Пустая карта

Настасья Карпинская, 2021

Что происходит, когда две параллельные друг другу жизни сталкиваются в одной плоскости? Жизнь научила ее не доверять людям, их клятвам и словам о верности и любви. У нее ничего нет, но она преданна своей семье и готова на все ради матери и сестры. У него есть все: деньги, шикарная квартира, бизнес, дорогая машина, пара любовниц и преданные друзья проверенные временем. У него есть все, кроме семейного тепла и любимой женщины. Что может связать двух абсолютно разных людей, когда точки пересечения совершенно отсутствует?

Глава 6

Войдя в квартиру, столкнулась с Алинкой в коридоре. Она протирала свою обувь.

— Оля? — удивление в голосе сестры было смешано с недовольством, которое ей не удалось до конца скрыть. — Освободили?

— Да.

— Поздравляю! — Улыбка на лице такая же неискренняя, как и её объятья. Неожиданное и неприятное открытие.

Я прошла за ней на кухню, наблюдая, как она начала рыться в холодильнике и открывать кастрюли и сковородки, стоявшие на плите.

— А что у нас из съестного, только оладьи? М-да, негусто. А где мама?

— Отдыхает после смены.

— Ну, можно было хотя бы суп сварить.

— Возьми и свари. В чём проблема? Мать тебе не кухарка, чтобы для тебя по заказу готовить.

— Я только вчера маникюр сделала. Ты вообще представляешь, сколько сейчас он стоит? Я не буду с покрытием за пятак грязную картошку чистить!

Да-а-а! В этот момент я представляла — и очень даже ярко, только не стоимость её маникюра, а то, как удачно ей пере*бать, да так, чтобы носовая перегородка треснула без смещения.

— Значит, ты с сегодняшнего дня на диете, — едва сдерживая бурлящую злость, произнесла я.

Двинулась к шкафу и потянулась за кастрюлей, чтобы набрать в неё воды. Приготовить что-то всё же надо было, а то мама проснётся, а в доме даже перекусить нечем — этот пылесос сейчас все оладьи подъест.

— Я и так слежу за фигурой.

— На, порежь, — вымыв морковь, положила перед сестрой.

— Ну, Оль. Я же сказала…

— Жрать хочешь? Чисти. А мать дёрнешь хоть раз, я тебе голову откушу.

— Ну, капец, — скривив губы, она дожевала оладьи и всё же потянулась за овощечисткой.

— Учись готовить. Может, хоть этим своего мужика удивишь. Кстати, кто он?

— Ты вроде только сегодня освободилась, а уже обо всём знаешь.

— Я вообще очень много о жизни знаю. Привыкай.

— Марк. Его зовут Марк.

— Сухановский отпрыск, что ли?

— Сын.

— Торчок со стажем. С пятнадцати лет на дури. Тебе приключений в жизни не хватает или просто мозгов дефицит?

— Он почти не употребляет. Очень редко.

— Почти! — от её идиотизма у меня вырвался нервный смех. — Ты сама-то себя слышишь сейчас? «Почти», блин.

— Вот только не надо меня учить!

— Алин, у подобных людей к таким людям, как мы, уважения нет. Мы для них никто. Челядь, не больше. А у наркоманов ещё и психика деформированная. Наиграется твой Марк с тобой и бросит и, дай бог, чтоб не в разных пакетах где-нибудь в лесополосе.

— Вот не надо только преувеличивать. Сама вон с Владом встречалась и жила как королева.

От упоминания этой твари волна злости прокатилась по всему телу, заставляя плотно сжать зубы.

— Ну и чем это закончилось?

— Я не лезу в дела Марка, так что всё хорошо. И вообще, надо сейчас строить фундамент своей жизни, — подчеркнула она слово «сейчас». — К тридцати я хочу нормально жить, по-человечески, понимаешь? А не сидеть в старой хрущёвке и чистить увядшую морковь на суп. Я хочу иметь возможность заказать эту чёртову еду из любого реста в городе, а не торчать часами у плиты, чтобы тупо пожрать сегодня вечером.

И кстати, я очень рада, что ты вернулась. У тебя же столько знакомых осталось; ты с Владом в таких кругах вертелась, а среди его знакомых же сто процентов есть интересные холостяки. Я бы на твоём месте уже начинала искать своего принца. А то часики-то тикают.

— Спасибо, не надо мне такого счастья. Одно как-то привалило — до сих пор разгребаю. И знаешь, в тридцать уже не принца на белом коне надо искать, а человека, с которым готова разделить постель, воспитание детей, жильё и холодильник. А в перспективе и старость. Человека, на которого в случае чего можно положиться. А принцы хороши в восемнадцать-двадцать лет: страсть, любовь, истерики, скандалы и битьё посуды, а также бурное примирение. Только в девяносто процентах случаев, стоит появиться реальным проблемам — даже возьмём ту же беременность, — этот принц тихонько сядет на своего жеребца и ускачет вдаль. А ты как хочешь, так и крутись. Он же принц, мать вашу, у него другие проблемы — глобальные — и нах*р ему пелёнки твои стирать. Так вот, в двадцать всё это проходит проще и переживается быстрее, так как в запасе есть лет десять, а после тридцати уже разгон не тот, да и сил поменьше. Все чаще и всё больше принимаешь всякую ерунду близко к сердцу, всё чаще задумываешься о будущем, о старости, о детях и возможных внуках. Поэтому уже принца не ищешь, а ищешь обычного мужика: работящего, сильного, спокойного и надёжного. Носки раскидывает? В туалете по часу сидит? Пивасик порой с друзьями глушит под футбол? Ну и фиг с ними! Главное, чтоб на жеребце в степь не ускакал в случае п*здеца жизненного, а плечо своё сильное подставил. А носки уберём; да и друзья с пивом и футболом случаются от силы два раза в год — в новогодние и майские праздники. Зато прийти могу в любой момент к нему, обнять и поныть, что опять п*здец и снова нежданный негаданный; и мужик нытьё моё выслушает, сопли утрёт и проблему решит, а я ему борщ сварю, оливье накрошу и пирогов настряпаю. Так что с принцами поиграться можно, если очень хочется, только замуж за них выходить — не стоит. Не совершай моих ошибок, не верь этим богатеньким принцам. Сейчас ты ещё радоваться можешь, что тебя только вы*бали, и ты жива, и на свободе. Используй шанс соскочить, пока не поздно.

— Если выйдешь замуж за сантехника, ты будешь лишь женой сантехника, а если за принца — то принцессой.

— Если выйдешь за принца, ты будешь дешёвой выскочкой, простолюдинкой. И, как бы ты ни пыжилась, ты так ей и останешься в его глазах и в глазах его родителей. А ещё он будет считать, что он имеет на тебя все права, как на вещь, ибо купил за подарки, брюлики и штамп в паспорте с ним, великим и луноликим.

— Почему ты постоянно всё выворачиваешь так, что мне сдохнуть хочется?

— Тебе двадцать три — почему ты до сих пор всё ещё веришь в сказки?

— А у тебя вся жизнь сосредоточена вокруг кастрюльно-бытового сценария. А я красиво жить хочу!

— Живи, кто тебе мешает, если тебе хочется, только за свой счёт, не за чужой. Не обязательно прыгать к мужику в постель, чтобы иметь возможность слетать в Ниццу. На поездку можно просто заработать — своим умом и руками. Так же, как и на всё остальное.

— На Ниццу, дорогая моя сестрёнка, другим местом зарабатывают, а не руками и умом — то есть кое-чем между этими органами.

— Ну, если ты в проститутки метишь или в подстилки, то, да, именно тем и зарабатывают.

— Девочки, вы уже тут что-то готовите? — Мама вошла на кухню, и мы прервали нашу перепалку с Алинкой. — А я проснулась и подумала, что вас надо чем-то накормить.

— Уже почти всё готово, мам.

— Ой, Оля, я совсем забыла… — и она, что-то приговаривая себе под нос, направилась в коридор и начала рыться в шкафу. — Вот, телефон твой. Я на баланс деньги закидывала и иногда звонки делала, чтобы сим-карту не отключили.

— Спасибо, мам, — и я снова обняла её. Мне кажется, я никогда не устану это делать. — Я про него совсем забыла.

Вечер прошёл в тёплых разговорах с матерью и конфликтах с сестрой, которая была не в восторге, что я буду жить с ней в одной комнате.

— Почему в моей?! Ставь кровать в маминой! — возмущалась она.

— А тебе нежирно будет в самой большой комнате одной жить? Ты, значит, на восемнадцати квадратах будешь в одну харю, а мы вдвоём — на одиннадцати ютиться. Подвинешься. И поднимай свою королевскую задницу, пошли кровать вытащим из кладовки.

Из кладовки пришлось достать не только разобранную кровать, но и коробки с моими вещами, а потом ещё бодаться с Алинкой за место в шкафу.

Когда моя сестра успела превратиться в такую тварь? Всего два года и три месяца меня не было, а такая разительная перемена, что мне удушить её хотелось и с каждой минутой всё больше.

— Оль! — раздался голос матери из её комнаты. Я, отложив разбор вещей, заглянула к ней; она стояла на стуле и что-то искала на антресоли. — Я тут золото твоё убирала… О, вот оно, — и достала небольшой кулёк, скрученный из носового платка, но, развернув, едва не побелела. — А тут не всё… А где же остальное?.. Оль, я отсюда ни колечка не взяла.

— Алина! — крикнула, уже подозревая, куда оно могло пропасть.

— Ну что опять?! Вы достали уже меня сегодня дёргать! Можно спокойно посидеть?

— Где украшения отсюда? — Я взяла остатки из рук мамы и сунула Алинке под нос.

— Что вы так орёте?! Ну взяла я парочку, надела несколько раз. Это что, преступление?

— А ты меня спросила или мать? Или информация, что в детстве в голову закладывали, почему чужое брать нельзя, в твою тупую болванку не влезла?

— Ты в тюрьме была, как бы я тебя спросила?

— Письма туда доходили, а от тебя я ни строчки не получила за два года.

Она злой фурией залетела в свою комнату и, схватив небольшую шкатулку, сунула её мне в руки:

— Вот!

— Проверь всё, Оль, — раздался тихий голос мамы.

— Там всё на месте, — рыкнула эта дура, за что мне непреодолимо захотелось вдарить ей в челюсть. Такими темпами она точно скоро выпросит.

Открыв крышку, порылась в ней пальцами, окинув взглядом остатки прошлой жизни. Если меня не подводила память, то вроде ничего не пропало.

— Повторяю в первый и последний раз: хочешь что-то взять из моих или маминых вещей — подойди и спроси, можно или нельзя. Поняла?

— Я что, маленький ребёнок, что ли?

— Это не о возрасте, а о воспитании и элементарной вежливости, и уважении к людям, с которыми ты живёшь!

— Оль, не надо, — мама ласково, успокаивающим жестом коснулась моей руки, потому что я не сдержалась и настолько повысила голос, что Алинка вздрогнула.

Оставшись с мамой наедине, переложила украшения в шкатулку, ибо она тоже была моя.

— Мам, я же тебе их не на хранение оставляла, а что бы вы ни в чём не нуждались. Давно бы заложила эти побрякушки и всё.

— Зачем? Такую красоту за бесценок. Мы справлялись, Оль. Что поесть было, а значит, всё хорошо. А тебе сейчас всё это пригодится. Кто знает, как жизнь повернётся. Говорят, после срока тяжело работу найти, да и вообще в жизни устроиться. Я поэтому и телефон берегла. Может, номера знакомых там важные есть, я же не знаю, может, кто помочь тебе сможет.

— Спасибо, мам. Ты у меня самая лучшая, — и снова объятья, такие тёплые и родные, от которых внутри всё переворачивается.

Не было в телефоне номеров тех, кто мог помочь, были только номера тварей, которые предали, но маме об этом лучше не знать.