Радиоволна

Альберт Нордс, 2021

Если у тебя никогда не было секретов, ты можешь завладеть чужой тайной случайно, даже если не хочешь. Особенно в военные времена, когда люди не доверяют друг другу и не говорят о важном вслух. Он не хотел. Он не мог рисковать, потому что у него была она – друг, возлюбленная, жена. Будучи детьми, они придумывали кодовые слова, чтобы делиться друг с другом секретами. Но однажды их невинная детская игра превратилась в большую взрослую тайну. События в романе-антиутопии «Радиоволна» разворачиваются в далеком послевоенном будущем, где перед главными героями встают вопросы: что важнее – собственное благополучие, упорядоченная жизнь всего общества или спасение протестующей группы людей? А, может быть, жизнь одного единственного человека? Каждый решает сам.

Во всем виноваты опыты Маркони. Если бы четыреста с лишним лет назад он не изобрел радио, жизнь Гейта и Лали могла сложиться совсем иначе.

Если у тебя никогда не было секретов, ты можешь завладеть чужой тайной случайно, даже если не хочешь. Особенно в военные времена, когда люди не доверяют друг другу и не говорят о важном вслух. Он не хотел. Он не мог рисковать. У него была она — друг, возлюбленная, жена. Будучи детьми, они придумывали кодовые слова, чтобы делиться друг с другом секретами. Но однажды их невинная детская игра превратилась в большую взрослую тайну.

Говорят, человек приходит в мир один и уходит один. Он хотел уйти вместе с ней, когда настанет час, или хотя бы быть рядом, держа ее за руку. Миром правит иллюзия, что выбор всегда остается за тобой, но на деле оказывается, что выбор всегда уже сделан кем-то другим, тебе остается лишь принять его. Нравится тебе это или нет. С правительством нельзя шутить, зная, что оно сильнее, зная, что оно прослушивает тебя, и каждую минуту ты находишься под наблюдением. Зная, что в первую очередь радиоволны были изобретены для контроля, а не для любви.

Из воспоминаний Аны Мунаш

2319 г., сектор 0.

Привет

Она сидела на земле и крутила в руках небольшую металлическую пружинку.

— Что это? — спросила девочка у незнакомого подростка в серой мятой рубашке и широких шортах, пробегающего мимо нее.

От неожиданности тот остановился и внимательно рассмотрел провода и спирали в ладонях девочки.

— Похоже на катушку связи от рации. Для общения на расстоянии, — мальчишка почесал затылок и вернул детали обратно.

— Ты кто такая, как тебя зовут?

— Лали.

— Гейт, — мальчик кивнул, оглядываясь, вдруг его застукают другие ребята за разговором с малолеткой.

— Гейт, а для чего они нужны?

— Если соединить несколько деталей вместе, то можно сделать рацию и общаться.

— Как это?

Гейт удивился ее настойчивости, но присел рядом на пыльный камень и начал объяснять:

— Ну, понимаешь, две антенны будут улавливать волны на расстоянии, и можно будет говорить с другим человеком, даже не видя его.

— А если мы сделаем такие рации, ты будешь говорить со мной? — Лали смотрела на Гейта большими серыми глазами.

— Еще чего! Ты маленькая. Сколько тебе лет? — Он сделал важный вид, словно задумался о чем-то очень серьезном и жизненно необходимом.

— Восемь.

— А мне тринадцать, о чем мне с тобой разговаривать! — Почему-то он сам поморщился от собственных слов, а в животе стало холодно и противно.

Лали слегка нахмурилась, но не заплакала. А Гейт от смущения начал пинать лежащие под ногами сухие осенние листья. Повсюду на небольшой поляне были разбросаны транзисторы и провода. Вероятно, кто-то выбросил ненужные радиодетали в стороне от общей свалки, и теперь они, как кости, торчали из травы.

— Вот все так говорят: ты маленькая, с тобой неинтересно. А мне скучно, здесь все старше меня, а мама не может забрать меня раньше окончания смены.

— Поэтому ты сидишь здесь одна?

Лали молча кивнула.

— Хорошо. Я сделаю нам приемники. Только ты никому не рассказывай о них. Даже родителям. Пусть это будет наш секрет, иначе все отберут, а нас выпорют. Законом запрещено иметь самодельные рации. Ты же знаешь, что такое закон?

Лали, казалось, забыла о своей недавней грусти и широко раскрытыми глазами смотрела на Гейта, в ответ лишь кивая головой.

— Но нам нужны еще детали: транзисторы, резисторы, конденсаторы. Поможешь мне найти их здесь? Паяльник есть у моего отца, я попрошу его привезти.

Девочка радостно запрыгала на месте, хотя ни слова не поняла из того, что перечислил Гейт.

— Откуда ты знаешь так много об этом?

— Люблю читать журналы по физике, мой отец — инженер, у нас дома навалом всяких книг.

— А ты будешь приходить сюда играть со мной, когда мы сделаем рации? — спросила Лали.

— Да, когда позовешь меня, — ответил Гейт.

Гейт передавал ей сигнал, а она улавливала его в другом корпусе детского военного лагеря. Сигнал был простым, всего лишь одно слово — «привет». Он говорил его в маленький приемник, опутанный проводами и черной тряпкой, чтобы не увидели надзиратели. Она отвечала «привет», и после этого они шли на встречу в секретное место на поляне, где случайно увиделись в первый раз.

Позже он смастерил похожий приемник у себя и у нее дома. А спустя годы они стали жить вместе: легко и непринужденно. Им даже не нужно было подстраиваться друг под друга, они просто идеально сложились, как шестеренки.

Все было как обычно: военное положение в небольшом старом городе Y, окруженном высокой стеной «Рубежом», страх быть пойманным и беспричинно осужденным, холодные рукопожатия коллег, избегающих смотреть друг другу в глаза, и едкое, жгучее, как перец, чувство вины, что работаешь на правительство, а где-то рядом умирают люди, которых заподозрили в предательстве. Хотя в опасности были все, независимо от званий и должностей. Конфедерация не любила выскочек, требуя лишь одного — беспрекословного соблюдения законов и порядка.

Все было как обычно. Пока однажды они не услышали:

— Привет…

Никто не мог знать об их радиоприемниках, надежно спрятанных дома. Тем более, никто не знал этого кодового слова, которое они использовали лишь в детстве. Они никому не рассказывали о нем. О таком не говорят посторонним. В один миг маленькая детская игра превратилась в большую взрослую тайну. Настолько большую, что Гейт, не произнеся ни слова, плотно задвинул шторы и закрыл створки кондиционера, через которые в квартиру поступал свежий воздух.

— Привет, — повторил радиоприемник.

Это означало, что за ними наблюдают и видят все их меры предосторожности. Отмолчаться было невозможно, они уже были на крючке.

— Привет, — ответил Гейт.

И в этот миг ничего не произошло. И в последующий тоже. Приемник оставался немым свидетелем их страха.

Топот ребячьих шагов эхом отражался от бетонных стен коридора. Гейт выглянул из комнаты. Мимо него с шумом неслись мальчишки, хватая его за края рубашки. С треском верхняя пуговица отскочила от ворота и, покатившись, ударилась о стену напротив.

– Что стоишь? Хватай девчонку!

– Какую девчонку? – спросил Гейт, приглаживая темные взлохмаченные волосы, смутно догадываясь, о ком речь.

– Мелкую. Ты слышал, у нее полно всяких транзисторов и проводов?

– Мы должны отобрать их, – деловито добавил другой парень, потирая ладони.

Мальчики выбежали из корпуса и наткнулись на Лали, окруженную подростками.

– А ну, показывай, что у тебя в карманах!

Но Лали молчала, лишь вытирала рукавом покрасневший нос.

– Хватит вам, отпустите ее, – вступился Гейт, – что вы связываетесь с малявкой. Вон там, в лесу, валяется куча всяких проводов, пойдемте, я покажу.

– Мы знаем про поляну, она утащила оттуда наши провода. Это наша свалка! А девчонкам там не место.

– Да бросьте, проводов вам мало, – Гейт встал рядом с Лали и протянул ей носовой платок. Все-таки мама знает толк в детских лагерях, раз положила платки во все карманы его брюк.

— Ты, наверное, тоже девчонка, раз возишься с ней, — засмеялись ребята постарше, окружая Гейта.

В носу у мальчишки неприятно защипало, и от этого вдруг захотелось плакать. Он уже приготовился к потасовке и крепко сжал кулаки на случай нападения. Он не любил драться, так как частенько бывал бит из-за маленького роста и щуплого телосложения, но всегда вступал в бой, если того требовали обстоятельства.

Вдруг все замолчали и нехотя расступились в разные стороны.

— Что здесь происходит? — крикнула директриса, выйдя из-за угла корпуса, оглядывая ребят и расцарапанные коленки девочки.

— Я просто упала, — испуганно прошептала Лали, и из ее глаз полились слезы, с трудом сдерживаемые ранее.

— Это ты ее ударил? — Директриса повернулась к Гейту в надежде всыпать ему как можно больше в наказание.

— Нет, он дал мне это. — И девочка показала скомканный платок, ставший серым в ее пыльной ладони.

— Ладно. Иди в свой корпус. — Женщина постояла еще немного и удалилась, что-то недовольно бурча себе под нос.

Из приемника доносились буквы и цифры:

с15 с4 п2 17.00

с15 с4 п2 17.00

С15 с4 п2 17.00

С15 с4 п2 17.00

Сиплый мужской голос повторил код еще несколько раз и замолчал. Приемник издал короткий щелчок, как бывало всегда, когда на другом конце радиосигнала отключали передатчик. Гейт посмотрел на часы — семь часов утра — время собираться на работу. Лали сидела на кровати, обхватив колени руками.

— Что теперь будет? Что означают эти цифры?

Гейт записал код на небольшом клочке бумаги и положил его во внутренний карман военного кителя.

— Я думаю, это адрес, где нас ждут в пять часов вечера. Очень удобное время: все военные еще на службе, и город практически пуст, — задумчиво ответил Гейт.

— Ты хочешь пойти? — Лали убрала с лица пряди пепельно-светлых волос.

— У меня нет выбора. Я не знаю, кто отправил этот сигнал, возможно, это тест на верность Конфедерации или что-то в этом роде. Проверка со стороны правительства. Ты знаешь, как это бывает. Мне нужно выяснить, кто за этим стоит. А может быть, нам всем грозит опасность и готовится какая-то диверсия. Тогда мне нужно будет сообщить об этом Командору.

— Я пойду с тобой. Я смогу к пяти часам уйти из сектора, сегодня не ожидается никаких учений.

— Нет. Если я не вернусь домой к полуночи, сломай и выброси передатчик, вызови поисковый отряд, но ничего не говори про сигнал. Просто скажи, что я ушел на работу и больше не вернулся.

— А как же адрес, что тебе дали, как мне сказать о нем?

— В этом не будет никакого смысла. Если со мной что-то случится, я уверен меня нельзя будет найти по тому адресу, который, скорее всего, просто выбран для встречи, не более.

Лали прижалась к мужу, поправляя ворот его рубашки.

— Не ходи туда, умоляю! Давай, сделаем вид, что мы ничего не слышали.

— Я не могу, — тихо ответил он. — Это моя работа — следить за порядком в городе, что бы ни случилось.

Гейт развернул на столе карту и отметил едва заметной красной точкой: сектор 15, строение 4, помещение 2 — корпус заброшенной больницы на окраине города. Чтобы добраться туда из Военного Департамента потребуется час, если идти быстрым шагом. Значит, нужно уйти со службы на час раньше.

«Может быть, захватить с собой напарника» — промелькнуло в голове. — «Нет, устроят допрос, откуда у нас приемник. Не хватало еще проблем с правительством».

Гейт убрал карту в ящик стола, закрыл его на ключ и вышел из кабинета. В пустых коридорах было тихо: в это время большинство сотрудников были на сборах с начальством, военные на учениях. Лишь иногда раздавались быстрые шаги курсантов, спешивших на занятия. Капитан Гейт, в звании «А», руководил Отделом контроля над правонарушениями против Конфедерации. Сегодня Командора Хэнка не было в Департаменте, а значит, у Гейта не назначены совещания и встречи, — удачный день, чтобы сходить на тайную встречу. Но Гейт не верил в удачу. Сегодняшний день был выбран не случайно: за ним следили и знают распорядок его работы. Он поправил темно-синее кепи и пошел в удаленный пятнадцатый сектор, держась узких малолюдных улиц и оглядываясь по сторонам.

«Все-таки нужно было взять с собой напарника».

На городской окраине раньше располагались больницы, но со временем пустующие корпуса пришли в негодность. Люди старались не попадать в руки врачей и лечились дома. В лихорадке или во сне можно было сказать что-то лишнее. В больницах о пациентах знали все — контроль над каждой новоприбывшей человеческой единицей: особенности работы, семья, друзья, как проводит свободное время, когда выносит мусор, клички домашних животных, список прочтенных за год книг и журналов, купленные в магазине продукты, просмотренные интернет страницы. Сейчас практически не осталось людей, кто бы сёрфил интернет в поисках информации, его использовали лишь для короткого общения с родственниками и коллегами. Никто не вводил в поисковике лишних запросов, которые могли вызвать подозрения в верности Конфедерации. И так достаточно было чипа вживленного в лопатку, чтобы все знали, куда ты пошел и чем занят.

Чип!

Как он мог забыть об этом.

Нужно будет придумать версию, зачем он ходил в заброшенную больницу.

Вдалеке показался последний полуразрушенный четвертый корпус. Гейт по привычке поправил униформу и вошел в здание. Откуда-то с верхних этажей доносилась колыбельная, эхом отражаясь от голых бетонных стен.

Женский голос, мягкий и спокойный, пел:

Черными прядями за полночь:

замертво, заново,

замерло —

ночь.

Спи, мой младенец

маленький, богом

дарованный, —

дочь.

Шаги Гейта гулко раздавались по каменным ступеням, отражались от стен, сливались друг с другом, становясь все громче и громче. Услышав его приближение, пение прекратилось.

Пройдя последний лестничный пролет, мужчина оказался в большой пустой комнате, в центре которой на полу сидела женщина с ребенком на руках, с головой укрытая плотным темно-бордовым палантином.

— Что вы здесь делаете? Вам нужна помощь? — Гейт подошел к ней и присел на корточки.

— Вы Гейт? — тихо спросила та.

— Да.

— Мой брат позвал вас сюда, чтобы поговорить.

— Где же ваш брат? — Мужчина осмотрелся по сторонам, но в комнате больше никого не было.

— Я буду говорить за него. Меня зовут Миа. Нам нужна помощь.

— Что-то случилось? Вы больны? — Гейт протянул к ней руку, желая помочь встать с пола.

— Нет. — Миа отстранилась. — Я думала, вы придете с женой, так было бы проще все объяснить.

— Откуда вы знаете про мою жену и приемник?

— Мы все знаем про вас, Капитан. Мы следили за вами весь последний год. А то, что у вас есть приемник, мы знаем уже много лет. Наш отец поймал вашу радиоволну, когда вы были еще подростком.

— Что вам нужно? — Гейт ходил из стороны в сторону, желая сбросить напряжение. — Какой хитрый ход! Ваш брат знал, что я не смогу арестовать женщину с младенцем.

— Нам нужна помощь. Нас целая община, мы хотим выбраться из города. В последние годы все чаще происходят облавы, многие наши уже в тюрьме или убиты, мы голодаем. А через полгода наступит зима, которая погубит нас.

— Кто вы? Почему не живете нормальной жизнью, не работаете, как все, не получаете помощь Конфедерации. Вы бездомные?

— Можно сказать и так. Мы исчезли из жизни города, нас больше нет ни на одной карте регистрации чипов, нас нет в списках жителей. И мы хотим уйти из города совсем, но без вашей помощи нам не пробраться за окружной забор. Все, чего мы хотим — быть свободными. Больше я ничего не могу вам сказать.

Гейт продолжал ходить из стороны в сторону, обдумывая свои слова.

— Если вы не желаете говорить, то я не смогу вам помочь.

— Мы не преступники, Гейт. Мой брат, руководитель общины, хотел бы поговорить с вами. Но я не могу отвести вас к нему, пока у вас есть чип. Если вы удалите его, я покажу вам, где мы живем.

— Вы понимаете, о чем просите? Это преступление против Конфедерации, это предательство.

— Да, но разве вы не видите, что Конфедерация давно предала нас, отобрав все наши права? Неужели вы не хотите жить свободным человеком, без постоянно страха быть осужденным? Я хочу, чтобы моя дочь росла свободной.

Женщина приподнялась, скинула с левого плеча накидку и показала обезображенную неровным шрамом лопатку в том месте, где раньше был вшит чип.

— Нам некому больше доверять, Гейт. Мы следили за вами, мы знаем, что вы тоже не хотите быть разоблаченным с вашим приемником. Это значит, вы тоже боитесь.

— Замолчи. — Гейт с силой ткнул в женщину указательным пальцем.

Ребенок вздрогнул от громкого звука и заплакал.

— Мы не враги вам, и нам нечем вас запугать или принудить. Нам просто нужна помощь. Я не могу вам больше ничего сказать. Через две недели вы получите новый сигнал и новый адрес. Если к этому времени вы решитесь удалить чип, мы сможем проводить вас в общину, и вы увидите все своими глазами. Много лет назад мы выбирали правительство, чтобы оно защищало и оберегало нас. Но вместо этого мы получили лишь цепи и корку хлеба. Сейчас мы выбираем вас. Это ваша работа защищать жителей города.

Миа завернула младенца в палантин и быстро вышла из комнаты.

Услышав радиосигнал от Лали, Гейт побежал в их тайное место на бревнах, недалеко от дамбы. Девочка сидела, обхватив ноги руками, уткнувшись лицом в цветную хлопковую юбку.

— Ты плачешь? Что случилось?

— Меня выгнал с урока учитель истории, — ответила она, ковыряя шершавую коросту на правом колене. — И сказал, что однажды я убью своих родителей. — Ее голос сорвался, и она зарыдала, закрыв лицо ладонями.

— Почему?

— Моя бабушка заболела. Она живет в другом городе, в Z, а нас не выпускают к ней. Я сказала учителю, что мы живем как в клетках, словно заключенные, без права покидать город, даже к родственникам нельзя съездить. Учитель начал кричать, что из-за таких, как я, Конфедерация обязана соблюдать режим, иначе мы все разрушим, и вновь начнется война. А так как я еще несовершеннолетняя, то отвечать за меня будут мои родители. И если я буду и дальше так думать, то это предательство, и всю нашу семью убьют. И правильно сделают. — И девочка вновь заплакала.

— Он не имел права так говорить! — Гейт вскочил с места, яростно отбрасывая ногой валяющиеся на земле палки. — Ты просто ребенок, который переживает за бабушку. Причем тут предательство?

— Нам не разрешают поехать в Z. Только мама поедет, она договорилась с Командором, а мы с отцом останемся здесь. Может быть, я никогда ее больше не увижу.

— Бабушку?

— И маму тоже. Ее могут не пустить домой обратно, если она задержится там надолго. Ты же знаешь, так часто происходит: Командор скажет, что слишком много времени она провела за городом, что ее преданность нарушена, и ей больше нельзя доверять. И все.

— Да, я слышал о таком. Не волнуйся, все будет хорошо. Только не ругайся больше с учителем, а то и тебя отправят куда подальше. А ты — мой лучший друг. — Гейт приобнял девочку за плечи и почувствовал, как ее дыхание стало успокаиваться. Больше не было сотрясений и всхлипов, лишь иногда она смахивала со щеки слезинки.

От волос Лали пахло свежим хлебом и ванилью. Гейт давно не чувствовал этот аромат — с тех пор, как два года назад его родители погибли во взорвавшемся в небе вертолете, он жил один. Гейт закрыл глаза и вспомнил о матери, о том, как ребенком был окружен ее заботой.

— Когда я вырасту, у меня не будет детей, — едва слышно сказала Лали.

— Почему? — Гейт нехотя открыл глаза.

— Не хочу, чтобы они жили как в тюрьме, как мы живем сейчас.

— Тебе еще рано об этом думать. Тебе всего двенадцать лет. Все изменится, когда ты повзрослеешь.

— А ты что думаешь?

— Я не знаю, — пожал плечами Гейт, — я не думал об этом. Мой отец говорил, когда я стану военным, я пойму, как все устроено изнутри службы, узнаю, какое благо для нас делает Командор. Благодаря Конфедерации мы живем без войн, в мире, она защищает нас.

— От кого?

— От внешних врагов.

— Может быть, их и нет вовсе — внешних врагов. Ну, или их не так много, чтобы каждый день сидеть за забором.

— Может быть… А кем ты будешь работать, когда вырастешь?

— Мама хочет, чтобы я пошла работать в госпиталь. А я тоже хочу стать военной, чтобы, как ты говоришь, посмотреть изнутри.

— Вот было бы здорово вместе служить в Департаменте! Я смогу тебе доверять, а ты мне.

— Да, было бы здорово!

Спускающиеся сумерки укрывали мужчину от любопытных прохожих. Лишь иногда на пути встречались военные, которые мимолетно касались пальцами кепи, приветствуя его, и спешили дальше. Гейт не торопился. Казалось, в его сознании дал знать о себе огромный шрам, который не беспокоил его многие годы, а теперь вновь стал кровоточить.

Мог ли он помочь этой женщине и ее ребенку?

Будут ли они, выбравшись из города, жить лучшей жизнью на свободе, чем все остальные, подчиняющиеся строгим законам Конфедерации?

Хочет ли он встретиться с общиной и ее руководителем?

Может быть, ему стоит арестовать их?

Ему наверняка дадут премию за поимку предателей и предотвращение бунта. Вместе с Лали он сможет съездить куда-нибудь в отпуск.

А сможет ли?

Смогут ли они когда-нибудь выбраться из этого города и жить спокойной размеренной жизнью?

Будет ли она любить его, если он выдаст эту общину правительству?

Конечно, нет!

Сможет ли она доверять ему после этого, жить с ним рядом, смотреть ему в глаза?

Выдать их — стало равнозначным потерять навсегда жену, единственного человека, которого он любил.

А чего он сам хочет, кроме любви Лали?

Хочет ли он расстрелять всех этих людей в общине, сколько бы их ни было?

Сможет ли он убить этого младенца и его мать?

Он уже знал ответы на эти вопросы.

Лали услышала стук дверного замка и выбежала в коридор. Она бросилась к нему навстречу, жадно хватая его коротко остриженную голову руками:

— Я думала, что больше никогда не увижу тебя, понимаешь, — никогда!

Гейт обнял жену и вдохнул теплый аромат ее шеи.

Он молча прошел в комнату, закрыл все окна, задернул шторы и сел в дальний угол, не смежный стенами с соседями, чтобы никто не смог его услышать.

— Там была женщина с младенцем. Она просит помощи, — тихо сказал он.

— Я думала, это будет мужчина, голос был мужской.

— Я тоже так думал. Говорит, их целая община. Сегодня пришла только она.

— Как ее зовут?

— Миа. Она хочет, чтобы я помог им выбраться из города.

Лали села на пол рядом с мужем и вопросительно посмотрела на него.

— Они хотят, чтобы я удалил из плеча чип, и только после этого они смогут отвести меня в свою общину и рассказать все подробнее.

— Я не пущу тебя одного. Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этих людей.

По голосу Лали Гейт понял, что возражать бесполезно.

— Хорошо, — выдохнул он, — только нужно удалить чипы.

Лали достала свою дорожную аптечку.

— Надо же, курсы военных санитаров все-таки пригодились.

Нежно поцеловав Гейта в плечо, она резким движением сделала небольшой надрез скальпелем на его левой лопатке. Мужчина от неожиданности охнул.

— Могла бы предупредить, — съязвил он.

— Было бы больнее, обезболивающего все равно нет. — Тонким пинцетом девушка подцепила небольшую зеленую пластинку и вынула ее из-под кожи. — Главное не повредить чип. Нам нужно будет вшить его в твой китель, чтобы ты мог ходить на работу, и никто не заметил на радарах твое исчезновение.

Лали прижала кусок марли к порезу, стараясь остановить кровь. Она обработала рану спиртом и заклеила плотным пластырем.

— Теперь твоя очередь, — окровавленной рукой Лали протянула мужу скальпель и сняла рубашку.

Также быстро, не раздумывая, Гейт сделал надрез, аккуратно вынул из-под кожи жены чип и положил его на другую сторону стола, чтобы не перепутать. Несколько минут супруги молча смотрели на крошечные зеленые пластинки.

— Ты же понимаешь, что это значит?

— Да, теперь мы — преступники.