Взгляд из-подо льда

Наталия Михайловна Коротаева, 2022

На берегу реки Эльбы обувщик Пауль под куском льда обнаруживает тело молодой девушки…У известного немецкого политика, готовящегося стать бургомистром Берлина, пропадает дочь…Мужу известной художницы сообщают, что жизнь супруги оборвалась по её же собственному желанию…Все эти события обрастают, казалось бы, неприметными подробностями, никак не связанными друг с другом, но общий знаменатель всё же есть – уверен любопытный журналист Франц Бебель, решивший во что бы то ни стало докопаться до истины, не сразу замечая то, как движется не к разгадке, а навстречу смерти собственной карьеры…На кону только репутация или очередная жизнь?

Шарите. Апрель 2020 года

Из психиатрической больницы Шарите пропала важная пациентка — Адриана Мерч. Разумеется, для врачей все пациенты должны быть важны, но Адриана являлась дочерью чиновника, метившего на должность обер-бургомистра Берлина на предстоящих выборах. Она в последнее время шла на поправку, и родители надеялись, что наконец, после длительного лечения, дочь скоро выпишут, и она начнет нормальную жизнь вне стен учреждения.

На следующий день после пропажи Адрианы об этом уже говорил весь город. Было написано четыре заявления в полицию. Первое заявление — об исчезновении пациентки — написал главный врач больницы, три других написала семья Мерч. Одно было о пропаже дочери, второе — по обвинению больницы в том, что, находясь на лечении, их дочь пропала, и еще одно — с обвинением персонала больницы в передаче информации прессе.

Местные тележурналисты оккупировали здание больницы и дом семьи Мерч. Уже никто не скрывал и не сомневался в том, что пропавшая девушка, лежавшая несколько лет в психиатрической больнице, и есть дочь местного конгрессмена. Фотографии Адрианы, громкие заголовки — весь инфомир заговорил о ее исчезновении.

На домашний телефон Мерчей постоянно поступали звонки. Звонили волонтеры, просто знакомые — сказать слова поддержки, репортеры, друзья, друзья друзей, школьные друзья, адвокаты и, наконец, частные детективы.

Тысячи волонтеров обходили город и его окрестности. Все искали Адриану Мерч. По Берлину были развешаны ее фотографии, по радио и телевизору бесперебойно раздавались оповещения о поисках, отчеты об изученных волонтерами километрах, у всех была эта новость на слуху.

Целый месяц ушел у полиции на то, чтобы опросить семью Адрианы и персонал больницы, а также на организацию обысков, но все это не дало результатов.

Отчаяние в семье Мерч было колоссальным. Мать, уже переставшая рыдать после месяца безуспешных поисков, часами сидела в комнате дочери. Исхудавшая, будто лишенная навсегда дара речи, она сидела то у кровати, то за столом, то возле окна в зашторенном полумраке, опустив голову на скрещенные руки, лежавшие на подоконнике. Она перестала походить на себя, и Богу только известно, что происходило у нее внутри. Будучи всю жизнь женой политика, официальной персоной, она привыкла хранить имидж семьи, и поэтому на людях она держалась более чем достойно. И, зная положение мужа, существовала так, будто бы не разделяла с ним горе, а тихо несла траур где-то внутри себя.

Но глава семьи сам был подавлен и, положив все силы на поиски дочери как официальное лицо при содействии полиции, журналистов, стал мыслить как муж и отец. Без привлечения лишнего внимания, даже не предупреждая жену воскресным утром, герр Мерч вышел из дома через главный вход. Само по себе это было уже странно, ведь семья избегала внимания и предпочитала оставаться в тени, не давая никаких комментариев. Выйдя, Мерч направился в сторону стаи журналистов, обосновавшихся на другой стороне улицы, в окрестностях небольшого парка, и разбивших там почти что лагерь, сменяя друг друга, не прекращая следить и охотиться за свежими новостями. Подойдя вплотную и став участником лагеря репортеров, Мерч еще несколько секунд оставался незамеченным, как вдруг один из газетчиков, привлекая внимание других и доставая микрофон из поясной сумки, с широко распахнутыми от удивления глазами подскочил к политику и горячо залепетал:

— Герр Мерч!

Большинство журналюг, прежде сидевших на раскладных стульях с сигаретами в зубах и попивающих кофе из крышек термосов, выбросили сигареты, оставили кофе и окружили неожиданную персону, появившуюся по их сторону баррикады. Один из операторов поставил камеру на штатив и установил фокус. Все внимание было приковано к Мерчу.

Оставаясь статным, красиво одетым мужчиной, Мерч выглядел не столь свежо, как обычно. Легкая щетина обрамляла лицо, волосы то ли от ветра, то ли от забывчивости обладателя, лежали неопрятно. Май выдался холодным. Резкие порывы ледяного ветра не давали виднеющемуся солнцу прогреть землю и воздух, поэтому все продолжали носить пальто. Мерч был не исключением. Он стоял перед журналистами в темно-синем костюме с черной рубашкой и надетым сверху шерстяным черным пальто, застегнутым на одну пуговицу.

— Я могу говорить? — спросил Мерч у стоявшего ближе к нему репортера с неподдельным доверием, что вызвало удивление у всех.

Мерч вышел к ним не как деятель или политик, а как гражданин. Отец, который ищет свою дочь и не знает, что ему делать и где искать помощи. Он решился на публичное выступление.

— «Здравствуйте, меня зовут Франк Мерч, и я житель этого города, гражданин этой страны. В моей семье случилось горе. Мы не знаем, жива наша дочь или нет, где она сейчас и кто находится рядом с ней, но именно это незнание уже является большой трагедией. Я призываю всех людей, кто что-нибудь видел или обладает какой-либо информацией, я абсолютно всех прошу о помощи. Если вы сейчас слышите это сообщение и ваши дети где-то поблизости, если они рядом, вы их видите или держите за руку — это большое счастье. Чужих детей не бывает. И они — дети, именно поэтому им нужна наша помощь. Как вы знаете, и я это подтверждаю, Адриана больна. Она страдает душевным заболеванием, и ее нахождение в клинике было вынужденной мерой, на которую мы пошли с ее матерью, чтобы помочь ей. Мы ее очень любим. Если исчезновение Адрианы связано каким-либо образом с моей деятельностью в канун выборов, то я прошу связаться со мной. Я готов уступить свое место и снять свою кандидатуру с баллотирования на должность мэра этого города, — Мерч достал из нагрудного кармана фотографию дочери, поместил ее перед объективом и произнес: — Адриана, мы с мамой ждем тебя дома».

Он закончил. Пожав руку репортеру, обвел взглядом окружающих. Все стояли неподвижно, молча. Речь отца, просившего о помощи, тронула людей.

— Господа, прошу не устраивать из этого шоу, — направляясь в сторону дома, уважительно произнес Мерч.

К репортерам никто не относился с почтением, их, скорее, считают ишаками, но уж никак не господами.

А что остается человеку, когда тот в отчаянье? Отчаявшиеся люди, до этого не верящие ни во что, начинают верить, просить помощи и подавать милостыню.

Тот журналист, которому Мерч пожал руку, был не последним человеком в городе в журналистской связке. Франц Бебель — журналист французского происхождения, работал долгое время в издании The Insider, занимающИмся журналистскими расследованиями. Издание являлось авторитетным, так как на основе журналистских расследований заводили не одно уголовное дело. Источники журналистов имеют доступ к полицейским базам, к архивам Интерпола и к данным Главного разведывательного управления.

В тот же вечер воскресенья издание выпустило обращение Мерча, а также под руководством Бебеля началось новое журналистское расследование. Бебель принялся собирать материал. Он ничего не знал о семье Мерч и исчезновении Адрианы, потому что в тот момент, когда все произошло, был во Франции и готовил громкую статью об убийствах беженцев, организовавших митинг против влияния ФРГ на французскую республику. И то, что он оказался в воскресенье утром у дома Мерчей, было чистой случайностью. Он приехал договариваться с оператором, потому что история с беженцами обрела интересный поворот, и Бебель метил не просто на статью, а на репортаж.

Как только Бебель начал собирать информацию о трагедии Мерчей, его поразило, что весь город говорил об исчезновении девушки, но никто не говорил ничего о ней самой. Будто до самого исчезновения ее не существовало и ее никто не знал. Франц стал составлять на Адриану досье. Досье оказалось весьма скудным, хотя и в нем, на взгляд Бебеля, были интересные факты, за которые можно уцепиться, но журналист не привык довольствоваться малым и понял, что ему необходимо поговорить с семьей девушки.

Первое, с чего начал Бебель, — связался с Мерчем на следующее же утро после выхода репортажа. Набрав номер, он долго слушал гудки, как вдруг кто-то поднял трубку, но не произнес ни слова.

— Мистер Мерч?! — вопросительно произнес репортер.

— Да, это я, — прозвучал совершенно незаинтересованно голос мужчины.

— Добрый день. Вас беспокоит Франц Бебель, я журналист… — и тут прозвучал глубокий выдох разочарования Мерча.

— Я попросил бы не связываться со мной… — начал Мерч, но Бебель был к этому готов. Он не отступил, а начал говорить намного быстрее, зная, что его время ограниченно:

— Мистер Мерч, я занимался вашим личным обращением, я журналист из «The Insider». На мой взгляд, сейчас необходимо начинать журналистское расследование.

— Наша семья благодарна, что вы предали огласке мое обращение, но мы не сотрудничаем с детективами и журналистами. Делом занимается полиция. Всего доброго.

Раздались гудки. Бебель положил трубку. Так, значит, просто со словами к Мерчам не подкопаться, нужно сначала что-то нарыть. Он узнал, в какой школе училась Адриана, примерно обозначил круг ее общения и вышел на бывшего возлюбленного девушки Эриха Вебера. Но он понимал, что все это было в жизни Адрианы слишком давно, и нужно искать что-то из недавнего. И это — больница.

Но попасть в больницу журналисту, чтобы что-то вынюхать, — задача не из простых. «Но смотря, как к этому подойти», — подумал авантюрный Бебель.

Утром следующего дня в больнице Шарите в кабинете главного врача раздался телефонный звонок.

В больнице Шарите происходило немало странных вещей. Безусловно, туда попадали действительно душевнобольные люди, которым нужна помощь. В первую очередь, это была весьма почитаемая больница — во многом благодаря ее основателям, действительно зарекомендовавшим данное учреждение с очень хорошей стороны. Но в том числе благодаря и другим личностям. К слову сказать, главный врач больницы был сговорчивым человеком. Например, Адриана не случайно попала туда, ее нахождение скрывалось, в официальных документах она никогда не числилась.

За годы ведения дел нынешним руководством случалось многое. Дети публичных людей скрывались от правосудия, сами публичные люди «очищали кровь» и вместе с ней опустошали кошельки. Уикенд в больнице, на «особом присмотре» при полной конфиденциальности, обходился господам недешево. Богатые люди, с обожанием относящиеся к своим любовницам, приводили их к главному врачу как к семейному психологу, где тот решал многие вопросы, избавляя клиентов от лишних хлопот, а более неугодные, уже бывшие любовницы, помещались в казенные стены надолго, чтобы оградить от своего присутствия вновь воссоединенную счастливую семью и возможно компрометирующего лепета.

Любую проблему можно было решить в стенах данного учреждения. Продавались нужные справки, подделывались документы, давались ложные показания и, страшно представить, но когда возникала потребность, то люди просто уничтожались. Как, что именно и кто именно это делал, неизвестно, но было ясно одно: больница Шарите считалась одной из лучших и пользовалась авторитетом, и, к слову, определение действительно больного человека, нуждающегося в помощи, в эту больницу считалось большой удачей. Больница была на хорошем счету у города, впрочем, понятно, по какой именно причине, и хорошо финансировалась.

— Дер Артс (от нем. Der Arzt — доктор), добрый день. Вас беспокоит некое лицо, я звоню по одному личному вопросу, могли бы вы уделить мне немного своего драгоценного времени? — многообещающе произнес звонивший.

— Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, — легко, на эмоциональном подъеме ответил доктор.

— Доктор, не думал, что у вас есть проблемы со слухом, — с ноткой сарказма последовал ответ, и, не останавливаясь, звонящий добавил: — Я представился. Я — некое лицо.

— Что конкретно вам угодно? — более серьезно спросил врач.

— Доктор, и это я уже сказал: я по личному вопросу, — размеренно ответил его собеседник. — Если вы привыкли первым задавать вопросы и занимать, так сказать, лидирующие позиции, то я предлагаю вам самостоятельно выбрать время.

Доктор понимал, что звонят на его личный номер и разговаривать с ним так может далеко не каждый.

Сохраняя спокойствие, он осторожно передвинул указательный палец правой руки с письменного стола на панель управления стационарного телефона и нажал кнопку «aufschreiben» (от нем. «записать»). Запись телефонного разговора началась.

— Уважаемый, давайте поговорим по телефону. У меня сейчас завал на работе, много пациентов и совершенно нет ни одной свободной минуты. Как вы сказали и были правы, время драгоценно, — улыбаясь, произнес доктор.

— Понимаю. Мне удобно на самом деле и по телефону, ни в коем случае не хотел вас отвлекать от важных дел. Знаю, что там творится у вас в больнице. Психи не убывают, а только прибывают. Просто переживал, что разговаривать на такую тему по телефону вам не захочется… ну что ж, вы были слишком убедительны, и я, пожалуй, перейду к делу. Я назову сейчас вам одно имя, и вы мне дадите свое экспертное мнение, а то вдруг я и телефоном-то ошибся, — очень весело сказал звонящий.

Доктор насторожился, но ровным тоном процедил:

— Я вас слушаю.

— Роуз Беккер.

Резким движением доктор нажал «zu loschen» (от немец. «стереть»).

— Что вам нужно? — встревоженно спросил врач.

— Лишь встретиться с вами, доктор, поделиться своими переживаниями по поводу того, что мне стало известно, и попросить помощи, а то меня все чаще и чаще стали посещать мысли о том, что алчность творит в этом мире большие чудеса. Образование — платное, медицина — платная, интернет — платный, еда — платная, проезд — платный, одежда — платная, но при этом счастье все равно не заключено в деньгах, продолжают утверждать учителя, врачи, признанные гении, модельеры и дизайнеры. Мне кажется, я совсем уже запутался, доктор, мне нужна ваша помощь, вы так не думаете? — спокойно обратился к доктору шантажист.

— Завтра в одиннадцать в моем кабинете. Я предупрежу, что вы ко мне, и вас пропустят, — коротко и сухо произнес доктор и положил трубку.