Изолятор

Мовсес Камоевич Оганян, 2021

Изоляция. Пандемия. Страх и неизвестность. Эти слова стали настолько привычными, что мир "Изолятора" поначалу сложно отличить от реального, а на месте героев романа легко представить себя. Николас целый месяц провёл в больнице, у него так и не проявилось ни одного симптома, но его не выпускают, как и остальных пациентов. Они всегда отгорожены друг от друга прозрачными барьерами или защитными костюмами. Существует ли вирус на самом деле? Барри, например, убеждён, что здоров, а их заключение – это правительственный заговор. В это легко поверить, когда врачи отвечают на всё шаблонными фразами, с внешним миром нет контакта, а все вокруг кажутся здоровыми. Но здоровы ли они? Можем ли мы стать достаточно безжалостными, чтобы выжить, и есть ли грань, которую нельзя переступать, даже ради выживания? Кому-то из героев придётся ответить на эти вопросы, и каждый из них столкнётся с непростым выбором и с ещё более непростыми последствиями этого выбора. Если выживет. Комментарий Редакции: Актуальный остросоциальный роман о будущем, которое вполне может случиться. Но у автора нет цели загрузить голову читателя скорбными мыслями. Если что-то поистине важное и можно передать через книгу, то только благодаря сумасшедше увлекательному сюжету. А назад из будущего можно вернуться, щелкнув кнопку блокировки экрана. Путешествие абсолютно безопасно! Содержит нецензурную брань.

Глава 2

«Живущий среди теней боится солнечного света».

Я сидел в кабинете доктора Вайлдса и, пока он заполнял бумаги, оглядывался по сторонам. Доктор явно был сторонником минимализма, в его кабинете не было ничего лишнего, всё стояло аккуратно и организовано. Это было полной противоположностью моего рабочего пространства: у меня всё было заполонено бесконечными стопками распечатанных листов и пометками на них. Я бы хотел считать себя гением, господствующим над хаосом, но на самом деле мне было лень соблюдать порядок. Мои размышления прервал голос Вайлдса.

— Итак, Николас, как вы себя чувствуете?

— Как будто меня держат взаперти.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я. Головокружение, перепады настроения, тошнота?

— Только после вашей убогой еды.

— Я не понимаю вашу озлобленность, мы ведь заботимся о вашем здоровье.

— Вы даже не знаете болен ли я.

— Вирус постоянно мутирует, мы не успеваем за ним, ваше здоровье — наш приоритет, а я трачу всё своё время на поиски лекарства! — в голосе доктора почувствовалось напряжение. — Кроме того, на вас лежит груз социальной ответственности, опасность угрожает не только вам.

— Ладно, док, извините, я просто уже схожу с ума в четырёх стенах, в жизни столько времени не проводил в одном здании. Чувствую себя хорошо.

— Тридцать дней — крайний срок проявления симптомов, мы предполагаем, что он немного увеличился, учитывая мутацию вируса, будьте особенно внимательны в ближайшие три-четыре дня, немедленно сообщайте обо всем касательно вашего здоровья.

— Есть, сэр!

Доктор посмотрел на меня взглядом усталого человека, который готов был тратить своё время на что угодно, кроме разговоров со мной.

Теперь я по расписанию направлялся к нашему психологу Сидни Колтон. Она была очаровательна, умна и, признаться, я думал о ней намного чаще, чем следовало бы. Я шел по широким больничным коридорам и увидел Барри, который направлялся на приём к доктору Вайлдсу.

— Шалом, мой друг.

— Только не говори, что ты еврей, Барри, коварный параноидальный геолог соблазнитель медсестер не может быть евреем.

— Я наполовину индиец. Только не тот, что не ест коров, а тот, что снимает скальпы. А ты что-то имеешь против евреев?

— Я также, как они жду пришествия Христа и не люблю работать по субботам.

— Хах, — Барри издал короткий отрывистый смешок. — а куда ты идешь? К нашему доктору психологических наук, которая могла бы покорить Голливуд?

— Да, к Сидни, она могла бы покорить весь мир.

— Да ты запал на нее, дружище. Как по мне, она слишком холодная.

— Холодная? Шутишь? Она невероятная, очень энергичная и искренняя. И у нее отличное чувство юмора.

— Видимо тебе она раскрылась больше, чем мне. А она смеётся над твоими тупыми шутками?

— Что?

— Ну знаешь, у всех бывает тупые шутки, признай, она смеётся над твоими шутками, когда ты сам понимаешь, что сказал какую-то чушь?

— Хм, да, бывает, — задумчиво ответил я.

— Это верный признак того, что кушетка вам понадобится не только для выявления ассоциаций, братан.

— Ты что еще и психоанализ изучал?

— Самую малость. Дружище, главное не теряйся, забей на все эти правила и рамки, её здесь все считают бесчувственной сукой, а раз с тобой она такая милая, значит ты ей нравишься! Поверь мне.

— Ты же понимаешь насколько это глупо? Я в этом дебильном скафандре, я её пациент, я даже не знаю, есть ли у нее кто-нибудь.

— Ты можешь либо причитать, как маленькая девочка, либо перестать прятать свои чувства, хуже точно не будет, поверь.

— Точно! Я должен слушать чувака, который собирается трахнуть медсестру, рискуя заразить её смертельным вирусом.

— Я уверен, что здоров. Я чувствую малейшее изменение в своём организме, долгие годы я постигал это умение. Так что малышке Александре ничего не грозит. Просто сделай то, что хочешь больше всего!

— Так и поступлю, — сказал я и быстро пошёл от него прочь.

— Не очкуй! — Барри крикнул так громко, что почти сумел смутить меня, но я повернулся и с широкой улыбкой показал ему средний палец. Он расхохотался и вошел, вернее ворвался в кабинет доктора Вайлдса.

«Откуда он знает всю эту херню про ассоциации, литосферные плиты и катаны. Он скорее должен разбираться в мотоциклах, сортах шмали и дешёвом пиве. Боже, Ник, неужели ты мыслишь стереотипами, какой позор». Как обычно погружённый в свои мысли, я на автомате дошел до её кабинета и почувствовал, как сердце стало биться чаще.

Я вспомнил день первого сеанса. Когда доктор Вайлдс сказал, что мы будем ежедневно наблюдаться у психолога, чтобы нам было легче перенести изоляцию, я сразу представил, как захожу в строго обставленный кабинет, где бородатый мужик в очках рассказывает мне о том, что я с детства вожделею собственную мать, а лампа, которая мне приснилась вчера ночью, на самом деле фаллический символ.

— Док, а нам будут выписывать рецепты на кокаин в лучших традициях дядюшки Фрейда?

— Мистер Баддс, я бы лично с удовольствием накачал вас чем угодно ради того, чтобы иметь возможность насладиться тишиной, но увы, проклятая клятва Гиппократа связывает мне руки. Раз вы такой активный, то идите первым, доктор Колтон примет вас.

— Благодарю, док, я спрошу у него, чего подсознательно желает человек, который пользуясь властью угрожает несчастному больному.

Не дав доктору возможность ответить на мою колкость, я вошёл в кабинет психолога.

— Мистер Колтон, мне только что угрожал один из ваших сотрудников! Мне страшно, мне нужна поддержка!

Я увидел стройную, загорелую блондинку с распущенными, слегка кудрявыми волосами в сером джемпере и синих джинсах, которая вопросительно, но спокойно смотрела на меня, сидя за столом из светлого дерева. Я смотрел на неё слишком долго и не мог ничего сказать. Среди всей суматохи, которая происходила в последнее время, она выглядела, как ангел, который спустился с небес, чтобы спасти нас всех. Всю жизнь судьба швыряла меня по самым тёмным углам, и это дало мне бесценный дар — я видел людей насквозь буквально с первого взгляда и никогда не ошибался. Вот и теперь, глядя на неё, я понимал, что это очередной перекресток на моём жизненном пути, одна из немногих важных точек выбора, которые соединяются в линию жизни.

— Мистер Баддс, верно?

— Я, наверное, ошибся кабинетом. Меня ждёт какой-то хрен-психоаналитик, а старый проныра указал мне не на ту дверь, простите, что потревожил, но я не отказываюсь от своих обвинений!

— Нет, вы не ошиблись, я доктор Сидни Колтон, только я психолог, а не хрен-психоаналитик, — она с улыбкой смотрела на меня. — Сожалею, что не оправдала ваши ожидания.

— Хотел бы я каждый раз, когда ошибаюсь, чувствовать то же, что сейчас.

Она испытующе посмотрела на меня, но сказала лишь: «Присаживайтесь и расскажите мне о вашем пребывании здесь». В первом её взгляде был интерес, теперь же она полностью спрятала свои эмоции за профессиональной, милой, но холодной обходительностью.

— Мне не по себе взаперти, не думаю, что это вас удивляет. Я читал, что лишение свободы, сильнее всего пробуждает в людях агрессию и позывы к деструктивности.

— Верно, поэтому я здесь. Вы должны понимать, что это необходимые меры и…

Я был слишком поражён, чтобы воспринимать её речь. Я старался хотя бы делать вид, что слушаю, но думаю, что мой растерянный, блуждающий взгляд меня выдал. Я пытался осмотреть её всю так, чтобы она не заметила. В итоге целых полчаса я односложно отвечал на её вопросы и пытался унять трепет в груди.

За месяц мы с ней наладили контакт, иногда мне даже казалось, что она флиртует со мной, но я отгонял подобные мысли. Сегодня, после разговора с Барри, я подумал, что скорее всего не открыл ей свои чувства из-за банального страха, а не из-за того, что роман в наших условиях был неуместен. Но думал я о ней постоянно. Вот и сейчас я шёл и вспоминал её полные, чувственные губы, чистый взгляд голубых глаз, идеально очерченную грудь, которая так меня манила, что создавала риск превратить нашу беседу в сеанс глубокого гипноза. «Она по-любому видела, как я пялюсь на её грудь и считает меня жалким извращенцем» — пронеслось у меня в голове.

— Добрый день, Николас! Я так рада вас видеть. Проходите, устраивайтесь, — она улыбалась, глядя мне прямо в глаза, из-за этого я почувствовал себя школьником, который запал на молоденькую классную руководительницу.

— Ник, можете называть меня Ник, Сидни.

— Как вам будет угодно, мне сложно уйти от официального обращения, боюсь перейти черту дозволенного.

«Что она сейчас сказала? Это намёк или я просто пытаюсь разглядеть то, чего нет?»

— Ник? Что с вами?

«Вот бы только дотронуться до её нежной кожи, боже, она просто притягивает меня».

— Ник?

— Все в порядке, Сидни, я просто задумался о том, насколько разрушительно на человека может действовать желание получить что-то недоступное. Это ведь классический сюжет со времен Адама и Евы, у них не было хэппи-энда.

— Никогда бы не подумала, что вы религиозны, Ник. На мой взгляд сам факт запрета как раз является триггером для разного рода глупостей.

— Но тем не менее мы живём в Изоляторе, где запреты управляют всем, это ли не повод совершать глупости ежесекундно?

— А вы ловко орудуете словами Ник, признаться, в реальной жизни ваш язык богаче, чем в той же «Непроходимой пелене».

— И вы туда же… Вам тоже её Александра дала почитать?

— Что?

— Извините, ничего, просто очередная глупость. Так вы читали моё произведение? Как оно вам?

— На мой взгляд довольно мило, приятно читать, но слишком попсово, может мне так кажется, потому что я узнала вас настоящего.

— Думаете, вы узнали меня?

— Николас, я профессиональный психолог с десятилетним стажем, даже если бы вы ни разу не раскрыли рот на моих приёмах, я бы узнала вас. Хотя, мне сложно представить вас молчащим.

Я усмехнулся. «Она же играет со мной. Это что какая-то новая тактика сближения с пациентом?»

— Даже все книги мира не смогут открыть тайну души, людей чувствуют не те, кто прилежно посещали занятия и получили диплом, а те, кто вкусили жизнь неочищенную от грязи, познали страдание, смогли ужиться со своими демонами и могут выглядеть адекватными, несмотря на то, что их внешне чистая кожа, изнутри покрыта рубцами от многочисленных шрамов.

«Да уж, такого она точно не ожидала. Молодец, Ник, даже если она немного заигрывала с тобой, то после этого залпа откровений к ней будет не пробиться».

Сидни молчала в явном замешательстве и смотрела в сторону. Я внезапно ощутил прилив уверенности и буквально услышал голос Барри, который велел: «Братан, не теряйся, у нас не так много шансов, чтобы упускать их».

Я взял её за руку, она посмотрела на меня, как бы спрашивая: «И что ты собираешься делать?», но не отшатнулась, не вскрикнула и не ударила меня, как я ожидал. Думаю, если бы не скафандр, который уже буквально слился с моей кожей, я бы поцеловал её.

— Прости, Сидни, я не хотел грубить. На самом деле ты мне очень нравишься! Можешь считать это глупостью или проявлением стокгольмского синдрома, но я чувствую, что влюблён в тебя с того момента, как увидел! Я просто уже сам не свой, непонятно болеем мы или нет, нет никаких симптомов, но нас держат взаперти, весь этот навороченный хлам лишает всякой человечности! И только мысль о том, что я могу прийти в единственный кабинет, от которого меня не тошнит, и увидеть тебя даёт мне повод дышать, — я говорил серьезные вещи, но все ещё держал её за руку и не мог оторвать взгляд от её губ. И она это видела. Она это чувствовала. Я готов поклясться, что она больше всего на свете хотела бы, чтобы проклятый защитный костюм сгинул вместе со всем остальным в этом мире, кроме нас.

— Ник, ты меньше всех, кого я знаю, лишён человечности! Ты самый живой, самый поразительный, остроумный и привлекательный мужчина!

Мы смотрели друг другу прямо в глаза и улыбались. «Боже, неужели это происходит на самом деле. Спасибо, Барри! Один меткий совет от того, чьи черты хочется видеть в себе, и жизнь становится менее убогой».

— Я бы очень хотела сотворить с тобой какую-нибудь глупость. Но давай подождём, — Сидни пришла в себя. — в первую очередь ты мой пациент.

— Хорошо, я спокоен как никогда. Что тебе больше всего понравилось в моей книге?

— История любви, то как ты подбираешь слова, образы главных героев…

— Дай угадаю, постельные сцены?

Сидни покраснела.

— Ник, перестань.

— Прошу ответь! Для меня это очень важно. Не стесняйся, ты же дипломированный специалист.

— А ты невыносим! Если бы гранты выдавали за умение провоцировать, ты бы мог построить целый аквапарк, где вместо воды лились бы доллары и твои бесконечные тирады!

— Я жду ответа.

— Да, постельные сцены — сдалась она и украдкой посмотрела на меня уже без смущения — на самом деле именно после них я обратила внимание на то, какой ты чувственный и сильный. Мужчина, который не умеет любить, не смог бы так красиво всё описать. Мне приходилось читать каждую сцену по несколько заходов, потому что дыхание замирало и мысли путались.

Я был счастлив это слышать. Каждый писатель мечтает о том, чтобы его слова оживляли сердца.

— Ну что? Доволен собой? Теперь меня уволят — дразнясь, сказала Сидни.

— А мы скажем, что это такой новый вид терапии! Позволяет раскрыть чувственную сторону пациента без гипнотических внушений и психоанализа. Только у меня есть условие, я должен быть единственным, на ком ты опробовала эту методику.

Сидни резко приблизилась ко мне и прошептала:

— Ты и так будешь моим единственным, как только мне разрешат распаковать тебя, я лично прослежу, чтобы ты детально воссоздал в реальности каждую эротическую сцену, я хочу чувствовать всё то, что чувствовали твои героини!

Она говорила это с таким жаром, что я потерял дар речи.

— Боже мой! Посмотрите, мне удалось его заткнуть! Пожалуй, это самое значимое достижение в моей практике, — со смехом сказала Сидни. — Ладно, давай перейдём к делу. Я видела, что ты разговаривал с этим типом Барри. Ты знаешь, кто он?

— Отличный парень.

— Опасный отличный парень. Он единственный, кого сюда привезли насильно. Его сопровождала целая группа конвоиров, анализы у него удалось взять только, использовав нейтрализатор, он постоянно говорит, что вирус — проект правительства, который вышел из-под контроля, но его он ни за что не возьмёт, потому что он полжизни постигал разнообразные духовные практики, — Сидни пристально следила за тем, как я реагирую на её слова.

— Продолжай.

— Ты помнишь Сэма?

— Того здоровенного санитара? В нём было не меньше 120 килограмм, такого не забудешь при всём желании.

— Так вот твой дружок Барри вырубил его за секунду, мы до сих пор так и не поняли, как он смог открыть дверь. Не знаю, что бы он еще натворил, если бы у нас не было многоуровневой системы охраны с нейтрализующим газом.

— Мы с ним поладили, он просто не хочет здесь находиться еще больше, чем я. Не у каждого есть доктор, который придаёт смысл жизни, — я надеялся, что она поддержит мой шутливый тон и примет комплимент, но она строго смотрела на меня.

— Он Александре как будто в голову залез, она вообще не соображает, что делает, если бы мы не были заперты здесь, её бы уже давно уволили.

— А мне кажется, что она прекрасно понимает, чего хочет.

— Да, послушай ты меня! — голос Сидни задрожал. — Я не хочу, чтобы ты вляпался во что-нибудь! Этот парень точно что-то задумал, он хитёр и, если он сближается с тобой, значит ему что-то нужно. Не натвори глупостей, Ник. Я наконец-то встретила достойного мужчину и не позволю тебе сломать свою жизнь, потому что Барри кажется тебе хорошим.

«Какая она решительная. Пожалуй, даже чересчур. „Если он сближается с тобой, значит ему что-то нужно“ — звучит правдиво, но не только по отношению к Барри».

Я почувствовал, как ко мне подкралось подозрение. Оно окутало моё сердце стальными путами и медленно сдавливало его. Я знал, что это чувство никогда не обманывает. Этот холодок внутри слишком часто был предвестником провала, и я давно решил для себя, что принимаю его, как послание из самых глубин своего подсознания.

— Сидни, не переживай, я взрослый мужчина и смогу постоять за себя.

Только сейчас она убрала свою руку и спряталась за маской высококлассного профессионала.

— Поступай, как знаешь, Ник, я желаю тебе только добра, — с горечью произнесла Сидни.

Я молча встал и вышел не попрощавшись. Стоило мне закрыть дверь, как меня буквально снесло потоком мыслей, я сел на пол, прислонившись к стене. Это была не приятная морская волна, а безжалостный шторм, который оставляет за собой развалины. «Какой же у тебя дрянной характер, Ник. Как можно было молча уйти после всего, что ты ей сказал сегодня. Она же хотела тебя защитить, а ты опять ведёшь себя, как мудак, с теми, кто заботится о тебе. Что если ощущение обманчиво, какой же ты всё-таки тупой». Я просто сидел на полу, уронив голову на руки, когда увидел, как по мне приближается темноволосый силуэт в белом халате.

— Мистер Баддс, вы в порядке?

Александра помогла мне встать и проводила меня в палату. Я смотрел в её умные карие глаза и не мог понять, какого чёрта она рискует своей работой и жизнью ради парня, с которым она едва знакома.

— Даже не думайте говорить мне что-то про Барри. Это всё слухи, я не собираюсь оправдываться ещё и перед вами.

— О чём ты, Александра?

— Писать романы у вас получается лучше, чем врать, Ник.

— Ладно, конечно, я в курсе этой истории.

— Все в курсе, но никто не знает правды — сказала она, нахмурив брови — меня достало, что все шепчутся за спиной, вы хотя бы не стали отрицать, что знаете о чём речь.

— Так в чём дело?

Доктор Вайлдс внезапно появился рядом и сказал:

— Александра, вы свободны.

Она тут же ушла, оставив нас наедине.

— Мистер Баддс, что с вами? У вас закружилась голова? Почему вы сели в коридоре?

— Знаете, док, эти новомодные психологические штуки сводят с ума. Я просто устал.

— А о чём вы говорили с Александрой?

— Она просто помогла мне дойти до палаты, мне нужно отдохнуть.

Я вошёл в палату, чувствуя на себе подозрительный взгляд доктора Вайлдса. «Какого хрена здесь происходит?». Я стоял перед зеркалом, прокручивая в голове наш разговор с Сидни. «Она будто что-то хотела сказать мне, но не могла. Еще и док с Александрой вели себя странно. Чёрте что здесь происходит. Видимо все так заигрались в „Клинику“, что забыли зачем мы здесь. Скорее бы узнать болен ли я и свалить отсюда нахрен, домой или на кладбище, всё лучше, чем в этом грёбаном Изоляторе. Мы будто застряли в чистилище, не живые и не мёртвые». Я вновь подумал о Сидни. Я хотел бы свалить отсюда вместе с ней и никогда больше не сталкиваться ни с кем из здешних обитателей.

Прошёл тридцатый день моего заключения. Дни тянулись невыносимо медленно, а теперь, когда оглядываешься назад, кажется, что это были лишь отдельные вспышки событий среди безжизненного пространства, сотканного из множества часов, потерянных навсегда. Я рассчитывал, что сегодня уже выберусь отсюда. Симптомы у меня не проявились, но я всё ещё в этой сраной палате. Дело тут нечисто, ни у одного из нашей группы не было ни одного признака страшной болезни, которая за последние полгода скосила шестьдесят процентов населения Земли, а нас всё ещё держат взаперти, ежедневно берут анализы и пичкают таблетками и инъекциями. Либо мы ещё живы только благодаря этому, либо Барри не такой уж параноик.