Фантазиста. Первый тайм

Надежда Сухова

Франческо мечтает стать футболистом, но он ещё не знает, насколько тернист будет его путь к вершине. Большой путь маленького человека.

8

Семья Менотти устраивала у себя вечеринку. Видимо, гости были приглашены задолго до принятия решения забрать меня из «Резерва», поэтому Джанлука и София очень волновались, не создам ли я им проблем. Волновалась в основном, конечно, София. Она дважды проводила со мной разъяснительные беседы, при этом оба раза брала с меня клятву, что я буду послушным и благоразумным. Я клялся. Мне не хотелось, чтобы синьора Менотти расстраивалась, и я, чтобы доказать свою способность к послушанию, целый день перед вечеринкой вёл себя, как идеальный ребёнок. Синьора Бароне не уставала хвалить меня, а вечером после ужина даже сказала Софии:

— Какой у вас прелестный мальчик!

Та не обратила внимания на эти слова, только улыбнулась и кивнула. А у меня от этого высказывания по спине побежали мурашки. Очень приятные мурашки, от которых немного кололо в носу, как перед наступающими слезами. Это «у вас» в одну секунду сблизило меня с синьорой Менотти настолько, насколько это вообще было возможно. Я тут же погрузился в мир сладостных грёз, в котором я был родным сыном Джанлуки и Софии со всеми вытекающими из этого последствиями.

В девять вечера синьора Бароне уложила меня в кровать. Я был так взволнован её словами за ужином, что не мог сомкнуть глаз. Но чтобы не утруждать добрую женщину долгим сидением у моей кровати, я притворился спящим. К тому же были у меня свои планы на эту новогоднюю ночь, и общество няни в них не входило.

Убедившись, что я сплю, синьора Бароне покинула мою комнату. Для верности я ещё минут десять полежал с закрытыми глазами, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в доме. До меня никому не было дела, и я перебрался на подоконник. Мне было ужасно интересно узнать, какие гости придут. И хоть из моего окна не было видно подъездной дорожки и крыльца, а только фрагмент дороги за забором, я довольствовался и этим. Когда по ней в сторону города проехало такси, я понял, что оно увезло синьору Бароне. Теперь можно было приступать к моему плану.

Я приоткрыл дверь и разведал обстановку. В доме всё кипело в преддверии праздника. Прибыла машина из ресторана, и три проворных официанта в строгих бордовых униформах носили блюда с закусками в гостиную, а бутылки с вином и шампанским — на кухню. Джанлука — нарядный и энергичный — командовал ими, то тут, то там слышался его голос с капитанскими интонациями. София в это время принаряжалась в спальне.

В десять вечера негромко заиграла музыка, а вскоре приехали первые гости. София спустилась их встречать. Чтобы хорошо обозревать холл, мне пришлось покинуть свой наблюдательный пост за дверью и переместиться за широкую стойку балконных перил. Большинство из приезжавших я не знал, но мне нравилось, что все они были молодыми, нарядными и весёлыми. Дамы радостно приветствовали Софию и целовали её в щёчку. Их спутники уважительно жали Джанлуке руку и похлопывали по плечу. Вот появился Беллино Саббья — нападающий клуба, где играл Менотти. Потом приехала известная телеведущая Алессия Пэнна со своим новым ухажёром. Пожаловал вратарь другого столичного клуба Андреа Либерио. Хоть он и был на поле принципиальным соперником Джанлуки, но дружил с ним ещё с тех времён, когда они вместе играли в молодёжной сборной.

Мне нравилось наблюдать, как гости общаются с хозяевами дома и друг другом. Но когда в очередной раз открылась входная дверь, я чуть не вскрикнул от удивления и страха одновременно: в холле появился мой отец. Он был безумно красив и грациозен: чёрные волнистые волосы почти до плеч, смуглая кожа, белая рубашка, чуть расстёгнутая на груди и тёмно-синие джинсы. Но больше всего меня поразила его улыбка — ослепительная и настолько родная, что даже комок в горле встал. Я готов был поклясться, что именно эту улыбку я видел каждую ночь во снах. Джанлука с моим отцом обнялись, потом тот галантно поцеловал Софии руку, они перекинулись парой фраз. Кажется, я даже не дышал в этот момент, я буквально пожирал отца глазами. Меня мучил и одновременно радовал его приход. Никогда в жизни я ещё не был так близок к этому человеку — нас разделяло десять метров. И невозможность обнаружить себя в ситуации, которую я ждал всю жизнь, убивала меня. Мне хотелось плакать и визжать от восторга. Мне хотелось сбежать по лестнице и прижаться к отцу, но я боялся этим поступком испортить отношения с Софией. И я сидел молча, не сводя восторженных глаз с человека, благодаря которому появился на свет.

К сожалению, был один факт, омрачающий такой внезапный и дорогой подарок на Новый год: мой отец пришёл не один, а с невестой. Она единственная из гостей не понравилась мне. Была она миленькая, как кукла, но чересчур вертлявая и громкая, всё время смеялась, словно заведённая. Мне казалось, что отцу она тоже не нравится. Иначе он бы не пытался всеми правдами и неправдами избегать её общества. А если ему это не удавалось, то он тут же вместе с невестой вливался в какую-нибудь группу гостей, которую незаметно покидал через пару минут. В одиночестве.

Засмотревшись на отца, я чуть не прозевал дежурный рейд Софии. Синьора Менотти намерена была убедиться в том, что я крепко сплю, чтобы со спокойной душой продолжить праздник. Я опрометью кинулся в комнату, в два прыжка очутился под одеялом и едва успел принять позу «сплю как младенец», как в дверях появилась София. Она на цыпочках прокралась к моей кровати, поправила одеяло, присела на край постели и с минуту то ли любовалась мной, то ли, почуяв подвох, выжидала. Но я победил в этом состязании хитрости, и синьора Менотти, поцеловав меня в лоб, шепнула: «Спи, солнышко» и ушла.

Эти финальные нежности каким-то странным образом наложились на впечатления от прихода отца, и сердце моё застучало, как отбойный молоток. Мне казалось, что это не София вовсе, а мой папа поцеловал меня и произнёс ласковые слова. Мне было приятно и нестерпимо больно от этого. Почему я вынужден лишь мечтать о том, что должен был иметь с рождения? Почему моя мама лежит на кладбище, а отец пьёт шампанское с какой-то кралей и даже знать не знает, что у него есть я! Негодование сменялось в моей душе с жалостью к себе и наоборот, и я терялся, не зная, что мне предпринять. Я жаждал увидеться с отцом, я был уверен, что он сразу узнает меня и все поймёт. Такой красивый человек просто не мог оказаться набитым дураком! Но как мне спуститься вниз, не столкнувшись с Софией? Голова моя трещала от напряжения, с которым я разрабатывал диверсионный план. Как бы там ни было, но лежать в кровати и жалеть себя, когда мой папаша беспрепятственно разгуливал по дому, было глупо. И я снова выбрался из комнаты.

На этот раз я передислоцировался почти к самой спальне Менотти, потому что оттуда была видна бо́льшая часть гостиной. Мужчины и женщины пили коктейли, разговаривали и смеялись. Между ними сновали бордовые официанты. Красивый женский голос пел под «минусовку» — наверное, Менотти пригласили профессиональную певицу. Но я высматривал в пёстрой толпе белоснежную рубашку моего отца. Он словно под землю провалился. Может, спрятался в укромном уголке от своей хохотушки? Может, уехал домой, пока я изображал перед Софией спящего? Больше никаких вариантов мне на ум не приходило. Я был в отчаянии, что упустил такой шанс, может быть, единственный в жизни.

Между тем время близилось к полуночи. У Менотти был приготовлен для гостей фейерверк и развлекательная программа на площадке возле дома. В общем, все направились в сад, и мне стало не на кого смотреть. В этот момент меня охватило такое жгучее отчаяние, что я плохо понимал, что и зачем я делаю. Ноги сами несли меня вниз по лестнице, и меня даже не смущало, что я в пижаме.

В гостиной никого уже не было: музыка и смех доносились снаружи. Я пробрался к окнам, выходящим на площадку, где шло веселье. Отсюда я мог беспрепятственно наблюдать за гостями. Даже если в комнате появилась бы София, я бы спрятался за ёлкой или шторой. Прижавшись к стеклу, я глазами перебирал пёстрые одежды и мелькавшие лица, отыскивая отца. Какая-то из женщин была в белом платье, которое постоянно отвлекало моё внимание, но я упорно продолжал поиски. Понимание, что отца среди гостей нет, приходило ко мне медленно, но неотвратимо. Я внутренне сопротивлялся ему, пока не начался фейерверк.

Надо сказать, что это зрелище всегда больше пугало меня, чем развлекало. Я, конечно, не застал никакой войны, но звуки разрывающихся петард вызывали у меня тревожное чувство, словно я, однажды переживший ночную бомбёжку, вдруг услышал далёкие раскаты канонады. После первого залпа, я отскочил от окна. После второго мне стало страшно, и я поспешил покинуть гостиную. И в этот момент состоялась наша с отцом первая встреча.

Откуда он вырулил, я не заметил, потому что был напуган фейерверком. Папаша мой, видимо, тоже был невнимательным от рождения, а может, просто не ожидал, что ему под ноги бросится восьмилетний мальчик… В общем, мы столкнулись с ним на полном ходу. Не знаю, как ему, а мне было очень больно, потому что он мне здорово заехал в лоб локтем. В следующую секунду с уст отца сорвались несколько отборнейших ругательств, какие можно услышать только в очень эмоциональных матчах очень принципиальных соперников. Я, понятное дело, встал как вкопанный. Все слова, что я хотел произнести в минуту нашей встречи, вылетели у меня из головы, а язык примёрз к нёбу. Я смотрел на отца полными надежды, любви и волнения глазами, а он… Он просто отодвинул меня в сторону и быстро направился к двери, ведущей в сад. Видимо, спешил на фейерверк. Он даже не взглянул на меня! Не говоря уж о том, чтобы почувствовать родственную связь. Я был в шоке. Я смотрел ему вслед, пока за ним не закрылась дверь, и не мог пошевелиться. Лоб у меня болел, а отец, я думаю, уже забыл о нашем столкновении, словно я был какой-нибудь глупой кошкой, попавшейся ему под ноги.

Не знаю, сколько времени я простоял ошарашенным — минуту или десять. Вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Я вздрогнул и обернулся: позади меня стоял Джанлука.

— Разбудили тебя, да, пострел? — улыбнулся он. — Пойдём я тебя уложу.

Я молчал и не сопротивлялся. Что толку протестовать, когда мир вокруг тебя рушится, как в голливудских фильмах? Джанлука дождался, пока я заберусь под одеяло, и сел на край кровати. Он был пьян и весел, и ему не было дела до чужих трагедий.

— Рассказать тебе сказку? — игриво поинтересовался он.

— Спасибо, но я уже большой, — промямлил я. Мне хотелось, чтобы он побыстрее ушёл и оставил меня наедине с моим несчастьем.

— Хочешь, принесу тебе пирожных? — неожиданно предложил Менотти.

И тут во мне произошёл раскол. Жадная и равнодушная часть меня, которой всегда было плевать на душевные терзания, заставила меня с радостью воскликнуть:

— Хочу!

Джанлука хохотнул и быстро вышел из комнаты. Я ругал себя за самопредательство, за то, что променял переживания от встречи с отцом на бисквиты, но, когда явился Менотти, муки совести тут же сошли на нет. Он принёс четыре разных пирожных на блестящей тарелке и большой стакан сока.

— Не надуй в кровать только ночью, — пошутил он и снова сел рядом. — Мне больше вот это понравилось. Попробуй!

Я взял пирожное, на которое указал футболист, и откусил от него большой кусок. Оно действительно было очень вкусным, нежным и буквально таяло во рту.

— Когда я был маленьким, мы жили в пригороде, и я мечтал, чтобы папа хоть раз в жизни свозил меня посмотреть городской фейерверк, — заговорил Джанлука, пока я жевал. — Но ему было некогда, а одного меня он не отпускал. И эта мечта оставалась для меня самой заветной долгие годы. Теперь я могу устраивать фейерверки у себя во дворе хоть каждую ночь, но смотреть на них мне не хочется. Знаешь почему?

Я отрицательно мотнул головой.

— Потому что чаще всего мечта намного лучше своего воплощения. В том смысле, что, когда она сбывается, ощущаешь пустоту и даже разочарование. И приходится искать новую, потому что больше не о чем мечтать.

Я замер, не донеся последний кусок пирожного до рта. Неужели Джанлука знает о моей встрече с отцом? Может, тот ему рассказал про меня? Или Менотти наблюдал эту сцену со стороны?

— Недостижимость — самое прекрасное, что есть в мечте, — закончил он свою мысль и встал. — Ладно, я пойду, а ты доедай и ложись спать. Завтра мы с тобой поедем развлекаться.

Он потрепал меня по волосам и вышел. А я остался наедине со сладостями. Поглощая их, я пришёл к выводу, что Джанлука неправ. Потому что я предпочёл бы всё-таки иметь родителей, чем просто мечтать о них.

Уснул я быстро: пирожные оказали просто-таки терапевтическое успокоительное воздействие.

На следующий день я уже забыл про отца. Вернее, я помнил про нашу с ним встречу, но острота ощущений притупилась, и я наслаждался обществом Джанлуки. Надо сказать, что роль отца, пусть и временного, давалась ему нелегко. Он иногда забывал обо мне (например, выходя из машины, на автомате ставил её на сигнализацию, не дождавшись, пока выйду я и закрою свою дверцу), иногда выражался в моём присутствии такими словами, от которых я невольно краснел, а иногда ударялся в гипертрофированную заботу: поправлял на мне куртку, держал за руку, помогал забраться в джип. Я видел, что он волнуется, хоть и держится с подчёркнутой небрежностью, и тоже волновался. В основном тогда, когда мы встречали на улицах или в кафе знакомых Джанлуки. Я не знал, как мне вести себя в этом случае. Бабушка научила меня всегда первым здороваться со взрослыми, и я поступил так, когда мы встретились на парковке с каким-то толстым дяденькой. Джанлука смутился, потому что я обратил на себя внимание, и ему пришлось объяснять толстяку, кто я такой. В следующий раз я решил промолчать, но тогда знакомый Джанлуки в середине разговора указал на меня и спросил:

— А это твой племянник?

Джанлука вкратце рассказал мою историю, после чего я смущённо поприветствовал собеседника, чувствуя себя букой и невежей. Это тоже поставило Менотти в неловкое положение.

Зато, когда мы были с ним вдвоём, мы чувствовали себя раскованно и комфортно. Узнав, что я давно мечтаю побывать на катке, он тут же привёз меня туда. Мы купили билеты, взяли напрокат коньки и вышли на лёд. Я очень удивился, узнав, что Джанлука ни разу в жизни не катался на коньках. Мы взялись за руки и, помогая друг другу, кое-как сделали первый круг. Дальше пошло лучше. Я в силу детской гиперобучаемости быстро освоил принцип скольжения и научился держать равновесие. Джанлука постигал сии азы с помощью отменной спортивной формы. Через полчаса мы уже гонялись друг за другом, иногда падали, но радости это не убавляло. После катка мы отправились в кафе и наелись там мороженого, а потом приехали домой и до одури играли в футбольный симулятор.

Это был, пожалуй, самый насыщенный день за все каникулы. После него Джанлука с головой ушёл в свои спортивные будни: тренировался, снимался в передачах, участвовал в благотворительных акциях и готовился к матчу.

София тоже погрузилась в дела: рано уходила из дома, возвращалась ближе к вечеру и до ночи сидела в зелёной комнате (так я называл мини-оранжерею позади дома) с ноутбуком. Если же синьора Менотти оставалась дома, то постоянно куда-то звонила и требовала от меня тишины, хотя ни в одной шумной игре я замечен не был. Я понимал, что начинаю действовать Софии на нервы, поэтому старался как можно реже попадаться ей на глаза. Синьора Бароне тоже это чувствовала, поэтому мы с ней за четыре дня посетили шесть познавательных выставок и два спектакля. Спектакли мне не понравились, а вот планетарий и выставка старинных автомобилей запали в душу надолго. Я до сих пор люблю приходить в тот планетарий. Сейчас там сделали большой ремонт и перепланировку, вдохнули в экспонаты современность, но та непередаваемая атмосфера тайны, на грани сказки и науки — сохранилась до наших дней.