Плейлист волонтера

Мршавко Штапич, 2020

Роман-true story от участника поисковых миссий известного отряда “ЛизаАлерт”. Принято много и подробно говорить о потерянных людях и жертвах, которых находят поисковые отряды. Но мало кто писал и пишет о людях, которые в эти поисковые отряды входит. Штапич четыре года занимался поисками пропавших людей. В этой книге он рассказывает о том, как ищут, где ищут, и, самое главное – кто они, эти добрые благородные поисковики. Кто-то, надевая оранжевые спецовки, убегает от собственных проблем: от алкоголя и наркотиков, от нелюбимых и не любящих. От самих себя. Но именно эти несовершенные люди спасают чужие жизни. Каждый день. Книга содержит ненормативную лексику.

2. Eminem: «Lose yourself»

В течение месяца я несколько раз выезжал на поиски и познакомился с костяком отряда. На тот момент — человек 40, которые ездили постоянно. После поисков — удачных и не очень, а также просто в свободное время отряд в разных составах собирался в бургерной на Маяковской. Думаю, что часов 7–10 в неделю тогда у всех уходило на эти посиделки, которые приобрели какой-то кулуарный, нутряной характер. Благодаря общению в бургерной ты мог получить некие неформальные права: звонить людям посреди ночи с просьбой отвезти на поиск/забрать с поиска/присоединиться к поисковой группе; также ты мог получить приглашение на «закрытые» поиски — то есть на те, официальную информацию о которых могли не размещать вообще нигде: ни на форуме отряда, ни в Twitter (который быстро стал одним из основных способов связи).

Особое состояние жизни в волонтерской среде всегда подчеркивали позывные. Если в обычной жизни ты был, скажем, Васей, то тут мог стать «Белым магом» или кем еще. Некоторые, впрочем, оставляли свои фамилии; так поступил и я. Штапич. Štapić. Не очень удобно для позывного — есть «ч» и «ш», так что в рации такое сочетание букв шипит и может слиться с помехами в эфире. Но по мне, имена, прозвища, кликухи и позывные имеют ключевое значение. И вообще — скажите спасибо, что я не взял имя и фамилию целиком — Mršavko Štapić, Мршавко Штапич. Редкий русский произнесет это правильно с первого раза. А в рации это бы сбивало с толку: «Мшааа Штааачччч».

Ляля… Так ее называл только я. Наверное, потому что эта кличка подходит к ее истории. Ляля росла без матери. Отец пил, но в общем был нормальным мужиком. Ляля жила вместе с ним и явно заебывалась его алкоголизмом, но до «белочки» он не доходил, потому Ляля просто постоянно и безо всякого эффекта капала ему на мозги. Кажется, до поисков у Ляли было много времени на ссоры с отцом и другие бессмысленные переживания: из-за рыхлого сложения и детских травм Ляля не гонялась за мужиками, они, соответственно, тоже за ней не бегали. Полагаю, что с приходом в отряд ее либидо окончательно сублимировалось в поисках. Мне, неофиту, Ляля тогда казалась настоящей валькирией — координировала много, часто ездила и на «чужие» поиски (то есть поиски других координаторов) и круглосуточно отвечала по любому каналу связи. При этом она успевала работать в графике 5 на 2, да еще находила время на удовольствия жизни вроде выпивки, что, учитывая ее наследственность, не удивляет. Со стороны могло показаться, что человек вообще не спал. Чуть позже я понял, что так оно и было, причем практически со всем костяком, особенно на первых порах формирования движухи. Некоторые достигали фантастических состояний сознания и могли идти в лес после трех бессонных суток без потери осмысленности действий.

Ляля в теме была год, поэтому уже поднабралась опыта. Именно ее я подробно расспрашивал о поисках на своей первой «посиделке» в бургерной. Когда опрос закончился, Ляля изрекла: «Короче, пропасть может каждый. Наверное, поэтому у нас и девиз такой — “помочь может каждый”. И если бы пропала я, наверное… не знаю… суицид, судя по своему портрету я бы так сказала».

Думаю, ей особенно нравились поиски «суицидников», потому что ее саму этот вариант привлекал как некий умозрительный исход. Однажды ночью она позвонила:

— Штапич, мне нужны четыре мужика.

— Сразу или по очереди?

— Поиск, суицид, лес.

— Ладно, машина-то есть?

— Тебя Волк заберет.

Через полчаса я сижу в машине с угрюмыми типами — Волком, Бобом и Хрупким.

Волк, суровый мужик лет сорока в синем спасательном комбезе с разгрузкой, специализируется на поиске криминальных трупов. Этой ночью он должен возглавить группу, а сама Ляля остается за «штаб» на опушке.

Боб, одетый в дорогую натовскую форму и кожанку, молодой и крепкий, рассказывает о каких-то мотопоходах; его никто не слушает.

Хрупкий, парень лет тридцати, широколобый, лысый и потрепанный, в кроссовках и легкой куртке, включил музыку в плеере и задумчиво смотрит в окно. Из дешевых наушников слышен Eminem. «Ford Excursion» несется по трассе в снегопад.

«Пропала девушка. 16 лет. Уже была попытка самоубийства, неудачная. Здесь же», — делится подробностями Ляля, стоя по колено в снегу. Мы — напротив заброшенного советского объекта радиосвязи, четырех металлических вышек высотой в пару сотен метров каждая. Летом на натянутых между верхушек канатах прыгали роуп-джамперы, а зимой пробраться к самим вышкам через лес и метровый слой снега было непросто.

Почему девочка решила сигануть с вышек? Наверняка причина, как у всех истинных самоубийц, была достойной. Например, неспособность расстаться с девственностью, буллинг в школе или еще что-то такое, что запрещает очень простую вещь — быть как все, или чуть менее обычную вещь — быть собой, что в принципе то же самое, что и «как все» для подростков.

После короткой рекогносцировки на местности мы понимаем, что если прыжок состоялся, то тело точно ушло в сугроб и, больше того, уже присыпано как следует свежим снегопадом — и его можно попросту не заметить при осмотре.

Но у потенциально мертвой девушки работал телефон (собственно, через благоразумно установленное после первой попытки суицида приложение слежки ее и обнаружили, хотя девайс указывал очень неточно). Оттого метод поиска выбран неординарный. Вместо того чтобы собрать пару десятков людей и прощупать весь снег под вышками (чего требует элементарная логика), Ляля дает команду каждому встать под своей вышкой. Когда все займут позиции, Ляля наберет ее номер телефона, кто-нибудь услышит звонок, и мы — вуаля — получим свежий девичий труп в свои руки. Стоит отметить, что между вышками метров 300–400, поэтому товарищей почти не видно и не слышно: переговоры только по рации.

Через час мы, по уши в снегу, бредем — каждый к своей вышке. Ближайшую к дороге занимает Хрупкий. Я встаю у следующей и жду, когда Боб и Волк дойдут до своих позиций.

Громадина из стали, невесть для чего установленная вояками, вызывает трепет. Ванты, уходящие наверх, куда-то во тьму, потрескивают — то ли от морозца, то ли от того, что их долго никто не подтягивал. Какое-то время вдали мелькает фонарь Хрупкого, но вскоре исчезает совсем. Я тоже гашу свой фонарь — чтобы сэкономить заряд аккумулятора.

«А что, если телефон зазвонит под моей вышкой? Надо же пойти посмотреть, там она или нет… А если она еще живая?..» Прихожу к выводу, что лучше бы ничего не звонило, а если бы и зазвонило, то уж лучше труп, чем живая, переломанная девочка.

«Внимание! Тишина в эфире, через минуту будет звонок. Слушайте», — предупреждает Волк по рации.

Секунды текут медленно. Очень медленно. Мне надоело ждать — и я иду вытаптывать снег под вышкой, надеясь найти ее хоть так. В моем случае действие — некая победа над страхом. Волк снова выходит на связь, опрашивает всех — слышали что-нибудь или нет, и, убедившись, что никто ничего не слышал, назначает второй звонок. Потом третий. Я вытоптал уже радиус метров в 5, но с такой высоты, как мне представляется, можно было улететь гораздо дальше, поэтому я продолжаю топтать. В эфире снова появляется Волк:

— Волк Штапичу.

— Штапич в канале.

— Там Хрупкий не откликается ни в рации, ни на телефон, сходи проверь его.

Я иду к Хрупкому, но… у его вышки никого нет. Просто никого вокруг. Тут мне становится по-настоящему страшно. Врубаю фонарь на полную, на все 750 люмен, и осматриваюсь. «Эй», — откуда-то сверху слышу голос. Хрупкий сидит на дереве метрах в четырех от земли.

— Ты че там делаешь?

— Страшно пиздец.

— Че на связь не выходишь?

— Рацию уронил.

— Слезай, блять.

Одним прыжком, как та самоубийца, Хрупкий падает в сугроб, откапывает рацию и закуривает.

— Поехали ко мне после поиска.

— Зачем?

— Травка есть. Не всю тут выкурил.

Причина лютого страха Хрупкого становится понятной. Меня тоже пробирает на панику после травки. Однажды я даже выскочил из такси на ходу — так было страшно. «Поехали».

Через полтора часа Волк высадил нас на Таганке. Мы купили по паре банок пива и пошли дуть. Вернее, Хрупкий пошел догоняться, а я — так, пригубить. В холостяцкую берлогу Хрупкого пришла и Ляля — как оказалось, она жила в соседнем доме и они частенько пыхали вместе.

Длинный вдох, задержка дыхания. Так по кругу три-четыре раза. Дело сделано. «Чет не приходит» — верный знак того, что оно уже нагрянуло.

По укурке я становлюсь очень болтлив. Это выглядит даже не как человек с некими мыслями и страхами, а как радио, вещающее страх через двуногое существо. Хрупкий врубил Eminema и сел рубиться в CS. Ляля расплылась по дивану и пялилась в никуда. Гармония была достигнута.

— А я как пропаду? Молодой. Двое детей. Проблемы с работой. Все время слушает Агату Кристи. С утра встает и думает — какой же пиздец, и церковь эта, с мощами. А там мощи… зовут, как мою бывшую жену.

— Ты бухаешь, дуешь. Тебя или убьют, или травма, если пропадешь. Скорее ебнут по пьяни, — предсказала Ляля.

— А кто убьет, кто?

— Хачи какие-нибудь.

Хрупкий выключил игру и врубил карту поиска.

— Ляль, а какого хуя четыре?

Ляля начала стекаться, как терминатор Т-1000, в обычную свою форму.

— Какого хуя четыре что?

— Тут шесть вышек.

— Ебтвоюмать.

Ляля принялась звонить кому-то из отряда. Хрупкий рвался на поиск, но уснул в прихожей. Я оставался в режиме радио.

Утром девочку нашли под одной из пропущенных нами вышек. В это время я впервые проснулся на диване у Хрупкого. На телефоне были 5 пропущенных: от бывшей, у которой я должен был забрать детей, от мамы, от Ляли. Я не стал никому перезванивать, увидев смс от матери: «Детей забрала. Ты где?»