Эйваз

Натали Хард, 2020

Как пережить в раннем детстве убийство семьи, похищение брата, смену религии, страны, потерять веру в людей и Бога, но не сломаться самой? Эта история нечто большее, чем мы можем себе представить. Интригующее путешествие по опасному пути вместе с героиней, одержимой чувством мести и готовой, несмотря ни на что, выдержать любые испытания ради достижения цели. Но как быть, если непрерывный поиск врага открывает момент истины – прошлое хранит множество жутких тайн…

Глава 5

Конечно, я и представить не могла, что остаток путешествия придется преодолевать ползком…

К тому времени позади были километры каменистого нагорья, защищенного со всех сторон могучими хребтами, узкие тропы над краем пропасти, то и дело чередующиеся с опасными подвесными мостками, переброшенными через глубокое ущелье, и крутой подъем по снежному склону.

Мой одинокий путь оживлял лишь беркут, неотступно наблюдающий за мной, да парочка красных горных волков, явно отбившихся от стаи. Они сопровождали меня большую часть светового дня, вероятно, надеясь к вечеру заполучить себе на ужин.

Огромное солнце, словно чужеродная планета, висело низко над головой в виде красного диска, заставляя щуриться одним глазом. Мой второй глаз после неудачного падения с ледяного отвеса скалы прямиком на каменистый выступ практически заплыл полностью, и я мало что могла им разглядеть. Повезло, что высота была не смертельной. Иначе кровоподтеками и ссадинами на голове и лице я бы не отделалась.

Я присела, чтобы перебинтовать ноги — стертые и искалеченные о камни и снежные наросты — и приложить к виску немного снега.

Вот же незадача!

Разбитая бровь все еще саднила, то и дело омывая мою правую щеку кровью. Не мудрено, что волки следовали за мной по пятам — мои окровавленные ступни больше походили на культяпки, обмотанные куском изрядно потрепанной одежды, и, конечно, запах крови не мог оставить равнодушным обоняние хищников. Рванув резким движением еще пару полос яркой ткани от подола, я плотно обмотала ноги.

Сейчас, главное — добраться до цели, хотя предположить, что именно может ожидать на вершине лысую девушку с рюкзаком надежд и амбиций — да еще похожую на боксера после двенадцати раундов боя — было сложно…

Остатки уцелевшей одежды висели лохмотьями, они были перепачканы грязью и кровью — вот тот вид, в котором я, наконец, добралась до вершины.

Сбитые в кровь руки, заменяющие мне истерзанные ноги на последнем отрезке пути — дрожали от перенапряжения и отказывались повиноваться. Я ползла вверх по склону на четвереньках, задыхаясь и хрипя, как раненый зверь. Сжав зубы и сделав последний рывок, отжалась на кулаках от земли и выплюнула из легких порцию воздуха вместе с выбившейся слюной и стоном, больше напоминавшим рык.

У меня больше не оставалось сил…

Уткнувшись лицом в чьи-то пожелтевшие от времени и выгоревшие на солнце башмаки, я попыталась, как младенец, кособоко приподнять голову, чтобы рассмотреть не заплывшим глазом их владельца. Но, почувствовав полное бессилье, изможденное тело предательски обмякло в пыли у ног неизвестного мне человека и у копыт мохнатого существа.

Меня перевернули на спину и, взяв руку, потрогали пульс. Затем ударили по щеке — раз, другой…

Вернуться вновь к реальности мне помогла пиала с водой, поднесенная к пересохшим губам. С жадностью присосавшись к глиняному краю посуды, от которой специфически пахло травами и слабой надеждой на гостеприимство, я услышала строгий голос:

— Если ждешь камин, Верди и вишневый сад за окном — то пришла не по адресу.

— Не видела ни первого, ни третьего и не знакома со вторым — с трудом прохрипела я, разглядывая человека, поддерживающего мою голову большой узловатой рукой.

Голос исходил от мужчины крепкого телосложения. Он был лысым, как и я. Смуглым цветом кожи походил на коренного жителя, но точно не был тибетцем. Не походил он и на славянина, скорее — был казахом или бурятом, хотя ни тех, ни других я до этого не видела. Черты мужественного лица были правильными, но несколько крупноватыми. Определить возраст на первый взгляд было непросто, да и к тому же я была на грани потери сознания. Мне не терпелось погрузиться в незнакомый для меня разум, но в следующее мгновение — я тряхнула головой, надеясь хоть немного восстановить четкость мышления.

Не с этого нужно начинать знакомство с человеком, в котором вижу великого учителя…

— Раз шутишь — значит, будешь жить. Но быт здесь суровый, если боишься испытаний — иди прочь, — сухо произнес мужчина.

— Не боюсь, учитель, — мой хриплый и слабый голос был не похож сам на себя.

— Хорошо, — коротко бросил он, разглядывая мое побитое лицо. — И — запомни… — он выдержал паузу, сурово сдвинув брови. — Для тебя здесь пока нет учителей.

— Берегись! — закряхтела я, схватив первый попавшийся под руку булыжник, заметив, как огромный беркут с шумом пикирует прямо на нас.

Мужчина обернулся и захохотал, а птица, легко увернувшись от брошенного мной в нее камня и плавно погасив скорость, приземлилась прямо за спиной учителя. Скептически осмотрев свой несостоявшийся обед в моем лице, беркут неспешно и вальяжно направился в сторону хижины.

— Это — Покер, — кивнул на хищную птицу хозяин вершины, — Надеюсь, что вы с ним поладите…

Я с интересом разглядывала склонившегося надо мной человека. Вот это взгляд! — не унималось сознание. До этого дня мне не приходилось встречать людей с таким пронзительным взглядом и редким цветом глаз, кажется, они были медово-золотистыми. Взор был строгим, но излучал благородство и отпечаток внутренних тайн. А еще меня поразила необыкновенная умиротворенность, исходящая от этого человека, несмотря на явно скудные условия жизни. Облик мужчины говорил о его силе — не только внешней, но и внутренней. И я могла поспорить, что последняя имела не меньшее значение. Странно, но рядом с ним я ощутила абсолютный покой, словно меня окутало облако огромной жизненной силы.

Мужчина поднялся и подал мне руку, очевидно, чтобы я за нее уцепилась. Но я проигнорировала этот жест и поднялась на дрожащие ноги без его помощи.

— Вижу — с характером… — хмыкнул он. — Ну-ну…

И человек, развернувшись, направился в хижину. Маленькие копытца, принадлежащие горной козе, потрусили за ним.

* * *

Последующие месяцы я прожила — не имея практически ничего, кроме металлической миски и тишины — на сухом каменистом плато с довольно крутыми склонами в небольшой хижине удивительного человека — моего учителя.

Мои занятия отличались от общепринятых форм обучения подростков в цивилизованном мире, и мне это нравилось. Трудности не пугали, жизнь представила нас друг другу еще задолго до этого момента — монастырь научил многому, дав хорошую базу для закалки характера.

Теперь же оставалось наконец-то встать на путь, выбранный сердцем, и погрузиться в мир ученика великого мастера.

Мои желания никуда не испарились, как предполагал Лео, наоборот — я стала еще больше одержима идеей: вернуться однажды в цивилизацию с зажатым в кулаке всесокрушающим возмездием и вонзить его острый клинок в сердце врага. Только так смогу спокойно жить дальше, только так обрету душевный покой, победоносно торжествуя над свершившейся расплатой за чудовищное злодеяние, предотвратить которое не смогла, будучи ребенком.

Сей-Ман — так звали моего наставника, моего учителя. Непревзойденного мастера, владеющего секретными знаниями и стилями в боевом искусстве — пенчак-силат. Именно о нем ходили легенды в монастыре среди монахинь, и именно о нем мне рассказывал могильщик Норбу.

Одну из этих легенд помню очень хорошо…

Поговаривали, что однажды, когда мастер жил еще в провинции среди людей, на их деревушку напала банда неизвестных, хорошо подготовленных и вооруженных людей. Доброжелательные жители, занимающиеся исключительно земледелием и скотоводством, не могли понять, что понадобилось этим головорезам — ведь кроме овощей, молока, мяса и шерсти взять у них было нечего. Сей-Ман сразился с шестью бойцами одновременно, и все они были мертвы уже спустя несколько секунд после начала поединка, а остальные — позорно бежали…

Вскоре после этого Сей-Ман покинул деревню, предпочтя жизнь отшельника.

Монахини поговаривали, что этот человек мог одним ударом мгновенно парализовать или даже убить любого, поскольку владел знаниями обо всех жизненно важных точках человеческого тела и способах воздействия на них.

Выяснился и еще один интересный факт…

Оказывается, именно с Сей-Маном каждый раз встречался Лео, когда прибывал сюда на Южный Тибет и когда после проведенного со мной времени в монастыре уходил куда-то в горы. Пещерная хижина, расположенная ниже в ущелье, на довольно-таки приличном расстоянии от вершины — где постоянно проживал учитель — была своего рода стыковочной базой для совместных медитаций и разговоров этих двух, казалось бы, абсолютно разных мужчин.

Интересно, о чем Лео говорил с Сей-Маном? Откуда он его знал? И почему вообще Сей-Ман шел на эти встречи, будучи затворником от всего остального мира?

Вопросов было много, но ответы пока отсутствовали…

С первого дня я старалась отдавать себя всю без остатка урокам учителя, жадно впитывая каждое слово, слетавшее с его губ, запоминая каждое движение, отслеживая каждый взгляд. Старалась ни на шаг не отходить от него, чтобы как можно скорее овладеть тайными знаниями.

Всегда с интересом наблюдала, как тренируется он сам, и чересчур усердствовала, пытаясь повторить за ним все движения точь-в-точь, завоевав таким образом его расположение, что явно было непросто. То, на что отводились месяцы — мне хотелось познать за несколько дней, я уверенно полагала, что мое стремление, мой искренний порыв, моя страсть к искусству силата сократит сроки обучения. И была готова ко всему: слышать треск собственных костей, чувствовать, как рвутся мышцы от перенапряжения, практически не есть и не спать…

Хотела посвятить каждую минуту пребывания здесь — обучению. Но Сей-Ман от случая к случаю упоминал лишь об основах, которые должны были во мне осесть первостепенно. Он говорил о безупречном владении любыми своими чувствами и о доброте свершаемых поступков.

Наше общение с учителем было скупым и немногословным — так повелось с первых дней. Если я пыталась задавать вопросы, он становился холодным, отрешенным и задумчивым, а иногда казалось, что и вовсе избегал встреч со мной, если такое можно вообразить, проживая вместе под одной крышей маленькой хижины на крохотном плато.

Порой создавалось ощущение, что ему большее удовольствие доставляет общение со Скурудж, чем со мной: маленькая гималайская горная коза являлась для нас источником молока и, по всей видимости, незаменимым другом учителя.

Я терялась в догадках и утопала в размышлениях: чем же заслужила такое отношение к себе?

Возможно, моя спешка в подходе к изучению силата так раздражала учителя и вызывала недопонимание между нами…

Однажды я спросила его:

— Почему мы практически не разговариваем?

На что он ответил простой фразой:

— Одной из главных составляющих искусства является традиция молчания ученика, считается, что вопросы и любознательность происходят от шайтана. Я сам расскажу то, что нужно в соответствующий момент, в соответствии с уровнем знаний и умений ученика. Это понятно?

Мне оставалось лишь кивнуть…

Я понимала, что учитель — прав, но все чаще стала задумываться о том, что наши занятия скорее напоминали какую-то бутафорию — меня в них практически не было. Учитель много времени посвящал своим тренировкам, но меня в них брать не спешил, как будто не желая делиться тем, чем в полной мере обладал сам. Словно я не нравилась ему, словно считал, что я не достойна его времени, словно я была абсолютно не выгодным вкладом для его драгоценных познаний.

Мелькали всякие мысли, в том числе и такая: возможно, он не желал раскрывать свои уникальные элементы и знания, чтобы впоследствии я, а также и никто другой — не могла бы бросить ему вызов, и чтобы в случае чего он мог всегда одержать верх?

А может, он просто не верил в меня, как не верил Лео…

Я пыталась разглядеть ситуацию под разным углом — и так, и сяк — но не понимала, что происходит. Это угнетало, поскольку в моем представлении тандем из учителя и ученика был невероятно важной частью обучения. К тому же, несмотря на отсутствие расположения, учитель не прогонял меня за порог.

Конечно, не мне судить, как должны проходить занятия, но мои сводились лишь к растяжке, отжиманию, бегу по склонам и ношению воды в ведрах на коромысле, хотя имелся шланг, протянутый от родника к дому. Но Сей-Ман для чего-то заставлял меня пользоваться этим странным устройством, которое ранее мне встречалось лишь в детстве на страницах сказок.

А вот чего у меня было в избытке — так это примитивных и бесполезных, на мой взгляд, дел, повторяющихся изо дня в день. Сей-Ман заставлял меня по пятьдесят раз на дню делать одни и те же вещи: кипятить воду, остужать воду, снова кипятить и снова остужать, выкапывать яму и сразу забрасывать ее землей, вновь приступая к раскапыванию новой спустя мгновение.

Я часто психовала, уставая от монотонной бесполезной работы. И, отшвыривая надоевший котелок в сторону, обжигала руки, бурча про себя гневные ругательства. А однажды заехала себе в глаз лопатой, с остервенением копая пятнадцатую яму на дню, следствием чего послужил знатный фингал, с которым проходила неделю.

Обычно после такого всплеска эмоций учитель ничего не говорил, лишь добавлял мне новый урок — бросать камни в пространство до тех пор, пока рука не повисала жалкой плетью от бессилья и изнеможения. Очевидно, он считал мои стремления овладеть искусством супербойца — тем более в сжатые сроки — ветреными и несерьезными, в отличие от моего внутреннего настроя.

В тот момент мне было сложно понять: почему мы не можем практиковать физические упражнения каждый день, почему мы иногда внезапно останавливались и долгое время «топтались на месте», изучая никому не нужные теории.

День за днем учитель рассказывал об одном и том же: об основных элементах силата — пассанг, лангка, джуру, а также и их многочисленных сочетаниях — бунго. Казалось, что я поглощаю их на завтрак, обед и ужин, в то время как боевое применение — буах — так и не проникало в мою жизнь.

Я давно уяснила, что внешне привлекательные и даже танцевальные традиционные движения бунго, за которыми скрываются грозные боевые приемы, являются характерной чертой пенчак-силата, отличающей его от других восточных боевых искусств. Но мне хотелось уже скорее перевернуть эту страницу и перейти к следующему этапу, где характерной особенностью силата — для завершения атаки — являлось добивание противника.

Почему вместо того, чтобы скорее двигаться вперед и приобретать все больше и больше навыков, наставник отбрасывал меня назад или вовсе заставлял пребывать в молчании на протяжении нескольких недель?

О какой силе подсознания, интуиции и выдержке он говорил, когда я уже закалена, как сталь, с самых юных лет?!

И каким образом гармоничное существование может оказаться гораздо важнее в бою, чем виртуозное владение своим телом и оружием?

Мне хотелось двигаться к поставленной задаче вопреки всему и как можно быстрее, словно я была гончая и впереди у меня маячила дичь.

Ведь я и так потеряла много времени, изучая год за годом унылые монастырские практики, загружая свой мозг с утра до вечера молитвами и ретритами. И только засыпая я видела, как заношу меч возмездия над одним и тем же человеком. В этих навязчивых полуснах, порой напоминающих галлюцинации, он всегда стоял спиной — я не видела его лица, но зато остро чувствовала запах. Такой запах выделяют апокриновые железы человека в момент сильного страха — страха перед неизбежностью смерти. На протяжении долгих лет этот смрад навязчиво крутился в моих ноздрях — рефлекторно напоминая о страшном прошлом…

Я очень надеялась, что однажды мои видения станут явью. Что наступит день, когда я — подобно наркоману — сладострастно втяну ноздрями этот смрад наяву и в томительном предвкушении расплаты, обнажив свой кукри, неспешно начну приближаться к его источнику.

Тревожило лишь одно — упущение времени!

Это то, над чем ни я, ни одно живое существо было не властно…

Я переживала, что упущу момент, и все, ради чего, сжав зубы, я пропускала удары судьбы на протяжении долгого времени, вдруг в один миг станет бессмысленным!

Именно поэтому хотелось торопиться, необходимо было как можно скорее пройти этап «огня, меча и скорости».

Поднимаясь сюда, на вершину, я понимала, что обучение не будет легким и что оно должно занять время, но…

Но проживая день за днем, здесь — в этом каменном царстве, окруженном заснеженными пиками — я не понимала: к чему терять столь драгоценный ресурс, который вовсе не безграничен?

Зачем прозябать в пустых делах, если можно от рассвета до заката упражняться в навыках, которыми в совершенстве владел Сей-Ман? И которыми, я надеялась, поделится со мной, пропитав настолько, что их излишек потечет у меня из ушей.

Вот чего я ожидала и чем готова была наполниться до краев — секретами жизни воина. Я хотела, раскинув руки и запрокинув голову к небесам, впитать каждую каплю этого ценного эликсира.

Но учитель не спешил наклонять свою «лейку знаний», чтобы заполнить мой жаждущий сосуд секретным зельем. Чаще она стояла в стороне без действия, попадая под теплые солнечные лучи днем и таинственное сияние звездного неба ночью. А я все кипятила воду и бросала в пространство камни.

Это не давало мне покоя…

И, конечно, Сей-Ман замечал и чувствовал мое внутреннее негодование…

Но почему же тогда не торопился дать то, что я желала больше всего на свете, то, за чем однажды поднялась на эту вершину?

Терпение и смирение на тот момент виделись мне как абсолютно ненужные атрибуты в арсенале воина. Я была сыта этой добродетелью за долгие годы в монастыре и тратить на такую ерунду время здесь не планировала. Мой организм был полон сил, хотелось постоянного движения, и — определенно, как мне казалось — я была готова ко всему.

Поэтому — несмотря на то, что пребывание здесь располагало к размеренному и замкнутому образу жизни — я все время пыталась опережать время, чувствовала себя полностью созревшей для личных подвигов и желала поскорее заглянуть во все возможные закоулки опасностей. Я пыталась, не закончив «начальную школу», поступить в «университет», полагая, что это — в моих силах, и не догадываясь, что сильно ошибаюсь на этот счет.

* * *

— Ай! — воскликнула я, наступив в очередной раз на что-то мягкое и меховое, едва переступив порог.

Опять задушенная живность!

— Учитель, — выбрав момент, я подошла к Сей-Ману, когда он стоял на краю южного склона. Его глаза были прикованы к небу, а мощные руки за широкой спиной сцеплены в замок — этот человек источал спокойствие и силу.

И в данный момент походил на древнего философа, мысли которого были устремлены в облака, что еще больше окутывало его ореолом тайны, возвышая над миром естественного. Иной раз мне казалось, что вокруг учителя активизируются все природные энергии и вибрации, подстраиваясь под его действия, чтобы дышать и двигаться с ним в унисон.

Янтарные глаза, излучающие уверенность и мудрость, среагировали на мое обращение — густые ресницы едва шелохнулись, а я…

Я разглядывала ставшее мне уже родным обветренное загорелое лицо с мелкими морщинками в уголках глаз: слегка приплюснутый нос, широкие выступающие скулы, испещренные маленькими оспинками, широкие плечи, волевой подбородок — учитель не был красив, но от него веяло невероятным благородством, надежностью и воспитанием. Это подкупало сильнее физического обаяния. Ну и — конечно же! — харизма, которой он, несомненно, обладал.

Такие люди, как Сей-Ман, всегда притягивают внимание других, потому что знают себе цену и идут исключительно своим путем, не обращая внимания на заносчивые ветра людских слабостей и противоречий.

И еще…

Он был достаточно молод для затворника.

В моем представлении все сенсеи были если не стариками, то достаточно преклонного возраста — Сей-Ману же было едва за сорок.

Думаю, если бы он был лет на пятнадцать моложе, — не раздумывая, влюбилась в него.

Взволнованная предстоящим разговором, я покосилась на непроницаемый лик учителя и тоже уставилась вдаль, где заснеженные пики гор сливались с небом. Смуглая лысая голова и коренастая фигура, облаченная в кашаю из ярких красных лоскутков, величественно возвышалась сейчас на горе и очень гармонично вписывалась в окружающие пейзажи на фоне багрового заката.

— Я слушаю, — тихо произнес он, разглядывая крошечные белые домики у подножия, которые в ночные часы превращались в таинственную цепочку огоньков.

— Ветрено, — брякнула невпопад я, не решаясь сразу спросить о насущном.

— Пришла поговорить о погоде? — его губы растянулись в саркастической улыбке.

Я кратко вздохнула — понимая, что несу чушь, — набрала в легкие воздуха и отважилась.

— Нет, не о погоде. Хотела уточнить, когда мы… — пронзительный взгляд Сей-Мана не дал договорить.

Поежившись, я растерла плечи и перевела взгляд на Скурудж, которая лежала у ног учителя, словно собачонка, и посматривала то на меня, то на него.

— Видимо, действительно ветрено, — и снова слова прозвучали с иронией.

Я пропустила ее мимо ушей и решила зайти издалека.

— Скажи, почему ты стремишься жить в максимальной изоляции от мирского общества? И для чего забрался так высоко?

По всей видимости, вопрос прозвучал для учителя неожиданно, он бросил удивленный взгляд, но ответил:

— Для меня дом — это целый мир, Тая, в котором нет преград и границ. А забрался так высоко — чтобы туристы не беспокоили.

Ох уж это восточное мышление не разумом, а телом и духом!

Как же хотелось проникнуть в голову учителя и посмотреть на мир его глазами! Но не смогу себе позволить подобного никогда: глубочайшее уважение к этому человеку перекрывало мой праздный интерес.

— Ты ведь пришла поговорить не об этом, верно? — он перевел взгляд в небо, где над долиной кружил Покер.

Зрелищем можно было наслаждаться неустанно. Величественная птица с огромным размахом крыльев в два метра сейчас казалась крохотной в бескрайнем пространстве безоблачного полотна.

— Скажи, как тебе удалось его приручить? — качнула я головой в сторону беркута. — Ведь это же хищная дикая птица.

— Приручить? — удивляясь, переспросил учитель. — Я никого не приручал, Тая. Это его выбор.

— Ого, — оживилась я в надежде на интересную историю. — Но он же не прилетел сюда к тебе, чтобы вальяжно прохаживаться рядом и угощаться из твоих рук. Верно?

— Верно, — терпеливо произнес Сей-Ман. — Я спас его, когда он был птенцом.

— Ну, конечно! — воскликнула я. — И как мне не пришло это в голову сразу?

— Не знаю, — подначил учитель.

— Очень смешно… — шутливо возмутилась я, картинно закатывая глаза. — Знаешь, не все такие умные и проницательные, как ты!

Сей-Ман смотрел безотрывно, и я заволновалась.

— М-м, ладно… — зрительный контакт пришлось прервать, хотя, надо признать, он был мне приятен. — Расскажи лучше, как это было?

— На равнине, что по дороге к ущелью, волки пытались его разорвать, я их отогнал, забрал его в дом, подлечил крыло и выпустил на свободу, решив, что он улетит. Но он решил остаться. Улетать — улетает, но надолго не пропадает. Я и сам удивлен, поскольку эти птицы очень чувствительны к беспокойству со стороны человека.

— А зачем он бросает к порогу нам разную живность?

— Так повелось с самого начала, как только он выздоровел. Наверное, полагает, что иначе могу умереть с голоду. Подкармливает. Раньше, кстати, приносил реже, теперь, видимо, смекнул, что я обзавелся самкой, скоро пойдут птенцы, надо кормить чаще, — губы Сей-Мана растянулись в улыбке, и я залюбовалась этим зрелищем.

Какой же он…

Мужественный и по-своему красивый!

— Прости, самкой — это мной? — неуклюже поинтересовалась я.

— Тая, я озвучил всего лишь мысли птицы. Не стоит заострять на этом внимание.

Мне стало неловко, учитель поймал мой изучающий взгляд, и я потупила взор.

— Итак… — понизив голос, Сей-Ман в одно мгновенье переключил тему. — Чем могу помочь?

— Э-э… Не уверена, что…

— Спрашивай, что хотела. Птица ведь здесь ни при чем, так?

— Ни при чем, — тихо согласилась я. — Хотела спросить, что гласит эта надпись, ее сделал ты? — я кивнула на хижину, где над входом висела длинная доска с вырезанными и непонятными для меня обозначениями:

— Да, это вырезал я. Надпись сделана на непальском — переводится примерно как «ветер перемен дует с Востока».

— В этом есть какой-то особый смысл?

— Нет, — с улыбкой ответил учитель. — Это достаточно расхожее выражение. А теперь я тебя слушаю, о чем ты хотела спросить на самом деле.

Эти слова заставили меня прерывисто вздохнуть.

— Учитель, я здесь уже четыре месяца и переживаю, что совсем не изучаю силат.

— Силат? — неожиданно громко воскликнул он. Брови мастера шевельнулись от удивления, заставляя насторожиться. Интересно, он понимает, о чем я?

— Да… Силат. Я хочу…

— Забудь это, — резко прервал он.

Вздрогнув всем телом, я буквально оцепенела, в мозгу стучала лишь одна мысль: «Неужели напрасно проделала такой путь?»

Но тогда учитель был не вправе молчать об этом с самого начала.

— Что значит — забыть? — всматриваясь в строгое лицо, я искала ответ на свой вопрос.

Сей-Ман искренне удивился:

— Ты действительно не понимаешь, почему мы не изучаем силат?

— Нет, — еле слышно пролепетала я, и Сей-Ман смерил меня взглядом, словно таракана. — Да, не понимаю! — не желая выглядеть в его глазах насекомым или пресмыкающимся, твердо и уже достаточно громко заявила я.

— Тая, — он прищелкнул языком. — Если не знаешь себя, к чему все остальные знания?

— Учитель, не понимаю, поясни. Ведь, поднимаясь сюда, я надеялась стать лучшей из лучших. Познать силат, да и все секреты мастерства, которыми владеешь ты!

Он устало вздохнул и, прежде чем произнести следующие слова, долго и испытующе перебирал меня взглядом.

— Ты поглощаешь все без разбора, словно всеядное животное, хватаешься за пустое, как рыба за воздух, не освоив одно — бросаешься на другое…

— Но я просто хочу скорее стать мастером, как ты!

— Забудь это слово! — рявкнул он.

— Какое?!

— Хочу!

Я замерла, понимая, что в следующий момент могу услышать вовсе не то, чего бы хотелось. Одно слово учителя — и моя дальнейшая судьба может сложиться совсем не так, как я предполагала. Вмиг скачусь с этой горы, как сноубордист, преследуемый медведем. В монастырь обратно не вернусь, следовательно — мне предстоял путь в неизвестность, что абсолютно не пугало, но нарушало планы.

Не желая перечить учителю и раздувать конфликт, я резко замолкла.

Сей-Ман смягчился и с пониманием произнес:

— Не переживай, увеличим тренировки, но ты должна отбросить глупый кураж и научиться чувствовать мир на инстинктах.

— Это как? — робко спросила я.

— Это значит: парить, как Покер, высматривая добычу. Он же не думает о том, как удержаться ему в воздухе и не упасть, пока занят поиском суслика в траве. Старайся видеть глубже, выходить за рамки очевидного, щупать, анализировать. Каждое твое действие должно безболезненно состыковываться с твоими желаниями, возможностями и намерениями. Скажу тебе, что очень помогает в этом деле: уединение, сопровождаемое постом, молитвой и медитацией, ну, и, конечно, мистика. Это способствует отделению батин от захир.

— Что это такое? Батин и захир?

Учитель вздохнул.

— Это означает, Тая, что нужно для начала научиться отделять внутреннее от внешнего. Батин — корень слова «кебатинан». Основная цель кебатинан — сделаться неуязвимым для врага.

— Хорошо, но объясни: к чему все эти премудрости? — возвела я руки к небу. — Взять хотя бы этот чудной танец — кембанган — который исполняют в состоянии транса. Какое-то шаманство и язычество, честное слово! Ведь есть кулак, нож и свинец — что может быть надежнее? Зачем вся эта показная атрибутика в пенчак-силате? Поясни…

— Подобные ритуальные танцы часто выполняют перед началом боя и в тайском муай-тай и в японском сумо. И ничего чудного в этом нет, — сдержанно произнес он. — Мастера боевых искусств должны владеть не только искусством боя, но и многим другим. Например — искусством исцеления. Ведь даже в процессе тренировок неизбежно происходят травмы — от ушибов до переломов — что уж говорить о боях. И поверь, врачевание является основной функцией во многих стилях силата. Многие до сих пор изучают магию и используют амулеты для приобретения силы и защиты от злых духов, а также осуществляют исцеления с помощью сеансов, заговоров, молитв и трав.

— Но зачем мне знать врачевание, я не собираюсь лечить своего врага, я хочу убить его. А друзей у меня нет, значит — мне это ни к чему. Позволь мы пропустим эту часть с танцами и знахарским делом? — уныние проступило в моих глазах, и я поджала губы, демонстрируя всем своим видом скуку.

В разговоре возникла пауза…

Сей-Ман ничего не ответил, он лишь пристально и долго меня разглядывал, словно пытался проникнуть в мои мысли.

Как такое может происходить — мне хорошо было известно!

И хотя я понимала, что такой дар почти никому не доступен, но все же мне стало как-то не по себе, и я поспешила кашлянуть, чтобы вернуть внимание учителя к разговору.

Он неохотно встрепенулся и продолжил, как ни в чем не бывало:

— Итак, Тая… Запоминай. В силате выделяют четыре аспекта: самозащита — беладири; спорт — олахрага; танец — сени; духовный аспект — ильму. Каждый стиль силата — алиран. И обычно он концентрируется на каком-то одном из этих аспектов. Все взаимосвязано. Это синтез. Ты понимаешь?

Учитель отвернулся и снова уставился в небо. Создавалось впечатление, что он прикидывает, взвешивает каждую фразу, задумываясь: «А стоишь ли ты того, чтобы в тебя вкладывать эти знания?»

Я полагала, что продолжения уже не последует, но спустя пару минут он произнес:

— Ты должна всегда осознавать, что любой бой — это пограничное состояние между жизнью и смертью. Победа требует концентрации всех сил, включая невидимые, искусство управления которыми в силате называют ильму.

— Это все понятно, но как-то скучно, — торопливо произнесла я. — Вот, к примеру: много читала о боевом стиле кунтао, он вроде схож с кунг-фу, мне бы очень хотелось стать мастером в нем, не растрачивая время на танцы и ильму, — посмотрев ясными глазами на Сей-Мана, произнесла я. — Ведь ты поможешь мне стать в нем мастером?

Сей-Ман изумленно покачал головой.

— Тая, существует множество стилей пенчак-силата, все они имеют значительные технические отличия, но каждый имеет два основных раздела — бой без оружия и бой с оружием.

— Хочу стать сильной и ловкой, все равно как! — нетерпеливо выпалила я, но заметив, что Сей-Ман недовольно поджал губы, притихла.

— Любой человек, рожденный на Земле, уже изначально обладает внутренней силой естественным образом. Пенчак-силат просто помогает пробудить эту силу, накапливанием и развитием, через набор упражнений и другие аспекты, — совершенно серьезно пояснил он, положил пальцы в уголки глаз и обреченно вздохнул. — Тая, ты начала не с того…

— Учитель, я начала познавать жизнь совсем не с того, с чего должна была. Слишком многое пережила за детские годы, и лучшими их не назовешь.

Это был шанс оправдаться, но Сей-Ман развел руками.

— Ждешь, чтобы пожалел тебя?

— Да нет же! — горячо запротестовала я, жалея, что произнесла эти слова.

Учитель покачал головой, и я знала почему — он презирал вспыльчивость.

— Вовсе нет, — уже на полтона ниже подтвердила я эмоциональное опровержение.

Было обидно, что мои слова учитель расценил как слабость или желание вызвать жалость. Это был аргумент — не более…

Я не нуждалась ни в чьем сочувствии: ни тогда — в далеком детстве, ни тем более — сейчас.

— Хорошо, — кивнул он. — Тогда слушай… Все что ты должна — это побороть свои искушения. У тебя есть минимум три года. Только так сможешь стать тем, кем задумала. Если этого не произойдет, и будешь полагаться только на одержимость — рано или поздно проиграешь. Сила духа — вот что должно стать твоим источником уверенности и силы. Ты и Вселенная — единое целое, помни об этом каждый день, и однажды это станет правдой.

— Но я верю в… — наткнувшись на ледяной взгляд, я осеклась.

— Сейчас у тебя нет религии, Тая…

Что значили эти слова?

Я хотела понять, но не понимала…

— А как же…

Теперь уже учитель без стеснения остановил мой невысказанный вопрос жестом.

— Иди кипяти воду.

Я несколько секунд буравила его взглядом, затем развернулась и молча зашагала прочь, чувствуя на своем затылке укоризненный взгляд. Будь моя жизнь другой — по щекам заструились бы слезы, но сейчас в моем горле стоял лишь острый ком обиды.