Тысячи осеней. Том 1

Мэн Сиши (2016)

В Поднебесной неспокойно: Северная Чжоу, Северная Ци и Южная Чэнь спорят за право объединить страну, которая уже почти двести лет пребывает в раздробленности. Тюрки осаждают Центральную равнину, последователи буддизма, конфуцианства и даосизма спорят меж собой, не находя согласия, а прославленные мастера боевых искусств охотятся за сочинением великого алхимика Тао Хунцзина, которое позволит достичь прежде невиданных высот. В это смутное время из затвора выходит Янь Уши, прославленный мастер неправедного пути, глава школы Чистой Луны, и он готов потрясти своими деяниями Небо и Землю. Волею случая он находит низвергнутого Шэнь Цяо, нового настоятеля горы Сюаньду и праведника, каких поискать. Проявив милость к раненому, Янь Уши задумывает использовать Шэнь Цяо в своих политических играх или хотя бы вырастить из него достойного соперника, дабы еще больше укрепить свое могущество. Сам Шэнь Цяо утратил не только память, но и всяческую опору в жизни — он слеп, предан соратниками и больше не может положиться на свои силы просветленного. И отвергнуть помощь Янь Уши тоже не может… В книге присутствует ненормативная лексика! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 2

Уход

— Зовут тебя Шэнь Цяо, ты ученик школы Чистой Луны. Был тяжело ранен, но, по счастью, я проходил мимо и вовремя тебя спас. На тебя напали наши враги из школы Обоюдной Радости. Одолеть их я тоже не смог, потому мне оставалось лишь взвалить тебя на спину и бежать без оглядки. Мы обязательно разыщем их и отомстим, как только ты сколько-нибудь оправишься и вернешь прежние силы, — совершенно серьезно объяснял Юй Шэнъянь, пускай и знал, что несет полную чушь.

Кто бы мог подумать, что Шэнь Цяо с той же серьезностью будет слушать его выдумки! А выслушав, спокойно спросит:

— В таком случае как я должен к тебе обращаться?

— Фамилия моя Юй, зовут меня Шэнъянь, и я твой шисюн.

До чего бессовестная ложь! Юй Шэнъяню слегка за двадцать, и он никак не мог быть старшим соучеником этому человеку, которого учил еще сам Ци Фэнгэ. Вдобавок после смерти наставника Шэнь Цяо целых пять лет стоял во главе школы Сюаньду. И пускай по лицу даоса так сразу и не скажешь, какой у него возраст, но сами эти сведения говорят о неоспоримом старшинстве.

Иными словами, Юй Шэнъянь жестоко дурачил слепца, пользуясь тем, что тот все равно не увидит обидчика, и тем самым самоутверждался за чужой счет.

На это Шэнь Цяо с истинным смирением ответил:

— Хорошо, шисюн.

От его покорности Юй Шэнъянь на мгновение утратил дар речи. Глядя на честное и доброе лицо Шэнь Цяо, он испытал слабый укол совести. Впрочем, угрызения мучили его недолго. Несколько оправившись, Юй Шэнъянь издал неловкий смешок и поспешил добавить:

— Вот и умница. А поскольку ты пока не в силах встать, хорошенько отдыхай — дай ранам затянуться. Как только окрепнешь, я отведу тебя засвидетельствовать почтение нашему учителю.

— Как пожелаешь, — все так же смиренно ответствовал Шэнь Цяо, прикрыв глаза.

И когда он распахнул их вновь, стало ясно, что он действительно слеп: взгляд рассеянный и тусклый, зрачки блуждают, не останавливаясь ни на чем.

— Шисюн?..

— Что-то еще? — любезно откликнулся Юй Шэнъянь.

Сам он считал себя человеком участливым, особенно в отношении красивых людей, и, глядя на Шэнь Цяо, Юй Шэнъянь в который раз пожалел о его печальной участи. Интересно, как благороден был этот человек, сколь изысканными манерами отличался, когда пребывал в расцвете сил и руководил школой?

— Пить хочется… — признался Шэнь Цяо.

— Воду не пей, — строго велел Юй Шэнъянь, — а лекарство скоро будет готово. Теперь отвары заменят тебе всякое питье.

Очень кстати в комнату вошла служанка с лечебным отваром, и Юй Шэнъянь вновь ощутил укол совести, что было весьма странно, ведь вина мучила его редко. Возможно, ему неспокойно оттого, что он выдумал для Шэнь Цяо слишком многое. Как бы то ни было, Юй Шэнъянь забрал с подноса служанки чашу, велел подложить подушку под голову больного и принялся лично выпаивать того лекарством.

Упав с огромной высоты, Шэнь Цяо не только переломал себе почти все кости, но и повредил многие меридианы, отчего едва ли мог выжить. И то, что он пришел в себя всего-то месяц спустя, — целиком и полностью заслуга его хорошего основания. Но теперь пройдет никак не меньше трех, прежде чем он сумеет хотя бы двигаться.

Стоит сказать, что, поступив в ученики к Янь Уши, Юй Шэнъянь за время обучения натерпелся всякого, но нищеты с тех пор не знал: неправедные школы всегда жили в роскоши, и его траты на изысканную пищу и богатые одежды не уступали расходам отпрысков самых знатных домов. Такому господину уж точно никогда не приходилось выпаивать кого-либо лекарствами, так что Юй Шэнъянь с особой осторожностью подносил отвар ко рту больного. Однако даже так он умудрялся то и дело проливать его прямо на Шэнь Цяо, впрочем, тот, пока глотал ложку за ложкой, не выказывал и тени неудовольствия.

Когда оба закончили с этим делом, на лице праведника показалась слабая улыбка.

— Спасибо, шисюн.

Какая мягкость! Какое обхождение, какая приветливость! Притом редкое послушание и изящество! И пускай это была лишь тень настоящей улыбки, но ее хватило, чтобы оживить обескровленное лицо. Глядя на Шэнь Цяо, стоявшая рядом служанка зарделась и поспешила отвести глаза.

Но больше всего Юй Шэнъяня поразило то, что бывший настоятель как будто ничем не встревожен и не спешит докучать вопросами. Окажись он сам на месте праведника, то есть проснувшись в полной растерянности, ничего не помня, к тому же слепцом, Юй Шэнъянь, конечно же, не сошел бы с ума от горя, но и не остался бы так спокоен. Он не преминул бы поскорее допытаться, что с ним случилось.

Мучимый любопытством, он спросил у Шэнь Цяо:

— Почему ты не спрашиваешь, когда поправишься?

— По моей вине учителю и шисюну и так пришлось немало похлопотать и потревожиться, — тут речь Шэнь Цяо прервал кашель, который разбередил его раны, и праведник чуть нахмурился от боли. — Если стану спрашивать и докучать, разве не огорчу вас еще больше?

Прежде Юй Шэнъянь никогда не встречал настолько обходительного и внимательного к другим человека, к тому же Шэнь Цяо проговорил все это с такой искренностью на лице, что его ложный соученик вновь испытал укол совести и не нашелся с ответом. Наконец Юй Шэнъянь проронил:

— Что ж, тогда отдыхай. Сегодня больше тебя не потревожу, а завтра снова приду с лекарством.

— Благодарю, шисюн, — ответствовал Шэнь Цяо. — Прошу, кланяйся от меня учителю.

— Обязательно, — пообещал тот, чувствуя, что с каждым словом ему все более неловко сидеть подле больного. Почесав нос, Юй Шэнъянь бросил еще пару подходящих случаю фраз, встал и вышел из комнаты.

И если поначалу он подозревал, что этот праведник только прикидывается дурачком, утратившим всякую память, то после, навещая его день за днем, Юй Шэнъянь убедился, что Шэн Цяо действительно ничего не помнит: тот был неизменно приветлив, жизнерадостен и искренне благодарен «старшему соученику». Что бы Юй Шэнъянь ни рассказывал — его подопечный все принимал на веру, ничуть не сомневаясь в чужих словах. Своей наивностью и безупречностью этот человек уже напоминал чистый лист.

Едва Шэнь Цяо смог подняться с постели и стал худо-бедно ходить, как тут же пожелал встретиться с «учителем» Янь Уши и лично выразить ему свою признательность.

* * *

Не напоминай Юй Шэнъянь наставнику о существовании Шэнь Цяо, и Янь Уши, погруженный в свои заботы, пожалуй, совершенно забыл бы о нем. Он почти не бывал в усадьбе — слишком многие дела требовали его личного присутствия. Ведь за те десять лет, что этот почтеннейший провел в затворе, в Поднебесной многое переменилось, о чем в двух словах и не рассказать.

Школ в Поднебесной великое множество, и у каждой есть сторонники и определенный политический вес.

В ту пору в государстве Ци правил клан Гао, и на троне сидел Гао Вэй, славящийся, как и его предшественники, безрассудным нравом. Подобно другим до него, этот император привечал секты неправедного пути и особо сблизился со школой Обоюдной Радости, благодаря чему ее влияние в государстве Ци значительно возросло.

В то же время в государстве Чжоу завели новые порядки. Еще недавно всем заправлял Юйвэнь Ху, двоюродный брат императора, и этот человек весьма почитал Будду. При нем высший титул гоши, наставника государя, был пожалован монаху Сюэтину. Но затем истинный властитель Юйвэнь Юн избавился от родственника, и ветер тут же переменился. Этот император не верил ни в Дао, ни в Будду, и дошло до того, что он издал указ, запрещающий оба этих учения, отчего буддийские школы потеряли прежний вес и ослабели.

В ту пору югом Поднебесной заправляла династия Чэнь, и там наибольшее влияние имела конфуцианская академия Великой Реки, глава которой, Жуянь Кэхуэй, помогал императору в делах управления страной со всей преданностью и во многих вопросах был ему надежной опорой, отчего пользовался большим уважением.

До того как уйти в затвор, Янь Уши под другим именем состоял на службе у Юйвэнь Юна (ранее он был не императором, а правителем Лу в Северной Чжоу). Но после поединка с Цуй Юваном, в котором Янь Уши получил тяжкие раны, он, как глава Чистой Луны, передал все дела старшему ученику Бянь Яньмэю и оставил его подле Юйвэнь Юна. Но теперь Янь Уши пожелал отправиться с визитом в Северную Чжоу, дабы лично засвидетельствовать почтение Юйвэнь Юну, ставшему полноправным императором. Тот все же сумел вырвать власть из рук своего двоюродного брата Юйвэнь Ху и вступить на престол.

Все эти годы Северная Чжоу мало-помалу укрепляла свою власть и наращивала мощь, что совершенно не радовало ее соседей. Да и преданные последователи всех трех учений не питали теплых чувств к императору Юйвэнь Юну, поскольку тот запретил в своей стране буддизм и даосизм, а конфуцианцам не позволил открыть свою школу и принимать учеников. Благодаря этим обстоятельствам Чистая Луна и сблизилась с Юйвэнь Юном, который как никогда нуждался в поддержке, дабы сохранить трон.

После встречи с Юйвэнь Юном Янь Уши, возвращаясь из Северной Чжоу, решил по пути посетить гору Сюаньду, а затем отправиться на поиски Кунье, одного из лучших тюркских мастеров боевых искусств, который, по рассказам в цзянху, нанес Шэнь Цяо сокрушительное поражение.

И в первой же схватке Кунье проиграл, после чего имя Демонического Владыки Янь Уши вновь прогремело по всей Поднебесной. Теперь в цзянху твердили, что неправедная школа (которую также прозвали «демонической») после Цуй Ювана взрастила еще одного могущественного и опасного мастера боевых искусств. Впрочем, для самого Янь Уши эта победа лишь означала, что после смерти Ци Фэнгэ на одного достойного соперника стало меньше.

Что до Кунье, то о нем Янь Уши думал так: да, от рождения он не обделен талантами, а его боевое мастерство, бесспорно, велико, но все же он бесконечно далек от умений, что показал в бою Хулугу. И по сравнению с десятью лучшими мастерами Поднебесной Кунье ничего собой не представляет, ничего особенного не знает, что весьма странно и даже подозрительно, если учесть, как тяжело он ранил настоятеля-чжанцзяо горы Сюаньду.

Впрочем, эта странность ничуть не волновала Янь Уши. Трудно сказать, как получил свои тяжкие раны Шэнь Цяо, пал ли жертвой чьей-то хитрости и какое отношение к этому имеет Кунье, — Янь Уши совершенно не интересовало ни то, ни другое, ни третье. И он не испытывал никакого желания выяснять правду. Сам он показательно вызвал Кунье на поединок лишь для того, чтобы победой над ним объявить всему миру о своем возвращении. Поскольку Кунье совсем недавно одолел настоятеля-чжанцзяо горы Сюаньду и теперь наслаждался громкой славой, он виделся Янь Уши самой подходящей целью.

Но главным трофеем Янь Уши было вовсе не превосходство над Кунье и не гремящая о Демоническом Владыке слава, а то, что он волею случая выяснил, где находится одна из частей-цзюаней утраченного «Сочинения о Киноварном Ян».

Согласно легендам, около пятидесяти лет назад Тао Хунцзин, один из знаменитейших алхимиков прошлого поколения, повстречал на горе Маошань бессмертного, который передал ему трактат «Восхождение к Истине». Трактат этот состоял из четырех частей-цзюаней. Со временем три из них Тао Хунцзин свел воедино под названием «Тайное наставление о восхождении к Истине». Но оставалась еще одна часть, весьма темная и таинственная по содержанию, где говорилось о совершенствовании и плавке изначальной ци. Почтеннейший Тао Хунцзин включил ее в собственную книгу, заодно изложив самую суть личных воззрений, и эта знаменитая работа получила название «Сочинение о Киноварном Ян».

Великий алхимик Тао Хунцзин обладал глубочайшими познаниями о делах земных и небесных и, хотя сам был даосом, прекрасно разбирался во всех трех учениях. Также он получал наставления от бессмертного учителя Сунь Ююэ из Даньяна и достиг невообразимого мастерства в боевых искусствах. Даже почтеннейший Ци Фэнгэ, повстречай Тао Хунцзина, с готовностью признал бы его превосходство.

Разумеется, с таким происхождением «Сочинение о Киноварном Ян» обрело невероятную ценность, и в цзянху началась охота за ним. Поговаривали, что тот, кто сможет понять все пять частей-цзюаней, вошедших в собрание, тут же сумеет постичь самую суть боевых искусств, включая учения, идущие с глубокой древности, и тем самым достигнет совершенно новых высот. И даже вознестись на Небо для него не составит труда.

К большому несчастью, едва Тао Хунцзин вознесся, как адепты его школы Высшей Чистоты на горе Маошань оказались в числе приближенных императорской династии Лян. Со временем его ученики обрели собственные воззрения и амбиции, в школе случился разлад. Вместе с тем страну охватила смута, и многих последователей Тао Хунцзина судьба развела по другим царствам. После всех потрясений пять частей-цзюаней «Сочинения о Киноварном Ян» разошлись по всей Поднебесной, а затем и вовсе исчезли из виду.

Спустя несколько десятков лет прославленный Ци Фэнгэ признался, что его искусство основывается не только на наследии горы Сюаньду, но и на «Сочинении о Киноварном Ян», и тогда судьба всех пяти цзюаней начала проясняться. Ходили слухи, что одна цзюань хранится, как настоящее сокровище, при дворе Чжоу, вторая — у школы Тяньтай в провинции Чжэцзян, а третья — на горе Сюаньду. Но где оставшиеся две, так и осталось загадкой, и в последние десятилетилетия об этих цзюанях никто ничего не слышал.

По воле случая еще в молодости Янь Уши довелось видеть цзюань, хранящуюся при чжоуском дворе. Уйдя в затвор, он смог применить на деле ее заветы по совершенствованию и далеко продвинулся вперед. Можно сказать, своим нынешним мастерством Янь Уши во многом обязан «Сочинению о Киноварном Ян».

Даже по одной цзюани можно было познать всю красоту и гармонию этого великолепного труда, объединившего заветы трех учений — даосизма, буддизма и конфуцианства. Однако полную силу обретал лишь тот, кто практиковал наставления, описанные в нем. Выпади кому-нибудь из адептов редчайшая возможность ознакомиться со всеми пятью цзюанями, и тот счастливец не только бы со временем стал властвовать над миром боевых искусств, но и постиг бы все законы Неба, а то и сумел бы достичь единства с ним.

Поначалу Янь Уши задумывал пробраться на гору Сюаньду, дабы захватить хранящуюся там цзюань «Сочинения о Киноварном Ян», пока адепты этой праведной школы, подобно стае драконов без вожака, растеряны и беззащитны. Однако в поединке с Кунье он неожиданно обнаружил, что ученик Хулугу, даром что практикует приемы, свойственные школам Западного края, имеет движения ци, совершенно от этих школ далекие и как будто происходящие из того же учения, что познал Янь Уши. Тогда-то Демонический Владыка и припомнил, что Хулугу, вызвав Ци Фэнгэ, едва ли не свел поединок вничью, стало быть, он мог как-то раздобыть одну из цзюаней «Сочинения о Киноварном Ян», благодаря чему тоже весьма продвинулся в своем совершенствовании.

Сам Кунье принадлежал к новому поколению тюркских мастеров и пока что не мог сравниться с Хулугу, но раз учение боевых искусств Западного края и «Сочинение о Киноварном Ян» воспитали одного Хулугу, стало быть, возможно воспитать и второго.

Это открытие разожгло в Янь Уши любопытство, и он отправился вслед за Кунье, дабы вызывать его на поединки так часто, как только в голову взбредет. Однако ученик Хулугу не мог не то что победить Демонического Владыку, но даже скрыться от него, так что вскоре оказался совершенно измотан бесконечными стычками и решил бежать из Поднебесной обратно к тюркам.

Янь Уши не собирался преследовать беднягу. В прекраснейшем расположении духа он вернулся в усадьбу своей школы, где Юй Шэнъянь тут же доложил, что Шэнь Цяо пришел в себя и теперь в силах встать с постели.

Бывший настоятель горы Сюаньду предстал перед Янь Уши болезненным и слабым: ходил он чрезвычайно медленно, опираясь на бамбуковую трость, но каждый его шаг был вполне тверд. Шэнь Цяо очнулся слепцом, а потому его всюду сопровождала служанка и шепотом подсказывала, куда следует ступать. И она же указала Шэнь Цяо сторону, где сидел Янь Уши, чтобы больной мог обратиться лицом к нему и как следует поклониться.

— Приветствую учителя, — справившись с этим трудным делом, со всей необходимой учтивостью сказал Шэнь Цяо.

Янь Уши, в ту пору игравший с Юй Шэнъянем в вэйци, отложил взятый в руку камень, дабы поглядеть на праведника. Наконец он разрешил:

— Садись.

Юй Шэнъянь сидел прямо напротив наставника, и на лице юноши застыло донельзя противоречивое выражение: с одной стороны, он казался таким несчастным, что без слез и не взглянешь, с другой — появление Шэнь Цяо как будто приободрило его, как может приободрить помилование того, кто обречен на казнь. Видимо, партия на доске складывалась не в пользу Юй Шэнъяня.

Служанка помогла Шэнь Цяо сесть, и тот устроился с растерянным видом. Впрочем, неудивительно: память к нему не вернулась, и еще недавно он не мог не то что сказать, что с ним произошло в прошлом, но и имени своего назвать. О Янь Уши и Юй Шэнъяне у Шэнь Цяо и вовсе не было никакого представления.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Янь Уши.

— Благодарю учителя за заботу. Сей ученик уже может вставать с постели и ходить, однако руки и ноги его по-прежнему слабы. Что до навыков боевых искусств… они как будто еще не восстановились.

— Руку, — коротко велел Янь Уши.

Шэнь Цяо покорно вытянул ее, и пальцы Янь Уши коснулись точки «врат жизни» на его запястье.

Пока Янь Уши проверял пульс больного, на лице Шэнь Цяо сохранялась невинная безмятежность человека, которому ничего неведомо. Он был слеп и не мог знать, что, закончив, «учитель» на мгновение как будто удивился и бросил на него многозначительный взгляд.

— Беспокоит ли что-то? — прервал молчание Янь Уши.

Шэнь Цяо ненадолго задумался и затем честно ответил:

— В полночь меня всегда бросает то в жар, то в холод, и в груди возникает давящая боль, порой настолько сильная, что невозможно двинуться. — Сей ученик приглашал врача, — вовремя вставил Юй Шэнъянь, — и этот господин сказал, что причина кроется в тяжких ранениях шиди. Для полного выздоровления потребуется время.

Янь Уши, услышав, как легко вылетело из уст Юй Шэнъяня «шиди», на это чуть ухмыльнулся. Следом он обратился к Шэнь Цяо:

— Твои боевые навыки уничтожены не до конца: в меридианах еще теплится истинная ци, и хотя ее поток кажется слабым, но на деле в нем достаточно силы. А потому нельзя отвергать мысль, что ты когда-нибудь оправишься и вернешь свое боевое искусство. Вот только Чистая Луна не заботится о ничтожествах и бездельниках. Ты пойдешь со своим шисюном и будешь всячески помогать ему. У меня как раз есть для него поручение.

— Слушаюсь, — смиренно откликнулся Шэнь Цяо.

Спрашивать, в чем состоит поручение, он не стал, а просто подчинился указаниям. То же самое было, когда его жизнью распоряжался Юй Шэнъянь. С тех пор как Шэнь Цяо оказался в усадьбе Чистой Луны, он соглашался со всем, что бы ему ни сказали. А если про него забывали и вели беседы, к нему не обращаясь, он тихо и неподвижно сидел на указанном месте, сохраняя на лице полное спокойствие.

Впрочем, Янь Уши ничуть не трогало то, что Шэнь Цяо теперь подобен тигру, спустившемуся в долину, — что он утратил всякую власть, прежние величие и достоинство. Слабость праведника лишь подстрекала Янь Уши, пробуждала в нем дурные намерения, и теперь он еще больше хотел запятнать этот чистый лист дочерна.

— Тогда ступай к себе и отдыхай, — равнодушным тоном свернул беседу Янь Уши.

Шэнь Цяо послушно встал, поклонился на прощание и в сопровождении служанки медленно вышел. Янь Уши задумчиво проводил его взглядом, после чего посмотрел на Юй Шэнъяня и сказал:

— Пока не торопись на пик Полушага. Сейчас же отправляйся в царство Ци и убей всю семью цзяньи дафу Янь Чживэня.

— Слушаюсь, — без колебаний согласился Юй Шэнъянь. — Этот человек чем-то оскорбил учителя?

— Он последователь школы Обоюдной Радости, а также их осведомитель в империи Ци.

При этих словах Юй Шэнъянь пришел в волнение.

— Будет исполнено! Школа Обоюдной Радости уже давно не знает ни стыда ни совести! Воспользовавшись тем, что вы пребывали в затворе, ее глава, Юань Сюсю, причинила нам немало ущерба! Если не отплатим той же монетой, соперники совсем разойдутся, а мы выставим нашу школу Чистой Луны ни на что не годной, так ведь? Сей ученик сейчас же отправится в путь! Вдруг он осекся, и его торжествующая улыбка померкла. Не скрывая недоумения, Юй Шэнъянь спросил:

— Учитель велит мне взять с собой Шэнь Цяо, верно? Но ведь он полностью утратил свои боевые навыки. Боюсь, от него не будет никакого проку. Он ничем не сможет мне помочь.

Губы Янь Уши дрогнули в ухмылке.

— Раз назвал своим «шиди», уж покажи, как устроен этот мир. Навыки его действительно не восстановились, но убивать он все равно способен.

Юй Шэнъянь вполне его понял: учитель желает запятнать этот чистый лист дочерна. Если замысел удастся, Шэнь Цяо уже не сможет вернуться к своему «праведному» пути, пускай даже придет в себя и вспомнит былое. Как бы этот человек потом ни старался, но даосские школы его не примут.

Но зачем остерегаться «неправедного» пути? Следуя ему, можно смело действовать, никогда не оглядываясь, не брать во внимание мирские условности и законы. К тому же Юй Шэнъянь твердо верил, что человек от природы зол и у каждой души есть своя темная сторона — все зависит сугубо от того, представится ли возможность ее проявить. Все эти разглагольствования так называемых даосов, буддистов и конфуцианцев о человеколюбии, долге, нравственности, добродетели и милосердии в конце концов пусты и только прикрывают подлинные страстишки и амбиции этих людей. И уж тем более не стоит сдерживать себя условностями, когда идет бесконечная борьба за власть в Поднебесной, передел всего и вся, и лишь победитель получит все. Даже теперь какого правителя ни возьми — у всех руки по локоть в крови, так кого назовешь чистым и благородным?

— Будет сделано. Сей ученик со всем прилежанием возьмется наставлять своего шиди.

Отправляясь в путь вместе с Шэнь Цяо, Юй Шэнъянь не стал рассказывать праведнику об истинной цели путешествия.

* * *

Округ Фунин располагался неподалеку от Ечэна, столицы царства Ци, и, если бы Юй Шэнъянь отправился туда один, дорога заняла бы у него никак не больше трех-пяти дней. Но, помня о болезни Шэнь Цяо, Юй Шэнъянь не спешил и нарочно шел медленнее, так что добрались они только через неделю.

Несмотря на все предосторожности и невиданную отзывчивость провожатого, Шэнь Цяо, едва они прибыли в Ечэн, тут же слег с жаром, впрочем, неопасным. Он был еще нездоров, недостаточно окреп, и долгая дорога изнурила его.

Следует добавить, что школа Чистой Луны никогда не нуждалась в средствах, хотя адептов у нее было немного. И в Ечэне у нее тоже имелась своя усадьба, где и остановились Юй Шэнъянь с Шэнь Цяо. Прислуга встретила их как молодых хозяев, разместила со всеми удобствами, ухаживала с прилежанием и позаботилась даже о сущих мелочах.

В дороге Шэнь Цяо ничего не спрашивал и почти не говорил, притом был кроток и послушен. Скажет Юй Шэнъянь выдвигаться — он идет следом, велит передохнуть — остановится. О том, что Шэнь Цяо перетрудился и теперь у него жар, Юй Шэнъянь узнал только в усадьбе и стал допытываться у подопечного, отчего тот не сказал, что ему нездоровится. Шэнь Цяо улыбнулся ему и заметил:

— Мне известно, что шисюн отправился в путь, дабы выполнить поручение учителя. Я сейчас калека, и мне стыдно уже оттого, что я не в силах помочь в этом деле. Так как я посмею еще больше беспокоить своего шисюна?

Объясняясь, Шэнь Цяо сохранял безучастное выражение лица, и лишь теплая улыбка смирения порой оживляла его, придавая очарование всему жалкому виду больного. Поскольку Юй Шэнъянь все-таки был не Янь Уши, этот вид смягчил его сердце, хотя юноша редко жалел кого-либо.

— Если плохо себя чувствуешь — говори, я не потребую от тебя невозможного, но выполнить поручение учителя мы все же обязаны. Я уже добыл некоторые сведения: наша цель, Янь Чживэнь, пускай и состоит в школе Обоюдной Радости, но его жена и дети с боевыми искусствами не знакомы, а сам он считается мастером средней руки. Никаких мер предосторожности Янь Чживэнь не принял, так что я могу и один убить его — будет проще простого. Но раз учитель требует от нас искоренить весь его род, придется и тебе вступить в дело. Когда выпадет возможность, возьму тебя с собой, дождемся Янь Чживэня, я убью его, после чего захвачу его жену или ребенка, передам тебе, и ты с ними покончишь.

Судя по удивлению на лице Шэнь Цяо, о том, зачем они собрались в Ечэн, он слышит впервые. И никак не ожидал, что его пошлют убивать женщин и детей.

— Осмелюсь спросить, шисюн, каково происхождение школы Обоюдной Радости? И в чем причина нашей ненависти к Янь Чживэню?

Юй Шэнъянь запоздало спохватился, что его подопечный совершенно забыл о раскладе сил в цзянху, поэтому бросился вкладывать в голову Шэнь Цяо нужные сведения:

— У Чистой Луны, Обоюдной Радости и Зеркала Дхармы общий исток: все мы произошли от школы Солнца и Луны с острова Фэнлинь. Можно сказать, когда она распалась, от нее пошли три новые ветви. Справедливости ради, имея общее прошлое, мы должны держаться вместе, да только каждый желал одержать верх и встать во главе нового объединения, названного школой Мудрости. Больше всех жаждала власти школа Обоюдной Радости и ее глава Юань Сюсю. Ученики этой женщины во всем уподобляются наставнице: тоже ставят на красоту и всячески пользуются ею, дабы достичь желаемого. Впрочем, в боевых искусствах они никому не уступят — лучше держаться от них подальше. Тебе стоит знать, что у этой Юань Сюсю есть любовник по имени Сан Цзинсин, и некогда он был учеником почтеннейшего Цуй Ювана. Так вот, целыми днями эта парочка изменщиков только тем и занята, что строит козни. И когда наш учитель ушел на десять лет в затвор, они не преминули воспользоваться этой возможностью, нацелившись поглотить Чистую Луну.

Выслушав объяснения, Шэнь Цяо согласно кивнул, однако вздумал возражать:

— Но если Янь Чживэнь в школе Обоюдной Радости всего лишь мастер средней руки, да еще и чиновник на службе империи Ци, нетрудно догадаться, что лично он никогда не чинил неприятностей школе Чистой Луны. Почему же учитель вознамерился его убить?

Юй Шэнъянь криво ухмыльнулся:

— Тебя так послушаешь, шиди, и ненароком решишь, что от тяжких ран ты совсем зайчиком стал — невинным, белым и пушистым! У Янь Чживэня особое положение, и до сих пор он использовал чиновничью службу как прикрытие. Мало кто знает, что он из школы Обоюдной Радости. Избавиться от него — все равно что курицу убить на глазах у обезьян: его смерть послужит другим в назидание и ужаснет врагов. Это во-первых. А во-вторых, так школа Обоюдной Радости поймет, насколько мы осведомлены об их делишках, и уж точно не посмеет наглеть дальше.

В-третьих, пока учитель пребывал в затворе, они упорно нам досаждали, и теперь, когда учитель вернулся, нам никак нельзя не отплатить им той же монетой. А иначе в цзянху решат, что школа Чистой Луны слаба и больше не способна за себя постоять. А ведь это не так! Да будет тебе известно, что после смерти достопочтенного Цуй Ювана школа Чистой Луны была самой могучей из трех ветвей, вышедших из школы Солнца и Луны, превосходила во всем две другие ветви и надеялась со временем объединить адептов неправедного пути под крылом школы Мудрости. Однако наш учитель был ранен, ему пришлось уйти в затвор, и школа Обоюдной Радости вздумала захватить власть…

— А что же школа Зеркала Дхармы? — припомнил Шэнь Цяо. — Разве они нам не досаждали?

— Дело в том, что из всех трех ветвей много адептов только у школы Обоюдной Радости, так что на их стороне численный перевес. И Зеркало Дхармы, и Чистая Луна по сравнению с ними малочисленны, — продолжал Юй Шэнъянь. — К тому же ученики этих школ разошлись по всей Поднебесной. Каждый действует самостоятельно, и собираться вместе обычно нет нужды. Так, учитель, выйдя из затвора, уведомил об этом лишь меня, вот я и примчался на его зов. А что до тебя… — скрывая неловкость, он кашлянул. — Ты узнал об учителе лишь потому, что тебя ранили адепты Обоюдной Радости, и он распоряжался на твой счет. В общем и целом, пускай и нельзя утверждать, что все три ветви живут в мире и согласии, но постоянно мутит воду только школа Обоюдной Радости, и в этом они дошли до крайности.

Шэнь Цяо устало вздохнул и заметил:

— Как говорится, за каждой обидой стоит обидчик, за каждым долгом — должник, и спрашивают с виноватого. Шисюн объяснил, что во главе Обоюдной Радости стоит госпожа Юань Сюсю, так почему бы учителю не нанести визит к ней самой? А что до поручения… Пускай надобно убрать Янь Чживэня, но зачем трогать его семью? Они к цзянху отношения не имеют.

Юй Шэнъянь слушал сомнения своего ложного соученика, теребя кисточки у края кровати. Впрочем, вникать в противоречия, на которые указал Шэнь Цяо, он и не подумал, а вместо этого строго напомнил:

— Учитель приказывает — мы подчиняемся. К чему столько вопросов? Говорят же в народе: если срежешь траву, а корни не тронешь, она вырастет вновь. Надо ли ждать, когда дети Янь Чживэня подрастут и придут искать с нами ссоры? Не проще ли избавиться от всей семьи сразу? — с этими словами он встал и досказал следующее:

— Ладно, дело не к спеху, до седьмого числа время есть. А пока воспользуйся оставшимися днями и отдохни хорошенько. Как оправишься, распоряжусь, чтобы слуги сопроводили тебя на прогулке — вот и развеешься. Надо сказать, из всех столиц Поднебесной Ечэн ничем не уступает в роскоши Цзянькану, а по вольному духу и вовсе превосходит его. Здесь действительно есть на что посмотреть, и особенно хороши дома окутанных дымкой цветов…

Юй Шэнъянь говорил об увеселениях с воодушевлением, совсем позабыв, что его подопечный — слепец, и никакие красоты и радости этого города ему не доступны. Сам Юй Шэнъянь был по-настоящему одаренным юношей, и, хотя ему исполнилось чуть больше двадцати, он уже вращался в определенных кругах, преимущественно бывал среди людей образованных, с тонким вкусом к поэзии и другим искусствам, да и сам пользовался известностью в Южной Чэнь, где предусмотрительно ходил под другим именем. Будучи в приподнятом настроении, Юй Шэнъянь подумывал предложить Шэнь Цяо подобные увеселения, но вовремя понял, что тот их не оценит из-за слепоты и бессилия. Осекшись на полуслове и многозначительно ухмыльнувшись, Юй Шэнъянь поспешил добавить:

— Конечно, сейчас ты болен и растерян, позабыл прошлое, но в этом нет ничего страшного. Просто знай, что все адепты Чистой Луны — люди незаурядные и утонченные, притом привыкшие поступать как им вздумается. В дальнейшем тебе не раз выпадет возможность насладиться всем, чем только пожелаешь.

* * *

В поездках Янь Уши представлялся богатым купцом Се, и потому на его доме в Ечэне висела табличка «Усадьба Се». Остановившись там и поручив Шэнь Цяо заботам слуг, Юй Шэнъянь теперь целыми днями отсутствовал.

Его подопечный привык обращаться с другими мягко и учтиво, что само по себе располагало к нему, но вдобавок из-за незаживших внутренних ран Шэнь Цяо выглядел чрезвычайно хрупким и болезненным, и слуги дома волей-неволей прониклись к нему сочувствием. Особенно его жалели молоденькие девушки, которых приставили прислуживать больному. Прошло всего-то несколько дней, а они уже совсем сдружились с гостем и наперебой старались развлечь его, рассказывая о пейзажах столицы Ци, местных нравах и обычаях, а также обо всем, что случается в окрестностях усадьбы Се.

Немного оправившись и устав сидеть без дела, в один день Шэн Цяо решил попросить вывести его на прогулку. И пусть глаза его не видели роскоши и великолепия Ечэна, но каждый уголок столицы рассказывал о ее богатствах.

В ту пору Ечэн и в самом деле был таков, каким его описывал Юй Шэнъянь: на улицах белый нефрит, на крышах — глазурь. Правящий род Гао вышел из сяньбийцев, перенявших многое у ханьцев. Но и в кладке городских стен, и в одеждах, и в украшениях проскальзывало сяньбийское прошлое жителей. По сравнению с изысканностью и утонченностью юга здесь во всем царил вольный дух и подчеркнутая мужественность. Тут даже поговаривали: возьми вино на постоялом дворе Ечэна и то же самое в Цзянькане, и у нас окажется крепче.

Богатые одежды, танцующие на ветру ленты, пышные прически красавиц, превосходные кони и прекрасные повозки — всей этой роскоши Шэн Цяо не видел, но ясно чувствовал в теплом аромате процветающего города.

После короткой прогулки служанка, придерживая Шэнь Цяо под руку, завела его в лекарственную лавку и усадила отдохнуть в боковом зале, а сама отправилась с рецептом к прилавку.

Лекарство предназначалось Шэнь Цяо, впрочем, к тому времени он и сам почти что стал «горшком с лекарствами»: каждый день ему следовало выпивать по меньшей мере одну большую миску целебного отвара.

И хотя «учитель» Янь Уши нисколько не жалел своего «ученика» и не собирался помогать восстанавливать боевые навыки, но и на произвол судьбы не бросал. Видимо, распоряжаясь насчет лекарей и снадобий, он не желал наблюдать, как Шэнь Цяо влачит полумертвое существование. В рецепте, с которым ушла служанка, был состав отвара, что главным образом приводил в порядок обмен ци, ток крови и восстанавливал поврежденные меридианы, а также укреплял сломанные прежде кости и согревал начало Ян в теле больного.

В нынешнем состоянии у Шэнь Цяо полностью отсутствовало внутреннее дыхание, к тому же он совершенно лишился воспоминаний о прошлом, и рассчитывать на то, что больной восстановит боевые навыки, пока не приходилось. Благо что Шэнь Цяо весьма скоро научился заново ходить и теперь передвигался довольно свободно и уверенно. В этом была заслуга последних нескольких месяцев тщательного лечения.

Напросившись сходить вместе со служанкой за лекарством, Шэнь Цяо думал лишь о том, как бы хоть немного прогуляться и размяться. Он и не догадывался, что, несмотря на болезнь и слепоту, одним своим видом привлекает внимание посетителей лавки.

У Шэнь Цяо от природы были прекрасные черты лица и безупречная осанка. Пускай он немного осунулся из-за болезни, но красоту облика это нисколько не портило. Одетый в паофу цвета бамбуковой зелени, с тугим пучком на затылке, заколотым простой деревянной шпилькой, а не гуанью, Шэнь Цяо, как и положено даосу, тихо и неподвижно сидел на указанном месте, молчаливо слушал беседу служанки с хозяином лавки, и лишь уголки его губ чуть приподнимались в легкой улыбке.

Судя по всему, Янь Уши и не думал беспокоиться, что кто-нибудь узнает Шэнь Цяо. Более того, он прямо разрешил своему «ученику» выходить в люди, а Юй Шэнъяню не давал наказа представлять подопечного иным именем или менять тому облик. Впрочем, в предосторожностях не было нужды. Еще во времена, когда Шэнь Цяо был учеником, и после, когда он встал во главе Сюаньду, этот даос весьма редко спускался с горы в цзянху, поэтому мало кто знал его в лицо. Поговаривали даже, что в прежние времена далеко не каждый ученик Сюаньду признал бы в нем настоятеля-чжанцзяо. В цзянху хорошо знали других адептов этой прославленной школы, однако никого из этих людей не выдвинули на пост главы, и в итоге настоятелем стал никому не известный Шэнь Цяо. О причинах такого выбора знал разве что вознесшийся Ци Фэнгэ.

А что до схватки между Шэнь Цяо и Кунье, следует отметить, что она проходила на пике Полушага, чья вершина с трудом вмещала двух человек, поэтому за мастерами боевых искусств наблюдали с пика Сожалений, что высится напротив. Однако расстояние между ними весьма велико, отчего наблюдатели вряд ли могли хорошенько разглядеть и запомнить лицо Шэнь Цяо. Вдобавок затяжная болезнь все-таки переменила его, и выглядел он много хуже, чем в расцвете сил.

Но все эти соображения роились лишь в голове Юй Шэнъяня. Также, зная характер учителя, про себя он решил, что для Янь Уши спасенный даос — не более чем игрушка, минолетная прихоть. И что праведника стоит вылечить и выучить сугубо забавы ради, чтобы посмеяться над его судьбой. — Господин, лекарство готово. Пойдемте? — наконец позвала Шэнь Цяо служанка.

Тот кивнул, и она поддержала его под руку, помогая подняться, после чего повела больного к выходу. Но только они добрались до порога, как кто-то их окликнул, и в том голосе читалось искреннее удивление:

— Осмелюсь спросить, как ваше имя? Облик и манеры господина утонченны и полны изящества, однако я никогда вас прежде не видела.

Служанка остановилась, и Шэнь Цяо понял, что некая госпожа обращается к нему.

— Имя вашего покорного слуги Шэнь Цяо, — любезно отозвался он.

— Значит, вы господин Шэнь, — продолжила госпожа, и ее тонкий голосок был звонок, мелодичен и боек. — Скажите, господин Шэнь, вы, случаем, не житель столицы? Или, быть может, происходите из знатного рода?

Воспользовавшись заминкой, служанка украдкой шепнула Шэнь Цяо, кто перед ним:

— Эта барышня из семьи управляющего Ханя, ее зовут Хань Эин.

Следует уточнить, что «управляющий Хань» вовсе не служил управляющим в какой-нибудь богатой семье. Это был циский чиновник высокого ранга, известный также как шичжун Хань Фэн, и слава о нем гремела по всей стране. Сыновья его женились на дочерях императора, и вместе с Му Типо и Гао Анагуном он входил в число «Трех циских вельмож». Этот человек имел большое влияние на императорский двор, и его дочь Хань Эин, разумеется, привыкла получать все, чего бы ни пожелала.

Вспомнив, кто такой «управляющий Хань», Шэнь Цяо с улыбкой ответил:

— Уже давно я наслышан о деве Хань, но увы, из-за болезни глаз пока что не в силах наблюдать ее изящество. Надеюсь, она извинит меня. Когда болезнь моя пройдет, я обязательно нанесу ей визит и засвидетельствую свое почтение.

Хань Эин тоже заметила, что взгляд его тускл, и с огорчением подумала, как жаль, что такой молодой и красивый господин оказался слепцом. Любопытство ее сразу поутихло, и она ответила.

— Что ж, да будет так. Тогда выздоравливайте. Сяо Лянь, ступай к приказчику, пусть завернет этому господину женьшеня за мой счет.

— Премного благодарен деве Хань, — все так же любезно ответил Шэнь Цяо. — Однако будет невежливо не ответить на ее доброту. У ничтожного Шэня есть скромный подарок для девы Хань, и я смиренно прошу принять его.

Это предложение чуть заинтересовало Хань Эин.

— О? И что же это?

— А-Мяо, — позвал служанку Шэнь Цяо, — будь добра, принеси из повозки коробку.

Служанка повиновалась и бросилась выполнять поручение.

Пускай глаза Шэнь Цяо ничего не видели, но говорил он как образованный человек, держался скромно и легко располагал к себе других. Даже такая своевольная и капризная барышня, как Хань Эин, способная где угодно остановить приглянувшегося мужчину, чтобы поболтать и построить ему глазки, не могла не смягчиться в присутствии этого человека.

Когда служанка вернулась с бамбуковой коробочкой в руках, Шэнь Цяо и Хань Эин как раз заканчивали краткую беседу и раскланивались. Под конец Хань Эин осведомилась о месте проживания Шэнь Цяо, пообещав как-нибудь заглянуть к нему с визитом, после чего вышла из лавки, вскочила в седло, попрощалась и была такова.

По возвращении в усадьбу Се эту историю услышал Юй Шэнъянь и от удивления аж пришелкнул языком.

— Ну у тебя и дар! Всего разок вышел из дома, а уже свел знакомство с Хань Эин. Да будет тебе известно, что эта девушка — племянница по учению Чжао Чиин из школы Лазоревых Облаков, что на горе Тайшань. Ее собственные боевые навыки посредственны, но благодаря любящему отцу она безнаказанно бесчинствует в столице.

— Мне она показалась неплохой, — со смехом ответил Шэнь Цяо. — Уж не знаю, где она бесчинствует.

Юй Шэнъянь тоже засмеялся.

— Притом она красавица. Жаль только, что характер невыносим. Кроме тебя во всем Ечэне не найдется никого, кто бы заявил, что она показалась ему неплохой!

Шэнь Цяо в ответ улыбнулся на это замечание, но ничего не сказал.

* * *

С того незначительного происшествия минуло три дня, и Юй Шэнъянь решил, что пора действовать. Как раз в ту пору в столице и за городскими стенами царила радостная суматоха, ведь совсем недавно наступил Новый год, а впереди еще был Праздник фонарей.

Янь Чживэнь занимал должность незначительную, и школа Обоюдной Радости, скорее всего, его ко двору, дабы иметь там лишние глаза и уши. Боевыми искусствами Янь Чживэнь владел далеко не блестяще, никаких мер предосторожности не принимал, и оттого Юй Шэнъянь решил, что уж ему-то убить такого человека так же просто, как и осушить чарку воды.

Но, следуя распоряжению Янь Уши, он все-таки взял с собой Шэнь Цяо, велел тому ждать у ворот, а сам запрыгнул на крышу и беззвучно пробрался к кабинету чиновника. Согласно тем сведениям, что Юй Шэнъянь добыл, готовясь к делу, Янь Чживэнь, пускай и был мастером средней руки, но отличался известной хитростью, благодаря чему и занял какоеникакое место в школе Обоюдной Радости. И как раз поэтому лучшей жертвы, дабы «запугать тигра», и не найдешь: чиновник довольно заметный, но должное сопротивление не окажет.

До самого конца Юй Шэнъянь пребывал в уверенности, что это поручение не требует особых стараний и сил, но, оказавшись в кабинете, вдруг Янь Чживэня не обнаружил и тут же заподозрил, что здесь что-то не так. Все слуги усадьбы трудились на своих местах, стража обходила двор дозором, но ни в кабинете, ни в спальне не нашлось даже следа присутствия Янь Чживэня. Как сквозь землю провалился не только сам чиновник, но и его жена, наложницы и дети.

В полном соответствии с боевым искусством, принятым в школе Чистой Луны (и оно, надо сказать, отличалось известным коварством и непредсказуемостью), Юй Шэнъянь передвигался по усадьбе скрытно, словно тень. В конце концов он добрался до внутреннего двора, поймал какого-то сонного слугу и надавил тому на «точку немоты». Несчастный даже не успел толком посопротивляться, как его стали допрашивать:

— Где Янь Чживэнь?

От такого бесцеремонного обращения слуга мигом проснулся, широко распахнул глаза и увидел перед собой прелестного юношу, который в два счета скрутил его и теперь держал так крепко, что не вырваться. Слуга страшно перепугался, пробовал было закричать, но, сколько бы ни разевал рот, а не мог вымолвить ни слова.

Глядя на его трепыхания, Юй Шэнъянь усмехнулся и потребовал:

— Говори, куда подевался Янь Чживэнь с семьей! Сейчас я отпущу тебя, и если все расскажешь, то не стану тебя убивать. Но если вздумаешь меня обмануть и позовешь на помощь, дело все равно кончится плохо: я вырежу в этом доме всех до единого! Ты меня понял?

Придя в ужас, слуга закивал часто-часто.

Убедившись, что тот сопротивляться и кричать не будет, Юй Шэнъянь чуть ослабил хватку и убрал палец с «точки немоты».

Слуга торопливо доложил:

— Два дня назад хозяйка уехала с молодым господином. Наш хозяин отправил их в усадьбу при горячих источниках, чтобы, так сказать, пожили там.

Юй Шэнъянь холодно усмехнулся:

— Допустим, женщин с детьми уже нет, но Янь Чживэнь никак не мог уехать вместе с ними. Завтра он обязан явиться ко двору, а потому сегодня же вернется в свою усадьбу. Когда это случится?

Слуга от испуга начал заикаться:

— Хо… хозяин уехал… а н-нам н-ничего не сказал. М-мы и сами… н-не знаем…

Слушать его блеяния у Юй Шэнъяня не было ни сил, ни времени, поэтому он, замахнувшись, одним ударом ладони оглушил слугу и отправился на поиски управляющего усадьбой. Поймав этого человека, Юй Шэнъянь снова учинил допрос, однако он не дал никаких сведений.

Юноша вовсе не был глуп и к тому времени уже догадался, что кто-то предупредил Янь Чживэня о готовящемся на него покушении. Вот только о поручении Янь Уши не знал никто, кроме самого Юй Шэнъяня да Шэнь Цяо. Слуги и управляющий усадьбой Се не слышали их беседы. Разумеется, готовясь к убийству, Юй Шэнъянь не кричал о своих намерениях на каждом углу, стало быть, остается только…

Его охватила холодная ярость и неудержимая жажда крови. От подступивших чувств Юй Шэнъянь едва не раздавил управляющему гортань, но вовремя рассудил, что убивать какого-то слугу смысла нет, особенно когда он упустил всю семью Янь Чживэня. Вдруг он, как говорится, «вспугнет змею»? Привлечет внимание школы Обоюдной Радости и сделается предметом насмешек?

Решив, что управляющего лучше оставить в живых, Юй Шэнъянь ударом ладони оглушил и этого человека, после чего, кипя от злости, ринулся назад, дабы отыскать Шэнь Цяо.

Даос нашелся в ближайшем переулке, где его и оставили.

— Это ты известил Янь Чживэня? — накинулся на него Юй Шэнъянь.

Шэнь Цяо не стал отпираться. Ничуть не колеблясь, он кивнул и сказал:

— Все верно, я.

В то мгновение Юй Шэнъянь всей душой возненавидел подопечного: неизменно беззаботная улыбка сошла с его лица, а ледяной взгляд был полон нескрываемой злобы.

— Но зачем? — не выдержав, спросил он.

Шэнь Цяо спокойно ответил:

— Нет сомнений, что между школами Чистой Луны и Обоюдной Радости навсегда разверзлась пропасть, и не мне противиться воле учителя, раз он пожелал убить Янь Чживэня, адепта недругов. Но в чем виноваты жена и ребенок этого человека? Хорошо, надобно убить Янь Чживэня, но к чему трогать его домашних?

Юй Шэнъянь холодно заметил:

— Убивать или не убивать — не твоего ума дело. Хотелось бы знать другое: сейчас ты так слаб, что даже, как говорится, курицу связать не сможешь. Притом совершенно слеп: если выйдешь за ворота, ни за что не отличишь, где север, а где юг, и сразу потеряешься. Так как ты известил Янь Чживэня?

— Однажды ты сказал мне, что Янь Чживэнь — человек хитрый и подозрительный: чуть что не так — и он тут же начнет беспокоиться, — напомнил Шэнь Цяо. — И тебе также известно, что в состав моих отваров входит дудник. Я сумел сберечь соцветие-другое, чтобы при случае послать их в усадьбу господина Яня. Мне улыбнулась удача: неожиданно в дверях лекарственной лавки меня окликнула барышня Хань Эин, и я под предлогом ответного подарка отдал ей коробочку, заготовленную для Янь Чживэня, притом попросив, чтобы она передала ему этот подарок. Барышня посчитала, что мы с Янь Чживэнем знакомы, и не стала задавать вопросов. По-видимому, получив от меня лекарственную траву, Янь Чживэнь почуял неладное и заблаговременно уехал со всеми домашними.

Юй Шэнъянь в бешенстве расхохотался.

— Я поистине недооценил тебя! Вот уж не думал, что ты на такое способен!

Отсмеявшись, он схватил Шэнь Цяо за горло и угрожающе сжал, после чего добавил:

— По твоей вине поручение учителя осталось невыполненным! Ты хоть представляешь, каковы будут последствия?!

Шэнь Цяо не мог дать достойный отпор. Больной задыхался, грудь его часто вздымалась, лицо побелело как полотно. С большим трудом Шэнь Цяо пробормотал:

— Я ведь… не из Чистой Луны… так?

От этого вопроса Юй Шэнъянь так опешил, что волей-неволей выпустил наглеца — Шэнь Цяо тут же согнулся и зашелся кашлем. Ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

— Как ты понял? — только и вымолвил Юй Шэнъянь.

— Почувствовал, — коротко ответил Шэнь Цяо.

Откашлявшись, он пояснил:

— Пускай я утратил всякую память, но не способность мыслить и рассуждать. Что учитель, что ты, шисюн, относились ко мне совсем не так, как обычно относятся к ученикам и братьям. Прислуга в усадьбе всегда держалась настороженно, как будто опасаясь выдать какую-то тайну. После ранений у меня не осталось боевых навыков, стало быть, для школы боевых искусств я бесполезен, живу как нахлебник, но учитель все равно отправил меня с тобой. Но важнее другое: разве, получив столь тяжкие раны, я не показал себя никудышным учеником? Не опозорил учителя и школу Чистой Луны? Однако никто и словом не обмолвился об этом несчастье, что не согласуется со здравым смыслом.

Юй Шэнъянь не нашелся с ответом, а Шэнь Цяо настойчиво продолжал:

— На самом деле способ, которым я воспользовался, не очень-то хитроумен. Таким разве что одурачишь служанок в усадьбе Се. Если бы ты не глядел на Янь Чживэня свысока и заранее приставил кого-нибудь присматривать за ним, он при всем желании не сумел бы сбежать.

— Верно, — немного погодя, откликнулся Юй Шэнъянь. — Зная, что Янь Чживэнь — человек незначительный, я не воспринял его всерьез, и твой замысел удался. Но ты ведь понимаешь, что тебе грозит? Что бывает, если ослушаться нашего учителя? Ты спас нескольких незнакомцев, но те и не догадываются, что уцелели лишь благодаря тебе. Допустим, они узнают, и что с того? Едва ли ты дождешься награды. Неужели считаешь, что твой поступок стоил того?

Шэнь Цяо на это покачал головой и стал возражать:

— Стоило или нет — каждый определяет в своем сердце, взвешивает на внутренних весах. Как говорится, за каждой обидой стоит обидчик, за каждым долгом — должник, и спрашивают с виноватого. Втягивать невинных — ничуть не похвально. К тому же бывает так, что можешь спасти кого-нибудь — а проходишь мимо, в силах совершить доброе дело — а уклоняешься, отчего потом всю жизнь совесть гложет. Совершенно неважно, узнают про тебя другие или нет, отблагодарят ли после — это уже их дело.

Юй Шэнъянь никогда прежде не встречал Шэнь Цяо и не знал его до того, как он сорвался с горной вершины. Очнувшись после забытья, этот даос был так плох, что девять из десяти дней проводил в постели, и его тяжкие раны говорили лишь о непомерной глупости. И хотя Юй Шэнъянь никогда не злословил на его счет, но в глубине души презирал этого слабого и больного человека, который, на первый взгляд, отличался лишь невообразимо прекрасным лицом. Что тут сказать? Глава прославленной праведной школы, так высоко взлетел и так низко пал, ответив на вызов, что оказался ему непосилен! Но теперь, вглядываясь в Шэнь Цяо, опирающегося на стену, Юй Шэнъянь видел его вовсе не глупцом. Лицо даоса оставалось спокойным, как будто он совершенно ничего не боится, и, хотя Юй Шэнъянь был адептом неправедного пути, юноша смутно угадывал в этом праведнике дух великих мастеров прошлого.

Отогнав это впечатление, Юй Шэнъянь презрительно усмехнулся:

— Ты о себе-то не можешь позаботиться, что тебе до чужой жизни и смерти? И раз так праведен, пора бы припомнить, кто облагодетельствовал тебя, когда ты сорвался с горы в пропасть и лишился всех своих умений! Это мы спасли тебя! А прошли бы мимо — и валяться бы тебе, бездыханному и непогребенному, где-нибудь в глуши. Так вот как ты отплатил за нашу доброту!

Шэнь Цяо тяжко вздохнул:

— Долг за спасение жизни надлежит возвращать, но эти два дела между собой не связаны.

Чуть нахмурившись, Юй Шэнъянь принялся размышлять, как быть дальше. С самого начала он думал, что поручение ему дали простое, и уж никак не ожидал, что приставленный к нему слепец, начисто лишенный какой-либо памяти, вдруг начнет чинить козни и предупредит Янь Чживэня прямо под его, Юй Шэнъяня, носом! Теперь если о неудаче прознает учитель, он, несомненно, решит, что его ученик совершенно никчемен, раз не справился с легчайшим заданием. В то же время Шэнь Цяо находился на особом положении, и так просто убить его было нельзя, поэтому Юй Шэнъяню ничего не оставалось, кроме как вернуть этого праведника учителю, чтобы тот решил его судьбу.

Похоже, Шэнь Цяо догадался, что у него на душе, и постарался утешить своего ложного соученика:

— Не волнуйся, я все расскажу главе школы, ты не пострадаешь.

— Лучше бы о себе беспокоился! — раздраженно отмахнулся Юй Шэнъянь.

На это Шэнь Цяо лишь скромно улыбнулся и вдруг завел разговор о другом:

— Юй-шисюн, осмелюсь спросить: если я не состою в школе Чистой Луны, то хотя бы мое имя настоящее?

Раздумывая, надо ли сказать правду, тот некоторое время молчал, но потом коротко подтвердил:

— Настоящее.

— Тогда кем я был до ранений? Если ли у меня близкие?

— Вот вернемся — и сам все спросишь у нашего учителя, — уклонился от ответа Юй Шэнъянь.

* * *

Однако по возвращении выяснилось, что с Янь Уши они не встретятся. Вскоре после того как ученики отправились в Ечэн, глава тоже отбыл по своим делам. Слугам он сказал, что уехал в Северную Чжоу.

— Учитель просил что-нибудь передать? — стал допытываться у управляющего Юй Шэнъянь.

— Хозяин велел вам вернуться на пик Полушага и продолжать совершенствоваться, — угодливо ответил тот. — Что же касается господина Шэня, хозяин сказал, что, если ваше поручение будет исполнено и все пройдет гладко, тот может остаться в усадьбе восстанавливать свои силы. Но если господин Шэнь что-то натворил в Ечэне и доставил вам хлопот, ему тут же следует уйти, не взяв с собой ни единой безделицы.

Юй Шэнъяня этот наказ слегка удивил.

— Учитель действительно так сказал?

Управляющий горько усмехнулся.

— Разве такой маленький человек, как я, посмеет что-то выдумывать?

Весь путь обратно Юй Шэнъянь беспокоился, как бы объяснить учителю случившееся, но в конце концов ничего из его соображений не потребовалось — все разрешилось так просто!

Поразмыслив немного, Юй Шэнъянь позвал Шэнь Цяо и передал ему слова Янь Уши. Тот отнесся к наказу совершенно спокойно:

— Вот, значит, как. Я и правда доставил тебе немало хлопот и неприятностей, и по моей вине ты не исполнил поручение главы. То, что ваш учитель распорядился таким образом, уже можно считать проявлением великодушия.

Юй Шэнъянь за время своего ученичества неплохо изучил Янь Уши, поэтому мог без сомнений сказать, что к великодушию его поступок не имеет никакого отношения. Скорее всего, учитель преследует какие-то свои цели. Тем более что Поднебесная сейчас пребывает в раздробленности, всюду царит неразбериха, разбой, и с каждым может случиться все что угодно. К примеру, если вдруг слепца Шэнь Цяо схватят работорговцы, то, когда это вскроется и мир узнает, во что превратился настоятель-чжанцзяо горы Сюаньду, от доброго имени его школы не останется и воспоминаний. Как им тогда вновь упрочить свое положение в цзянху?

Сам Юй Шэнъянь не отличался, как его учитель, такой беспринципностью и завидным упрямством, но противиться воле Янь Уши не рискнул, поэтому сказал Шэнь Цяо:

— В таком случае уходи завтра. На северо-востоке находится Ечэн, на юго-западе — государство Чэнь. Если захочешь попасть в Цзянькан, ступай на юго-запад, но дорога туда дальняя. В Ечэне ты уже бывал, и пускай этот город процветает, но в нем часто случаются беспорядки, а на всем пути туда полно бродяг и скитальцев, бегущих от голода. Если ищешь спокойной жизни, ступай в Южную Чэнь.

Шэнь Цяо на эти наставления кивнул и, сложив руки в знак признательности, низко поклонился.

— Благодарю тебя за совет, брат Юй. И попрошу еще об одном одолжении: надеюсь, брат Юй сможет поведать мне, кто я такой и каково мое прошлое, чтобы мне было куда направиться?

— Раз насчет тебя уже все решено, думаю, не будет вреда, если открою тебе правду, — равнодушно согласился Юй Шэнъянь. — Ты был настоятелем-чжанцзяо Пурпурного дворца горы Сюаньду, но вышел на поединок с Кунье, первым среди тюркских мастеров, во время боя сорвался с горы, и наш учитель тебя спас. Однако я бы посоветовал тебе не спешить с возвращением на Сюаньду: с самого поединка и по сегодняшний день никто и никогда не искал тебя. По крайней мере, я об этом не слышал.

— Гора Сюаньду… — нахмурившись, с недоумением пробормотал Шэнь Цяо.

Юй Шэнъянь, наблюдая его растерянность, недобро усмехнулся:

— Хотя нашу школу Чистой Луны и считают неправедной, но мы, пусть люди маленькие, безмятежны и спокойны. Захотим убить — убьем и не станем прикрываться красивыми словами — не то что некоторые праведники, у которых на устах мед, а за пазухой нож. Но слушать меня или нет — дело твое. Если по наивности угодишь в беду, да в такую, что можно и жизни лишиться, потом не говори, что я тебя не предупреждал!

Шэнь Цяо ничего не сказал ему в ответ.

А на следующее утро слуги усадьбы рано подняли его с постели и учтиво попросили покинуть дом. Кроме бамбуковой трости Шэнь Цяо не имел ровным счетом ничего: ни медяка, ни куска сухой лепешки. Очевидно, Юй Шэнъянь просто отправил его на все четыре стороны.

Выбора у Шэнь Цяо не осталось, и он отправился в путь. Его согревало ласковое утреннее солнышко, в воздухе витали весенние ароматы, и на душе Шэнь Цяо не было ни малейшего волнения или тягости.

Встав под яркие лучи, он вдруг прищурился и выставил руку, заслоняя глаза. Похоже, к нему постепенно возвращалась способность различать свет и тьму. И пускай перед Шэнь Цяо еще сгущались серые сумерки, и, если он долго смотрел на свет, его глаза нещадно болели, но это было куда лучше, чем, разомкнув веки, видеть кромешную тьму.

Обернувшись, Шэнь Цяо постарался вглядеться в усадьбу за своей спиной. Разумеется, глава Чистой Луны с самого начала не питал к нему добрых намерений, но нельзя не признать, что он, его ученики и слуги приютили раненого, приглашали врача, давали лекарства, и это благодеяние никак нельзя забыть.

Поэтому, отдаляясь от усадьбы, для себя Шэнь Цяо решил: если когданибудь доведется встретить Янь Уши, он обязательно поблагодарит его.