Гудбай, Россия. Мемуары израильского профессора

Михаил Рицнер

Автор, известный ученый и врач-психиатр, откровенно рассказывает о своей жизни и перепетиях карьеры. Читатель узнает об эволюции пионера и комсомольца в инакомыслящего интеллигента, о «блефе коммунизма» и генезисе антисемитизма, о причинах Исхода из СССР. В Израиле автор прошел путь от рядового врача до профессора Техниона. Научные работы принесли ему заслуженную международную известность. Книга адресована широкому кругу читателей.

1. Семейные корни

«Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет десница моя. Да прилипнет язык мой к небу моему, если не буду помнить тебя, если не вознесу Иерусалим на вершину веселья моего» (псалом 137).

Лента новостей: 1912—1917 годы

15 апреля 1912 г. Затонул крупнейший пассажирский лайнер «Титаник».

18 апреля 1912 г. Турция закрывает Дарданеллы для судоходства.

10 июля 1913 г. Россия объявляет войну Болгарии.

9 марта 1915 г. Александр Парвус представляет руководству Германии план революции в России.

7 ноября 1917 г. Большевики захватили власть в России.

Предки

В каждом из нас живут гены, в которых хранится память обо всех далеких и близких предках. Мои прапрабабушки и прапрадедушки и примерно двести тысяч евреев оказались в Российской Империи после разделов Речи Посполитой (1772—1794). Немецкая принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, став Екатериной II и заполучив народ Библии, ограничила его в правах, введя «черту оседлости» и множество других запретов¹³.

Время правления Екатерины II считается началом истории евреев в Российском государстве. К концу XIX века популяция евреев России достигла 5,5 млн человек¹⁴. Правда, в результате антисемитской политики царствующего дома Романовых многие российские евреи бежали в США и стали там успешной этнической группой.

Хотя мои родители родились в Российской Империи, им было суждено жить в «советской империи». На их поколение выпали большевистский переворот 1917 года, гражданская война, строительство социализма, культ личности Сталина, ГУЛАГ, Вторая мировая война, космополитизм, дело «врачей-вредителей», хрущевская оттепель и брежневский застой. Кто-то скажет, что это «еврейское счастье», однако миллионам людей других национальностей также не повезло в советской среде обитания. Покинуть «советский рай» удавалась немногим, так как власти буквально закрыли страну, боясь, что останутся без народа. Такова очень краткая предыстория страны, где мои родители создали свою семью.

Отец, Рицнер Самуил Ильич (урожденный Шмуль Эльевич; 1912—1980), преподавал химию, биологию и был директором ряда школ. Мама, Бетя (Батья) Ароновна Брен (1917—2007), была учительницей и методистом по дошкольному образованию. О родителях я вспоминаю с любовью. Они познакомились на Дальнем Востоке, куда их послала советская власть. По мере взросления у меня появился естественный интерес к их происхождению и профессии, качествам характера и жизненным позициям. По галахе родители были ашкеназскими евреями¹⁵. Галахическое определение еврея: «рожденный еврейкой или перешедший в иудаизм».

Шмуль Эльевич Рицнер, родился 10 сентября 1912 года, вторник, Подольская губерния, Российская Империя

Папа имел в моих глазах очень высокий авторитет, чему способствовали его многообразные познания и незаурядная личная история. Он родился в местечке Ладыженки. Центром губернии с 1914 года была Винница. Фамилия Рицнер (написание латиницей: Ritsner) относится к немецко-идишской группе фамилий, носители которых пришли в Россию из Австро-Венгрии и Польши. Он вырос в большой семье в Херсоне. Его отец и мой дед — Элиягу (Илья) Рицнер, мать — Эйдя (девичья фамилия Ланцман). Дед был уважаемым человеком в еврейской общине. Видел я их только однажды, в Херсоне, где жили все Рицнеры. Мне было всего пять лет. Здесь родители повели меня к врачу ухо-горло-нос, так как я часто болел ангинами. Врач удалил из моего горла аденоиды. Помню, было больно, меня крепко держала мама, рот был полон крови. Мне дали мороженое, и боль прошла. Ангины после операции почти прекратились.

В 1914 году, с началом Первой мировой войны, деда призвали в армию. Там он отличился, за что получил медаль и надел земли. В годы войны бабушка Эйдя растила семерых детей, что было ей не под силу. По соседству жил рав с женой, у которых не было детей. Они уговорили мою бабушку отдать им одного ребенка. Им оказался мой папа. Так он стал жить, воспитываться и учиться в семье рава. Семья была состоятельной, и он жил там в роскоши, ни в чем не нуждался. Рав много рассказывал ему о Торе. Папа сохранил теплые воспоминания об этой семье. Когда дед вернулся с войны, он забрал моего папу назад в семью.

Учился отец в школе при синагоге. Преподавание велось на идиш. Он также хорошо знал украинский язык и считал его вторым родным языком, а русский стал изучать уже будучи студентом. В семье отца не было средств на обучение специальности всех детей. Поэтому только старшему брату отца, Мойше, было позволено учиться на математика, а остальные должны были заниматься изнурительным трудом на земле. Поэтому в 12 лет отец вместе с другом, Исааком Бершадским, убежал из дома, чтобы научиться чему-нибудь другому. Для того чтобы его не нашли, он сменил фамилию Рицнер на Рыцарский. И его не нашли. Подростки устроились в сельскохозяйственной коммуне недалеко от Одессы. Там они работали и учились. После получения диплома агронома отец был направлен на учебу в сельскохозяйственный институт, но по дороге его перевербовали для учебы в медицинском институте. Он проучился там только один семестр, так как был пойман и отчислен из мединститута как «летун». Но ему удалось зачислиться в педагогический институт на биофак, который он окончил в 1936 году. После окончания пединститута занялся исследованиями по генетике кур, но работу не завершил, так как в это время в институте уже начались аресты его учителей. Они-то и посоветовали отцу срочно уехать из Одессы (как еврейскому переселенцу) на Дальний Восток, где создавалась Еврейская автономная область (ЕАО). Так он оказался в селе Кимкан Бирского района ЕАО, где вскоре был назначен директором школы. Стать столь молодым директором он смог только в силу нехватки дипломированных учителей. В Кимкане отец познакомился с моей будущей мамой (см. ниже), и они поженились. В 1937 году у них появился первенец — Александр. Но недолго молодая семья радовалась жизни.

ГУЛАГ

В воскресенье, 12 июня 1938 года, отца арестовали и обвинили по статье 58—10 Уголовного кодекса РСФСР в антисоветской пропаганде, агитации и шпионаже в пользу Японии. Допрашивали «конвейером», днем и ночью, били и пытали в течение нескольких месяцев. Ныне эта «зверская технология» хорошо известна. Сидел он вместе с военными и государственными деятелями, которые подсказали ему ничего не подписывать. Похоже, что он ни в чем не признался и протоколы допросов не подписал. Через восемь месяцев следствия — 30 марта 1939 года — областной суд приговорил его к трем годам исправительно-трудовых лагерей. Срок «детский» по тем временам. В лагере он валил лес и пилил бревна. От выполнения дневной нормы зависела суточная «пайка», а значит, и жизнь. Отец, как и многие другие «враги народа», подавал апелляции. Ему повезло: спустя год, 27 марта 1940 года, приговор по его делу был пересмотрен и отменен за недоказанностью обвинения. Возможно, причиной такого везения стала бериевская «амнистия» 1939—1940 годов¹⁶. Есть сведения, что Л. П. Берия, сменив Ежова, освободил из ГУЛАГа всех, кто не подписал признания в собственной виновности.

Отец был один из них. Он вышел «реабилитированным» и даже восстановленным в партии: ему сказали, что он может сей лагерный «отпуск» не указывать в анкете. При освобождении выдали документы, где вместо Шмуля Эльевича паспортистка записала Самуил Ильич. «Так будет понятней твоим ученикам», — мудро объяснила она. Отец не стал с ней спорить. О гулаговском периоде своей жизни он рассказывать не любил. Временами я с удивлением наблюдал, с какой выносливостью он, физически слабый мужчина, пилил бревна на дрова на равных с крепкими и здоровыми мужиками. Они сменяли друг друга, а он был почти неутомим! Лагерный опыт быстро не забывается. Некоторые скупые сведения об аресте отца и его пребывании в ГУЛАГе известны мне со слов мамы.

После освобождения из ГУЛАГа родители вернулись в город Херсон, откуда папа был родом и где жили его родители, четыре брата и две сестры с семьями. Родителей направили на работу в сельскую школу недалеко от Херсона. Им выделили дом с глиняными полами, а деревня в целом и ее жители напоминали «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя. Современник так описывал украинские села того периода: «Мазаные хаты, садки, цветники и огороды возле хат, масса круторогих волов, украинская одежда, повсюду слышится оживленный малорусский говор, и в жаркий летний день можно подумать, что находишься где-нибудь в Сорочинцах времен Гоголя». Родители там не прижились и, на свое счастье, вскоре уехали обратно на Дальний Восток, в ЕАО. Это было в 1941 году, за несколько месяцев до начала войны. Судьба их берегла!

Война

Когда грянула война, папу призвали и направили на фронт. Ему было 29 лет. Эшелон был полон такими же, как и он, совершенно не обученными молодыми людьми. Садясь в вагон, он сказал маме: «Давай попрощаемся. Ты знаешь, что первая пуля моя и я не вернусь. Береги сына». Мама в этом ничуть не сомневалась, но плакать уже не могла. Дальнейшую историю я слышал десятки раз и поэтому хорошо запомнил.

На одной из остановок эшелона, недалеко от Новосибирска, солдат заглянул в вагон и истошно прокричал несколько раз: «Лейтенант Рицнер, на выход, с вещами». Отец ушам своим не верил. Из лагерного опыта он знал, что «на выход и с вещами» ничего хорошего не предвещает. Такое не забывается. Солдат проводил его к станционной будке, где в маленькой клетушке сидел, как ему показалось, злобный майор. Он листал какую-то папку и косо измерил отца не очень трезвым взглядом.

— Ты лейтенант Рицнер? — отрывисто спросил хриплым голосом.

— Так точно, — подтвердил отец тихим голосом, не зная, что ожидать.

— Ты агроном? — опять рявкнул офицер.

— Никак нет, я учитель, — возразил отец, поеживаясь.

— Ты агроном, я тебя спрашиваю? — переспросил майор, начиная выходить из себя.

— Никак нет, товарищ майор. Я работаю учителем, — повторил отец, инстинктивно втягивая голову в плечи.

— Послушай, лейтенант, ты ведь еврей, а не болван, и вроде должен быть умным, как все твои евреи. — Майор встал из-за стола и взял тонкую папку. — Смотри сюда, это твое личное дело. Здесь написано, что ты окончил в Одессе сельскохозяйственный техникум и получил диплом агронома. Было такое?

— Так точно, но это было давно и я ни дня не работал агрономом, — пролепетал отец, никак не понимая, хорошо это или плохо.

— А мне плевать, что ты не работал агрономом. Это ты понимаешь?

— Так точно, — ответил отец по уставу.

— Главное, что ты агроном с дипломом. Идет война, и Красную армию надо кормить. Вот ты и будешь ее кормить, а не накормишь — под трибунал пойдешь, и расстреляем. Понял?

— Слушаюсь, — ответил робко отец, оставаясь в некотором ступоре. — Буду кормить Красную армию, — повторил он словно эхо. — А где и чем кормить?

— Вот тебе новое предписание, лейтенант, — произнес майор более дружелюбно. — Возвращайся туда, где тебя призвали. Получишь солдат, землю, организуешь сельхозчасть и будешь выращивать картошку, овощи и все, что потребуется для армии. Понял, наконец, горе-агроном?

— Так точно, понял. Можно идти?

— Выполняй. Свободен.

Отец смутно помнил, как он вылетел из станционной будки и как сел на другой эшелон. Это было похоже на чудо! Мама вновь плакала, но уже на радостях. А в 1942 году у них родилась моя старшая сестра — Софья, или Соня. Это был подарок всем нам. Все военные годы отец служил — работал военным агрономом. Он организовал большое производство продуктов и, таким образом, выполнил приказ. Правда, говорят, что и американцы помогали харчами (около 10% от всего продовольствия, поступившего в Красную армию).

Директор

После войны папу демобилизовали, и он работал директором нескольких школ: в поселке Смидовичи, в Приамурском и Дубовом. Страх перед произволом и беззаконием властей сохранился глубоко в его памяти на всю жизнь. Партию он считал преступной, но от нас, детей, все это до поры до времени тщательно скрывалось. Когда мы сами с этим разобрались, родители сказали, что не хотели нам отравлять жизнь знанием правды этой самой жизни. Так поступали многие родители — «ложь во спасение» или ложь, оправданная благими целями.

Папа был небольшого роста, щуплым, худощавым, но очень подвижным и энергичным человеком, решительным в делах. Темно-русые волнистые волосы красиво лежали на его голове, а серо-зеленого цвета, внимательные, с блеском глаза выдавали умного человека. По характеру был вспыльчивым, иногда даже язвительным и резким «на язык», однако быстро отходил и долго зла не держал. Папа не укладывал нас спать, не читал нам сказки, не целовал и не говорил, что любит. Зато он любил с нами беседовать и рассказывать разные эпизоды из Торы, истории евреев, династии Романовых и многое другое. По-русски он говорил с ошибками, путал окончания слов, падежи не давались ему. Многие учителя и ученики до сих пор помнят его как хорошего учителя и справедливого директора. Политик из него был никакой. Конформизм — это не его выбор. Ему было трудно скрывать то, что он думает о режиме в стране и конкретных людях, чем с легкостью наживал себе недоброжелателей. Однако начальство ценило его за деловую хватку и профессионализм. Папа обладал красивым голосом, хорошим слухом, любил петь украинские и еврейские песни.

В 1947 году родился я, а следом, в 1949 году, — мой брат Слава. Припоминается необычное поведение отца в один из весенних дней 1953 года. Мне тогда было около шести лет. Я никогда не видел его таким радостным и счастливым, что бросалось в глаза еще и потому, что многие люди были грустными и даже плакали.

— Почему они плачут? — спросил я.

— На одного коммуниста стало меньше в этом мире!

— А чему ты радуешься? — не отставал я.

— На одну сволочь стало меньше в этом мире! Когда вырастешь, поймешь.

Я вырос и понял, что в тот день умер Сталин. Больше я не помню, чтобы отец когда-либо говорил со мной об аресте, допросах и ГУЛАГе. У него не было многих зубов, их выбили сталинские «опричники». Он не любил партийных бонз, хотя те его часто награждали за хорошую работу учителя и директора школы. Последней «папиной школой» перед его пенсией была школа в селе Желтый Яр Биробиджанского района. Отец много сделал для ее оборудования и приведения в должный вид. В этом ему охотно помогали учителя и родители. Руководителем он был строгим и требовательным, но справедливым. Таким же он был и отцом. Многие его ученики сохранили о нем добрую память.

Папа щедро поделился с нами своими генами и многим другим. Он создавал дома атмосферу, порождающую интерес к знаниям, чтению, образованности и профессионализму. Он поощрял нас, детей, к этому довольно своеобразно, поддразнивая и интригуя различными вопросами. Наши ошибки становились объектами шуток и новых бесед. Папина эрудиция вызывала не только удивление, но и желание узнавать и познать все больше и о многом. Выйдя на пенсию, папа продолжал много читать, особенно историческую литературу. Он скончался от инсульта во сне 19 февраля 1980 года. Мы похоронили его в Биробиджане при большом стечении людей. Светлая ему память!

Бетя Ароновна Брен, 25 декабря 1917 года, вторник, село Пулино, Житомирская область

Девичья фамилия мамы, Брен, означает «жара» (идиш). Очевидно, предок носителя этой фамилии был энергичным и расторопным. Семья мамы состояла из родителей, дедушки Аарона и бабушки Ривы Брен, четырех сестер (Фира, Клара, Бетя и Аня) и двух младших братьев (Миша и Иосиф). Семья приехала по переселению в ЕАО из Житомирской области в середине 30-х годов. Мама окончила педагогический техникум и начала работать в Биробиджане инспектором областного отдела образования (облоно) по дошкольному образованию. Мама была красивой и полноватой женщиной, маленького роста, с крупными выразительными глазами, отличалась веселым нравом, прагматичным умом и волевым характером.

Однажды ее командировали для проверки методической и воспитательной работы в детсадах села Кимкан, где папа был директором школы. Гостиниц в селе не было, и папа поселил ее в школе, где и сам жил. Похоже, что они быстро приглянулись друг другу. Детям рассказывалась такая история. Однажды мама зашла в папину комнату и увидела недалеко от двери лежащий на полу веник. Она не переступила через него, а подняла и поставила туда, где было его место. Папа очень впечатлился и решил, что эта женщина будет хорошей хозяйкой и женой. В этом он не ошибся. Папа понравился маминым родителям, которые его приняли как родного, и вскоре они поженились. Арест отца нанес молодой семье жестокий удар. К счастью, маму не арестовали и отрекаться от отца не принуждали. Она возила передачи в тюрьму и в лагерь, перенесла бесчисленные и жестокие унижения, которые выпали на долю жены «врага народа».

В деревне Засосье Ленинградской области поставили памятник женам «врагов народа», пережившим годы репрессий, войны, коллективизации. Тем, кто растил детей без отцов, пахал землю, впрягаясь вместо лошадей. Тем, кто работал на государство, объявившее их врагами народа и разрушившее их семьи¹⁷.

После войны появились на свет мы с братом. Пока мы были маленькими, у нас были няньки-домработницы. Они помогали по хозяйству, некоторые из них даже жили у нас в деревянном доме, который находился во дворе школы. Спали мы со Славой в одной кровати. Зимой дом остывал за ночь. «Не хочу быть родителем», — думал я, глядя, как утром мама растапливала печь, кутаясь в байковый халат и фуфайку. Она поднимала нас, когда дома было тепло, кормила, собирала и провожала в школу. Отец уже был в школе.

Наша мама была типичной еврейской «мамой навсегда». Материнская любовь — явление абсолютное и безграничное. Сколько бы нам ни было лет, она «на убой» кормила нас и вкладывала даже в седые головы прописные истины. Мама вкусно готовила жаркое, пельмени, холодец, фаршированную рыбу, салаты и другую еду. Гости любили наш дом, где у каждой вещи было свое место. «Хорошо положишь — хорошо возьмешь», — любила она приговаривать. Мама умела делать все по дому: шить на машинке, забивать гвозди, она белила, красила, ремонтировала и, что особенно важно, научила нас делать все эти простые вещи. Папа не обладал такими навыками, равно как и желанием их приобрести. Он обеспечивал семью продуктами, как когда-то армию, ходил на рынок, любил «копаться» в земле, посадил сад и овощи на грядках возле дома и т. д.

Мама преподавала в младших классах и активно помогала папе руководить школой. Приходила домой с большой стопкой тетрадей, проверяла их, ставила оценки и писала своим каллиграфическим почерком задание на следующий урок. Меня это завораживало, и я часами мог наблюдать за ее работой. Говорили, что мама была хорошим методистом, поэтому ей доверили руководство методическим кабинетом в отделе образования Смидовичского района области. Выйдя на пенсию, мама помогала Софье растить ее детей, с одним из которых, Виталиком, она и приехала в 1993 году в Израиль. В Иерусалиме она жила с Виталиком, а потом с Соней на съемной квартире. Здесь мама упорно учила иврит и чувствовала себя счастливой, живя в стране предков. Мама скончалась в городе Афула в возрасте 89 лет после непродолжительной болезни. В ее столе оказалась пачка запечатанных подписанных конвертов с именами всех детей и внуков. Каждому она написала личное прощальное письмо. Мама и после кончины «собирает» всех нас у своего памятника ежегодно, а затем у Сони мы вспоминаем родителей добрым словом. Это всегда очень трогательно. Не зря шутят, что француз любит свою любовницу, англичанин любит свою жену, а еврей любит свою маму. Светлая ей память!

Примечания

13

Черта оседлости — в России в 1791—1917 годах территория, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям (за исключением купцов 1-й гильдии, ремесленников, лиц с высшим и специальным образованием, солдат, проходивших службу по рекрутскому уставу, и их потомков).

14

http://russian7.ru/post/kak-evrei-popali-na-russkuyu-zemlyu/full/

15

Галахический еврей — это человек, которого считает евреем еврейское религиозное право — галаха.

16

Из Книги памяти Хабаровского края: «Рицнер Шмуль Эльевич (варианты имени: Самуил). Родился в 1912 г., Украина, Подольская губ., мест. Ладыженки; еврей; учитель-биолог. Проживал: ЕАО, Бирский р-н, п. Кимкан. Бирским РО НКВД ЕАО 12 июня 1938 г. приговорен: судколлегия облсуда ЕАО 30 марта 1939 г., обв.: по ст. 58—10 УК РСФСР. Приговор: 3 года л/св. ИТЛ. Постановлением прокуратуры ЕАО от 27.03.1940 дело прекращено за недоказанностью обвинения».

17

https://mi3ch.livejournal.com/4118545.html