Какой сам, такие и подарки

Михаил Софийский, 2023

Денис Константинович даже не подумал убирать коньяк со стола – он, привыкший относиться к своим работникам как к скотине, юного стажёра недооценил тем более, и на ходу попытался развести его на чувство вины. Однако парнишка оказался не робкого десятка, да и ряды десятка наивного к тому моменту уже успел покинуть. Увидев, что шеф выпивает на рабочем месте, а после этого садится за руль, Лёва понял, что можно сделать. И сделал это, выйдя за ворота. Что именно сделал Лёва, чем это обернулось для Дениса Константиновича и как после этого изменилась Лёвина жизнь – вы узнаете из книги. Однако приоткрою завесу тайны – через год Лёва и Денис Константинович встретились снова. И эта встреча, чуть не стоившая Лёве (и не только ему) жизни, открыла ещё кучу секретов…

Глава 2

В ближнем пригороде, на трассе южного направления, разместился коттеджный посёлок Луговой. Его строила известная в городе жилищно-строительная компания «Стрелец», реклама услуг и вакансий которой висела на каждой улице. Я знал, что они берут учеников, и звонил по поводу трудоустройства. Мне ответили отказом — специальность не та.

С другой стороны магистрали, в нескольких минутах ходьбы от неё, за лесопосадкой, находилась частная фирма, которая занималась черновой отделкой тех самых коттеджей и также предлагала вакансии — уже по моему профилю. Туда я и пришёл, соблазнившись окладом выше среднего по региону и проигнорировав данные в училище советы не связываться с частниками.

— Путь наверх всегда начинается снизу, — увещевал меня педсостав в комнате мастеров.

— Хорошую зарплату платят только опытным специалистам, хорошо знающим своё ремесло.

— А когда большие деньги обещают стажёру или на вакансии без специальных навыков, то там одно из двух — либо сдельщина, и перед обещанной аппетитной цифрой стоит, либо подразумевается, приставка «до», которая является ключевой. Либо придётся пахать на износ.

— Пахать на износ придётся по-любому. Иначе в первом случае много не заработаешь. А во втором — быстро выгонят.

— Есть и третий вариант — тебя просто обманут.

— А на бюджетных местах хоть зарплата и небольшая, зато и без задержек, и график нормированный, и потогонной системы нет. Надёжно и приемлемо.

Я слушал все эти наставления, особо не скрывая саркастической усмешки — чешите, мол, языками, сколько заблагорассудится, встретимся лет через десять и посмотрим, кем буду я и кем будете вы.

Но ошибся всё-таки я — первый блин, как и водится, вышел комом. В первые же дни я понял, что долго на этой работе не задержусь.

На вопрос, что собой представляет хорошая работа, нельзя ответить однозначно. Она для каждого своя. Между тем это понятие так или иначе стоит на трёх китах — хороший коллектив, посильные обязанности и достойная зарплата. Увы, все киты одновременно сходятся чуть чаще, чем у светофора загораются одновременно все три сигнала. Это допустимый расклад — если не хватает чего-то одного, условия могут считаться приемлемыми.

Если остаётся что-то одно — такую работу можно назвать терпимой.

На моём первом рабочем месте меня не ждало ничего из перечисленного. Даже в виде необходимого минимума, положенного по лимиту.

Коллектив, в который я попал, состоял из восьми грубых и наглых мужиков в том возрасте, который был достаточным, чтобы позволять себе «клевать» юного стажёра по поводу, но пока недостаточным, чтобы не делать этого без повода. В ход шло всё, что могло быть темой для беседы, — и мой недостаточный трудовой и жизненный опыт, и мой внешний вид — мои «товарищи» (с учётом всего изложенного, кавычки здесь, смею предположить, вполне уместны) были по умолчанию уверены, что волосы до плеч, смазливая мордашка и субтильная фигурка — причина и следствие одного нехорошего подозрения, построенного на отсутствии у меня отношений с противоположным полом.

Также проблему усугубляли мои паспортные данные — меня зовут, как вам уже известно, Лев, более того, по батюшке я Маркович и вдобавок ношу немецкую фамилию, что мне и раньше нередко доставляло разного рода неудобства, с учётом по сей день встречающегося антисемитизма среди населения нашей страны. В глазах «товарищей» же мои ФИО тем паче не добавили мне плюсов.

На самом деле моя мать — украинка из Львова — меня назвала в честь родного города и собственного отца, носившего то же имя, которое ему дали на тех же основаниях.

Лучше бы я этого не говорил. Услышав мои пояснения, коллеги ничуть не менее нелестно отозвались в адрес всех жителей Незалежной.

Внеся ясность по поводу отца, поволжского немца, я вызвал на себя очередной огонь — почти все вспомнили своих родных, погибших во Вторую мировую на фронтах и в оккупации. Мой рассказ о прадедушке, воевавшем, разумеется, на советской стороне и умершем от тяжёлых ран в 1943 году, на мнение «товарищей» повлиял не сильно.

Подливало масла в огонь и то, что я не пью, не курю, не употребляю нецензурных слов и краснею, услышав тему или анекдот «на грани фола». И мне порой казалось, что я нахожусь в другом государстве, типа Зазеркалья, где качества, по определению положительные, считаются отрицательными. И наоборот.

Собственно трудовые обязанности оказались, честно сказать, каторжными — «товарищи», которые были и старше меня и физически несравнимо крепче, к концу рабочего дня едва держались на ногах. Мне же доставалась самая грязная и чёрная работа — в виде, например, выноса мусора. В то же время мужики не стеснялись задавать вопросы о тонкостях отделочных работ именно мне, молодому специалисту, как с пафосом представил меня Денис Константинович, хозяин фирмы.

* * *

Через месяц нелёгкого труда я направился в бухгалтерию за зарплатой.

Две женщины, сидящие среди бумаг и оргтехники, встрепенулись:

— Как фамилия? — спросила та, что помоложе.

— Клейнер.

— Так-так-так…

Просмотрев ведомость, бухгалтер развела руками:

— На тебя ничего нет.

— Как — нет? Проверьте ещё раз — Клейнер Лев Маркович.

— Да что проверять-то? У нас с такой фамилией больше никто не работает.

— А я такой фамилии никогда и не слышала, — надменно произнесла старшая.

— И всё же почему мне зарплату не начислили? Это какая-то ошибка…

— Может быть. Уточни у Дениса Константиновича.

Выйдя из кабинета, я услышал диалог:

— И ведь добьётся своего, сердцем чувствую, — выпалила старшая бухгалтерша с нескрываемой досадой.

— Да хватит тебе. Какой из него добивальщик?

— Как сказать, как сказать…

Я вошёл в кабинет хозяина, забыв постучаться, наверное, в первый раз за всю свою сознательную жизнь, и прямым текстом потребовал объяснить, что, собственно, произошло.

— Это ты у меня спрашиваешь? — нагло ухмыльнулся шеф, ухоженный моложавый мужчина в эффектном костюме цвета оружейной стали и модными «котлами» на руке.

— А у кого же спрашивать? — я недоумённо пожал плечами.

— Спроси у своего лечащего врача. Ему лучше знать, он же тебя наблюдает.

— Какого врача? Я ни на что не жалуюсь.

— Зато на тебя постоянно жалуется вся бригада.

— На что, Денис Константинович? Я себя плохо не веду, — брякнул я первое, что пришло в голову.

— Да кого колышет, как ты себя ведёшь? — вспыхнул хозяин. — У нас строительно-ремонтная фирма, а не пажеский корпус!

— Я знаю, но…

— А я знаю, что ты не выполнил задание и подставил всю фирму…

— Как? — не понял я. — Что случилось-то?

— Шляпа, — блеснул лаконичностью шеф.

— В каком смысле?

— В прямом! — тон Дениса Константиновича явно ничего хорошего не сулил.

— В прямом — это вообще-то головной убор.

— Ты правда тупой или прикидываешься? Хотя чего это я спрашиваю — очевидно же. По вашей, а в частности — по твоей персональной милости фирма налетела на семьсот тысяч. Охрененные деньжищи!

Я похолодел. А что если это всё серьёзно? Для меня это — целое состояние, и даже с зарплаты по договору, которая, к слову, сопоставима со средней по региону, я могу покрыть озвученную сумму разве что лет за шесть. И то, если буду отдавать всё до копейки.

— Да в чём дело-то?

— Да в том, что ты не знаешь всё это дело под названием «технология строительства и отделки». Конкретно — пропорции цемента и песка.

— Вы сами-то эту технологию знаете? Что-то сомневаюсь.

— Я??? Да я всё это сожрал и высрал знаешь когда? Когда тебя бабуся с ложечки кормила и сопли тебе подтирала!

— Вы сами просили экономить цемент. Мы так и сделали. Выходит, вы сами ошиблись…

— Я ошибся, взяв тебя на работу. Вот эту вину я за собой признаю целиком и полностью. А цемент нужно экономить потому, что весь объём рассчитан впритык! И по технологии так надо! А ты в другую крайность попёр! Короче, штукатурка получилась дерьмовая, сыпется от прикосновений, шпаклевать невозможно. Заказчик звонил, грозил вас всех поубивать…

— А я и делаю всё по технологии, честное слово! — как мог оправдывался я. — Пока не всё получается, да. Но я работаю на пределе возможностей!

— Засунь себе это честное слово знаешь куда?!! — Денис Константинович на сей раз не вспыхнул, а прямо-таки взорвался.

Затем, открыв стоящую на столе бутылку коньяка, наполнил рюмку и выпил залпом. Тут же повторил процедуру.

— Запомни, дорогуша, — с ласковым ехидством протянул хозяин. — Даже если ты действительно работаешь на пределе возможностей, из этого совершенно не следует, что работаешь хорошо. Сначала научись работать, а потом и о зарплате заикайся. Нет, ты, конечно, её получишь — через два месяца, в размере МРОТа^[4]. А пока у тебя испытательный срок, который ты не выдержал. И тебя, по-хорошему, следовало бы выгнать.

— Не придётся, — я мотнул головой. — Сам уйду.

— Ага, щас! — скривился начальник. — А кто твой долг отрабатывать будет? Пушкин?

— Лермонтов, — в тон Денису Константиновичу ответил я и повернулся в направлении двери.

— Ну-ну! — угрожающе насупился шеф. — А я думал — Гоголь… Значит, жди повестки в суд. Там тебе ещё проценты накинут, плюс судебные издержки стрясут. Всю жизнь бедным будешь.

— Правда? — растерянно выдавил я.

— Нет, кривда! — резко выпалил Денис Константинович. — Что ты себе вообразил? Что в сказку попал? Ни фига! В жизнь вляпался.

Я стоял оторопев.

— Ладно, — произнёс начальник уже спокойным голосом. — Пойду тебе навстречу. Так и быть, обойдусь без процентов. Просто ущерб возместишь, и харэ^[5]. Но ты не расслабляйся, парень. Лажанулся — надо платить.

* * *

«Ну-ну!»… После беседы с хозяином я окончательно понял, что ошибся в выборе. Причём основательно.

Что сказать — мастера были правы: связываться с частными фирмами, особенно небольшими и малоизвестными — себе дороже. Так и вышло — работа на износ, нет социальных гарантий, оформление по трудовому договору, который работодатель может аннулировать, как говорится, в одно касание. И в придачу навесить долгов на неугодного сотрудника…

Нет, я на фирме последний день, это точно. И пусть этот противный Денис Константинович подаёт на меня в суд — я за месяц успел заметить много нового и готов подать встречный иск. Тогда и посмотрим, чья возьмёт и кому выйдет боком его «нунуканье». Я не Зоя^[6], молчать не буду.

С этими мыслями я открыл дверь вагончика-бытовки, служившего одновременно раздевалкой и столовой, и вошёл внутрь. С единственной целью — переодеться и навсегда покинуть этот анклав, где законы и общественные нормы нашей страны, да и, пожалуй, вообще никакие — не действуют в принципе.

Через минуту мои убеждения подтвердились в полной мере.

— Ага, явился не запылился! — ехидно осклабился бригадир Васька, мощный качок. — Проходи, гостем будешь!

Ваську мы все боялись до могильного пота — бывший представитель известной с перестроечных времён субкультуры из города Люберцы, крушившей челюсти московским тинейджерам только за то, что те попадались на пути.

Долго эти безобразия продолжаться не могли — кто-то из «люберецких» попал на нары, кто-то на кладбище, и движение «клетчатых штанов» постепенно сошло на нет. О «люберах» я слышал, но мне и в голову не приходило, что могу с кем-то из них встретиться лично.

Чаша сия меня не миновала — Василий отмотал «червонец» за грехи юности и, выйдя на волю, был вынужден поселиться в Вознесенске, где у него жили родственники, — в родном городе к тому времени его не ждал никто.

— Извини, Вась, долго не задержусь. Ухожу, насовсем.

— Лучше бы ты сделал это раньше, — угрожающе надвинулся на меня Василий.

Сказать, что я перепугался до полусмерти — не сказать ничего. Выражения лиц остальных присутствующих также не внушали оптимизма.

— Объясни-ка, сучонок драный, почему нам зарплату на две трети урезали? — бригадир, тяжело дыша, смотрел на меня выпученными и налитыми кровью глазами.

— Я сам хотел бы это выяснить. Мне, между прочим, ни копейки не заплатили.

— Так тебе-то и платить не за что — от тебя толку как от козла молока. А почему нас на семьдесят процентов огрели на год вперёд — мы реально сразу не поняли. Позвонили Дену — он велел сказать спасибо тебе.

— А ведь мы знали, — ощерился главный забияка Сашка по прозвищу Тарзан, которое он получил за неуравновешенный характер, — что ничего хорошего твоё присутствие в нашем коллективе не даст. Знали, что будешь тупить, тормозить, косячить, но Дену отказать не смогли. И что из этого вышло? Ты подставил и его, и нас, и себя!

— Извините, пожалуйста. Сейчас переоденусь и уйду.

— Да что нам от твоих извинений, дебил? Нам жить теперь на какие шиши, детей кормить?

— А у меня жена беременная, — подал голос Лёха, флегматичный губастый крепыш, более спокойный, нежели остальные, но под влиянием сложившихся обстоятельств принявший сторону масс без колебаний.

— Я понимаю, — выдавил я, с трудом преодолевая нарастающий комок в горле.

Сашка взвизгнул:

— Нет, вы на него посмотрите — понимает он! И что прикажешь делать с твоим пониманием, которого у тебя, к слову, ни хрена не наблюдается?

— Н-не знаю… — выдавил я и тут же захлебнулся от удара. Сашкин кулак молниеносно врезался мне сначала в солнечное сплетение, затем, спустя доли секунды, в лицо.

Отлетев в сторону, я приложился затылком об угол стола. Моё сознание отключилось, как электрическая лампочка.

Очнулся я от резкого вкуса и запаха водки, которую Сашка прямо из бутылки заливал мне в рот под дружное ржание остальных.

— Э-э, что это значит?!! — вскочил я.

— Живой? — глумливо расхохотался Сашка. — А теперь переодевайся и вали отсюда, обоссыш вонючий!

Кое-как сменив спецовку на спортивки, я направился к выходу.

Закрыв дверь, я задержался за ней — до моих ушей долетело начало спора.

— Слышь, Тарзан, а может, ты это зря? Ты же его знаешь, он запросто пойдёт в ментуру. И всех заметут, разбираться не будут…

— Да хватит тебе, Васюсь, ни в какую ментуру он не пойдёт. А пойдёт — и что он им скажет? Что звездюлей получил? А за что он их получил? Ага, бригаду подставил…

— Думаешь, он так и скажет?

— Скажет, не скажет… Всё равно дознаются. И просто поржут. Скажут, что сам виноват. Это лучший вариант для него. Есть и лучший для нас — Ден или заказчик подаст в суд, и весь наш долг переведут на Лёвку. Это скорее всего. Так что дыши ровно. В крайнем случае скажем, что пришёл на работу бухой, а в ответ на замечание полез драться.

Васька не ответил. Видимо, впервые за месяцы совместной работы понял — Сашку не переспорить. А может, Тарзану удалось успокоить бригадира, и тот действительно ровно дышит.

Мне же осуществление сего физиологического процесса давалось с трудом — диафрагма ещё не успела отойти от сжимающих спазмов. Голова гудела. Разбитый нос невыносимо чесался, при этом малейшее прикосновение к нему вызывало сильную тупую боль.

Но боль была не самым ярким чувством в спектре, гнетущем меня в этот момент. Обида и несправедливость давили не менее тяжёлым грузом, усугубляясь странной неясностью ситуации. Согласен, я пока не могу работать как профессиональный мастер, но если сие не соответствует «корпоративной этике», почему со мной не распрощались в первые же дни? Почему меня, в таком случае, вообще взяли на работу?

И почему я не получил ни копейки? Я же не бездельничал. Да, работал не так быстро, иногда допускал огрехи, но дело делалось. Пусть бы заплатили меньше, я бы понял и не стал спорить. Кстати, а остальные-то при чём? Почему их обделили? Коллективная ответственность?

Нет, здесь что-то не то. Я прекрасно помню, что раствор для штукатурки мы, вопреки требованиям шефа, наводили строго в нужных пропорциях. Полагаю, что на самом деле он решил нас проучить за то, что не послушали его и не стали экономить, пусть и в ущерб качеству.

Ну а что мы хотели, это частный бизнес, ему закон не писан. Точнее, писан, да не всегда читан. А если читан, то на дураков рассчитан. И хорошо, если они склонны учиться хотя бы на собственных ошибках.

Из ноздрей и повреждённой губы шла кровь, капая на футболку. Хорошо хоть, футболка у меня бордовая и на ней ничего не видно. Однако стирать её всё равно придётся, и как можно быстрее — кровь отмывается плохо. Засохла на ткани — можно считать, что вещь пропала.

Я аккуратно промокнул кровоточащую губу влажной салфеткой. Та мгновенно превратилась в липкий и бесформенный бурый комок.

* * *

Голова продолжала гудеть и кружиться. Некстати (а может быть, всё-таки кстати?) вспомнилась моя первая стопка водки, выпитая мной в нежном семилетнем возрасте. Интересно, что инициатора моей инициации тоже звали Александром. Как вы, наверное, догадались, речь пойдёт о моём родном дяде.

Однажды, в пьяном угаре, мой замечательный родственник заманил меня в свою комнату на мультфильм. Я в детстве очень любил смотреть телевизор — не только мультфильмы, уважал я и кино. Также не оставлял без внимания и всевозможные передачи — от моего любимого «Зова джунглей» до взрослых и серьёзных «Часа Пик» и «Темы». К сожалению, бабушкин «Рекорд», купленный в семидесятые, показывал лишь первый канал — «ОРТ», как он назывался в девяностые. А у дяди Саши ловили и «НТВ», и «Олимп», и «Полис». Сейчас, в нулевые, я их смотрю, не задумываясь. Но десятилетие назад эти каналы, как и всё неизведанное и недоступное, — тянули мою любопытную натуру, как магнитом.

Я смотрел «Незнайку на Луне». Дядька с очередным приятелем — здоровенным небритым бруталом сомнительного вида — травили на кухне байки, накачиваясь водкой. Через некоторое время их языки начали заплетаться. Дядя Саша принёс в комнату две стопки с прозрачной жидкостью.

— Лёвушка, родной мой, — расплылся в омерзительной улыбке дядька. — А ну, давай выпьем за твоё здоровье!

— Что это? Водка? Не буду! — я помотал головой.

— Ты что, меня не уважаешь, что ли? — дядька дыхнул на меня перегаром.

Дядьку я помню столько же, сколько помню себя. И за все эти кошмарные годы мне ни разу не приходило в голову уважать этого пропитого и прокуренного пересидка. Но сказать об этом вслух я, разумеется, не мог.

— Пей! — дядя Саша буквально силой разжал краем стопки мои молочные зубы и дёрнул за волосы, запрокинув голову. Он держал меня так, пока я не проглотил угощение.

Но даже после этого мой семилетний организм «огненную воду» принимать наотрез отказался. Слёзы ручьём брызнули из моих глаз. Дыхание парализовало. Я зашёлся тягучей слюной и кашлем.

— Может, повторим? — участливо поинтересовался дядька. — Первая рюмка колом, вторая — соко́лом.

Услышав о второй рюмке и интуитивно поняв, что двести грамм водки для меня тогдашнего запросто может стать смертельной дозой, я отреагировал совершенно адекватно и естественно — меня стошнило.

Увидев, что я испачкал диван, дядя Саша перечислил все известные ему ругательства. А он по этой части был большим специалистом. Мне хотелось убежать к бабушке, но её не было дома.

Брутальный собутыльник, заглянув к нам, грязно выругался, напомнив дяде Саше, сколько мне лет.

— И чё? Я первый раз попробовал во столько же. Какой отец, такой и сын!

— Слышь, чучело! Ты отца-то своего не приплетай! Дядя Миша, конечно, был большим любителем «сообразить» и всё же совесть имел, пил на свои трудовые, а на зарплату и пенсию жены, твоей матери, никогда не зарился. И тебе, придурку, не позволял, пока был жив. Золотой был мужик! А ты как был мешком с говном, так им и помрёшь.

— Да пошёл ты, козёл! Ещё мораль читать мне будешь в моём доме!

Вздохнув, гость повернулся ко мне:

— Малыш, ступай к себе. У нас намечается разговор… Не для твоих ушов.

— Ушей, — машинально поправил я.

— Всё-то ты знаешь, — прогудел гость. — Не то что этот охломон. Ну давай, давай в комнату. И закрой уши.

Я убежал в нашу комнату. Но уши закрывать не стал. Запершись на щеколду, я прильнул к двери, хотя дальнейшая «воспитательная» беседа и так без труда долетала до меня.

— Ну что, раздолбай, одумался? Кто козёл? Ну?

Послышались звуки потасовки. Которая, впрочем, длилась совсем недолго. Далее из дядькиной комнаты минут десять доносились его сдавленные взрёвывания и тупые удары, напоминающие работу мясника в крытом рынке, разделывающего свиную тушу на специальной колоде…

Таким образом, к своим восемнадцати годам я употреблял спиртное лишь два раза в жизни. И второй раз имел место несколько минут назад. Тоже недобровольно. И мой, взрослый по документам, но по-прежнему непьющий организм опять его не принял. Внутренности сократились. К горлу подкатило чувство тошноты.

Меня передёрнуло, и я несколькими мощными толчками исторг на асфальт жареную картошку с кетчупом, съеденную за завтраком.

* * *

Проходя мимо административного офиса, я напоследок заглянул в окно своего уже бывшего начальника.

Денис Константинович сидел, развалившись за столом, и с явным удовольствием тянул из рюмки свой любимый коньяк, бутылка которого, почти пустая, стояла на том же краю стола, где я видел её минут двадцать назад. Тогда она была, наоборот, почти полная.

В два часа он обычно уходит. Точнее, уезжает — вон стоит его серебристый кроссовер с номером из трёх единиц, который он получил явно не в порядке общей очереди.

Я достал мобильник, который чудом остался цел, и посмотрел на дисплей.

Без двадцати два. Это у нас… Пардон, у них сейчас перерыв, а дальше им ещё четыре часа пахать, как папам Карло. А Денис Константинович — сам себе хозяин. Когда захочет — уйдёт. Когда захочет — выпьет. Хоть на рабочем месте…

Последняя мысль мне особенно не понравилась. Безусловно, людям вредить нельзя, и именно поэтому я не дам бывшему шефу спокойно доехать до дома. Пьяный за рулём — преступник.

Эта неопровержимая истина известна мне не только по старому советскому плакату — данное явление, не менее, а натурально более распространённое и в наше время, проехалось и по моей жизни. Причём не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, лишив меня родителей. Их «Жигули» раздавил на перекрёстке пьяный водитель грузовика. Кто он, как это случилось, сколько ему за это дали — я, честно говоря, не знаю. Неизвестно мне и то, как сложилась его жизнь, раскаивается ли он в содеянном и жив ли вообще. Ну да Бог ему судья.

Родителей не вернуть, это понятно, но в моих силах как можно быстрее передать экс-начальника в руки милиции и тем самым, возможно, предотвратить аналогичную трагедию.

Я вышел за территорию, встал в незаметном месте и стал следить за воротами.

Как и ожидалось, длинная зелёная створка ровно в два часа медленно отъехала в сторону, выпуская «Туссан». Я набрал «02».

Предупредив правоохранительные органы о пьяном водителе, я, сдержанно улыбаясь, не спеша зашагал к автобусной остановке.

Примечания

4

МРОТ — минимальный размер оплаты труда.

5

Харэ — усечённая разговорная форма слова «хорош» (хватит, достаточно).

6

Здесь: Космодемьянская.