Доноры за доллары

Михаил Серегин, 2004

Когда бесследно исчезает танцовщица ночного клуба, мало кому до этого есть дело. Только разве врачу городской больницы Володе Ладыгину. Он не может остаться равнодушным. Ведь девушку лечили в больнице, где он работает, да еще она – знакомая его друга. А раз так, Володя будет копать до конца. Для начала он выяснил, что она попала в закрытую частную клинику, а потом – что в этой клинике расчленяют людей на «запасные» органы. Теперь осталось дело за малым – накрыть всю эту преступную организацию и сдать ее ментам…

ГЛАВА 6

Я смотрел на него и не верил своим глазам: передо мной в камуфляже и с кобурой на ремне стоял Рома Ураев, Романыч, которого я потерял из виду как раз тогда, когда потерял из виду свое большое боксерское будущее. Мы занимались с ним в одной секции, у одного и того же тренера, только выступали в разных весовых категориях. С той поры, как я вопил от восторга, наблюдая за триумфальным боем Ураева с чемпионом Москвы Малолетовым, Ураев стал еще более внушителен. Просто Илья Муромец в пору расцвета — иначе и не скажешь. Я был потрясен.

— Роман! А ты-то что тут делаешь? — пробормотал я, не зная, как себя с ним теперь вести.

Он рассеял все мои сомнения, сжав мою руку по-боксерски, обеими руками, и весело ответив:

— Работаю я здесь, Ладыгин, работаю!

— Ты что, в «Гепард» подался? А как же бокс? — разочарованно поинтересовался я.

— Никакой не «Гепард», — возразил мне Ураев. — Я в независимой инкассации работаю — всю Москву на деньги развожу.

Он весело засмеялся и потряс передо мной опечатанной сумкой, которая была пристегнута к запястью наручниками.

— А спорт… — Он горько усмехнулся. — С профессиональным спортом пришлось попрощаться — разбил себе голову накануне того дня, когда должен был стать знаменитым. Представляешь, перед финальным боем за звание чемпиона России свалился со второго этажа! А после травмы уже не то, за новичками не мог угнаться…

Роман сокрушенно вздохнул.

— Да что же мы на лестнице застряли? — воскликнул я, чувствуя себя совсем уже неловко. — Пойдем в пельменной посидим — я как раз туда собирался.

— Не, я не могу — я на работе. — Роман еще раз побренчал цепочкой наручников. — Сам-то как?

— Да, как видишь, — махнул я рукой.

— А что так пессимистично? Работка, поди, неплохая, а? Вон какой холеный стал!

Он опять рассмеялся. Было видно, что его-то начальство точно не таскает за вихры.

— А-а! — опять начал сокрушаться я. — То засада, то измена. Сам знаешь — как начнется непруха, так хоть вой. Да ты бы лучше в гости ко мне как-нибудь заглянул, раз уж встретились. На вот — визитка моя.

— Спасибо за приглашение — обязательно приду, — весело отозвался Ураев. — А теперь — извини. Пора мне вашу кассу немного попотрошить.

Он козырнул и, по-прежнему жизнерадостно смеясь, зашагал вверх по лестнице.

Я зашагал по ней же — но в противоположном направлении. До очередного обхода оставалось еще полчаса, и не будет большим грехом немного расслабиться.

«Вот жизнь! — думал по дороге в пельменную я. — Как повернет — разве узнаешь? И все-то в ней вроде случайно, а присмотришься — оказывается, во всем есть свой глубокий смысл и какой-никакой замысел… А я и не знал, что Москва — город такой маленький…»

— Доктор! — вдруг окликнули меня, когда я скрипел подошвами по снегу уже за воротами.

Я обернулся и увидел, что ко мне через сугробы пробирается молодой человек, о котором я из-за бешеной суматохи даже немного позабыл. Кажется, его звали Дима.

— Доктор, вы что-нибудь узнали по поводу моей девушки?

Я понял, что мне в который раз за сегодняшний день предстоит неприятный разговор, и поэтому не стал торопиться с ответом. Приглашать его с собой в пельменную не хотелось — еще мне не хватало испорченного аппетита. Стоять здесь на морозе — тоже не годилось. Судя по огненно-красному уху и побелевшим пальцам парня, он провел здесь уже не один час.

— Вы сильно замерзли, — показал я на его несчастные руки. — Вам нужно срочно в тепло и растереться спиртом, так и пневмонию подхватить можно.

— Ничего со мной не сделается, я — закаленный, — шмыгнул носом парень. — Так вы мне не ответили, — продолжал упорствовать он.

Я тяжко вздохнул и трижды проклял самого себя за привычку лезть в дела, которые меня не касаются. «Не делай другим добра — не получишь неприятностей» — таков, что ли, принцип разумного эгоизма?

— Ничего нового и интересного для вас я не скажу. Вашей девушки здесь нет — это точно. — Я тянул время, стараясь отдалить наступление неприятного момента.

— Как же нет? — угрюмо отозвался Дима, дыша на руки. — Мне соседи точно сказали, что ее к вам увезли. Вы что-то темните, доктор.

Я сокрушенно молчал.

— Вы не думайте — я ведь все равно своего добьюсь. Я с места не сойду, пока она из этих ворот не выйдет.

Я представил, как этот немой замерзший пикетчик торчит у входа в клинику до тех пор, пока его окоченевший труп не подберут наши «веселые» санитары. Да, перспектива не из блестящих. Что делать — придется взять на себя неприятную миссию. Что там отрубали гонцу с плохими вестями?…

— Она не появится, — грустно сказал я и посмотрел парню в глаза.

— В смысле? — все еще не понимал он.

— Пошли. — Я взял его за локоть и повел к пельменной.

* * *

Менее чем через час все уже закончилось — злость, отчаяние, слезы. Он сидел передо мной совершенно опустошенный. Я смотрел на него и думал, какие мысли сейчас роятся в его голове и что он предпримет, после того как проспится.

— Почему она умерла? — в который раз спрашивал меня он.

— Неизвестно. Может быть, это просто случайность, а может быть, и неслучайность, — честно ответил я.

Он стукнул по столу кулаком, с трудом встал со стула и, нетвердо ступая, пошел к выходу. Мне почему-то не хотелось его удерживать. Я посидел еще минут пять, размышляя над превратностями человеческой жизни, расплатился по счету и, глянув на часы, понял, что на вечерний обход уже не успею. Решил добраться до ближайшего телефона и предупредить Инночку, чтобы прикрыла тылы, а самому поехать в свою пустую квартиру и просто лечь спать. Так будет лучше.

* * *

Он ковылял по рыхлому снегу и икал от голода, проклиная про себя эту шарашкину контору. Сегодня с утра он решил, что пойдет туда в последний раз, и, если толку не будет, он просто прекратит…

Мужчина не торопился — ему было некуда спешить. Дома его ждали неуютные и едва отапливаемые комнаты, давно уже отключенный холодильник и невыносимая тоска.

Он шел по ярким улицам высокомерной Москвы и понимал, что этот город, в котором он родился и жил, в котором родились и жили его родители, стал для него чужим. «Я — чужой на этом празднике жизни», — снова и снова повторял он, спускаясь по скользким ступеням в метро, стараясь не вдохнуть в себя ароматный воздух, который волнами наплывал от ларька с горячими сосисками.

Израсходовав последнюю карточку метро, он глубоко призадумался над тем, как неприятно и холодно зимой ходить пешком — а он живет так далеко от центра.

В вагоне согрелся, даже немного вздремнул, и во сне ему привиделось, как они счастливо и благополучно живут в белом домике над синей рекой с женой Валентиной и дочкой Настей.

Он проснулся от металлического голоса из динамиков и понял, что уже давно проехал свою остановку и придется пересаживаться.

Придя домой, первым делом заглянул в холодильник, будто за время его отсутствия в нем могла вырасти еда. Ничего не обнаружив, равнодушно поставил на плиту закопченный чайник и в который раз стал перебирать различные повестки и извещения, которые наряду с рекламными буклетами только и наполняли его почтовый ящик.

— Да, Лопухов, — строго сказал он себе. — Уж попал так попал!

Он скомкал все бумажки в большой ком и бросил в пустое помойное ведро.

— Ниче, Анатолич, — приободрил он самого себя. — Прорвемся, и город будет наш!

Привычку разговаривать с самим собой он приобрел вскоре после развода, когда из его дома ушла жена с дочерью, мебелью, деньгами и радостью жизни.

Почему так произошло и кто в этом виноват, Лопухов перестал себя спрашивать уже давно. А что было спрашивать — и так все понятно. Просто бывают в жизни неудачники — кому-то ведь надо быть неудачником?

Лопухов считал совершенно справедливым, что именно ему выпал этот горький жребий — все время видеть счастье со спины. Правильно, а чем он заслужил иное?

Он был некрасив, не умен и хронически небогат. Все, что происходило в его жизни, легко помещалось в рамки стандартной обывательской биографии: «Родился, учился, женился». Последний пункт Лопухов считал редкостным счастьем для человека, хотя и этим счастьем наслаждаться ему пришлось недолго.

Почему не любили женщины Лопухова — это было понятно, но за что его еще невзлюбили и деньги? Ни на одной, даже самой захудалой работе Лопухов не задерживался дольше месяца, а почему — тоже никто не знал. Вроде и работает прилежно, и не прогуливает, и ни капли спиртного в рот. А вот поди ж ты — как увольнять кого-то надумают, так начинают именно с Лопухова. И что тому виной — неприглядный его облик, манера гнусаво разговаривать или не очень благозвучная фамилия — не мог бы разобраться никто.

Теперь вот еще с квартиры должны были погнать за неуплату. И ведь погонят — будьте уверены.

Нельзя сказать, чтобы Лопухов смирился. Он пытался спасти себя от хищных челюстей злого города, он боролся. Но чувствовал себя все время одураченным, как та лягушка, которая не пыталась взбить из сметаны масло и потому утонула. Сегодня он в последний раз ходил на биржу труда, где ничего нового и радостного ему не сказали. По-прежнему вперед выбивались молодые и наглые приезжие, которые готовы были порвать на кусочки любого и шли на все, чтобы только зацепиться в Москве. Он, как коренной житель, обладавший хоть малой толикой собственного достоинства, считал такое поведение неприличным и знал себе цену.

— Чтобы я на такое пошел да за такие гроши!.. — привычно возмущался он, покидая ненавистное ему учреждение.

«Вот и сиди теперь голодный со своим достоинством», — говорил ему нудный внутренний голос, который обычно являлся вместе с голодными завываниями желудка.

Лопухов плеснул кипятка в чашку с отколотой ручкой, достал из духовки пару сухариков и расстелил на столе газету с рекламными объявлениями.

«Может, работу какую найду», — продолжал надеяться он.