Отложенная жизнь

Михаил Спартакович Беглов, 2021

Эта книга – некое путешествие во времени. В ней две линии. События одной происходят сто лет назад, когда в России шла братоубийственная Гражданская война. Одним из ее «эпизодов» стал так называемый «Великий ледовой поход», когда после поражения в центре России в Сибирь отступали верные царю войска. Его начинали более миллиона человека – как военных, так и гражданских беженцев. Но лишь считанные единицы добрались живыми до Владивостока, преодолев за несколько лет 10 тысяч верст пути, который в итоге стал «Великим ледовым исходом». Вторая линия книги переносит нас на 40 лет назад в Америку. Нынешнему поколению, живущему совсем в другой России, трудно понять тот шок, в котором оказывался советский человек тех времен, когда оказывался за границей. Удивительным образом обе линии пересекаются во времени и пространстве в центре Нью-Йорка. По большому счету эта книга – своего рода размышление о таком вроде бы простом понятии как Родина, которое в последнее время было очень сильно девальвировано.

Глава первая

Это есть наш последний

Поезда шли медленно, часто останавливаясь, чтобы залить в паровозы воду и пополнить запасы топлива — дров или угля, что удавалось найти. Двигавшиеся вдоль путей люди и обозы зачастую их легко обгоняли. Это был целый караван из составов, увозивших за Урал беженцев и остатки белой армии. После ее разгрома весной 1919 года сразу в нескольких кровопролитных сражениях в центральной России было решено отвести войска в Сибирь, чтобы там, у реки Тобол, провести необходимую перегруппировку и подготовиться к новому, решительному наступлению на Запад, дабы окончательно стереть большевиков с лица земли русской.

Поезда двигались почти вплотную друг к другу — расстояние между ними составляло не более полусотни метров. Для перемещения войск и беженцев был конфискован практически весь пригодный к использованию подвижной состав, а поезда пустили в два ряда, параллельно друг другу. Так что на какое-то время «железка» превратилась в дорогу с односторонним движением.

Хвост этого изрыгающего черный дым и искры двухголового чудовища уходил куда-то далеко за горизонт и терялся в пыли, которую поднимал ползущий вдоль железнодорожного полотна столь же гигантский обоз. Полевые кухни, телеги с провиантом и боеприпасами, сундуками, мебелью и прочей домашней утварью уходивших на восток беженцев и белогвардейцев. В отдельных товарных вагонах везли сотни лошадей. Тех, кто надеялся под прикрытием войск добраться до безопасных районов, которые еще не успели взять под свой контроль большевики, было практически столько же, сколько и военных. Понять масштабы этого скорбного похода невозможно, как и представить себе огромную массу людей, телег, лошадей, горы скарба. По сравнению с ним библейский исход евреев из Египта покажется воскресным выездом на пикник.

Лето 1919 года пришло рано, погоды — теплые и солнечные — стояли великолепные. За вагонными окнами царила абсолютная идиллия. Что может быть красивее уральского предгорья летом! Зеленые луга, на которых беззаботно пасся скот. Живописные озера. Заросшие полевыми цветами поляны.

Местные жители встречали гостей из-за Урала настороженно, но без враждебности. Командование велело обращаться с ними уважительно, конфисковать что-либо или изымать было категорически запрещено. За воду, топливо, продукты и фураж для лошадей платили наличными, благо деньги пока ещё были.

Красные агитаторы не пользовались здесь особым успехом, а их разговоры о всеобщем братстве и равенстве вызывали лишь кривые усмешки, равно как и обещания раздать землю крестьянам, а фабрики рабочим. Здешние жители никогда не знали крепостного права, здесь никогда не было барских имений. Так что местные и так всегда имели то, что им теперь пытались пообещать. А потомки вольнолюбивых казаков, издавна осваивавших Сибирь, с испокон веков с недоверием относились к любым переменам.

Поезд в очередной раз остановился. Поручик Ракитин сидел в своем купе у окна, наблюдая, как его супруга Татьяна, воспользовавшись остановкой, прогуливалась вдоль железной дороги. В легком ситцевом платье с кружевным зонтиком от солнца она казалась почти нереальной, каким-то спустившимся с небес ангелом. Токсикация первых месяцев беременности начала её отпускать, ее уже почти не мутило, так что настроение у Татьяны было как никогда прекрасным.

Пока ещё беззаботная поездка успокоила его душу. Было такое впечатление, будто они едут куда-нибудь на юг в отпуск, а не готовятся к очередной военной кампании, быть может, к последнему, самому решительному бою. Из памяти на задний план стали постепенно уходить страшные картины совсем еще недавнего прошлого. Кровавое месиво фронта, грязные окопы, вши, оторванные взрывами руки и ноги, расколотые и раздробленные черепа, разлетающиеся во все стороны человеческая плоть и кровь. Монотонный стук колёс на стыках вытеснял из ушей вопли раненных и умирающих. Ему уже не снились по ночам костры на улицах Москвы после большевистского переворота, безумные крики опьяненной неожиданной свободой и самогоном солдатни, расстрелы без суда и следствия царских офицеров, отказавшихся признать новую власть. Ему повезло — его части удалось тогда почти без потерь уйти из казарм, а потом выбраться в безопасный район. Все это было совсем ещё недавно, но теперь казалось уже очень далеким.

Человеческая память устроена удивительным образом. Как встроенный защитный механизм она оберегает наше сознание от перегрузки, вытесняя все глубже и глубже те воспоминания, которые могут быть опасными для человека. Одни мелкие события — не столь трагические — она просто вымарывает раз и навсегда, и мы забываем о них уже на следующий день. А другие, будто выцветающая фотография, с каждым днем становятся все бледнее и бледнее, и острота ужаса от пережитого кошмара постепенно забывается. Нет, конечно, они не уходят бесследно и навсегда. Страх повторения пережитого когда-то живет внутри человека до конца его дней, но в какой-то момент он перестает вздрагивать от неожиданного хлопка и не просыпается ночью с криком из-за сна, в котором — вот уже в который раз — пытался «переиграть» заново очередной драматический эпизод.

Но от некоторых мыслей Сергей никак не мог отделаться. Зачем эта бессмысленная братоубийственная гражданская война? Против кого мы воюем? Как ни посмотри, все равно получается, что против своего собственного народа. Ведь от сабель и пуль, прежде всего, гибнут именно простые люди. И все потому, что кто-то там посчитал, что он лучше знает, что нужно этому самому народу. Одни думают так, а другие по-другому. А в итоге страдает все тот же народ, под предлогом о заботе которым втаптываются в землю окровавленными сапогами человеческие жизни. А с ними и вся страна. Уничтожают ради его же блага. И при этом я участвую в этом бессмысленном и беспощадном убийстве. Во имя высоких идеалов? Вот только каких и ради чего? Царя и всей его семьи уже нет. Вырезали как щенков. Получается, что все теперь из мести. Ясно, что прежней жизни уже не вернуть. Все — ее нет, и не будет никогда, канула в лету. Вместе с эхо от тех выстрелов, когда в екатеринбургском подвале расстреливали царя, императрицу и их детей.

Сергей всегда считал себя человеком прогрессивных взглядов. Хотя он и был убежден, что России нужен некий высший авторитет в лице царя-батюшки, но соглашался с тем, что его власть должна быть все же достаточно ограниченной и вполне может быть сведена к чисто церемониальным функциям.

Ведь могло же сложиться все по-другому. Да, страна нуждалась в переменах, но почему же те, кто взял на себя ответственность за ее будущее, так и не смогли сесть и договориться между собой. А в итоге, ради личных амбиций или иных только им известных целей, утопили страну, великую Россию, в море крови братоубийственной войны. Но все же должен быть какой-то смысл в том, что мы делаем. И, наверное, он только в одном — кто-то должен защитить страну или, если говорить высоким штилем, Родину, от бессмысленной гибели.

Татьяна вбежала в купе радостная с улыбкой на улице.

— Серж, mon cher ami, ты посмотри какая прелесть, — защебетала она, протягивая мужу только что собранный букет из полевых цветов. Сергей притянул жену к себе за талию и поцеловал её в начинавший уже чуть округляться животик.

— О чем задумался, мой милый? — Татьяна забралась к Сергею на колени. — Посмотри, какой чудесный день! Не грусти. Все будет хорошо.

Сергей хотел было ей ответить, но их беседу прервал стук в дверь купе.

— Поручик Ракитин, вас просят пройти в штабной вагон на совещание.

Поцеловав жену, Сергей отправился вслед за нарочным.

Через какое-то время в штабном вагоне, богато украшенном ценными породами дерева с резьбой ручной работы, собралось несколько десятков офицеров в звании от поручика до полковника. По их чисто выбритым лицам было сразу понятно, что они успели хорошо отдохнуть и отоспаться после недавних тяжелых сражений.

Убедившись, что все в сборе, генерал Пепеляев, командующий 1-й Сибирской армией, как теперь именовалось их соединение, подошел к висевшей на стене огромной карте России.

— Господа, — сказал он, взяв в руки указку, — надеюсь, что вы все уже пришли в себя и готовы к новым подвигам. К величайшему сожалению, несмотря на мужество и героизм офицерского состава и нижних чинов, мы вынуждены были не только остановить продвижение на Москву, но и оставить наши позиции. Я не рассматриваю это как поражение. Для спасения армии командованием было принято решение отвести войска за Урал, чтобы там спокойно подготовиться к новой военной кампании в центральной части России. Имея за спиной огромную богатую Сибирь как тыл, откуда можно черпать провиант и живую силу, то есть пополнение, армия, несомненно, будет и физически, и морально крепка, чтобы не только сдерживать противника, но и перейти в наступление. Несмотря на тяжелейшие потери, нам все же удалось сохранить значительную часть воинского состава. За эти дни мы провели ревизию имеющихся ресурсов, и могу с радостью сообщить вам, что численность наших боеспособных частей составляет более полумиллиона человек.

«Это что же, получается, что вместе с беженцами нас около миллиона человека, а то и больше», — мелькнула мысль в голове Ракитина. Эта огромная цифра столько сильно шокировала его, что он даже на какое-то время впал в задумчивость и перестал слушать, что говорит командующий.

— Наша задача, — продолжал, между тем, генерал, — состоит в том, чтобы дойти до реки Тобол и занять для перегруппировки позиции с опорными пунктами Тюмень — Ишим.

Генерал провел на карте указкой, показав ту «красную черту», дальше которой армия — пока, по крайней мере, — отступать не намерена.

Одновременно, сообщил командующий, идет подготовка еще двух опорных оборонительных линий, куда могут быть отведены войска для отдыха и реорганизации. Одна по линии рек Обь — Иртыш, за которыми как за естественным препятствием можно обороняться с меньшими силами. И другая линия обороны дальше на восток по реке Енисею, с главным опорным пунктом в городе Красноярске. Мы действуем в полном контакте с частями адмирала Колчака, который уже добился там немалых успехов в сражениях против большевистских банд. Надеемся также на поддержку Японии, войска которой контролируют значительную территорию за Байкалом и на Дальнем Востоке.

После совещания офицеры расходились в приподнятом, ажиотажном настроении. Большинство из них снова рвалось в бой, хотя были и пессимисты, которые не разделяли всеобщего оптимизма по поводу грядущего.

— Его бы устами, да мед пить, — не сдержался штабс-капитан Дерюгин, выйдя с группой товарищей из штабного вагона. — Как-то у нашего юного генерала все очень гладко получается. На войне так не бывает, а тем более здесь, в Сибири.

Многие офицеры относились к Пепеляеву с большой долей иронии, а рядовые так вообще со смешком называли его «ненастоящим генералом». И не только из-за возраста — ему еще не было и тридцати лет. Опыта командования большими соединениями у него действительно не было. Пепеляев неплохо проявил себя во время Первой мировой, но закончил ее лишь в звании капитана. Звание подполковника получил непонятно за какие заслуги из рук Керенского, главы Временного правительства. Так что многим боевым офицерам, за плечами которых было гораздо больше боев на европейских фронтах, было не очень понятно, с какой радости ему вдруг после анекдотично-случайного, — как они считали, — «освобождения» Томска от большевиков дали погоны полковника, а затем и генерала.

— Лето скоро закончится, а зимы — сами знаете, — какие тут суровые, — не унимался штабс-капитан. — Да и красные, как мне разведка донесла, тоже сдаваться не собираются. Это пока еще все тихо, но уверен, что нас еще ждет немало сюрпризов.

Но на него все зашикали, да так яростно, что Дерюгин не стал дальше развивать свою мысль.

— Господа, а пойдемте-ка в картишки перекинемся, — предложил поручик Вострихин, славившийся своим веселым нравом. — Вечер длинный. Надо же чем-то руки занять.

Сергею не очень хотелось оставлять Татьяну надолго одну, но пришлось согласиться. Не в офицерских правилах было отдаляться от «товарищей по оружию». Офицеры от нечего делать не только вечерами, а то и днём играли в карты. Почти всю поездку он под различными предлогами отнекивался от участия в играх, но сейчас не смог.

— Ладно, если только одну партийку, — согласился Сергей.

Обычно ему в карты не везло, но тут, что называется, подфартило. Возбужденные шампанским и разговорами о скорой победе над большевиками, офицеры, не колеблясь, блефовали и ставили на кон большие деньги. И в итоге Сергей выиграл невиданную сумму — почти миллион «сибирских рублей». Таких денег он никогда в жизни не держал в руках.

— Серж, ну, и везет тебе сегодня, — засмеялся поручик Вострихин, отсчитывая банкноты. — Но, как говорится, не везет в карты — повезет в любви. Я тут намедни в обозах такую фифу высмотрел. Надо бы познакомиться с ней поближе.

— Как вы можете, поручик, — возмутился один из офицеров. — Мы же на войне, причем священной за Русь-матушку. Не сегодня-завтра можем лечь в сырую землю. А вы…

— Не будьте ханжой, — не сдавался Вострихин. — Не нами сказано — война войной, а обед по расписанию. А Фридрих Вильгельм понимал, что говорил. Так что, пока живы, надо брать от жизни все, что можем.

В свое купе Сергей возвращался в превосходном настроении. Хотя, конечно, поведение товарищей по полку его раздражало. Как можно пить шампанское, развлекаться, говорить о женщинах и каких-то пустяках, когда их страна, их России стоит на пороге вселенской катастрофы.

Поезд опять остановился, и он пошел вдоль вагонов по насыпи. По пути заглянул к полковому кассиру, которому, как было принято в части, сдал на хранение выигранные деньги. Так считалось безопаснее.

Он нашел Татьяну, сидящей на ступеньках вагона.

— Мы с тобой теперь богаты как никогда прежде, — начал он, было, говорить, желая порадовать жену, но она приложила пальцы к губам и прошептала:

— Тихо. Тихо. Садись, послушай, как изумительно поют здесь соловьи. Никогда раньше такого не слышала. Наверное, нигде в мире так не поют соловьи. Только у нас в России.

Сергей присел рядом на ступеньки, обнял жену за плечи, и они еще долго сидели так, слушая соловьиные трели.