Взгляд из-подо льда

Наталия Михайловна Коротаева, 2022

На берегу реки Эльбы обувщик Пауль под куском льда обнаруживает тело молодой девушки…У известного немецкого политика, готовящегося стать бургомистром Берлина, пропадает дочь…Мужу известной художницы сообщают, что жизнь супруги оборвалась по её же собственному желанию…Все эти события обрастают, казалось бы, неприметными подробностями, никак не связанными друг с другом, но общий знаменатель всё же есть – уверен любопытный журналист Франц Бебель, решивший во что бы то ни стало докопаться до истины, не сразу замечая то, как движется не к разгадке, а навстречу смерти собственной карьеры…На кону только репутация или очередная жизнь?

Глава 2.

Адриана Мерч родилась в Берлине. В обеспеченной семье. Папа был местным политиком, статным мужчиной пятидесяти лет, мама — необыкновенно красивой, на двадцать лет младше своего супруга женщиной, немного капризной, своенравной, но при этом имела хорошее воспитание и умела держаться на публике, что, безусловно, поддерживало имидж супруга. Они были красивой парой. Он налюбоваться не мог своей прекрасной женой, с удовольствием выполнял ее капризы, желая взамен видеть ее улыбку и горящие глаза. А она отличалась терпением и снисходительностью. У мужа была достаточно нервная работа, поэтому ей часто приходилось его успокаивать, приободрять, выслушивать сквернословия и оставаться в постели по ночам одной, пока муж работал в кабинете.

Адриана появилась на свет прекрасным летним деньком. Младенческий плач раздался в палате и врезался в сердце женщины. Малышку закутали в одеяло и протянули матери. Дрожащими руками она прижала свою крошку, своего маленького ангела к себе. В ней не было того, что отличало многих новорожденных: синеватого оттенка кожи, сморщенного лица и мутноватых глаз. Оказавшись в руках мамы, девочка смотрела на нее ясными глазами темно-синего цвета, личико было ровным и гладким, кожа розовой, и от малышки исходило необыкновенное спокойствие. Молодая мама не могла оторвать взгляда от своей милой доченьки.

Женщина радовалась тому, как супруг начал перераспределять приоритеты, более ответственно подходить к планированию времени и разделять дела по степени важности, экономить и освобождать драгоценные минуты для семьи. Счастливая мама любовалась, глядя, как муж ловко меняет подгузники, утюжит одежду дочери, купает малышку и с каким удовольствием гуляет и занимается с ней. Девочка росла здоровой и счастливой на глазах своих родителей, детство ее было безоблачным. Ей покупались все игрушки, на которые она показывала пальчиком, даже если это была пятая одинаковая кукла.

К трем годам Адриана перестала воспринимать слово «нет». На «нет» у нее срабатывала одна и та же реакция — слезы и устойчивый крик. Она кричала: «Да! Да! Да!», не слушая родителей, притопывая ножками и стуча ручками вдоль туловища. И папа сразу же бежал выполнять любую ее прихоть. Конфеты вместо ужина, просмотр мультиков вместо занятий в школе раннего развития, полный шкаф платьев, которые дочка не успевала надевать, потому что вырастала быстрее. Папа приносил ей домой хомячков, попугайчиков и котят, чтобы порадовать любимую принцессу. А в четыре года у Адрианы появились мобильный телефон, планшет и первые сережки-гвоздики с бриллиантами, которые папа подарил ей на Рождество. Одного похода в детский сад, где Адриане не понравилось, хватило, чтобы они с папой решили: ходить туда незачем… Папа души не чаял в долгожданном ребенке и ни в чем не мог отказать ей. Адриана купалась в роскоши.

Эрих. Май 2016 года.

Когда ей исполнилось тринадцать лет, она влюбилась. Его звали Эрих, и он был на четыре года старше. Высокий, спортивного телосложения, блондин с челкой, спадающей на левый висок, белоснежная улыбка — все это заставляло ее светиться. Эрих заезжал по утрам за ней на стареньком мерине и отвозил в школу, а иногда они ехали к нему домой, и это случалось намного чаще. Эрих был совсем другим, не таким, как парни, что приходили в дом Адрианы со своими родителями, — коллегами или друзьями отца. Он был из неблагополучной семьи. Он не учился в школе, подрабатывал в мастерской по ремонту мотоциклов, проводил время в большой компании друзей, и они «зависали» в кофешопах — заведениях, где продают марихуану. Для Адрианы все, что связано с Эрихом, было новым, интересным, манящим. Она надевала утром школьную форму, складывала в рюкзак джинсовую юбку, колготки в сетку, грубые кожаные ботинки, кроп-топ и обязательно черный карандаш для глаз. Спускаясь из своей комнаты в прихожую, она говорила маме:

— Пока, мамочка!

— До вечера, милая, — мама провожала ее, нежно улыбаясь и закрывая за ней дверь.

Адриана проходила два соседних дома, заворачивала за третий и, прячась там за мусорными баками, переодевалась, подводила глаза черным, распускала волосы и проходила еще квартал, где ее ждал Эрих. «Веселье начинается!» — процеживал он сквозь улыбку, целуя ее в губы. Они ехали на огромной скорости из района, где жила семья Адрианы, с красивыми домами и дорогущими машинами, стоящими возле них, в совершенную противоположность. Она была самая счастливая на свете! Она умела особенно чутко ощущать и пропускать себя через это необыкновенное блаженство. Такой же счастливой она ощущала себя все пять месяцев с Эрихом: во время их первого поцелуя, секса, косяка. Она растворялась. Она любила.

Как ни странно, но Адриане удавалось скрывать все от родителей. Эти переодевания, выдумки на вопрос «Как в школе?» и подозрительно нежная Адриана по вечерам за ужином с родителями не наводили их ни на одну плохую мысль.

Родители узнали о том, что в жизни дочери произошли глобальные перемены только после того, как им домой позвонили из школы. Ужас, который пришлось тогда пережить маме Адрианы, считавшей свою семью эталоном, а затем и папе, готовившему в то время кампанию к выборам обер-бургомистра, можно было бы сравнить с крушением авиалайнера, на котором, как казалось старшим Мерчам, семья направлялась в светлое, прекрасное будущее.

Вернувшись домой после разговора с классным руководителем, уставшая мама Адрианы поднялась по лестнице дома и медленно подошла к закрытой двери, ведущей в комнату дочери. Ее мучила сильная головная боль, в области висков пекло, и она, положив ладонь на ручку двери, сделала глубокий вдох, прежде чем отворить ее. Она ощущала страх внутри себя, страх за то, что все услышанное о ее любимом ребенке подтвердится, что она увидит или найдет то, что уже не сможет развидеть, и ее мир в эту секунду рухнет. Выдох был таким глубоким, что высвободил у женщины место для новых сил, пришедших к ней с новым вздохом, и она фурией ворвалась в комнату. Здесь царил идеальный порядок, вещи все сложены, кровать заправлена, ни одного предмета не на своем месте. Притворный порядок, которому она уже не верила, ища и предполагая, что гниль, отравляющая их жизни, спрятана где-то совсем рядом. Женщина в порыве начала открывать шкафы, вырывать ящики из ниш, вытряхивать сумки дочери, вываливая вещи на пол, крушить и разбивать все, что попадалось на пути.

Неконтролируемая злоба управляла ей, словно кукловод марионеткой! Мысли в голове сменялись с предательских, наполненных дикой яростью к дочери, на горестные, с нотами сожаления о разрушенной картинке их семьи. Стыд, страх — весь этот сумбур будто руководил ее телом, и она испытывала не только душевную, но и физическую боль, ломоту, словно не она крушила все вокруг, а ее тело разбивалось, ударяясь о находящиеся вокруг предметы. Когда ломать и разбивать вокруг было уже нечего, обессиленная мать, как будто очнувшись от кошмара, осмотрелась. Вокруг — сплошной хаос, такой же она сейчас видела и свою жизнь, которую с трепетом всегда хранила. Она опустилась на колени и злость вылилась в бессилие, а непонимание в плач. Позже, когда слез уже не осталось, в раскиданных вещах она нашла пакетик с остатками какого-то вещества, напоминающего траву, вызывающее нижнее белье, которое раньше она не видела у дочери, рваные колготки в сетку, неполную пачку сигарет и самое ценное — личный дневник дочери. В другой ситуации она не прикоснулась бы к чужим записям, но сейчас она, задыхаясь, приступила к чтению. На полях каждой страницы было написано: «Erich». Блокнот в 120 страниц был исписан почти полностью старательным почерком дочери. Она описывала их знакомство, его глаза, губы, руки, то, как впервые пошли гулять… Она описывала все: секс, наркотики, даже запах машинного масла в его мастерской, где они часто занимались сексом, был описан крайне аппетитно. Она любила этот запах, от него всегда пахло именно им — машинным маслом и мазутом. Там было описание вещей, которые даже взрослой женщине были непонятны. Дочь описывала любовь со стороны Эриха к ней, но также и жестокость, и насилие, и боль, а затем снова любовь.

— Какой ужас! Подонок! Мразь! — вырывалось то и дело у женщины.

Дочитывать до конца сил не было, материнское сердце разрывалось. Волосы у лица стали влажными, прилипая к мокрым от слез скулам. Растрепанная, обессиленная, эмоционально опустошенная, мать опустилась на пол посреди разбитой фарфоровой вазы и раскиданной по всей комнате одежды. Мозг не справлялся с ударом. Она впала в печаль — на ярость и гнев сил больше не осталось, она выдохлась и ощущала лишь боль.

Она позвонила мужу и попросила приехать домой.

На отце Адрианы не было лица. Он не смог сдержать слез, видя, как страдает любимая жена, и от собственного бессилия, охватившего его при осознании того, как он, богатый, успешный, должностное лицо, уважаемый человек на работе, привыкший все держать под контролем, проглядел и допустил, чтобы в жизни его семьи стряслось такое?! Мужчина впервые за долгое время ощутил неважность, отстраненность от уймы вопросов и проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться на работе ежедневно, и погрузился в то, чем поделилась с ним супруга. Он недоумевал. Обида, злость на себя за то, как у него под носом, в его собственном доме, мире, который он идеально выстроил, как ему казалось, могло стрястись такое! У него в голове была куча мыслей и домыслов, но он молчал, боясь вступить в диалог с женой и скатиться до обвинений. От возникшего непонимания, невысказанности, неверия, нервозности и молчания в доме повисло напряжение. Ему захотелось остаться наедине со своими мыслями, сбавить градус собственного накала и не свалить все на жену. До вечера он провел время в своем кабинете.

Вечером Адриана робко зашла в дом. Мама накрывала ужин, отец был рядом, за столом. Услышав, что пришла дочь, Мерч сжал до боли кулаки, лежавшие на столе.

— Привет! — улыбаясь, звонко произнесла Адриана, проходя мимо кухни и направляясь к лестнице.

Отец, услышав такой родной, нежный голос дочери, разжал кулаки. В душе у него содрогнулась каждая струна, пройдя словно током от кончиков волос до пят и обратно пробежав холодком, покрыв все тело рябью… Его девочка, его любимая малышка… Как она могла поступить так со всем тем, что он делал для нее?

— Адриана, подойди, пожалуйста, к нам, — строго произнесла мать.

Адриана впервые услышав в голосе мамы такую интонацию, беспрекословно подошла.

Мама встретила ее на пороге тяжелым взглядом, отец так же поднял глаза и уставился на дочь. В воздухе повисло молчание, они пристально, не сговариваясь, смотрели на нее, будто желая заглянуть ей внутрь, сквозь нее. Они хотели понять: почему? Почему?! И не находили ответа…

— Адриана, где ты была? — стальным голосом произнес отец.

— В школе, папа, — уверенно ответила она.

Отец растерялся. Его, его Адриана вот так вот уверенно, не моргнув и глазом, не станет обманывать своего папу.

Мать подошла к Адриане и схватила за школьный пиджак:

— Отвечай нам правду, Адриана! — прокричала она.

Адриана сменилась в лице, такой родители еще ее не видели. Пропало ее привычное детское милое выражение, уголки губ опустились, в глазах не было ни растерянности, ни вины, ни стыда. Ничего. Она, наоборот, остервенела. Мама не ослабляла хватку. А вот отец не верил своим глазам. Что происходит с его малышкой? Разве это она?.. Нет, этого не может быть! Она… его дочь не такая… Мать тряхнула Адриану еще раз:

— Где ты была?

Адриана вырвалась из ее рук и с неимоверной скоростью направилась к двери дома. Она успела выбежать до того, как отец встал из-за стола, хотя его реакция тоже была мгновенной.

Мать выбежала следом, но Адриана скрылась среди домов. К дверям подошел отец. Плечи жены вздрагивали. Он спокойно произнес: «Милая, зайди в дом». Жена замерла на секунду, но он видел — истерика накрывает ее. «Милая?» — вопросительно произнес он. Разведя руки, она обернулась и посмотрела на мужа.

— Зайди в дом! — уверенно и спокойно настоял он.

— Но…

Он оборвал ее возмущенное возражение не своим голосом:

— Я сказал, зайди в дом, сейчас же! — решительно, приказным тоном сказал он.

Она резко перестала реветь и послушно, будто солдат, вошла, закрыв за собой дверь.

— Она не будет себя так с нами вести, и мы не побежим за ней, потакая ее капризам. Хватит, доигрались уже. Мы воспитали себе врага, — уверенно сказал он.

Жена едва заметно мотнула головой, как делает человек, который не расслышал сказанное. Еще бы, в его словах сквозила жестокость по отношению к дочери, которую раньше она не слышала.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Узнаешь.

Он подошел к бару и быстро, отрывистыми движениями закатал себе рукава рубашки, открыл дверцу, налил в стакан бренди и залпом опустошил. Жена, как окаменевшая, стояла и молча наблюдала за ним. Не отрывала глаз от бокала из бара, предназначенного только для гостей, и непьющего мужа. Тот спокойно поставил бокал на стол, погладил приятно холодную полированную поверхность широкой ладонью.

— Дорогая, поднимись, пожалуйста, к Адриане в комнату и прибери там все, выкинь осколки и сложи все вещи, а ее личный дневник, нижнее белье и пакетик с травкой сложи в пакет и принеси в мой кабинет, — он произнес это спокойно, подходя к ней. Теплой рукой он провел по ее щеке и нежно проговорил: — Пожалуйста, не плачь больше, все будет хорошо. Ты меня поняла? — на вопросе он убедительно прибавил интонацию в сторону утверждения. Жена медленно кивнула. Мерч направился к лестнице.

Пользоваться своим положением было не в его правилах, да и не было необходимости, он добивался всего умом и не прибегал к хитрости, хотя это была и редкость в политике, но ему удавалось, и в этом заключался его успех. Сегодня он решил сделать исключение из правил.

Вскоре жена, постучавшись, вошла в кабинет и кротко положила то, что он просил, на стол.

— Милая, отправляйся в постель, я останусь тут, нужно поработать.

Она молча вышла из кабинета.

Когда за женой закрылась дверь, он поднял трубку телефона и набрал номер из своей записной книжки, лежавшей на столе. Звонок был адресован местному прокурору, давнему приятелю семьи, естественно, с просьбой сохранения всей ситуации в полной конфиденциальности.

Утром следующего дня участковому и двоим его помощникам удалось поймать Эриха Вебера по имени и месту подработки, указанными отцом Адрианы и вычитанными им же в дневнике дочери. Они задержали его на месте работы, под предлогом подозрения в сбыте наркотиков. При обыске в его бардачке был найден пакетик марихуаны, употребление которой запрещалось вне кофешопов. Там же вместе с Вебером была найдена Адриана. По договоренности молодые люди были доставлены к прокурору. Возле кабинета Адриана заметила отца с матерью. Когда их подвели ближе, Адриана позвала отца.

— Адриана, будь хорошей девочкой, посиди здесь с мамой, — мягко сказал отец.

— Папочка, я тебя умоляю, помоги Эриху, я люблю его, он ни в чем не виноват! — заплаканная, вся в слезах, умоляюще простонала она.

Отец взглянул на дочь и, прошагав мимо, зашел в кабинет прокурора вслед за Вебером.

Адриана опустилась рядом с матерью на стул и, рыдая взахлеб, склонила голову ей на плечо. Мать смягчилась.

Прошло 40 минут. Адриана плакала то в голос, то тише, чуть унявшись, лишь дергаясь в редкой судороге, и, словно опять поймав себя на страшной мысли об их с Эрихом будущем, а, может, и наоборот, вспомнив какой-то счастливый их совместный момент, переходила на истерику. Мать держала ее за руку и никак не могла согреть своей ладонью. Рука Адрианы была ледяной, а от всего тела передавалась легкая дрожь.

Дверь открылась, на пороге показался отец.

— А где Эрих? Пап, где Эрих? — обеспокоенно спрашивала Адриана, встрепенувшись и подняв склоненную голову с плеча матери.

— Пойдем! — отрезал отец и, окинув взглядом дочь с супругой, прошел мимо, ожидая, что они последуют за ним. Губы мужчины были сжаты, скулы напряжены, брови сведены, прорисовывая межбровный залом.

— Я без него никуда не пойду! — расходилась все громче Адриана. Увидев решительность отца, она направилась к двери, за которой находился Вебер, и стала кричать, зовя его: «Эрих, Эрих, Эрих!»

Отец подскочил к ней и больно схватил за руку.

— Ты что творишь, дрянь! Хочешь вместе со своим дружком в тюрьму? За употребление и сбыт наркотиков, Адриана, хочешь? — он дергал ее за руку из стороны в сторону. — Или все же пойдем домой, а? — потеряв самообладание, с издевкой говорил отец.

— Я никуда с вами не пойду, ясно? Я буду здесь ждать его! Мы ничего плохого не сделали! — уверенно прокричала Адриана, задрав высоко нос и оглядев ошарашенных родителей.

От ее криков люди начали оборачиваться и смотреть в их сторону. Мерч растерялся, взглянув на жену и прочитав в ее глазах позор и отчаяние, он одним движением пихнул Адриану в сторону колонн, обрамляющих длинный коридор муниципального здания, и, прижав ее к стене, процедил:

— Ты разрушила жизнь этого парня и принялась за свою! — отец указал пальцем на дверь, — а теперь хочешь и нас с матерью растоптать? Анна, послушай, — металлическим голосом проговорил он, — если мы сейчас уйдем, его отпустят через несколько часов, но если ты будешь здесь продолжать кричать, то я схожу еще раз в тот кабинет, и его посадят за твое совращение и наркотики, ты поняла меня? — он угрожающе посмотрел на нее.

Адриана вжалась в стену, от ее уверенности не осталось и следа, было видно, как она испугалась, из ее глаз потекли слезы.

— Оставь ее, — раздраженно произнесла мать, подойдя к ним близко. — Дай нам минуту, мы переговорим, — попросила она.

Мужчина наткнулся на уставший взгляд жены, и на его лице заходили желваки. Адриана смотрела на папу, и ее враждебность начала сходить на нет: она никогда не видела его в гневе, которым он сейчас был объят. Было видно, как слова рвутся наружу, но он пожалел изможденную супругу и отошел.

Мама взяла лицо Адрианы в свои теплые ладони.

— Адриана, услышь меня, если ты сейчас не сделаешь то, о чем говорит папа, он не остановится. Будет только хуже, сделай шаг навстречу, уступи ему, — женщина говорила спокойным тоном, желая усмирить дочь, завоевать доверие напуганной Адрианы.

Адриана смотрела на мать, как на последнюю надежду, вслушиваясь в каждое слово. Их глаза были совсем близко, носы почти касались друг друга. Мать почувствовала, как дочь становится мягче, как цепляется за ее поддержку.

— Успокойся Адриана, не плачь, пойдем домой! — не упуская настрой дочери, спокойно, завершая спор, произнесла мама.

— Мам, хорошо, но ты должна знать, что я не хочу без него жить. Мам, я беременна, — совсем тихо произнесла Адриана.

От слов дочери у женщины потемнело в глазах, внутри стрелой проскочил жар по телу, она пошатнулась, но через мгновенье взяла себя в руки и посмотрела вперед — муж был далеко. Она выдохнула. Похоже, он этого не слышал.

— Адриана, только не говори этого папе, — мать перешла на шепот.

Семь дней Адриану не выпускали из дома и не давали пользоваться телефоном. Она почти не ела. Не проявляла явной агрессии, находилась всегда в своей комнате, часто лежала на кровати и плакала. Одним вечером Адриана впервые подошла к маме за все это время, когда папы не было рядом, и спросила мягким голосом:

— Мам, когда придет Эрих?

Мама в ответ такой же спокойной, но уверенной интонацией ответила:

— Никогда, Анна. Он не придет сюда никогда! — мать назвала дочь сокращением, которым родители обращались к дочери в детстве, когда она себя плохо вела, чтобы проявить строгий тон.

Адриана переменилась в лице:

— В смысле — никогда?! Я жду его здесь, когда его отпустят, как понять «никогда», мам? — с претензией, намного громче сказала она.

— Лучше не кричи, Адриана, иначе… — она не успела закончить фразу, как дочь ее оборвала:

— Иначе что? Что вы мне сделаете? — еще громче прокричала она.

— Адриана…

В комнату вошел отец:

— Что здесь происходит, Адриана? — громко спросил он.

— Пап, мама сказала, что Эрих никогда не придет к нам, — показывая рукой в сторону мамы, смело произнесла она, — но он не может не прийти, пап, у нас будет ребенок. Я беременна, и мама об этом знала! — выпалила она.

Мать Адрианы впала в ужас, она поймала презрительный взгляд мужа на себе и была удивлена его реакции. Он невозмутимо посмотрел на Адриану и сказал:

— Я знаю, Адриана, я не хотел причинять боль и рассказывать тебе сам об этом, поэтому мама была неправа, говоря, что Эрих не придет к нам. Он придет завтра, — сказав это неожиданно для всех, он поспешил к себе в кабинет.

Адриана стояла с воодушевленным видом.

— Анна иди к себе в комнату! — резко отрезала мама и направилась за отцом.

— Как ты могла мне не сказать об этом? Ты с ума сошла, совсем чокнулась? — крича, но шепотом, злился тот.

— Дорогой, прости, — плача, стараясь говорить как можно тише, ответила она. — Я не знаю, что делать!

Он смягчился. Супруги обнялись, буквально вцепившись друг в друга, и стояли так очень долго. А Адриана впервые за эти дни легла спать, перестав рыдать. У нее появилась надежда.

Эрих Вебер оказался редкостным трусом. Один лишь вызов к прокурору заставил его отказаться от Адрианы, которая действительно оказалась беременной, что подтвердилось после похода к врачу. Их разговор состоялся в присутствии отца Адрианы, диалог получился сухим и коротким. Адриана, не боясь папы, умоляла Эриха одуматься, не бросать ее, он же, напротив, твердил лишь, что насытился ей и что никогда не любил, да и ребенок ему никакой не нужен. Она пропускала все мимо ушей. Отец не подавал виду, но в душе у него все переворачивалось. Ему было жаль дочь, и он знал, что вся эта история причинит ей много боли, что их всех ждут еще серьезные последствия.

Папа, как всегда, был прав. За следующий год Адриана пережила интоксикацию организма после попытки самоубийства. Она выпила 13 таблеток снотворного, «13» было любимым числом Эриха. Потом был аборт на сроке восемь недель. Анорексия из-за полного отказа от еды. Она пыталась броситься под машину, когда узнала от знакомых, что у Эриха появилась новая девушка. И окончательным ее способом свести счеты с жизнью оказалось вскрытие вен. Это далось ей тяжелее всего, она порезала обе руки, нанеся себе глубочайшие раны мамиными портными ножницами. Мама застала ее в ванной комнате без сознания, врачи еле привели девушку в чувство, и на этот раз деньги и авторитет семьи Мерчей способствовали только тому, чтобы не предавать историю огласке, а вот уберечь Адриану от психиатрической больницы даже коленопреклонение матери перед врачами не помогло. Адриану забрали в больницу.