Пациент №6

Михаил Полежаев, 2015

Когда все, кто был дорог, отворачиваются от тебя, когда нет больше сил сопротивляться несправедливости, когда кажется, что ты совсем один на всем белом свете, появляется тот, кто будет рядом всегда… Раздвоение личности – страшная болезнь, вылечить от которой главного героя берётся его бывшая любовь и некий профессор Гритман. Этот эксперимент должен помочь, но никто не даёт гарантий.

III

Михаил снова пил чай на балконе и курил только что купленные сигареты. «Столько всего надо сделать. Столько всего, о чем не надо думать». — Размышлял он и в его голове хаотично забегали мысли. Он говорил вслух, как будто обращаюсь к невидимому собеседнику:

— Скажите, вот Вы задумываетесь, когда Вам надо почесать нос? Поправить очки? Взглянуть куда-нибудь? Взять в руки карандаш? Да просто сесть поудобней!? Я — очень сильно. Для меня целое дело совершить элементарное действие, у людей которое находится на уровне рефлексов! Вот смотрите, утром в свой выходной день, после чистки зубов мне надо: выпить чая, позавтракать, покурить и, простите, сходить в туалет. Все это не так сложно, правда? Я даже скажу, большинство людей делает все это, находясь еще по сути спящими. Я же думаю: надо поесть, так как курить натощак не очень приятно, при этом чай тоже лучше пить после еды, но, я извиняюсь, хочется в туалет, и чем дольше я решаю, тем сильнее. Идти в туалет, не попив чая как-то глупо, тем более сначала не покурив. Но, ни выпить чая, ни покурить я не могу пока не поем, а это займет какое-то время, а его, как понимаете у меня не так-то много. В итоге, я сижу на толчке, уминая бутерброд, при этом жирно затягиваясь, вдруг срываюсь на пронзительный крик свистящего чайника… И что мы получаем в итоге? Вы понимаете, что получается в итоге? Никакого удовлетворения от проделанных действий, более того, я зол, безумно зол, что, встав с кровати, чистил зубы, хотя мог выпить стакан кефира, съесть этот чертов бутер и, выпивая чай покурить, а потом уже сходить в туалет и только после этого, оказавшись в ванной, чтобы помыть руки, почистить хреновы зубы! Вы понимаете меня? Ты понимаешь меня!? — Михаил, не заметив того, уже кричал во все горло и, осознав невозможность решить проблему, заплакал. Подошел к зеркалу. Сверху вниз, справа налево вытер рукой лицо и изменился.

— Дурной что ли? — говорило отражении. — Чего орешь-то?

— Расстроен я! Сил нет никаких. Сложно все так, даже такие мелочи могут сбить меня с толку. Я так раним, — Михаил пытался говорить тише.

— Не унывай, друг мой, — успокаивало его отражение, — все ведь хорошо! Сегодня поедешь к друзьям своим, выпьешь, повеселишься, как обычно. Ты ведь любишь это? Конечно, любишь! Выпить водки, закусить краковской колбасой! Песни орать посреди ночи в этой грязной деревне со своими недалекими друзьями, это же здорово!

— Не смей так говорить! Я люблю их! Они мне очень дороги и мне плевать, что ты там думаешь!

— Я тоже их люблю — они такие милые, — не скрывая сарказма, говорило отражение.

— Это из-за тебя у меня ничего не получается! Из-за твоих выходок меня считают двуличным!

— Ха! — отражение засмеялось, — Ты посмотри на себя! Ты сейчас вообще-то с самим собой тут общаешься, глупый мальчишка. Если бы не я, ты бы уже в больничке валялся для душевнобольных, кушал бы пачками пилюли и дрочил в туалете! — немытая гладь зеркала немного дернулась, — И Лешу с Сережей, — хриплый голос в зеркале с нескрываемым призрением произнес эти имена, — ты тоже любил. И? Во что все вылилось? Турнули тебя, как щенка. «Удачи, перчик!» Не помнишь уже? Дурак! Сильнее надо быть!

Сквозь этот диалог прорвались три коротких сигнала дверного звонка. Михаил посмотрел на дверь, потом обратно на отражение, но в зеркале уже никого не было. Только его красное от напряжения лицо спокойно смотрело на него. Он спешно забежал в ванну и умылся, так как знал, кто обычно звонит три раза. Ему не хотелось предстать перед своей матерью в таком виде — заплаканным и жалким.

Михаил был начинающим холостяком и готовить сам еще отказывался. Но, так как пельмени и куры гриль ему уже приелись, мама иногда заходила к нему, чтобы принести домашнюю еду, которую она готовила в своем уже новом доме. Она не так давно съехала с этой квартиры, отдав эти тридцать шесть квадратных метров в полное распоряжение своего сына, но ее визиты пока еще не прекратились. Михаила очень умиляла искренняя забота матери. Но на все вопросы о делах и здоровье, он отвечал всегда односложно и одинаково — «все хорошо». Как и все матери, она любила и переживала за своего сына. Но, даже заметив некоторые странности в его поведении, не стала вмешиваться, боясь усугубить дело. Сын никогда не стал бы принимать помощь даже от мамы и уж тем более не стал бы сам просить о помощи, в связи со своим, местами сложным, характером. Прозвучали еще три звонка, и Михаил с раздражением открыл дверь. Он очень не любил, когда долго звонят. Пусть то будет на телефон или во входную дверь.

— Здравствуй, сынок, — сказала с порога мама, и поставила на кресло в прихожей два пакета. Она была стройная полная жизни женщина, выглядевшая моложе своих сверстниц, имеющих таких взрослых, как Михаил, детей. Со своим мужем — отцом Михаила, она не так давно развелась и, наконец-то избавившись от оков брака, жила как ей нравится, не думая о том, как угодить пьющему и от того постепенно сходящему с ума мужу. Многое изменилось в ее жизни после развода. Михаил тоже не стал терпеть отца-алкоголика и, спустя 2 месяца жизни с ним «один на один», переехал жить к матери.

— Привет, ма. Ты не говорила, что придешь сегодня, все хорошо?

— У меня-то все хорошо, ты как? Здоровье как? На работе? — спросила мама и, не дожидаясь стандартного ответа, сказала: — Я тут тебе немного еды принесла. Вот это сейчас поешь, — она показывала на пакет, в котором виднелась крышка герметичного контейнера, так популярного в это время. — И конфеты еще. Мне подарили, а сама я их есть не буду — толстею от них. — Мама улыбалась, робко посматривая на сына. Она не хотела видеть грусть в его глазах, которая, несомненно, там уже конкретно обосновалась. — Не убрано у тебя как, грязь повсюду, ты хоть убирай иногда, дышишь же этим всем.

— Ма, я на пару дней к ребятам съезжу, можешь дать мне рублей пятьсот? А то я что-то не рассчитал, до зарплаты неделя еще, — оправдываясь, говорил он. Женщина, пробормотав что-то вроде «конечно, сынок», достала тысячную купюру из кошелька, по-девичьи обклеенного сердечками, и отдала ее сыну.

— Со спиртным осторожней будь, сынок, — жалобно говорила она, — ты так стал похож на отца. — Она тут же засобиралась и быстро ушла, чтобы сын не видел ее грусти и переживаний, скрытой за широкой улыбкой. Его очень расстраивало, когда она плачет. Слишком много ее слез он видел в момент развода родителей. Михаил закрыл за матерью дверь, достал початую бутылку коньяка из серванта и сделал несколько больших глотков. Его не смущало, что стоматолог, к которому он сегодня решил сходить, почувствует запах спиртного. «Я боюсь. Мне ведь страшно!» — подумал он и выпил еще. Боковым зрением он увидел Дипалома сидящего в кресле с сигаретой в руке, который с улыбкой смотрел на него.

— Не кури в комнате! — немного поперхнувшись крепким напитком, сказал Михаил. Он поставил бутылку на журнальный столик и сел рядом на стул. Дипалом взял пузатую бутылку, повертел ее в руках, изучая этикетку, одобрительно «хмыкнул», отпил немного и встал с кресла. Он обвел взглядом комнату со старыми неровно поклеенными обоями и комками пыли в углах и сказал единственному собеседнику в квартире:

— Ну что, глупая птица, — обращаясь к попугаю и натягивая кроссовки, говорил он, — пора! — И вышел из квартиры.