Личное дело

Мэри Х.К. Чой, 2019

Пабло Райнда мало что интересует. Он вылетел из колледжа, работает в магазине в Бруклине и по уши в долгах. Лианна Смарт – мировая звезда с самого детства. Ее подписчиков хватило бы, чтобы населить целый континент. Она – международная икона. Ее жизнь – это частные самолеты, лучшие номера в гостиницах, толпы фанатов, выкрикивающих ее имя на всевозможных мероприятиях. Когда Лианна забредает в магазин, где работает Пабло, он не может поверить своим глазам. Еще меньше он может поверить в то, что между ними есть много общего… Но смогут ли они быть вместе, если, помимо симпатии, между ними еще и миллионы поклонников Лианны?.. И принадлежит ли Лианна самой себе? На самом ли деле она такая, какой представляется в своих социальных сетях? Она шагает ко мне, чтобы снова обняться, и я обхватываю ее руками. Я не хочу отпускать ее…

Глава 7

Поезд на двадцать минут застревает в тоннеле между станциями, и все сходят с ума. А я? Я делаю несколько шагов назад, вглубь собственного черепа, и оказываюсь где-то глубоко у себя в голове. Время не имеет значения. Я совершенно доволен. Так продолжается, пока я не ощущаю укол беспокойства. На коленях рядом сидящей девушки лежит учебник, на котором нет живого места от текстовыделителей и заметок на полях, решительно выведенных механическим карандашом.

Я позволяю взгляду подняться к ее лицу. Азиатка на пару лет старше меня смотрит на умные часы от Apple и вздыхает. На вид — явно звезда класса. И нет, это не расизм с моей стороны, просто в ее учебнике я вижу сразу три различные схемы выделения текста. Как вообще это все работает?

Почему нет обязательного предмета о выборе колледжа еще до поступления в колледж? Нет, серьезно! Вот что я хотел бы знать об учебе. Все же понимают, что дети не умеют принимать верных решений, так? Ну и как в таком случае можно позволить восемнадцатилетнему школьнику самостоятельно выбирать направление колледжа? Ведь если как следует задуматься, то становится ясно, что полноправный американский подросток несет катастрофические финансовые риски.

Это все равно что вручить ребенку ключи от «Бугатти Вейрон» и ожидать, что все будет в порядке. Разумеется, малолетний придурок на радостях начнет кружить по парковке на скорости в сотню миль в час и протаранит банкомат, пытаясь повторить «Токийский дрифт». Природа тому виной или воспитание, это надо воспринимать как данность.

И вот в чем проблема с Нью-Йоркским университетом. Ценник у них сумасшедший, но если тебя зачислят, то ты не отказываешься, и я, представьте, был зачислен. Мартин Скорсезе, Дональд Гловер, Джонас Солк — тот самый, кто победил полиомиелит, — все они учились там.

Итак, будь у меня варианты, на кой черт мне отказываться? Конечно, я купился на колледж с громким именем. Я уже говорил, что моя мама — врач из Кореи? Вы понимаете, какие на меня возлагались надежды? Представьте багаж, какой иногда бывает в поездах: тяжелые чемоданы, которые венчают круглые коробки для шляп. И вот он я, на протяжении всей учебы в старших классах изучаю данные о проходных баллах в престижные колледжи типа Гарварда, Колумбии, Принстона. Открываешь их брошюру и почти слышишь, как за спиной над тобой смеются.

Дело кончилось тем, что меня зачислили в Нью-Йоркский, и я был в шоке. Конечно, баллы за тесты у меня были феноменальные, но с внеклассными занятиями все было печально, и тогда злобная веснушчатая задница Шон Макманус заявил, что это благодаря тому, что я не белый. Я ему поверил.

Конечно, ты говоришь «да» Нью-Йоркскому университету. Ты говоришь «да», пока они не пришли в себя. Ты говоришь «да», потому что ты же не идиот. Ты не можешь быть идиотом, очнись, тебя же зачислили в Нью-Йоркский! И тут твоя мама, эта одержимая Лигой плюща перебежчица, которая спускает тебя с небес на землю, хотя ты был уверен, что она порадуется.

— Паб, — говорит она. Губы сжаты в тонкую линию. — Ты же прошел на стопроцентный внебюджет.

Можете в это поверить? Ей всегда мало.

Слушайте, может, я пока не решил, какую специальность выбрать. И может, я не гений планирования и дедукции и не до конца понимаю суть работы студенческих займов. Но я более чем амбициозен, поэтому я засучил рукава и поступил так, как и полагается уважающему себя сыну разведенных родителей. Я отправился прямиком к папе, поведал ему слезливую историю о мечтах, он благословил меня, и мы заполнили кучу анкет на различные виды кредитов для обучения в одном из самых дорогих частных вузов в мире, что я выяснил позже.

Но вместо того, чтобы вчитываться в написанное мелким шрифтом, ты оплачиваешь свои расходы «лишними» деньгами, оставшимися с кредиток, которые ты открыл в первые дни в кампусе, потому что тебе пообещали 0 % годовых и подарили прикольную брендовую бутылочку для воды. Ты берешь обе кредитки и идешь в «Стадиум Гудс» — не для того, чтобы что-то купить, а просто посмотреть, и вот тут-то ситуация становится чрезвычайно опасной. Кредитки плюс студенческие займы? Это и есть ребенок, который, получив ключи от «Бугатти Вейрон», становится Супер-Сайяном^[7].

Я даже не знаю, откуда эта метафора, но ощущение такое, будто деньги валятся прямо с неба, потому что кредитные деньги — это теоретические деньги. На самом деле, когда ты скатываешься в учебе, а твоя мама находит у тебя под матрасом счета, которые ты прятал, будто кассеты с порнухой, ты выбираешь путь наименьшего сопротивления. Теперь ты взрослый. Мужик. Ты снимаешь квартиру вместе с Тайсом и Вином, селишься в комнате с гипсокартонными стенами, которая технически является частью кухни, и возвращаешься домой только спустя несколько месяцев, чтобы за ужином сообщить, что тебя отчислили.

Давай просто поаплодируем твоей предусмотрительности, тому, что ты уже не живешь с мамой, что тебя с ней разделяют ров с водой и навесной мост, иначе ты бы облысел от ее радиоактивных упреков.

На следующей станции я встаю, уступая место женщине с ребенком. Отчасти по доброте душевной, отчасти потому, что больше не вынесу осуждающего взгляда этого исполосованного маркерами учебника.

Оказавшись дома, я бросаю одежду на стул, умываюсь и проверяю рисоварку. У меня «Зоджируши», «Феррари» среди рисоварок. Даже с таймером. Мама подарила нам ее на новоселье к Рождеству, и теперь все, даже Дара, хоть она и белая (ладно, еврейка с сицилийскими корнями), ею пользуются. Принцип работы тот же, что и у офисных кофемашин. Мы все собираемся вокруг нее, за котлом следят все по очереди, и каждый сбрасывается на пятифунтовый мешок качественного риса для суши с розой на упаковке, который я беру у себя в магазине.

Я поджариваю три яйца, крошу сухие чипсы из водорослей и поедаю все это с рисом и острым соусом. Смотрю несколько видео про очередных бизнесменов, на этот раз канал называется «Архитектор».

Прямо перед видео об Ай Вейвее начинается реклама нового летнего интенсива по программированию с Лианной Смарт, потому что, разумеется, тем, кто интересуется китайскими провокационными художниками, будет интересна и Лианна Смарт.

Я так очарован движениями ее волос, что не замечаю Тайса, до тех пор, пока он не начинает дергать мой стул.

— Что, собираешься в детский диснеевский лагерь по программированию? — спрашивает он.

Я захлопываю крышку ноутбука.

Тайс смотрит на меня с глупой улыбкой.

— Что у тебя? Выиграл в программе «Такси» или еще какая фигня? — У меня изо рта вываливается рисинка, падает на стол, а я даже не заморачиваюсь тем, чтобы ее подобрать.

Он выглядит счастливым, в моем текущем расположении духа я воспринимаю это как личное оскорбление.

— В субботу идем тусоваться.

Нью-йоркские клубы, куда пускают людей всех возрастов, — просто помойка. Там собираются одни бараны и криповые сорокалетние чудики, ухлестывающие за девятнадцатилетними девчонками. Миггсу и Даре двадцать восемь и двадцать три соответственно, Селвину двадцать один, а мы с Тайсом самые молодые в компании.

— И ты тоже? — Вин уже несколько дней донимает меня расспросами о планах на мой день рождения. — И чего Вину приспичило идти в какой-нибудь идиотский «Эль Портал» или «Лестницу»? — «Эль Портал» — сальвадорский ресторан, который по ночам превращается в дискотеку для белых хипстеров, а «Лестница» — караоке-бар в китайском квартале, который по ночам превращается в дискотеку для черных хипстеров. А вот «88 мечтателей» — это банкетный зал, наполовину букмекерская контора, наполовину клуб для крутых азиатских ребят, но подбор треков там кошмарный.

— Я хочу просто расслабиться в свой день рождения. — Я споласкиваю миску.

— Не все крутится вокруг твоей днюхи, чувак, — говорит Тайс, стоя со мной у раковины. Серьезно, таким счастливым я его еще никогда не видел, и это раздражает.

— Ладно, ну что тогда? — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Откуда столько счастья?

— Чувак, я получил! — объявляет он, широко раскинув руки, словно хочет прижать меня к себе. До этого дня мы ни разу не обнимались. Я очень ценю свое личное пространство, а Тайс терпеть не может тактильных контактов.

— Ну что? Что ты получил? Пинок под зад? Щеночка? Десять тысяч долларов, чтобы поровну разделить их с соседями по квартире, считая меня?

Он снова улыбается своей чокнутой улыбкой, и на мгновение у меня мелькает мысль, что у него какая-то неоперабельная опухоль в мозге, из тех, что меняют личность до неузнаваемости.

— Роль в «Агентах»! — кричит он.

— Охренеть! — Это не шутки. — Охренеть! Ты получил роль!

— Охренеть! — кричит он снова, и мы на секунду обнимаемся и прыгаем, а он кричит: «Охренеть! Охренеть!» — прямо мне в ухо, и я делаю то же самое, потому что понятия не имею, что еще ответить. Я даже не знал, что он пробовался на «Агентов», но это на порядок лучше, чем «Закон и порядок: Специальный корпус», который, конечно, неизменно популярен в Нью-Йорке, но там тебе придется играть какого-нибудь растлителя малолетних или водителя грузовика, который оказывается убийцей. Плюс заголовки реальных новостей с безумной скоростью переносятся в этот сериал. Не так быстро, как в серии «Южного Парка», но как насчет того преступника-сатаниста, который жил под полом в том доме на Лонг-Айленде? Он еще был в розыске, когда серия про него вышла.

— Чувак, мне до сих пор не верится, — говорит Тайс, тяжело дыша. — Я и не думал…

На секунду во мне появляется уверенность, что он расплачется, и это меня ужасает. Слава богу, появляется Вин.

— Че за хрень тут у вас, придурки? Я поспать пытаюсь.

— Его взяли! — объясняю я.

— Тебя взяли в «Агенты»? — переспрашивает он. Его брови ракетой взлетают к линии роста волос. Тайс кивает, и Вин тут же реагирует: — А-а-а-а-а! — И обрушивается на нас. И вот мы уже втроем обнимаемся и прыгаем.

Я высвобождаюсь первым, потому что мне надо в душ, да и вообще от всей этой движухи у меня голова кругом.

— Нам определенно нужно отпраздновать, — сообщаю я Тайсу. — Серьезно, мужик, я за тебя так рад.

— Я спрошу у Миггса с Дарой, смогут ли они прийти в субботу, — говорит Вин. Миггс и Дара обычно ходят по барам вместе с другими комиками, которые, казалось бы, должны быть веселыми, особенно в большой компании, но как-то раз они заходили к нам, и оказалось, что они — такой же скучный депрессивный народ, как и все нормальные люди. — Я уверен, они тоже захотят, — говорит он. — А что у тебя за роль?

— Зиад-аль-Аббаси, — отвечает Тайс, накладывая себе миску хлопьев.

— Погоди. — Мне не нравится, к чему все это идет. Эту тему я не хотел поднимать, потому что «Агенты» — сериал для мудаков а-ля «вернем Америке былое величие», если хорошо присмотреться. — Ты играешь парня по имени Зиад-аль-Аббаси?

— Ага, — подтверждает Тайс и пожимает плечами.

— Не гонишь? В «Агентах»?

— Это маленькая роль, — говорит он.

— Кто б сомневался, — говорю я. Как будто персонаж по имени Зиад-аль-Аббаси станет главным антагонистом сюжетной линии девятого сезона сериала про борьбу с террористами в Нью-Йорке.

— И какая история у этого Зиада-аль-Аббаси? — невинно спрашиваю я. — Он родом с Гаити?

— Ну, — говорит Тайс и затем, клянусь, смотрит на меня тем самым взглядом.

— Что, неужели он ближневосточный националист? — Меня так и подмывает спросить, просили ли его говорить с акцентом, но я уже заранее боюсь ответа.

— Слушайте, я знаю, — говорит Тайс с долей мрачности. — Вы не возражаете?

Терпеть не могу это дерьмо. Можно подумать, я держу в руках пропуск, который от лица всех Людей с Темной Кожей позволит ему играть расистскую карикатурную роль в телесериале. Кроме того, я даже не знаю, стоит ли оно вообще того. Мне не очень-то приятно защищать всю исламскую диаспору в целом и каждую арабскую страну в отдельности, потому что черт его знает, что за шизик этот Зиад-аль-Аббаси. Но я поверить не могу, что мне приходится вести такую беседу с друзьями. С хорошими друзьями.

Вин переводит взгляд с меня на Тайса и обратно с неприкрытым интересом, словно ждет, что между нами вспыхнет ссора.

— А что, на Гаити живут мусульмане? — спрашивает Вин.

— Если уж на то пошло, какое отношение к религии или расе имеет страна происхождения? — парирует Тайс.

— Именно. Барак Обама, например, мусульманин, — говорит Вин.

Мы с Тайсом оба смотрим на него, потом друг на друга — и разражаемся смехом.

— Чего? — спрашиваю я.

— Какой Обама мусульманин? — говорит Тайс, закатывая глаза. — Его родители — просвещенные атеисты.

— Я про то, что ты можешь быть наполовину белым, наполовину черным и при этом мусульманином, — повторяет попытку Вин. — Его мать была белой.

Это окончательно сводит меня с ума.

— Идиот ты, Вин, — говорит Тайс, качая головой. — Но погоди, Паб. Тебя правда это задевает? — спрашивает он.

Сам не знаю. Не все так однозначно. Я не могу злиться на него за то, чем он зарабатывает, но я не думал, что настанет день, когда мне придется столкнуться со страницей лучшего друга на IMDb в контексте: Тайсон Скотт в роли джихадиста.

— Я и не знал, что можно вообще играть в сериале персонажа чужой расы, — говорю я.

— А то! Это культурная апроприация, — говорит Вин, как будто играя стремительный раунд в бинго адекватности.

— Раса — это концепция, — говорит Тайс. Ненавижу спорить с ним или с Миггсом на подобные темы. Они вечно используют запутанные аргументы.

— Я просто говорю, что… — Я встаю, продумывая формулировку. — А если бы меня попросили сыграть темнокожего парня, который по стечению обстоятельств оказался дилером, наркоманом или бывшим зеком?

— Хорошо. — Тайс тоже встает и моет миску. — Когда ответственные за кастинг белые сотрудники популярного телешоу заплатят тебе неплохие деньги за роль афроамериканского торчка-наркоторговца — ложно обвиненного, считай, я дал тебе свое благословение.

Не знаю, почему я не могу просто за него порадоваться. Это мелочь, но я не в силах от нее избавиться. Прямо сейчас я был бы счастлив, если бы мне хватило хладнокровия воспринять это так: черт, если кому-то и должны заплатить за роль такого бандита, то близкому мне человеку. Но я так не могу. Я даже не могу понять, какая часть моего отвращения происходит от моей злости на него, а какая — от злости на себя за злость на него.

— Знаешь, а ведь ты не можешь дать мне такого благословения, правда? — говорю я ему, пытаясь подступить к разговору с другой стороны. — Ты не афроамериканец. Ты со своими гаитянскими корнями скорее Т’Чалла^[8], чем Киллмонгер^[9], разве нет?

— Чего? — Он выпучивает глаза. — Да гаитянские корни как раз и делают из меня Киллмонгера! Ты что, вообще истории не знаешь?

Я уже не понимаю, о чем мы в данный момент спорим, но ясно, что быть впутанным в идиотскую гонку «кто сморозит большую глупость» всяко проще, чем вести реальную дискуссию.

— Может, мир? — предлагает он с улыбкой на лице.

— Ага. — Я киваю. Определенно, во мне до сих пор преобладает раздражение. Это не круто. Ни капли.

— Знаешь, вот именно так нас и пытаются рассорить, — кричит он через плечо, уходя в свою комнату.

— А то, — отвечаю я. — Видит бог, мы должны держаться вместе, раз уж Вин с его хорватскими корнями явно ультраправый националист по рождению.

Под смех Тайса и Вина я иду по коридору, захлопываю за собой дверь ванной и включаю воду.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, вытираю рукой запотевшее зеркало. Умом я все понимаю. Не знаю, как бы я поступил, если бы мне надо было сделать такой же выбор. Или как бы признался друзьям в подобной ситуации. Зеркало снова заволакивает паром, размывая мое отражение.

Горячий душ помогает. Стоя под струями воды, я пытаюсь смыть мурашки с кожи. Ему не понять этой двусмысленности. Правда в том, что, когда дело доходит до скандала, я, как человек смешанных кровей, не всегда знаю, есть ли у меня право обижаться. Сколько негодования мне позволительно испытывать.

Ну смотрите, если бы какой-нибудь белый чувак позволил при мне ляпнуть слово на букву «Н», то тут все понятно и без слов, а вот шутки про хиджабы и невежественное дерьмо про Корею никто не воспринимает так же. А в нашей стране, при нашей истории, я все это получаю. Я даже не могу точно сказать, сколько раз слышал, как на первый взгляд разумные люди отпускают шуточки про Апу из «Симпсонов».

Но когда речь заходит о моей причастности к мусульманству через мою родню или когда люди не осознают, что среди них находится кореец, я не могу организовать свои мысли. Мне хочется сказать им, что они не имеют права. Что это не их народы и нельзя так гримасничать. Но я не могу не задумываться о том, сколько во мне от этих национальностей. Если меня будут в чем-то обвинять, то я хочу обвинять их в ответ.

Примечания

7

Супер-Сайян — могущественное перевоплощение представителей народа сайянов в манге «Жемчуг дракона».

8

Т’Чалла — Черная пантера, супергерой, появляющийся в комиксах издательства Marvel Comics.

9

Эрик Киллмонгер — суперзлодей, появляющийся в комиксах издательства Marvel Comics.