Личное дело

Мэри Х.К. Чой, 2019

Пабло Райнда мало что интересует. Он вылетел из колледжа, работает в магазине в Бруклине и по уши в долгах. Лианна Смарт – мировая звезда с самого детства. Ее подписчиков хватило бы, чтобы населить целый континент. Она – международная икона. Ее жизнь – это частные самолеты, лучшие номера в гостиницах, толпы фанатов, выкрикивающих ее имя на всевозможных мероприятиях. Когда Лианна забредает в магазин, где работает Пабло, он не может поверить своим глазам. Еще меньше он может поверить в то, что между ними есть много общего… Но смогут ли они быть вместе, если, помимо симпатии, между ними еще и миллионы поклонников Лианны?.. И принадлежит ли Лианна самой себе? На самом ли деле она такая, какой представляется в своих социальных сетях? Она шагает ко мне, чтобы снова обняться, и я обхватываю ее руками. Я не хочу отпускать ее…

Глава 6

Мама возвращается следующим утром в четверть седьмого, и на столе ее уже ждет приготовленный мною завтрак. Рейн спит мертвым сном: именно так, словно младенцы, спят пойманные с поличным преступники.

— Пришел забрать деньги на день рождения, да? — спрашивает мама, вешая куртку на крючок.

Жить без мамы оказалось непросто. Мы почти не разговаривали с тех пор, как меня отчислили год назад, не считая ее многочисленных криков перед моей закрытой дверью. Только к Рождеству нам удалось сбавить пыл. Несколько месяцев полного молчания привели Рейна к нервному срыву, и тогда уже вмешался папа.

— Сам-то есть будешь? — спрашивает она меня. Она выглядит уставшей, но при этом шикарной для своих лет. Сами знаете, эта азиатская кожа. Кажется, будто ей двадцать пять и ни днем больше.

— Я приготовил пасту. — Я киваю на стол.

— Грабеж, а не паста, — бормочет она, направляясь в свою комнату. Она права, но как же бесит, что она никогда не упустит возможность едко прокомментировать что-либо. Мама возвращается уже в серых леггинсах, которые подозрительно того же оттенка, что и ее медицинский халат. Она словно всю жизнь живет в одном и том же выцветшем голубином цвете.

— Ешь, — говорит она, и я киваю.

Я больше всего люблю маму в первые часы после работы. В такие моменты она становится настоящей, тихой, есть в ней какая-то мягкость. Забавно, ведь мы с ней отрабатываем практически одинаковые смены, только она зарабатывает шестизначные суммы, а я нет. Она вечно доедает на завтрак остатки ужина. Всегда с кимчхи^[5].

— Что там случилось у Рейна в школе? — спрашивает она, наматывая пасту на палочки и придерживая ложкой. Я протягиваю ей острый соус, и она щедро поливает им еду. — В голосовой почте не уточняли детали, а когда я перезвонила, в школе уже никого не было.

— Да глупости, — говорю я, думая, как бы все это обыграть. — Он пытался торговать… — Я отвожу взгляд. — Кроссовками в школе, и директор решил, что он их украл, но это не так.

Мама опускает палочки.

— В смысле да, они краденые, но украл их не он. — Я набиваю рот едой, чтобы потянуть время. — Их украл кто-то из цепочки сбыта.

— Кроссовки? — Она смотрит на меня с сомнением. — Он что, ограбил «Чемпс»? Твой брат же не криминальный гений.

К черту. Чтоб я еще пытался лгать этой женщине… И ведь я даже не себя выгораживаю.

— Окей, хорошо. — Я сглатываю и делаю глубокий вдох. — Он торговал вибраторами.

Скрипучее подобие икоты вырывается из ее горла, она перестает жевать.

— Что, прости? — Мама яростно моргает.

— Они шли по промоакции для какой-то вечеринки, и тот, кто выгружал коробки, в общем…

— Стоп, — говорит мама и поднимает ладонь, как бы говоря: дай мне минутку. Она трясет головой, как мультяшный персонаж, на которого только что упала наковальня. — Чем-чем он торговал?

Я делаю глубокий вдох.

— Хотя, — говорит она, — я и с первого раза расслышала. Ого. Лучше бы не слышала.

Мы сидим в тишине. Мамины ладони лежат на столе. Мои — у меня на коленях. Никто ничего не говорит и не ест в течение долгого времени. Мама пьет воду, словно в замедленной съемке.

И тут, только представьте — она улыбается.

— Вибраторы? — Мама накладывает в ложку еще больше макаронных бабочек.

— Вибраторы.

— Тогда понятно, почему у Дейли в голосовой почте был такой напряженный голос.

— Мам, да он был фиолетовый. — Я выпучиваю глаза и пародирую хронический кашель директора.

— Кто? Вибратор?

— Нет. Вибраторы были розовые.

— Розовые? — Мамина улыбка расплывается шире.

— Розовые.

— Боже. — Она откидывается на спинку стула. — И тебе пришлось идти и разбираться с этим?

— Ага. — Она на удивление хорошо восприняла новость. — Фиолетовый Дейли, розовые вибраторы и еще мисс Запруда, с которой, клянусь богом, Рейн заигрывал, пока мы все там были.

Мама опускает лоб на ладони.

— И что мне с ним делать? — искренне спрашивает она.

— Ну, его отстранили от занятий на неделю, пока не решат, как поступить, но у меня сложилось впечатление, что исключать его не собираются.

— Ох и скользкий же он. — Она выплевывает слова, словно семечки. Потом короткий резкий выдох. Мама фыркает. Я отрываю взгляд от тарелки и вижу, что она смеется. — Кто вообще мог ожидать от него такое? — со смехом продолжает она. — Да никто и никогда. Хоть за миллион лет. Вибраторы?

— Угу. — Я был бы счастлив, если бы мне больше никогда не пришлось слышать это слово от собственной матери.

— Вибраторы! — восклицает она снова, потряхивая головой, а потом снова принимается за еду.

Все это просто невероятно. Если бы я выкинул что-то подобное, мама сослала бы меня в Корею. Пока я рос, это была ее любимая угроза. Как будто бы интернат в стране, где готовят жареную курицу в меду и где Wi-Fi в сорок раз быстрее, — это наказание. Не стоит и упоминать, что мы с Рейном всю жизнь умоляли это сделать. Пожалуй, тот факт, что мы ни разу не были ни в Корее, ни в Пакистане, похож на ненадлежащее исполнение родительских обязанностей, с которым можно было бы пойти в посольство или типа того. Я представляю, как здорово бы жилось Рейну, отправь она его в Сеул. Зависал бы со всеми нашими кузенами, на которых мы подписаны в Instagram. Серьезно, Рейн и правда скользкий. Мелкий засранец.

— Я могу чаще проводить с вами время, если это поможет, — предлагаю я. С этими словами из комнаты будто разом исчезает кислород, и мама закрывает глаза. Ее плечи опадают. Наша приятная беседа окончена.

— Время тебе следует проводить в колледже. — Она сжимает зубы. — Кстати говоря, — начинает она. — Ты уже выбрал, что наденешь на встречу, назначенную на первое марта, на два часа тридцать минут?

Я вижу, что она делает. Специально проговаривает дату и время, словно я забыл.

— Да, я знаю, что надену на встречу, назначенную на первое марта. На два часа тридцать минут.

— Пабло, — раздраженно одергивает она меня.

Интересно, скоро ли она приплетет своего босса, доктора Хоулихана…

— Ты знаешь, чего мне стоило выбить для тебя эту встречу…

Вот оно.

— Пришлось попросить доктора Хоулихана поговорить с Конни и…

Как это все предсказуемо.

— Мам.

— Ты мне обещал, что придешь. Что сделаешь над собой усилие и выслушаешь их.

Под «ними» она подразумевает уважаемого куратора по учебным вопросам, мистера Джоуи Сантоса, который на короткой ноге с женой доктора Хоулихана, членом приемной комиссии в университете Файв-Пойнтс. Как будто стоит надрываться ради колледжа, чья реклама висит в метро рядом с объявлениями адвокатской конторы «Селлино и Барнс». Не хочу показаться неблагодарным, но ладно бы Колумбия или Йель, но городской университет Нью-Йорка?

И все-таки можно обсудить выбор одежды, если это поможет не ссориться, сидя за столом. Я готов на все, лишь бы отделаться от нее, хоть и злюсь, потому что она не верит, что я смогу восстановиться в Нью-Йоркском.

— Надену свитер, — говорю я ей наконец.

— Спасибо.

— А поверх него — смокинг. И еще очки, чтобы казаться суперумным. А на шею повешу стетоскоп.

Мама вздыхает, уходит на кухню и возвращается, держа в руках корейскую грушу и закругленный нож для чистки овощей и фруктов. В детстве она поражала меня своей ловкостью, потому что могла очистить грушу одним непрерывным движением по спирали.

Из каждого кусочка она вырезает маленькие треугольники, чтобы убрать косточки, и протягивает дольку мне.

— Рейн! — громко зовет она. — Рейн, иди сюда. Живо!

— Что? — спрашивает он, выходя из своей комнаты. Его волосы торчат под прямым углом к голове, он хмурится. Мой младший брат с опаской смотрит на нас.

Мама протягивает ему дольку груши, и он берет ее, хоть еще и не проснулся окончательно. Он обожает этот сорт. Как-то летом, два года назад, он съел четыре штуки подряд и обделал штаны, играя в пинг-понг на бар-мицве Мао-Сильвера. Мама по сей день об этом не знает. Мне пришлось брать такси и везти ему чистые. Этот парень так не любит проигрывать, что закончил раунд с полными штанами, чтобы не упасть в турнирной сетке. Настоящий маньяк.

— Поздравляем хена^[6] с днем рождения, — говорит она, вытаскивая из стоящей возле ее ног сумочки маленькую коробочку в форме сердца и сжимая в другой руке конверт. Слава богу. Судя по толщине, там не меньше сотни баксов. — Раньше я бы подумала, что ты обыщешь весь дом в поисках подарка, — добавляет мама, протягивает мне сладости, и отдергивает конверт, когда я тянусь за ним. Кладет его на стол передо мной.

Я смачно кусаю грушу, чтобы спрятать улыбку.

— Пусть Рейн у нас малолетний преступник, а ты вылетел из колледжа, но это не повод лишать тебя ощущения дня рождения. — Она целует меня в щеку. — В остальном все хорошо? — многозначительно спрашивает мама. Я знаю, что на этот вопрос существует только один правильный ответ.

— Конечно, — говорю. — Лучше не бывает.

— Как работа?

— Нормально.

— А квартира? Вовремя оплачиваешь счета?

— Да, мам. — Я не допускаю раздраженного тона, ведь она снабдила меня деньгами. — Спасибо за беспокойство. Кроме того, это же просто Вин.

— Не «просто Вин», — возражает она. — А семья Вина. Я воспитывала тебя хорошим человеком.

Я снова благодарю ее, чтобы избежать очередной ссоры.

— А мне что? — спрашивает Рейн, разглядывая мою добычу. — У меня, вообще-то, тоже День святого Валентина.

— А тебе — никакого телевизора, PS4 и развлечений в Интернете на две недели, и я с тебя шкуру спущу в честь праздника, — говорит мама. — И ты сильно ошибаешься, если полагаешь, что целую неделю сможешь бездельничать. Начнешь с мытья холодильника и покупки продуктов. — Она протягивает ему еще дольку груши. — Плюс я еще не звонила в школу и не узнавала о твоей дальнейшей судьбе, так что есть шанс, что с тебя спустят шкуру дважды.

— Окей, — говорит он, выкатив глаза.

— И еще, — продолжает мама. — Не могли бы вы двое, ради всего святого, убрать, наконец, кондиционер? На дворе февраль.

Только вдвоем можно вытащить эту громадину через окно маминой спальни. Раньше она слетала с катушек, если на дворе было Рождество, а он все еще был установлен, потому что с ним так холодно, будто в стене дыра. Мне стыдно осознавать, что мы затянули так надолго, пусть это и огромная заноза в заднице. Все время, пока ты держишь заднюю стенку металлического ящика, тебе кажется, что ты обязательно уронишь его вниз и убьешь прохожего.

— Идем, Рейн, — говорю я.

Видите? Вот из-за чего я не люблю наведываться к маме. Она так требовательна касательно совершенно разумных вещей, что предоставляет нам бесконечное количество возможностей разочаровать ее.

Примечания

5

Острые квашеные овощи, блюдо корейской кухни.

6

Старший брат (кор.).