, утешаясь пошлым присловием, что известно, кому всегда валит счастье.

В-четвёртых (любезный хозяин почти перестарался с обилием доводов), генерал может натурально не поверить, взяв в голову подозрение, что виновный в сокрытии карты, Отче Валентин перепугался, сдал назад и поручил старой подружке Кате заслонить его широкими юбками. Очень уж литературно у нас с Лизой сложилось, хотя, не скрою в данном случае везения имелась моя заслуга. Не раздень я старушку Веру в кабинете доктора до лиловой комбинации, то Лиза не прониклась бы доверием и уважением.

Однако, если я начну в генеральском офисе вести рассказ о палочках Коха, наглом докторе, старушке в лиловом исподнем и собственном ужасе по поводу канцерогенов, то навряд ли что-нибудь выиграю. Никакой не будет пользы, кроме вреда, как заверил хозяин дома. В конце концов, доложил он под жалобы скрипок и виолончелей — самый простой вариант никуда не уйдёт. Если генерал откажется читать опус или, прочитав, не проявит должного уважения к выводам, то никто не помешает достать василиска из кармана и исполнить вариант номер первый, теперь без элегантности, по скучной необходимости. На этом этапе размышлений дьявольский дом доигрался до финала, замолк и оставил гостью без соображений, что следует предпринять, если генерал Петрович поддастся искушению. О том никто из нас не подумал, и очень даже зря!

Глава девятая

1. В гостях у генерала

…Я оказывалась не впервые и потому не удивилась, когда какое-то время спустя Элла вошла в кабинет без стука и объявила, что у подъезда ждёт «Чёрный ворон» с устрашающими номерами — это по докладу Вовы. Бедная Элла пожирала будущую жертву «воронка» большими глазами и явственно надеялась получить объяснения, а вовсе не заверения в безопасности начальницы. Но я решила на сей раз девицу не баловать.

— Отлично, спасибо Элла, — сказала я с неискренней озабоченностью. — Не знаю, вернусь ли я сегодня, но вы, пожалуйста, подождите. И отвечайте, что с понедельника меня не будет, завтра мы будем в Крыму. Если к вечеру я не приду, то непременно позвоню, тогда закроете контору, и все считаемся в отпуске на три недели. Насчёт завтрашнего утра я сообщу.

— Желаю вам, — сострадательно сообщила Элла. — И приятного отдыха.

— Куда там! — ответила я, собираясь и на ходу запихивая романы в переплётах в висячий портфель. — С детишками отдыха не бывает, это тяжёлая работа в любом месте, а если с мужем… Не напоминайте!

— А кому и что сказать, если вы не вернётесь и не позвоните? — не смогла удержаться Элла. — Насчёт этой машины.

— В таком случае пусть Миша идёт к Алле, — в телеграфном стиле я отозвалась уже на лестнице. — И оба звонят в Страсбург!

— Ой, — сказала Элла, ужас в её голосе мешался с удовлетворением.

Произведя впечатляющую процедуру прощания с персоналом, я скатилась по лестнице, на ходу похлопывая себя по карману пиджака, чтобы лишний раз убедиться, что судьбоносная карта пока при мне. Кто знает, где именно и при каких обстоятельствах мы с нею окажемся в ближайшее время?

В прошлый раз, зимой, когда я собиралась к старшему брату Петровичу впервые, то заскочив при казённом виде транспорта на полчаса, пропала из дому на пару недель, в течение которых где только не оказывалась. Теперь я собиралась формально по тому же самому поводу.

«Чёрный ворон», заехавший боком в наш уютный переулок и стоящий прямо у дверей, оказался большим джипом с затемнёнными окнами, дверца подле водителя зазывно приоткрывалась, и если бы я знала меньше, то перепугалась бы насмерть. Вова оказался прав, зрелище впечатляло самым незавидным образом.

— Здравствуйте, Кирилл, — объявила я, забираясь в кузов, точнее, на место рядом с адъютантом в штатском вместо водителя. — Какова погода? Ну просто как в Исландии, кругом ноль градусов!

— Вы там бывали? — осведомился плечистый Кирилл, с воображением у них всех было туговато, сказанное понималось почти буквально.

— Пока нет, но надеюсь, — ответила я в рамках небрежной дорожной беседы. — Можно даже сейчас, никакой разницы, и одета по сезону.

— Планируете? — вежливо спросил Кирилл, тем временем экспертно выворачивая из узкого извилистого переулка на проезжую улицу.

— Это как получится, — я продолжала в том же духе. — Хотя, говорят, в домах там всегда тепло, они приспособили гейзеры для подачи горячей воды и отопления, им Черчилль посоветовал.

— Везде побывал, вот вредный старикашка! — в рамках светской беседы произнёс водитель. — А, чёрт ему в рыло!

— Нет, Кирилл, так нельзя, даже о давно усопших военных союзниках! — мягко поправила я, держась за сиденье, очень уж лихо парень вывернул. — Тем более, что.

— Да я не ему сказал чертей! — бодро оправдался Кирилл. — Вон тому козлу, он нас чуть не подрезал, вы уж с дедулей меня извините!

— Охотно, — согласилась я. — Понимаю, как тяжело кататься по старому центру, легче пешком дойти.

— Кто бы так уродовался, если бы можно! — с сердцем сообщил Кирилл. — Ну вот и приехали, только бы фура пропустила без очереди.

— Теперь у вас здесь фура, — заметила я, озирая упомянутое сооружение. — Очень изобретательно, её просто так не минуешь.

— Дурацкое изобретение, — сообщил Кирилл, тем временем пытаясь причалить между фурой и малым пятачком тротуара, перед носом машины, она налаживалась туда же. — Только служебные отношения рвутся напрочь, теперь он будет дуться неделю.

— При дорожных работах вы подъезжали по кругу, как коровы к дойке, — догадалась я, но ненароком обидела парня.

— Ну уж и коровы! Вы тоже скажете, — укорил он, но между делом пристроился у кромки, так что мышь не проскочила бы. — Открываю, слезайте аккуратно, там прямиком и налево, помните?

— Спасибо, Кирилл, что мигом довезли, я всё помню, — отозвалась я, незаметно задирая юбку перед спуском, чтобы не явиться к генералу в стиле «юбку новую порвали». — И выйду сама, как в прошлый раз. До свидания.

— Ага, счастливо, — попрощался Кирилл и мигом забыл обо мне, стараясь сдвинуться с места в пространстве между фурой и кромкой тротуара.

Известно, что «повторение — мать учения», на сей раз я освоила входную процедуру без запинки, невзирая на полосу препятствий. От кого и в каких целях Петрович-старший тщательно скрывал расположение своей конторы в центре столицы, я сказать не могу (не спрашивала и даже не пыталась догадаться), но сделано было на совесть и с немалой изобретательностью. Врата, ведущие в генеральское святилище, маскировались в старинном уютном переулке самым достойным образом. Со стороны улицы двери угадывались, но были недоступны по принципу «хоть видит око, да зуб неймёт». Сначала потому, что на участке прямо перед ними раньше велись дорожные работы с кучами мусора и указателями, теперь стационарно располагалась длинная фура. Чтобы приблизиться к легко просматриваемой двери в одном из зданий, следовало остановить экипаж в четко условленной точке и высадить пассажира сложным манером, чтобы он мог протиснуться и встать перед стеклянной вертушкой, за которой смутно угадывалось нечто вроде скромной конторки, где кроме прочего торговали открытками на стендах.

С улицы попасть к дверям не было никакой возможности, разнообразные преграды, время от времени меняясь, заступали путь и заставляли прохожих идти в обход, что они делали, сетуя на неразумие муниципальных властей. В этом сезоне прямо на тротуаре красовалась фура со сложной надписью «Городские очистные сооружения». Я вовсе не исключала возможности, что там несла стражу невидимая миру охрана с электронными устройствами.

Вступив на железный мостик, идущий от колёс, я перебралась на асфальт перед вертушкой и подождала пять секунд, после чего сделала вид, что толкаю створку, она поехала внутрь сама, медленно открывая скользящее пространство, куда я вошла и двинулась, подгоняемая другой створкой.

Прошу заметить, что постороннее лицо, окажись оно неким чудом перед стеклянным подъездом, могло ждать и толкать до морковкиного заговения, ему бы ничего не открылось. Только по заявке от водителя служебного авто, который знал, кого привёз.

Оказавшись внутри первого этапа, я не стала терять времени на оглядывание стендов с печатными материалами, которые выявлялись вовсе не открытками, а некими рекламными буклетами. Бог с ними и с тем, что скрывалось за стендами. Моей целью была высокая стеклянная дверь слева от входа, окаймлённая массивной рамой из тусклого металла. Вблизи окааазалось, как и раньше, что рама выходит далеко из стены и снизу подстилается железным поддоном с множеством дырочек.

Встав на негостеприимный коврик, я мило улыбнулась в пространство, хотя не имела понятия, кто и как за мной наблюдает. Вполне возможно, что посетителей просвечивали для изучения внутреннего содержимого, и я надеялась, что никто не высмотрел карточку в кармане.

После небольшой паузы и мелкого звоночка (телефон или застежка на верхнем исподнем) стекло медленно поехало внутрь, рама осталась на месте, и я туда шагнула. По второму разу я не удивилась, оказавшись почти на улице, точнее, в застеклённом переходе с зеленым ковриком под ногами. Прозрачный туннель располагался примерно между первым и вторым этажами, поэтому я пошла в окружении верхушек кустов и нижних ветвей, как в вывернутой наизнанку оранжерее. В прошлый раз, зимой, впечатление было неожиданным и странным, я шла почти по воздуху, внизу лежали нетронутые сугробы, ко мне тянулись голые озябшие стебли и ветки, укутанные снежной ватой, только ёлочных игрушек не хватало.

Однако вспоминать зимние или осваивать летние впечатления долго не пришлось, туннель вскоре закончился и упёрся в частичную беседку, вернее, в небольшую её часть, где показалась дверь, оплетённая деревом и опять открылась без звука, когда я перед ней постояла. Наученная опытом, я не запаниковала, оказавшись почти в полной тьме (в отличие от прошлого раза) и опять чуть-чуть подождала, пока темнота рассеялась до сумеречной освещённости, и в отдалении показались цветные огоньки, почти сразу образовавшие большой тревожный цветок, красный на синем фоне и зелёном стебле с толстыми листьями. Вновь выяснилось, что я стою на площадке верхнего этажа, в отдалении по ходу зияет неосвещенная дверь, а сбоку светится витражное окно со стилизованной алой лилией на густом фоне темнеющих небес.

В прошлый раз я отчасти растерялась и, смущенная странным цветком, проследовала вниз, где нашла полированную скамейку в алькове у входных дверей и рядом, вместо квартиры — странные ворота из металла, куда я почти зашла, не вполне осознавая, где и зачем я нахожусь. Точнее, я бы зашла безусловно, не откройся одна из створок на четверть. Оттуда вышел огромный парень, изобразил приветливую улыбку и заверил, что мне полагается выше этажом, туда, где светится окно с цветком. И показал рукой, видимо, на лице гостьи читалась полная оторопь. Далее, полагая, что урок усвоен, выходец из железного бункера сообщил, что отсюда я буду выходить, как закончу дела, и вновь указал на немытые стеклянные двери около скамейки. Мне откроют, он заверил, если не сразу, на то скамья и стоит, привет горячий.

Отлично помня давно данные инструкции (отчего-то припомнилось или показалось, что тогда на инструкторе из бункера я увидела или сочинила тельняшку и между делом назвала его Мичманом), я не стала спускаться, прошла через площадку мимо багровой лилии, оказалась перед дверью и смело повернула тускло обозначенную фигурную ручку.

Интерьер помещения оказался тем же, каким я его помнила, прихожая просторной квартиры, увешанная по стенам охотничьими трофеями, к потолку уходили ветвистые рога и сверху скалились головы хищников. Не знаю, для чего был выбран подобный декор, не исключено, что в назидание сотрудникам и посетителям — мол, не зарывайтесь, голубчики, а то окажетесь…

Минуя зоопарк-мемориал, я прошла по яркой ковровой дорожке восточного рисунка, она вела прямиком к средним дверям, я постучалась и вошла. В большой темноватой комнате, спиной к окну, на фоне старого заслуженного дерева в раме, за небольшим столом (я бы назвала его бюро) сидел старший брат Криворучко, генерал Олег Петрович в штатском костюме и приветливо мне улыбался.

— Добрый день, бывшая родственница, — приветствовал он и кивком указал на изящный стульчик подле бюро. — Жаль, однако, что теперь у меня ноль прав, только разве звать Катей, если не возражаешь. Садись и выкладывай, свои люди.

— Спасибо на добром слове, — я уселась и привычно включилась в игру, генерал никак не мог забыть, что в давние поры я недолго побывала женой младшего брата, но строго фиктивно, чего хозяин не знал или знал, но предпочитал игнорировать. — Если до сих пор числюсь в семье, то будем без церемоний. Но кофе выпью, у вас хорошо варят.

— Без проблем, сейчас закажем, — согласился генерал и сделал заказ, поиграв кнопками на пульте. — Как поживает семейство, как нынешний благоверный, всё рисует?

— А что ему ещё делать? — я картинно пожала плечами и вступила в светскую беседу на время, пока вошедшая без стука девица в джинсах раскладывала на бюро содержимое подноса. — Планида у него такая, мыслит жизнь в красках и образах. Это мы, скучная публика, живём в прозе и в делах. Спасибо, конфету я тоже возьму. Какая милая у вас девушка на сей раз…

— Это Броня, по-полному Бронислава, — пояснил генерал Олег Петрович, смакуя свой кофе, понятно, что обмен мнениями произошёл, когда девушка скрылась из виду. — На самом деле она по другой части, но захотела на тебя посмотреть, поклонница таланта.

— Мишиного? — несказанно удивилась я. — Но я тут при чём?

— Да нет, это он тут не при чём, — откровенно веселился генерал. — Броня у нас спец по компьютеру, от неё секретов нет, если включился в сеть.

— И?.. — невежливо включилась я, уже кое-что понимая по фразеологии.

— Ты писала, она читала, — доложил генерал. — Ей понравилось, прямо конца не могла дождаться, переживала. Я-то изучил только что, когда у тебя печаталось, Броня мне экземплярчик сделала. Она брала свеженькое, ну и увлеклась, говорит, лучше любого детектива, только без разгадки, девушка чуть не плакала. Просит завершить сочинение и найти виновника, я обещал, что замолвлю слово. Но ты всё равно выкладывай, раз принесла, найдём применение. Сколько экземпляров?

— У меня здесь два, — ответила я на прямо заданный вопрос, далее слегка призадумалась и задала самый ненужный в свою очередь. — А как догадались, что это для вас с Броней?

В тот момент у меня расположились в случайном порядке две задачи, обе довольно сложные. Во-первых, надлежало справиться с удивлением, как это братец-генерал точно вычислил ситуацию и предвосхитил мои действия с хорошей степенью элегантности, я не ждала. Во-вторых, как и в прошлое посещение пребывала в сомнениях по поводу этикета. Олег Петрович обращался на «ты», мне бы следовало то же самое, но смущали мелкие сложности. На брудершафт мы, правда, пили на свадьбе Паши с Аллой, когда свойственные отношения пришли к концу, и мило шутили по этому поводу. Однако с тех пор прошло немало лет, мы почти не виделись, а в прошлую встречу Олег (Петрович) с первого слова назвал меня Катей и делал вид, что мы в родстве.

Было практически невозможно сделать выбор: если Олег, то, понятно что «ты», а если Петрович, то следовало «вы» — не получалось никакого иного выхода. Отсюда происходила сложная проблема. Запросто общаться, я, увы, не умею, звать чужого дядьку Олегом не складывалось. Однако ещё менее хотелось величать на «вы» человека в любых чинах, а он запросто говорил «ты» и «Катя». Оставался в запасе «товарищ генерал», пока я ухитрялась обходиться почти без личных местоимений, однако бесконечно длить лексическое напряжение вряд ли представлялось возможным.

— Элементарно, Ватсон, — с удовольствием поделился генерал Петрович. — Пашуня, твой бывшенький, улетая за рубежи, сообщил, что строго тебя предупредил, но просил присмотреть, зная натуру. Я послал лёгкую наружку и посадил Броню читать почту, оказалось достаточно. Она девушка тщательная, читала всё, что появлялось на письме, вскорости прибежала с докладом, что у тебя пишется роман-история, интересный необычайно, на такую вот тему. Я сопоставил данные и понял, что не иначе, как в мою честь, а кому ещё? Младшему ты бы не стала так разъясняться, отделалась бы загадочной цитатой, как у вас водится. Что-нибудь из Марка Аврелия или «как говорил по иному случаю Владимир Набоков…». Однако мне, как старшему в семье, оказала уважение, растолковала так, что даже Броня поняла, за это спасибо. Как дописала до середины, то запросилась на приём по нашим делам — всё тютелька в тютельку. Было приятно, что я верно тебя прочитал, с вашей сестрой не всегда удаётся.

— Ну и как впечатление? — я перестала ходить вокруг да около и решила брать, что дают. — Убедительно?

— Да, вполне, особенно удался инспектор, — похвалил генерал Олег Петрович. — Прямо вижу его, как живого, такой въедливый мужик, ему бы на даче помидорчики сажать, а он от скуки и напоследок лезет в чужие дела, когда никому не надо. Интересно, а как у него с семьёй? Жена, дети имеются, для кого помидорчики? И к чему такая фамилия?

— Инспектор Тверской — это банальный литературный штамп, — ответила я с грустью. — Инструмент, ключ к любому замку, без него будет не детектив, а пошлая уголовщина. Фамилия взялась из подтекста довольно сложно. «Вдоль по Питерской, да по Тверской-Ямской, едет батюшка, да на троечке!» Помните, как киношная Фрося Бурлакова исполняла из-под рояля? Я ощущала себя примерно также, пытаясь объясниться всеми способами.

— Браво, Катюша! — восхитился генерал. — Всегда жалел, что с Пашкой у вас не сложилось. Его нынешняя, она и красотка, и с образованием, но такая скучная училка! А с тобой не заскучаешь.

— И что делать будем? — спросила я доверительно и как бы между прочим, минута настала.

— Мне думается, что надо уважить Броню, девушка заслужила, — внёс предложение генерал Олег Петрович. — Пошлём инспектора Тверского по маршруту, как ты выразилась, «Сердца красавицы», пусть изучает сим-карту покойницы, далее теребит подозреваемых. Если не достанет нам карточку, то уволим сажать помидоры.

— Как я поняла, кандидатуру на роль мы согласовали? — осведомилась я.

— Пусть пробует ещё разок, по такому плану грех не найти, — ответил Олег Петрович. — Хотя я с вами не согласен. Этот ваш Валя, по-моему, большая гнида, ему я не верю ни в грош, как бы братец ни ручался. Но на коротком поводке сойдёт, если опять закиснет, то пошлём Броню, ей потом и отпишем этот «Аргус». А ты присмотришь за ним, когда вернёшься с Югов. Если не будет возражений, конечно.

— Это у меня? — переспросила я для точности.

— Ну, раз взялась руководить, то я советуюсь, — положительно сообщил генерал. — Сейчас пошлём с курьером в руки твою копию, так сказать мастер-план с моей запиской, он ждёт с утра. И флаг в руки, сколько даешь на выяснение? Две, три недели?

— Давай, как я вернусь, — сообщила я без грамматики, но зато с успехом по части этикета, всё-таки выдавила из себя замаскированное «ты». — Это будет у нас восемнадцать дней, хотелось бы лично поприсутствовать, и если что пойдет не так…

— То закроешь дружка широкими юбками, — продолжил генерал. — Эдак с ним возитесь, стоит ли он того? Или у вас старая любовь, и сердцу не прикажешь?

— Что-то вроде того, очень старая дружба, — пояснила я неохотно. — Это получается как родственник, какой ни есть, а свой, не чужой.

— Паша так и говорил, — поделился генерал. — Что беспременно влезешь, если твой Валя попросит, сердце не выдержит. Ну тогда отвечай за него сама. Не найдёт, чего надобно — тебе будет стыдно.

— Без санкций? — с ложной тревогой осведомилась я, заодно машинально проверила карточку в кармане, догадываясь, что она там и останется.

— При твоём поручительстве, я понимаю, он фокусничать не станет, — подумал и ответил Олег Петрович. — Если не найдёт на самом деле, то ему будет стыдно без конца и краю, а нам почти без разницы. Но если сам припрятал, отдавать будет легче, вроде отслужил, прокрутил твой план и достал вещицу. А санкцию мы уже запустили, положили мужика под твоё руководство, это не фунт изюму, знаешь ли.

— Понятно, мужской шовинизм, — согласилась я. — Можно приписку сделать к посылке?

— Валяй, пиши от руки, подложим к резолюции, — вновь согласился благожелательный генерал. — После займёмся делом, и так совсем заигрались, хорошо?

— Я мигом, — сообщила я, налаживаясь писать на листке с водяными знаками и невнятным логотипом на обрезе. — Буквально две строчки.

«Отче Валя, тебя прощают» — изобразила я неловкой рукой, взяв из памяти нужную цитату. — «Не будут подавать платок целых три недели…».

— Однако, — сказал генерал, принимая и читая бумажку. — По-простому не можете? Не умеете или не хотите?

— Не получается, так легче, — я внесла пояснения. — Это из Булгакова, на уровне детского сада, он поймёт, что я старалась на совесть и после испытала большое облегчение.

— Ну и ладно, — согласился Олег Петрович, затем предложил с улыбкой другую цитату из того же опуса… — «Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин». Поехали, Катюша?

2. «Дамский магазин» или размышления на скамье

Лучи солнца, выходя на просвет сквозь багряную лилию, падали на нижнюю ступеньку и частично на пол, рисуя загадочную картинку у моих ног. Я сидела внизу лестницы на широкой скамье, ждала курьера и пыталась предаться размышлениям на заданную тему, однако поминутно сбивалась, солнечная композиция с лилией отвлекала, и темы толпились, мешая друг дружке.

Первым делом занимала вздорная мысль, откуда выйдет курьер. Сверху, минуя лилию, из бункера или против заданных правил, зайдёт с улицы сквозь дверь? В таком случае, кто ему откроет? Как я помнила, ни ручки, ни звонка снаружи не находилось. Наверное, из бункера. Далее то и дело приходили на ум прощальные заметки старшего из Петровичей, он нашёл нужным предупредить, что чужие телефоны у них в зданиях не работают, чтобы я не удивлялась, если вдруг вздумаю позвонить. Зачем бы занятый генерал взялся меня просвещать, интересно было знать? Или он подумал, что сидя без дела на скамейке пока оформят билеты, я замыслю вести беседы по части дальнейших планов, не смогу и стану обвинять контору в ограничении свободы личности?

Хотя курить любезно разрешили и даже подсказали, что за скамьей имеет место пепельница, урна-столбик с частым переплётом для гашения окурков. По всей видимости, широкая скамья у дверей использовалась для выдержки посетителей после внутреннего обращения, им, наверное, требовалось время, чтобы прийти в себя и подвести итоги.

Мне также, если честно признаться, скамейка, предназначенная для размышлений постфактум отнюдь не мешала. Во-первых потому, что генерал Петрович, открыв «дамский магазин» по примеру свиты Воланда в Варьете, обштопал покупательницу в лучших традициях бывшего регента. Придя к нему на сеанс, фигурально выражаясь, в своём лучшем платье, я вышла при экзотическом халате с букетом цветных хризантем и могла ожидать, зная последующие детали романа, что с небольшим временем новый наряд растает напрочь. Собственный продуманный план действий я волшебным образом оставила у Петровича, обменяв на предложенный, сочтенный в тот момент как гораздо лучший — иллюзия опять же возникла из романа.

Только самая глупая курица (рассуждала я на дубовой лавке) делает уникальную работу даром, отказавшись от расходов на отель и приняв от заказчика авиабилеты экономического класса, на бизнес-класс генерал не разорился. Кроме указанных и ожидаемых билетов Петрович бросил слоган: «свои люди — сочтёмся!», и я приняла условия без звука. Забыв на минуту, что зимой я получила белый автомобиль не даром, а за работу реально опасную для жизни.

Которой я чуть было не лишилась, оставив Мишу вдовцом, а мелкого Мику сиротой. Дело к тому подходило вплотную, с реальным ножом у горла. И никакой заслуги генерала не было в том, что дальше дело не пошло. Лезвие держалось в руке безумного убийцы, профессионала при всём прочем раскладе.

Генерал Петрович меня подставил, не предупредил, потом развёл руками и в утешение выделил даровой автомобиль-иномарку. Теперь он благодушно заверил, что нынче ничего подобного опасаться не приходится, меня знают, доверяют и желают иметь дело исключительно с мною. За это следовало брать двойную и тройную плату, а не хлопать ушами, как те самые тётки в Варьете, которые потом бегали по Тверской нагишом!

Однако (я рассуждала далее, докурив длинную сигарету и тщательно засунув окурок под частую решётку, чтобы никому вовек не достать), тот самый дурацкий халат с хризантемами, если длить метафору из романа, я приготовила себе сама и заранее примерила. Собираясь на сеанс к брату Петровичу, я намеревалась поставить судьбу Валентина в зависимость от успеха переговоров о делах иного профиля, вернее, в точности наоборот.

Я знала, что генерал не станет упрямиться насчёт Вальки, если желает с моей стороны сотрудничества в сложном деле. Никто не мешал поставить условия, при которых мои услуги обошлись бы дороже денег, теперь-то я знала, что за встреча предстоит, вернее, с кем именно.

Так вот генерал Олег Петрович отлично учёл исходящие условия и не стал упрямиться, более того, пошёл навстречу, проявил к заблудшему другу Вале благосклонность наряду с благодушием, более того, отметил мои скромные успехи на поприще литературы и тем польстил бесконечно. В результате «сыр выпал», как удачно выразился дедушка Иван Крылов, и бедная птица осталась на скамье при раздумьях, как она станет заново трудиться безвозмездно. Как тут не вспомнить анекдот времен школьного отрочества, гласящий: «а я кондуктора обманул, билет купил, а сам не поехал!»

Опять же однако, насчёт билета стоит подумать отдельно! Это я спохватилась, вспомнив, что в хитросплетении сетей и ловушек я осталась при одном достижении, правда, невнятном крайне. А именно, что банковская карточка на имя Ларисы Златопольской, которая открывает доступ к сейфу с неведомыми сокровищами, так вот ключик-то при мне! Зачем мне эта ценность, которую они алчут, а самое главное — что с нею делать, вот в чём состоял вопрос, точнее, основная задача оставшегося дня.

Но к решению я была не готова, оттого мешала иные соображения с багряной лилией и предвкушала появление курьера с билетами — какая мне, собственно, разница, откуда он либо она явится, скажите на милость!

Чуть-чуть полюбовавшись витражным эффектом у своих ног, я незаметно для себя пришла к выводу, что оказалась в ситуации, куда братья Петровичи несправедливо помещали Валентина, отчего грозили бедняге санкциями и обзывали гнидой. Конкретно, я нашла карточку, из-за которой разгорелись страсти, и оставила у себя. Вальку братья дружно обвиняли в том, что он присвоил ценный документ в целях шантажа (если я верно помню), о природе которого я понятия не имела, а Валька не стал распространяться.

Понятно, зачем мне знать лишнего? Лично у меня не возникало никаких зловещих умыслов, но запросто отдать карточку генералу не захотелось, далее к тому нашлось много причин, как это обыкновенно бывает. Скажем, что попутал нечистый, к которому нелёгкая занесла в гости с музыкой.

На самом деле, основным мотивом выявился самый вздорный, и в нём мы оказались солидарны с конторской хакершей Броней, нам очень захотелось знать, чем кончится недописанный роман, кто убийца и всё такое прочее. Сама я не имела времени на выяснение финала, также не владела ни мобильником Ларисы, ни возможностью прочесть чужую сим-карту. Поэтому, собираясь на Южный берег Крыма ночным поездом, я отдала завидную роль инспектора Тверского для исполнения другу Вале, к чему склонила генерала, заодно испросив прощения для актёра и сильно поступившись собственными деловыми интересами. Всего-то навсего.

Сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит — наконец сообразила я с большим облегчением. Сколь я ни воображала себя деловой женщиной, но в глубине души навеки осталась редактором, которому нестерпимо, если сочинение любого уровня и профиля остаётся в неприбранном виде, в данном случае с незавершённым финалом.

Разобравшись с собой по всей строгости законов изящной словесности, я наскоро простила виновную и принялась соображать, что конкретно делать с проклятой уликой! Взять с собой на курорт или оставить в городе? Если взять и везти, то всю дорогу придётся о ней заботиться, стараться не потерять и смотреть в оба, чтобы Миша с мелким не заиграли, для них недоступного нет!

Но если оставлять здесь, то где? Дом с офисом исключались из возможных вариантов, жанр диктовал условия, и я повиновалась. Недописанный детектив обволок сознание и требовал спрятать найденный клад до возвращения из отпуска. Потом я отдам карточку Валентину в обмен на информацию, пусть в свою очередь делится с братьями Петровичами, но выдавать меня дружок не станет, это точно.

Себе, вернее, ему станет дороже по законам мужского шовинизма, которые я представляла не слишком ясно, но достаточно образно. Насколько я понимала, упомянутый кодекс диктовал, что мужской пол в любых случаях жизни должен быть сверху, обратное нестерпимо за исключениями некоторых позиций из Кама Сутры. Откуда взялись дровишки, из какого-такого первобытного леса, я не желала знать, но считаться с данностью приходилось, также по возможности пользоваться.

В рамках указанного я не стала думать о возможности отдать Вальке карточку прямо сегодня с тем, чтобы он проделал заданный урок в знак благодарности и нашёл нам с Броней виновного — я знала наверняка, что друг Валя пообещает, даже возьмётся, но не доведёт расследование до конца. Хотя для меня то стало бы в высшей степени удобно — я могла избавиться о забот об улике самым корректным путём, но… Ни одному исполнителю, будь то случайный маляр и старый друг Валя, заранее платить не стоит — такова житейская мудрость.

Конец ознакомительного фрагмента.