Семь-я. Седьмая книга. Сага «Исповедь»

Натали Бизанс

Отзыв: «Привлёк необычный, неизбитый сюжет и тема, включающая несколько уровней. Любовная лирика, на мой взгляд, лишь канва к повествованию, главное вырисовывается ненавязчиво, но зримо в процессе развития сюжета. Здесь много можно говорить, неоспоримо одно – ты коснулась важной стороны жизни, сумев сделать это по философски мудро и деликатно. Произведение заставляет задуматься о многих вопросах бытия и приглашает заглянуть в себя, чтобы лучше понять, разобраться в своей душе». Светлана Климова

ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 11

— Пап, а ты когда решил стать священником?

— В шестнадцать лет. Вскоре после того, как не стало моего отца…

Мы остановились отдышаться. Подножье укреплённых стен аббатства внушает громадное уважение грандиозностью построения.

— Потеряв его, я как будто лишился защиты и стал одним сплошным оголённым нервом. На меня посыпались видения, я слышал голоса, которые заставляли содрогаться от страха. Казалось, сошёл с ума и один не справлюсь. Признаться в этом маме не мог прежде всего потому, что не хотел ещё больше расстраивать, она переживала тяжёлую утрату, не хватало только сумасшедшего сына. Она всегда заботилась обо мне, оберегала. Если б узнала, что меня тревожит, немедленно повела бы к врачу… ну а там, и до больницы рукой подать. Молитвы сдерживали волну, и я много времени проводил, стоя на коленях, просил у Бога помощи, искал возможность разобраться во всём. У меня был хороший исповедник, он то и подал идею, что раз со мной происходят подобные вещи, значит, это для чего-то необходимо, нужно только научиться выбирать полезную информацию из общего хаотичного потока и творить добро.

Даня слушал внимательно, прерываясь лишь для того, чтобы сделать очередной снимок.

— Ты тогда уже любил маму?

— Любил, наверное… В молодые годы трудно отдавать себе отчёт в такого рода делах.

— А как вы познакомились?

— Мы тогда только перебрались жить в этот город. Новая школа, чужой класс. Не просто было войти, но вида я старался не показывать, как взволнован и сконфужен. В прошлом остались друзья детства, дом, где родился и рос, но маме нужны были перемены, чтобы выжить, и я это хорошо понимал. Там всё напоминало о том, кого мы потеряли.

— Представляю… Ты вошёл в новый класс и…

— Наташа сразу же обратила на меня внимание. Из всех там присутствующих я слышал только её мысли. Они опутали меня как лианы, и с каждым днём всё больше концентрировались на мне.

— Как это?

— Поток образов, ощущений, когда мы оказывались рядом, мир вдруг замолкал, а сердце начинало громко биться.

— Обалдеть!

— Я ведь слышал не только голоса живых, но и мёртвых, и от этой какофонии не было спасения, разве что при определённых обстоятельствах, как например, в Церкви или при общении с твоей будущей мамой, а ещё в парке возле графского замка, где я любил гулять после школы. Там у меня неожиданно появился лучший друг.

— Друг из парка? — Даня беззаботно засмеялся, а я заглянул в его душу: «Неужели обо всём забыл?»

— Это было необыкновенно в людском понимании. Со мной заговорил древний дух, обитающий в тех местах.

— А вот это уже совсем интересно! — в его глазах появилась заинтересованность.

— Душа Йозефа Карницкого, лишившего себя жизни из-за любви. Прошло больше ста лет, но о нём и по сей день помнят. Он стал легендой, талисманом нашего города. Но никто даже и представить себе не мог, что дух его никогда не покидал заповедных мест.

Даниил на мгновение побледнел, его даже слегка качнуло.

— Ты общался с самоубийцей?

— Более того, полюбил его всем сердцем, как родного… — наши глаза встретились, но сын не выдержал нахлынувшего на него волнения и опустил голову. — Что было дальше?

— Гусар подсказал мне верный путь.

— Так ты его называл?

— Да, земное имя его удручало. Муки векового заключения позволяют осознать всю степень вины за совершённое без возможности хоть что-то исправить.

— Его не любили?

— Чувства были взаимны, но родители Эмилии решили иначе. Для дочери уже приглядели более богатого и влиятельного мужчину. А почти разорившиеся к тому времени Карницкие даже были вынуждены продать своё родовое имение в Эверсмуйжи.

— Что-то голова закружилась.

Я подхватил сына за локоть. За всю его жизнь мы ни разу не говорили об этом. Но сейчас нужно пойти на крайние меры, чтобы разбудить в нём то, что нас объединяло.

— Хочешь, давай посидим.

— Нас не затопчут любители истории?

— Будем надеяться, люди не настолько слепы, — мы присели с краю на гранитный выступ перед лестницей, ведущей ко входу в монастырь.

— Знаешь, там до сих пор сохранилась небольшая церковь, возведённая стараниями деда и отца Йозефа, усадьба и фамильный склеп. В отличии от замка Платеров (где остались только стены с крышей), всё и поныне цело, само имение используется теперь под интернат для средней школы.

— Ты ездил в те края?

— Был. Однажды. Не смог не увидеть места, где вырос мой дорогой друг.

— И что было дальше?

— Мы могли часами разговаривать, мне даже удалось устроиться ночным сторожем и кочегаром по совместительству в музей прикладного искусства, когда его только начали обустраивать.

— Ты работал по ночам, а днём учился?

Я кивнул в ответ.

— Ничего себе, когда же ты спал?

— Ну, дремал в перерывах между закладкой угля, кроме того, это случалось всего три-четыре раза в неделю, у меня был сменщик. По началу трудно, потом привык, даже понравилось. Там я был не один, мы общались с Гусаром, и не приходилось, как раньше, слоняться по парку часами напролёт в любую погоду. Так что, совмещал полезное с приятным. Особенно нравилось приносить в дом зарплату, честно заработанную своим трудом.

— Это тоже его территория?

— Да, музей сделали в бывшей графской конюшне.

— Он и сейчас там обитает?

Я печально улыбнулся. По-видимому память прошлой жизни ушла от Дани насовсем.

— Нет сынок, через год нашего общения Гусара освободили, он ушёл в мир иной.

— Тебе было грустно?

— Словами не описать. Когда мы прощались, я плакал как девчонка. И вот тогда он сумел проявиться и показался мне на глаза, каким был когда-то. А потом я видел, как он уходил по траве, пока не исчез. При этом листва реально приминалась под его невидимыми шагами, — прощальный подарок моего дорогого друга.

— Он ушёл, и всё?

— Его забрали с первыми лучами рассвета на следующий день, я при этом не имел права присутствовать.

— И ты больше его не слышал?

— Нет. Более того, он помог мне научиться заглушать эфир и улавливать только высокие частоты, на которых обитают светлые силы.

— А какой ты сделал ему подарок на прощание?

— Мои молитвы помогли ему освободиться.

— Наверное, он до сих пор тебя помнит…

Я посмотрел на небо, облака разлетелись, и бездонная синева вновь показалась людям.

— Мне хочется верить, что, где бы он ни был сейчас, его сердце по-прежнему любит своего подопечного.

Даниил засмеялся.

— Так кто же из вас кого спасал?

— Мы были нужны друг другу.

«Ты и сейчас мне нужен, — подумал я, но сдержался, — он должен вспомнить сам, иначе толку не будет.

— Ну, хватит мемуаров, — я хлопнул себя по коленям, поднимаясь, — пора окунуться в историю этого необыкновенного аббатства!

Заплатив за вход, мы последовали за общим потоком туристов. Из зала стражи по лестнице Гран-Дегре поднялись на террасу Со-Готье. Затем маршрут лежал между церковью с правой стороны и монастырскими кельями с левой, они соединены между собой подвесными переходами. Выходим на западную террасу, которая появилась после пожара, погубившего часть построек. С террасы открывается захватывающий вид на залив от скалы Канкаль, которая находится на западе, в Бретани, и до берегов Нормандии на востоке. Можно разглядеть островок Томблен на севере и архипелаг Шозе, откуда добывали гранит для постройки монастыря. Каждый год восьмого ноября (по преданию именно в этот день святой Михаил сражался там с драконом) отсюда можно наблюдать закат светила за гору Мон-Доль. Если стать лицом к церкви, прекрасно виден высокий шпиль колокольни, увенчанный фигурой Архангела, играющей на солнце золотыми бликами.

— Кого здесь только нет! — Даня кивнул в сторону художника, рисующего на террасе натюрморт акварелью, а рядом с ним прямо на вымощенном полу расположилась девушка с блокнотом и что-то записывает, влюблённая пара целуется: для них местные красоты — только антураж пылких чувств. У входа в собор парень играет на скрипке и звуки его печальных мелодий доносятся до Небес, ведь именно тут они необыкновенно близки к нам, смертным. Как выразился один из летописцев монастыря, «всё здесь устроено так, что позволяет Господу спуститься к человеку, не потеряв своего величия». В открытый футляр туристы бросают музыканту монетки. Кто-то с планшетами, кто-то профессиональной камерой запечатлевает панораму. А я смотрю на пески, которые всё больше поглощает прилив, и думаю о событиях давно минувших лет.

— Расскажи ещё что-нибудь интересное, — сын опирается мне на плечо, заглядывает в глаза, он восхищен и в тоже время немного подавлен избытком впечатлений.

— Во время Столетней войны Мон-Сен-Мишель так и не был взят англичанами, и оставался единственной неприступной точкой в Нормандии до конца. Остров вдохновлял на подвиги легендарную Жанну д’Арк, говорили, что сам Архангел являлся к Орлеанской Деве, призывая её действовать. А после войны начали происходить ещё более странные и необъяснимые события: дети со всех уголков Европы, влекомые таинственным голосом, начали уходить в паломничество, покидая родителей и родные края. Они направлялись во Францию, распевая один и тот же мотив, словно гимн: «Мы шагаем к Сен-Мишелю, во Имя Господа, мы идем!» Постепенно они собирались в колонну по двое, и никто не решался им препятствовать, а родителей, особенно отважных, настигали несчастья. Так некоторые слепли, пытаясь отговорить своё чадо, другие глохли и немели, а кого-то поражал паралич и даже настигала моментальная смерть. Не все дети дошли до заветной цели, многие умирали по дороге от холода, голода и болезней, а кого-то поглотили зыбучие пески и утопили приливы.

— Зачем это нужно было святому Михаилу?

— Не знаю, многие называли это явление «голосом дьявола», побеждённого, а потому желавшего отомстить Архистратигу невинными жертвами.

— А ты что думаешь, папа?

— Я не берусь судить. Иногда жизнь забирается во благо.

— Это как?

— Ну, к примеру, если бы человека не сбила машина, он бы долго и мучительно умирал от тяжёлой болезни в своей постели… или же ребёнок не стал бы тем, кем станет, не будь он сиротой. Я вспомнил про Жаниса*, отвезённого мною в приют под попечительство монахинь (после аварии на дороге, где погибла его мать). «Что стало с мальчиком теперь, когда он уже взрослый? Ему, наверное, уже около двадцати лет.»

— И чем это всё закончилось? — не унимался Даниил.

— Постепенно зов стих, религиозные власти высказались неодобрительно о подобной одержимости, и не стали брать на себя ответственность за эти события.

— Мне тоже непонятен такой расклад.

— Ну, да ладно, что было, то прошло, идём дальше?

Даня поёжился от ветра.

— А хороших чудес здесь не происходило?

— Как же, бывали и такие…

* События из первой книги «Исповедь»