Тришка на Севере

Михаил Самарский, 2019

Лабрадор Трисон, самый верный на свете пес, едет вместе с хозяином на Север! Там, в этом королевстве снега и льда, он поучаствует в гонках на собачьих упряжках, побывает в яранге в гостях у чукчей, спасет белого медвежонка от гибели и, конечно, увидит потрясающей красоты северное сияние, от которого невозможно отвести взгляд. Отправившись в путешествие вместе с Тришкой, вы полюбите Север раз и навсегда.

Глава 2

Аэропорт Ана́дырь расположен на берегу бухты или, как её тут называют, Ана́дырского лима́на^[2]. Странность в том, что сам город находится на одном берегу, а аэропорт — на другом. Иными словами, как в том коротком анекдоте: «Баня, через дорогу — раздевалка». Стоит сказать, аэропорт ещё называют Угольным. Почему, сейчас поясню.

Следуя нашей давней традиции, позволю себе небольшое отступление, чтобы не забыть. Уверен, такие географические подробности моим любознательным читателям понравятся. Тем более я всегда рассказываю кратко. Да и кроме всего прочего, книги о моих приключениях читают и на Чукотке. Возможно, жителям этого чудесного полуострова будет приятнее вдвойне почитать о своей родной земле. Но не подумайте, что у чукотского народа не было своих писателей. Позже я расскажу вам о таком замечательном человеке, как Юрий Рытхэ́у. Собираясь в дорогу, Андрей Максимович попросил супругу, и та читала именно его книги. Я, естественно, валялся рядом и теперь могу кое-что интересное вам поведать. Но сначала — о той местности, куда мы приземлились.

Анадырский лиман является частью Анадырского залива Берингова моря. В свою очередь, лиман делится на два других крупных залива — залив Онеме́н, куда впадают реки Ана́дырь и Великая, и Канчала́нский лиман, куда впадает река Канчала́н. В собственно Анадырский лиман впадают Третья речка и Автаткуу́ль. Не удивляйтесь таким диковинным и необычным названиям, но это как раз тот случай, когда из песни слов не выкинешь. Хотя, согласитесь, звучит очень красиво. Вот скажите, где вы во всей России встретите такое название — Автаткууль? Такое впечатление, что в нём объединилось с десяток других слов, на деле же оно означает «перегонная река». К сожалению, кого и что она гоняет или перегоняет, я так и не понял, зато у вас есть возможность самостоятельно это выяснить как с помощью художественной литературы, так и с помощью многочисленных справочников. Задача любой книги — стимулировать читателя на поиск и исследование всего нового, необычного, познавательного. И мои повествования не исключение.

А дальше — не менее экзотические названия. Вот я тут иронизировал над котами и вдруг обнаружил, что вышеназванный лиман отделён от Анадырского залива двумя косами — Русской Кошкой и Землёй Ге́ка. На обоих берегах находятся два населённых пункта: с одной стороны, как мы уже знаем, столица Чукотки — город Анадырь, а с другой — посёлок Угольные Ко́пи. Оказалось, друг Андрея Максимовича живёт именно там, на том же берегу, где находится и аэропорт. Теперь вы поняли, почему его называют ещё и Угольным.

Не запутались? Всё не так сложно.

Встречал нас в аэропорту Александр Борисович Макаров. Они с Андреем Максимовичем долго обнимались, хлопали друг друга по спине, затем он присел передо мной на корточки и, осторожно поглаживая, спросил:

— Ну что, собака, устала?

— У-у, — ответил я, что означало «нет», а в расширенном варианте — «а с чего мне уставать, если я десять часов на полу провалялся?»

— Это он говорит тебе: «Нет, не устал», — выступил в роли переводчика Андрей Максимович.

— А его хоть кормили в самолёте? — Приподнимаясь, Макаров кивнул в мою сторону.

— С трудом, — вздохнул мой подопечный.

— Что значит «с трудом»? — вздёрнул брови Александр Борисович. — Не хотел, что ли, есть?

«Ага, я не хотел, да я голодный, как… это… как человек! Но нужно отдать должное, стюардессы были добрые, грех их корить…»

Андрей Максимович рассмеялся и пояснил другу, что по инструкции я должен был лететь в наморднике.

— Да ты что! — замахал руками Макаров, словно собеседник мог увидеть его возмущённые жесты. — Вот изверги!

«Вот тут я согласен, но изверги не стюардессы, а тот, кто писал эти инструкции. Надеть бы на него намордник, да чтобы этот “инструктор” пролетел в нём часов десять, я бы тогда на него посмотрел…»

— Таковы правила. — Андрей Максимович развёл руками, чуть не задев тростью проходящую мимо пышную даму.

Та вовремя отшатнулась от него и, обогнув хозяина, недовольно пробормотала:

— Понапьются с утра и машут своими крыльями, словно боинги.

«Если бы я мог, точно рассмеялся бы. Почему именно боинги? Они же не гуси перелётные. Разве самолёты машут крыльями?»

— Ну вот, Андрюха, — взяв под руку товарища, сказал Александр Борисович, — мы ещё за стол не садились, а нас уже в пьяницы записали. Ты осторожнее, народ тут суровый, таких слов наговорят, что до самой Москвы не забудешь.

— Я думал, тут у вас просторы, — пошутил Андрей Максимович. — В Москве не помашешь руками, а оно, оказывается, и здесь нужно технику безопасности соблюдать.

— Так что значит «с трудом»? — повторил вопрос Александр Борисович.

— Стюардесса пару раз разрешила снять намордник и принесла нам… две котлеты.

— Добрая тётка попалась, — рассмеялся Макаров.

— Да какая там тётка, — возразил Максимыч. — По голосу девчушка совсем, от силы года двадцать два — двадцать три. По секрету шепнула мне на ухо, что обожает собак, а тем более лабрадоров. Но она, правда, их по-другому называет — лабриками.

«Подтверждаю! Так и сказала: “Обожаю лабриков”, — и я сразу её полюбил. А как тут не полюбить, если о тебе такие слова говорят? Верно?»

— Мир не без добрых людей, — одобрительно произнёс Александр Борисович. — Ладно, брат, пойдём, нас там водитель поджидает, попросил товарища подбросить.

— А твой «Москвич» где? — спросил мой подопечный.

— О! Вспомнил тоже, — хмыкнул Александр Борисович. — Рожки да ножки остались от моего «Моси». Больше ремонтом занимался, чем ездил. Почти сорок лет машине, шутка ли. Махнул рукой да подарил приятелю, вместе с ним когда-то в геологоразведке работали. Он на моём подарке как-то умудрился ещё три года отъездить. Правда, с горем пополам. Запчастей-то нет. В общем, отшоферился я, Андрюха. Да и куда тут ездить? По посёлку только. А тут теперь того посёлка — за полчаса весь обойдёшь и устать не успеешь.

— Ты же рассказывал, что Угольным Копям даже статус города хотели присвоить…

— Было дело, — закивал Александр Борисович, — да народ весь разъехался. Раньше Угли были по чукотским меркам крупным посёлком, здесь проживало чуть ли… точно не скажу, но примерно тысяч пятнадцать народу. В основном вояки да те, кто их обслуживал.

— А что потом случилось? — спросил Андрей Максимович.

— Что случилось? — хмыкнул Макаров. — Отгадай с трёх раз! Союз распался, военные ушли, их здания оказались никому не нужны…

— Так а сейчас вас тут сколько?

— Не знаю, примерно две-три тысячи человек, не больше. Повезло тебе, Андрюха, — тяжело вздохнул Александр Борисович, — что не видишь всей этой разрухи.

— Да уж. — Андрей Максимович откашлялся в кулак.

«Смешной ты, товарищ Макаров. Тоже мне, нашёл везунчика. И что изменилось бы, если бы увидел? Мало ли разрушенных домов и целых посёлков по стране. А жить без зрения разве лучше?»

— Прости, брат, — опомнился Александр Борисович. — Что-то я ляпнул, не подумав. Но ты же меня понял?

— Конечно, — махнув рукой, улыбнулся мой подопечный. — А что за войска тут стояли?

— Да кого тут только не было, — усмехнулся Макаров. — И лётчики, и связисты, и стройбатовцы, и погранцы. В начале восьмидесятых даже мотострелков привезли, типа береговой охраны, но потом и их отправили на материк. Даже сверхсекретные подразделения были! Прямо в сопках! Огромные помещения в скалах, где хранились ядерные боеголовки. На аэродроме круглосуточно дежурили истребители, здесь же располагались самолёты дальней авиации. Иными словами, военная мощь была такой, что американцы с большим опасением поглядывали на наш регион. Америка-то тут рядом.

— И куда это всё подевалось? — спросил Андрей Максимович.

— Бог его знает, Андрюха, что-то вывезли, что-то бросили. Сейчас у нас в посёлке остались несколько жилых домов, суд да церковь. А люди перебрались в Первомайский, там ещё что-то похоже на современную жизнь: ухоженные цветные домики, школа. А здесь как на Марсе. Зато мы отстояли наш памятник «МиГ-19», который поставили в 1977 году в честь авиаторов-первопроходцев и защитников неба Чукотки.

— Что значит «отстояли»? — удивился Максимыч. — Небось, на металлолом хотели порезать?

— Нет, — замотал головой Макаров, — музейщики хотели забрать к себе, в Энгельс. Там у них расположен Музей дальней авиации, вот они и хотели его там поставить, но жители взбунтовались, категорически запретили трогать самолёт. Это же наша достопримечательность! Правда, зрелище неестественное. Самолёт МиГ-19 посреди разрушенного посёлка смотрится прямо как какой-то сюрреализм.

Вскоре мы забрались в поджидавший нас уазик; в машине было так тепло и уютно, что меня сразу потянуло в сон.

— Знакомьтесь, ребята, — произнёс Александр Борисович и указал на водителя: — Это Фёдор. — А затем, похлопав Максимыча по плечу, сказал: — А это мой старый друг, Андрей.

— Очень приятно, — почти хором произнесли мужчины, и мы без всякого промедления отправились в путь.

Водитель подозрительно посмотрел на меня и спросил у Макарова:

— Саня, барбос-то спокойный?

«Ну вот! Не успел приехать на Чукотку, уже барбосом обозвали. То ли ещё будет…»

— Спокойно, Федя. — Александр Борисович потрепал меня за шею. — Это учёная собака, поводырь, так сказать. Она моего друга по Москве водит, а там народу сам знаешь сколько, и никого ещё не укусил.

— А-а-а! — протянул Фёдор. — Ну, тогда всё нормально. А то я тут недавно поехал со свояком на рыбалку, а у него этот, как его… лохматый такой… нью… ньюфаундленд. Еду за рулём, а он сзади на меня напал и хватанул за ухо.

«Вот, Федя, ты привираешь! Между прочим, это мой предок. Знаю я этих собак, они доброжелательны и к людям, и к другим животным, а будешь тонуть, так ещё и спасут из воды. С чего это он тебя хватанул за ухо?»

— Не может такого быть! — вместе со мной усомнился и Александр Борисович. — Ньюфаундленд — миролюбивая и спокойная собака.

— Да он, видимо, игрался со мной, а я же за рулём, вот и дёрнулся от испуга.

— Смею вас заверить, уважаемый Фёдор, — вступил в разговор Максимыч, — вас скорее укусит человек, чем собака-поводырь.

«Мои подопечные всегда меня защищают от нападок. Спасибо, друзья. Легко заподозрить и обвинить любого в неблаговидных поступках, когда вам не могут ответить».

Примерно час спустя Андрей Максимович с Александром Борисовичем сидели за обеденным столом и пили ароматный чай с морошковым вареньем. Здесь я впервые увидел трёхлитровую банку, заполненную красной икрой, — завораживающее зрелище! И не только увидел! Хозяин щедрой рукой наполнил кошачью миску деликатесом и подвинул её ко мне.

— Угощайся, дорогой, красной икоркой тебя угостят только здесь, на Чукотке. На материке никто так не расщедрится.

«Спасибо тебе, добрый человек, — мысленно поблагодарил я и проглотил небольшую порцию. — Вкусно, слов нет, но солоноватая ваша икорка и к зубам прилипает».

Супруга Александра Борисовича, Ольга Владимировна, напекла невероятно аппетитных пирогов, хотя, честно говоря, я сужу о них только по запаху да по тому, как Андрей Максимович к ним приложился. Их мне почему-то никто не предложил. Видимо, здесь думают, что собакам пироги противопоказаны, но зато меня ждало другое угощенье — мороженая корюшка. Сразу скажу, друзья, эта рыба — всем рыбам рыба. Неожиданно вспомнился ароматный карасик, которого поймал когда-то мой самый первый подопечный, Иван Савельевич. Но признаюсь честно: с чукотской корюшкой он не сравнится.

Ой, чувствую, сейчас кто-то упрекнёт меня и сделает замечание: мол, что же ты, собака, сразу свойства нашего подмосковного карасика принизил? Где же твой патриотизм?

Не пойму такой упрёк по двум причинам. Во-первых, на вкус и цвет товарищей нет. А во-вторых, и Анадырь, и Угольные Копи — это всё Россия, наша любимая страна. Так что и карасик, и корюшка — одного поля ягоды.

— Вчера наловил, Андрей, нарочно к твоему приезду, — сообщил Александр Борисович. — Попробуй, её не только твоему Трисону можно есть мороженой, мы на рыбалке всё время так едим. Чуть соли, хлеба — и прекрасный закусон, сам понимаешь.

Андрей Максимович аккуратно взял большим и указательным пальцами кусочек рыбы. Ольга Владимировна подвинула к другой его руке солонку и сказала:

— Вот, Андрюша, держи.

— Благодарствую, — улыбнулся Андрей Максимович и, слегка подсолив, отправил кусочек в рот. — Действительно очень вкусно. Никогда бы не подумал, что буду есть сырую… то есть мороженую рыбу!

— Но, конечно, не каждую так можно, — рассмеялся Александр Борисович.

— Слушайте, ребята! — вдруг воскликнул Максимыч. — Мне показалось, или ваша корюшка пахнет свежими огурцами?

Я принюхался и учуял этот аромат, который невозможно ни с чем спутать.

— Нет, не показалось, — ответил Макаров. — Когда соседи с рыбалки приходят и размораживают дома улов, запах огурцов стоит на весь подъезд.

— Удивительно! — восхитился Андрей Максимович. — Я слышал об этом, но полагал, что это образно говорится, ну, там чуть похоже. Словом, потрясающе!

— Погоди, Андрей Батькович. — Александр Борисович хлопнул друга по плечу. — Мы ещё с тобой сходим на рыбалку.

— Да какой из меня рыбак? — усмехнулся Андрей Максимович и махнул рукой. — Отрыбачил я, брат…

— Ну зачем же так безнадёжно? — возразил Макаров. — Корюшку можно ловить и будучи незрячим. Ничего сложного, я тебя научу.

— Если так, — улыбнулся Максимыч, — нужно попробовать. Представляешь, как мои домашние удивятся, когда я им расскажу, что ходил на рыбалку. Максимка обзавидуется…

— Любит порыбачить?

— Очень, — кивнул Андрей Максимович. — Он в детстве со мной ни одного похода на рыбалку не пропустил. А сейчас сам ездит с друзьями на Волгу, на Цимлу́ за лещами. Правда, выбираться ему удаётся редко, ты же знаешь нашу службу, но тем не менее находит время.

— Кстати, твой Трескон будет на рыбалке помогать тебе! — воскликнул Александр Борисович. — Там всё просто…

Господи боже мой! Я уж думал, больше никак нельзя моё имя исковеркать. Но нет предела совершенству! Трескон — это что-то совершенно новое и неожиданное. Неужели от слова «треснуть»? Но треснуть можно как кого-то, так и самому — напополам.

Иван Савельевич иногда, нащупывая меня после ужина возле порожней миски (я изредка просил добавки), говорил мне: «Хватит есть, Трисон, а то морда треснет». Я соглашался. Но чтобы вот так обозвать меня Тресконом? Это какую же фантазию нужно иметь?

Нет-нет, он же рыбак, тут наверняка совсем другое слово замешано. Конечно, он перепутал с рыбой! Есть такая рыба — треска. Что ж, видимо, судьба у меня такая — испробовать все созвучные клички на собственной шкуре. Хорошо хоть с хеком не перепутал или с какой-нибудь барабулькой.

— Ну какой же он тебе Трескон, Саня? — рассмеялся Максимыч. — Трисон его зовут. — И повторил с выражением: — Три-сон!

— Прости, запамятовал, — виновато произнёс Макаров, даже не взглянув в мою сторону.

Это ж надо так! Обозвал меня какой-то селёдкой пряного посола, а прощения просит у Андрея Максимовича. Хоть бы пирожочком вину загладил, что ли! Нет, икры — пожалуйста, а остальное — не для Трескона. Но вы же знаете, я не из обидчивых. Понимаю ведь, что всё это сказано не нарочно и без умысла. Да и шучу я, размышляя о треске и о пирогах.

— Эх, Саня-Саня, время-то как быстро пролетело, — произнёс мой подопечный. — Я смотрю, ты насовсем тут обосновался? Домой не тянет?

— Да как тебе сказать, — поцокал языком Макаров. — Мы сначала с Олей думали перебраться на материк и даже едва не уехали, уже и вещи собрали… Но потом передумали. Привыкли мы здесь, Андрей, никуда не хочется уезжать.

— У тебя как в той песне: «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда». Кто там пел? По-моему, этот, как его… Бюль-Бюль Оглы!

Александр Борисович громко рассмеялся и хлопнул его по плечу.

— Ну ты даёшь, Андрюха! Сам ты Бюль-Бюль Оглы! Бюль-Бюль из солнечного Баку, зачем ему Север?

— Забыл, как его… Напомни!

— Кола́ Бельды́! — поправил Макаров.

— Да, точно! — согласился Андрей Максимович и рассмеялся. — Его любимые темы — Север и олени. Он, наверное, из этих краёв?

— Нет, — замотал головой Александр Борисович, — я как-то передачу смотрел по телевизору о нём. Николаем его звали, родился на Амуре, нана́ец по национальности. Хорошо пел, мне все его песни нравятся.

— Да, в СССР он гремел. Ты знаешь, Александр, — Андрей Максимович неожиданно сменил тему, — а я вот перед отъездом к тебе увлёкся вашим писателем. В смысле, чукотским — Юрием Рытхэу. Аннушка мне вечерами читала его книги. Скажу тебе, они очень интересные. Вот так не собрался бы к тебе, может, и не прочитали бы ничего из его творчества…

— А что хоть читали? — полюбопытствовал Александр Борисович.

— Повести, романы, рассказы всякие. «Конец вечной мерзлоты», «Последний шаман», «Под созвездием печали».

— Он писал очень хорошие книги, — согласился Макаров. — Добрые, человечные.

— Андрюша, ты, если захочешь спать, не стесняйся, — заметив частые позёвывания гостя, сказала Ольга Владимировна. — Разница во времени большая, шутка ли — девять часов. Здесь нужно привыкнуть.

— А раньше разница была и вовсе в десять часов, — добавил Александр Борисович. — Вот у нас какая страна, всё время диву даюсь!

— Но тем не менее в гости вот ездим друг к другу, — пошутил Андрей Максимович.

— Только редко, — тяжело вздохнул Александр Борисович. — Увы, очень редко.

— Оля права. Чувствую, нужно немного поспать. Ольга, ты мне не давай долго разлёживаться, чтобы я не перепутал день с ночью, нужно же на ваше время переходить. А то так и будем дневалить: вы — по-чукотски, я — по-московски.

— И хорошо, круглосуточное дежурство, — пошутил Макаров.

— И собачка пусть тоже поспит! — сказала Ольга Владимировна. — Ей тоже нужно акклиматизироваться.

— Да ну что ты, Оля! — махнул рукой Андрей Максимович. — Ему-то зачем? У него как свободная минута выпадает, так он дремлет.

Нет, вы посмотрите на него! Заботливый какой! Дремлю… Ещё скажи, что я лентяй неисправимый. Хотя чего я возмущаюсь? Максимыч прав: я и впрямь стараюсь в свободное от работы время вздремнуть. И не раз уже объяснял, почему так поступаю: работа у меня сложная, я должен быть наготове в любой момент. Иногда бывает так: лежишь, балдеешь и вдруг: «Подъём!» — и полдня трудишься без отдыха, а с Максимом (сыном Андрея Максимовича) иногда ещё и ночь прихватываешь. Вы же, наверное, не забыли, как он меня в поисково-розыскную собаку превратил. Иными словами, тут не до графиков и режимов. А потому появилась свободная минута — падай и набирайся сил. И ничего плохого я в этом не вижу.

Примечания

2

Лиман — залив при впадении реки в море.