Византийский манускрипт

Михаил Палев, 2009

Давным-давно Ангел, стерегущий Врата между мирами, доверил свою тайну смертному, после чего разобрал Врата и в виде сверкающих пластин укрыл в разных местах Земли. Орден Проповедников уже восемьсот лет пытается найти пластины, чтобы собрать Врата и навеки запереть их. Единственным документом, описывающим ритуал собирания Врат, является Византийский манускрипт. Древний свиток ищут и те, кто мечтает о славе, богатстве и власти, а в ходе поисков совершаются ритуальные убийства. В наше время из-за него погибает молодая девушка, бесследно и необъяснимо исчезает журналист Виктор Брен. Распутывать это загадочное дело по неосторожности берется частный сыщик Тавров…

Глава 3

Прилетев в Сочи, Тавров прямо из аэропорта позвонил Семенову и предложил встретиться. Тот иронически отозвался:

— Нет проблем. Прилетайте в Сочи, и поговорим.

— Я уже прилетел, — невозмутимо сообщил Тавров, наслаждаясь минутным замешательством Семенова. Тот помолчал, затем спохватился и ответил:

— Ну… раз так, то подъезжайте ко мне в гостиницу. Я живу в частной гостинице «Крутая горка», на Медовой улице. Если ехать из центра Адлера, то это по правую сторону… выйти надо у санатория «Знание». Давайте встретимся вечером, часов в семь. Будет шашлык. Вас это устраивает?

— Вполне! — согласился Тавров.

Итак, о встрече он договорился, теперь надо устроиться в гостинице. Из багажа у Таврова была только спортивная сумка, поэтому он спокойно прошествовал мимо толпы дожидавшихся своих чемоданов пассажиров и направился к стоянке автобуса.

Несомненный плюс Адлера для приезжих: город начинается прямо от аэропорта, и в этом же состоит столь же несомненный минус для отдыхающих, опрометчиво расположившихся на недостаточном удалении от взлетной полосы.

Тавров планировал улететь в Москву завтра днем. Дорога его чрезвычайно утомляла, неплохо бы выспаться ночью, потому Тавров предпочел проехать подальше от аэропорта. Как оказалось, и санаторий «Знание» находился на противоположном от аэропорта конце города.

Тавров с аппетитом пообедал в ресторане и снял одноместный номер на сутки в гостинице «Фрегат». Сходил на пляж, искупался, прогулялся по курортному городку. Вернувшись в номер и приняв душ, Тавров посмотрел на часы. Около шести. Пора идти на встречу с Семеновым.

Семенов встретил его на автобусной остановке. Гостиница «Крутая горка» оказалась четырехэтажной виллой, расположенной на склоне горы, метрах в ста от дороги. В уютном зеленом дворике под широкими листьями пальмы имелся крохотный бассейн с рыбками, а чуть подальше — бассейн побольше, там днем купались дети: на краю бассейна к ступеньке приткнулась забытая детская игрушка. Хозяин гостиницы жарил шашлык в беседке под черепичной крышей, на терраске примыкавшего к вилле двухэтажного дома за столиками сидели постояльцы и пили вино. Курортная идиллия.

Семенов принес пару банок «Балтики», и они с Тавровым расположились в шезлонгах возле бассейна.

— Как вы считаете, могла на ноутбуке Брена стоять программа, которая в случае несанкционированного доступа уничтожает содержимое винчестера? — спросил Тавров.

— Трудно сказать, — пожал плечами Семенов. — Вообще Витя всегда был осторожным и предусмотрительным человеком. Именно поэтому мне трудно поверить в его исчезновение. Если бы он отправился на встречу с опасными людьми, то обязательно оставил бы какие-нибудь указания: куда идет, зачем… Разве что он уж совсем не ожидал ничего плохого. Витя не выглядел скрытным человеком, но он не любил посвящать в свои дела других людей. У нас с ним нет общих знакомых. Я даже не знаю, с кем он встречался последнее время… я о женщинах говорю. А женщины у него явно были… хотя вряд ли имелась постоянная подруга. Витя не любил длительные связи, не больше полугода даме уделял…

— А он не мог ввязаться в какую-нибудь авантюру и просто недооценить возможной опасности?

— Вряд ли… — задумался Семенов. — Разве что дело представлялось ему исключительно важным. Он вообще бывал очень целеустремленным, если считал, что игра стоит свеч. Еще когда мы учились в пятом классе, произошел такой характерный случай. Витя не был, что называется, отрадой учителей: вечный выдумщик и заводила. А отец его, Генрих Иосифович — царствие ему небесное! — строгий был человек. Классный руководитель замечания в его дневник писала… да и двойки тоже случались, ведь это только в старших классах мы за ум взялись, стали за аттестат бороться. Ну, и выдергивали мы страницы из дневников, да вот беда: страницы-то были пронумерованы типографским способом. И вдруг в наш класс пришел новенький мальчик, приехал из Еревана. И в его дневнике, отпечатанном в ереванской типографии, страницы пронумерованы не были. Рви, не хочу! Мы все просто позавидовали, а Витя поехал на вокзал и уговорил проводника поезда Москва — Ереван привезти ему такой дневник. И через неделю уже спокойно выдирал страницы с двойками. Вот так!

— А вам, как другу, он не подарил такой же дневник?

— Разумеется, нет! — рассмеялся Семенов. — Понимаете, нужно знать Витю… Для друга ему ничего не жаль, но ведь два таких дневника в одном классе — это еще случайность, а три-четыре — уже закономерность! Учитель обратит внимание, заставит вручную пронумеровать страницы — и привет!

— А почему Брен вдруг ударился в религию? — спросил Тавров.

— Кто же знает? Я помню одного доктора наук, делавшего успешную карьеру, так он вдруг все бросил и ушел в монастырь. А Витя еще такую новость от отца узнал, когда тот умирал… Немудрено ли? Прожить тридцать лет евреем и вдруг узнать, что он на самом деле немец, да еще из дворянского рода! А вы ведь помните, что тогда творилось в стране? Развал, разгул коррупции и преступности, безработица, инфляция. Вот Витя и рванул в Германию как этнический немец. И родственник у него там обнаружился, родной брат его деда.

— А почему же он в Россию вновь вернулся?

— Родственник этот умер и состояния никакого не оставил, — пояснил Семенов. — А тут Вите работу в Москве предложили неплохую, он и приехал. Германское гражданство у него осталось, так что с поездками в Европу — никаких проблем. Чем плохо?

— Он занимался историческими исследованиями или собиранием раритетов? — поинтересовался Тавров.

— Нет, ничего такого он не собирал, — отрицательно покачал головой Семенов. — На это большие деньги нужны. Правда, я слышал, как Витя однажды договаривался о покупке картины, но он объяснил, что это для какого-то знакомого коллекционера.

— Вот вы утверждаете, что Виктор был осторожным и предусмотрительным человеком. Но неужели он не дублировал важную информацию с компьютера… на дискетах, например?

— По идее должен бы, но ни дискет, ни дисков он мне никогда на хранение не передавал, — развел руками Семенов.

— Ну а если все-таки имеются дубликаты важных для Брена файлов? — продолжал допытываться Тавров. — Где их Брен может хранить? На работе?

— Если это важная информация, то вряд ли на работе или дома, — задумался Семенов. — В каком-нибудь тайнике, наверное.

— Но об этом тайнике еще кто-нибудь должен знать, иначе какой смысл?

— Точно! Есть такой тайник! — вдруг оживился Семенов. — Пока были живы мои родители, я не мог женщин домой приводить, понимаете? Короче, я с подругами у Вити встречался. А ключ он оставлял в подъезде, в тайнике. Там, где дверь в подвал, на дверной коробке наварен стальной уголок. Между вертикальной полкой уголка и потолком щель такая, что как раз пальцы проходят. Вот туда Витя ключ прилеплял жевательной резинкой. Диск туда, конечно, не спрячешь, а вот флэшку юэсбишную — вполне!

Хозяин гостиницы, Давид, позвал их есть шашлык.

— По поводу чего угощение? — тихо осведомился Тавров у Семенова.

— По поводу того, что народу захотелось шашлычка, — весело пояснил Семенов.

— Да, вот она, атмосфера юга, — лирически заметил Тавров. — Какой еще повод здесь нужен для радости? Лишь само желание этой радости! А в Москве и рад бы, да все дела, дела…

— Кстати, с вас за радость триста тридцать рублей, — прервал Семенов этот лирический приступ. — Двести пятьдесят за шашлык и восемьдесят — за бутылку вина.

Тавров хмыкнул, спущенный с небес на землю.

Но хозяин как-то узнал, что Тавров служил в уголовном розыске, и растрогался: он и сам отпахал приличный срок следователем, пока не занялся бизнесом. Заговорщически позвав его в кухню, Давид угостил Таврова домашним вином из личных запасов. После чего уже далеко за полночь сын Давида отвез Таврова в гостиницу.

* * *

В отличном расположении духа Тавров на следующий день отбыл в Москву. Из аэропорта он сразу отправился в редакцию журнала «К городу и миру». По дороге он позвонил редактору.

— Господин Зборовский? Это Тавров. Я еду из аэропорта, часам к шести появлюсь у вас, если, конечно, в пробке не застряну. Вы будете на месте? Ага… дождетесь? Ну и отлично!

— Что случилось, Валерий Иванович? — обеспокоенно поинтересовался Зборовский у ввалившегося в кабинет Таврова.

— Ничего особенного, — ответил Тавров, плюхаясь в кресло и вытирая носовым платком пот со лба. — Просто нужно кое-что уточнить о Брене. Только его связи помогут что-либо прояснить. Поэтому меня вот что заинтересовало: наверняка Брен имел записную книжку, возможно, ежедневник… Ну, не всю же информацию он держал в ноутбуке?

— Да, у него был ежедневник, — подтвердил Зборовский. — Довольно увесистая книжка, хоть и карманного формата. Обычно он держал ее здесь, в редакции, но в командировки брал с собой. Иногда брал, когда отправлялся на встречи. Записной книжки я у него не видел, но надо полагать, что и она имелась, — не держал же он телефоны только в мобильнике?

— Можно посмотреть его стол? — спросил Тавров.

Зборовский встал из-за стола, достал из шкафа картонную коробку.

— Мы недавно поменяли офисную мебель, — пояснил он. — Брен сложил все из старого стола сюда, а новый так и не успел обжить.

Тавров заглянул в коробку. Там лежали различные канцелярские принадлежности, включая три степлера, один другого крупнее. Самым крупным можно было без труда прошить целую брошюру. Кроме того, имелись одежная щетка и коробочка с губкой для обуви. И все.

Из бумаг — только стопка листков для записей в фабричной упаковке и визитные карточки в пластиковой коробочке. Ни ежедневника, ни записной книжки, ни одного листочка исписанной бумаги.

— Он вообще что-нибудь писал от руки? — раздосадованно поинтересовался Тавров.

— Ну, разве что короткие записи, отчеты о командировках, — ответил Зборовский.

— А не сохранилось каких-либо случайных записей? Знаете, бывает так: ежедневник не всегда под рукой, и люди записывают телефоны и договоренности о встречах на клочках бумаги.

— Нет, Виктор был очень аккуратным человеком и все записывал в ежедневник, — отрицательно помотал головой Зборовский и вдруг хлопнул себя по лбу: — Да! Буквально перед своим исчезновением Виктор был у меня в кабинете, и секретарь переключила звонок Брену ко мне. Звонил мужчина. Брен выслушал его, записал что-то на моем перекидном календаре. Листок с записью он вырвал и унес с собой. Но ведь след от ручки должен был остаться на следующем листе! Понимаете? — возбужденно объяснил Зборовский и принялся лихорадочно перелистывать календарь. — Ага, вот он! Видите? Вот след от шариковой ручки!

Зборовский схватил карандаш и стал тщательно заштриховывать календарную страницу. Там отчетливо проявились несколько слов, продавленных шариком.

— Вот! Что я говорил? — торжествующе вскричал Зборовский, донельзя довольный своими дедуктивными способностями. Он вырвал листок из календаря и протянул его Таврову. Тот достал из кармана лупу на деревянной ручке и изучил надпись. Слова были написаны в столбик, друг над другом и прочитывались отчетливо: «Завтра. 18.00. М. Алтуф. Перекресток. Варежка».

— Он писал на листке с текущей датой? — поинтересовался Тавров.

— Да, — кивнул Зборовский. — Он очень торопился и записал прямо на открытом календаре. То есть «завтра» — и есть то число, что указано на этом листке.

— Двадцать пятое июля, — прикинул Тавров. — А ведь именно двадцать пятого Брен оставил ноутбук у Семенова! И я пока не нашел никого, кто бы видел Брена после двадцать пятого июля. Так, «м. Алтуф.» — это явно станция метро «Алтуфьево». Перекресток… У вас есть карта?

— Да, в компьютере.

Зборовский открыл карту.

— Станция метро «Алтуфьево» находится как раз на перекрестке Алтуфьевского шоссе и Череповецкой улицы, — удовлетворенно констатировал он. — Выходит, на этом перекрестке в шесть часов вечера Брен должен был с кем-то встретиться.

— Вообще-то перекресток довольно большой, — с сомнением заметил Тавров. — Час пик, много народу, оживленное движение… Не так просто увидеть человека, с которым ты должен встретиться, если заранее не оговорено более точное место. А что такое «варежка»? Может, это кафе или ресторан?.. Короче, я поехал в Алтуфьево!

* * *

Приехав и выйдя из метро на улицу, Тавров увидел супермаркет «Перекресток». Но обнаружить поблизости от него кафе, ресторан или магазин под названием «Варежка» ему не удалось. Тавров обратился в УВД «Алтуфьево», и там ему категорически заявили, что в районе нет ни одного кафе, магазина или даже детского сада с официальным или неофициальным названием «Варежка».

Тавров валился с ног от усталости. Шел десятый час вечера, но имелось еще одно дело, которое Тавров решил не откладывать на завтра. Он поймал машину и через полчаса оказался у дома Брена. У подъезда никого не было, поэтому Тавров мог беспрепятственно выполнить то, ради чего приехал. Он вошел в подъезд (благо запомнил код подъездного замка) и подошел к двери в подвал. Обитая стальным листом дверь была надежно заперта на древний амбарный замок. Но не подвал интересовал Таврова. Он засунул ладонь в щель между дверной коробкой и низким потолком и сразу нащупал пальцами небольшой предмет. Не веря в удачу, осторожно извлек его. Это была флэшка Kingstone с оставшимся на корпусе кусочком жевательной резинки!

Тавров торопливо сунул флэшку в карман рубашки, застегивавшийся на липучку, и пулей выскочил из подъезда, чуть не сбив с ног стоявшую у двери старушку.

— Весь подъезд зассали, алкаши проклятые! — донеслось ему вслед. — Сталина на вас нет, сволочи!

Тавров добрался до дома на такси, ворвался в квартиру и торопливо включил компьютер, проклиная слабенький процессор, издевательски медленно грузивший операционку. Наконец винчестер перестал возмущенно гудеть, и Тавров воткнул флэшку в разъем, отчаянно молясь: «Господи, пусть Виндоза распознает флэшку!»

Виндоза «обнаружила новое устройство», и в окне проводника появился новый диск. Тавров облегченно вздохнул и раскрыл содержимое флэшки. Там лежало всего несколько файлов с расширением doc. Тавров щелчком открыл первый. Word неторопливо загрузился и высветил текст: «12 сентября 1201 года от Р.Х., Адриатическое море, близ побережья Далмации».

«Что вас беспокоит, Марко?»

* * *

— Что вас беспокоит, Марко?

— Мне не нравится вон та туча, фра Джованни, — озабоченно проговорил Марко, внимательно вглядываясь в горизонт. — Сколько плаваю в этих местах, а такой здесь еще не видел. Вполнеба и словно отлита из свинца. Надеюсь, шторм все-таки пройдет стороной. Вам не стоит беспокоиться: я и мои братья — достаточно опытные моряки, а наш неф бывал в разных переделках и никогда не подводил, уж поверьте мне!

— Не шторм меня заботит, Марко, — отозвался стоявший рядом с мореходом монах-цистерцианец. — Все в руках Божьих, и лишь на Него я уповаю. Но вот ваш пассажир… Вам не следовало брать его на борт, Марко! Уж больно он плох, и боюсь, что жизненных сил у него осталось слишком мало, чтобы он мог выдержать долгий путь до Константинополя. Лучше бы ему было остаться в Каттаро!

— Да, ромей выглядел неважно, когда его поднимали на борт, — согласился Марко. — И скажу честно, что покойник на борту — одна из самых дрянных примет из всех, известных корабелам. Но, как видно, если ему и суждено в скором времени умереть, то он хотел бы встретить свой последний час на родине, в своей постели, в окружении друзей и близких. И пусть он схизматик, но разве может христианин отказать в последнем желании тому, кто верует в Господа нашего?

И Марко набожно перекрестился. Он счел благоразумным умолчать, что взял на борт умирающего не столько под влиянием христианского сострадания, сколько под впечатлением тяжести мешочка с золотыми монетами, который передал ему человек, сопровождавший ромея в Каттаро.

— Марко! Марко!

Голос одного из братьев Марко прервал беседу.

— Что случилось, Лука? — повернулся Марко к брату.

— Ромею совсем плохо, — встревоженно сообщил Лука. — Он хочет видеть священника.

— Ты сказал ему, что у нас на борту только монах-цистерцианец? — осведомился Марко.

— Да, разумеется! — подтвердил Лука. — Но он сказал, что сейчас это не имеет значения. Фра Джованни, поторопитесь! Ему совсем плохо.

— Да, я иду! — заспешил фра Джованни. Он добрался до ахтеркастла — надстройки на корме нефа, придерживая полы серой рясы, быстро поднялся по лесенке и скрылся за дверью в помещение, где лежал умирающий пассажир.

Марко посмотрел ему вслед, затем решительно направился к рулевым.

— Матеа! Мне нужно уединиться… по очень важному делу… И я хочу, чтобы мне никто не мешал! Корабль на тебе.

— Марко, шторм идет прямо на нас! — с беспокойством заметил Матеа.

— Он еще слишком далеко, чтобы начать волноваться по этому поводу, — отозвался Марко и открыл дверь в свою каюту, находившуюся в надстройке рядом с каютой пассажира. Запер дверь изнутри на засов и осторожно отодвинул висевшее на переборке распятие, за которым обнаружилось небольшое отверстие. Марко заглянул в «глазок» и увидел силуэт монаха, склонившегося над постелью умирающего. Марко прижал ухо к дырочке и затаил дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Я готов освободить вас от груза грехов, сын мой, — мягко говорил монах, поправляю подушку под головой ромея. — Слушаю вас.

— Фра Джованни, — прерывистым голосом еле слышно проговорил умирающий. — Я позвал вас, чтобы освободиться от груза той страшной тайны, что тяготит меня последние годы… и груз моих грехов — всего лишь пушинка по сравнению с этой лежащей на моих плечах горой, которую не я сам взвалил на свои плечи, но волею Провидения и Серебряного Ангела…

Тут он закашлялся и кашлял долго и мучительно. Монах налил воды из кувшина и напоил страдальца. Когда кашель утих, ромей продолжил речь:

— Груз сей так тяжел для христианина, что я, не в силах более его выносить, решил доверить тайну на сохранение Божьей Матери, Спасителю нашему и моему Небесному Покровителю… Но не успел сделать все до конца… Потому умоляю вас принять эту тайну на себя. Не откажите мне, фра Джованни!

— Воля умирающего должна быть исполнена, сын мой, — твердо сказал монах. — Откройте свою душу мне без всяких сомнений.

— Прежде всего протяните руку и возьмите висящий у меня на груди складень, — попросил ромей. — Быстрее, фра Джованни! Я чувствую, как силы меня покидают…

Монах осторожно приподнял голову ромея и снял с его шеи висевший на цепочке серебряный складень.

— Я не успел сделать все до конца, — с усилием выговорил ромей. — Поэтому вам нужно побывать у меня в доме и взять одну вещь… это шкатулка черного дерева, полированная, с резьбой… скажите, что я завещал ее вам. Родственники поверят, не посмеют ослушаться последней моей воли. В шкатулке — все…

— Я не совсем понимаю, о чем идет речь, — нерешительно произнес монах. Он явно полагал, что слышит предсмертный бред.

— Наклонитесь ко мне, — попросил ромей. — Я уже почти не могу говорить… но я должен сказать, что там… иначе вы так и не поймете…

Монах склонился над умирающим, и, как Марко ни старался, он больше не смог расслышать ни слова.

Когда Марко вышел на палубу, к нему подбежал Лука.

— Ну? Что сказал ромей? — задыхаясь от волнения, спросил он брата. — Он поведал монаху, где спрятаны сокровища?

— Вроде того, — скупо отозвался Марко.

— Я так и знал! — возликовал Лука. — Этот ромей был совсем небедный человек! А сколько золота отвалил его друг, чтобы мы доставили ромея в Константинополь?! Да за такие деньги можно перевезти целый легион!

— Все не так просто, — озабоченно проговорил Марко, глядя на стоявшего у борта монаха. Тот был так бледен, что даже закатное солнце не смогло раскрасить багрянцем его мертвенных щек. Монах что-то шептал, устремив невидящий взгляд на горизонт, а из его крепко сжатой ладони свисала серебряная цепь.

— Поговорим позже, Лука, — решительно сказал Марко и направился к монаху. Тот не заметил приближения Марко и продолжал истово молиться. Марко остановился за его спиной, пытаясь расслышать слова молитвы.

— Зачем ты послал мне сие испытание, Господи? Невозможно доброму христианину поверить в такое, ибо не сказано об этом ни слова в Писании! Что мне делать и куда нести сей груз? Пошли знак, Господи, что мне делать?! — бормотал монах.

— Смотри, Марко!

Марко вздрогнул от неожиданности и обернулся. Лука дрожащей рукой указывал на тучу. Она страшно почернела, набухла, заволокла почти весь горизонт, а между тучей и вздымающим гряды волн морем извивался в диком танце диковинный столб.

Монах вернулся к действительности и изумленно вскричал:

— Что это?!

— Это водяной столб! — со страхом в голосе отозвался Марко. — Я видал такое, когда ходил в скифские земли. Он вращается и несется с бешеной скоростью, сметая все на своем пути. Он захватывает все, что попадется ему, и возносит к самым небесам, чтобы затем низвергнуть вниз, к чертям, в самую преисподнюю!

— Господь с вами, Марко! — укоризненно воскликнул монах, перекрестившись. — На корабле усопший, Господь послал нам испытание, а вы поминаете преисподнюю!

— Вот именно! — закричал в ответ Марко. — Я поклялся довезти ромея до Константинополя, но, как видно, покойный нужен морским духам! И они всерьез решили забрать его себе, хотя бы даже вместе с нами!

— Марко! Вы же христианин! Как вы можете говорить о каких-то языческих духах?! — изумился монах.

— Я слишком много времени провел в морях и знаю, что надо делать, — отозвался Марко. — Эй, Лука! Тащи мешок и камни из балласта! Я не хочу отправляться на дно вместе с этим покойником, черт его побери!

Двое человек из экипажа во главе с Лукой притащили мешок и несколько балластных камней, затем быстро вынесли покойника из каюты.

— Быстрее, быстрее, черти вас задери! — ругался Марко, с беспокойством поглядывая то на неумолимо приближавшийся смерч, то на моряков, торопливо засовывавших в мешок тело и балласт.

— Да простит вас Господь за эти слова! — в ужасе вскричал монах.

— Если мне удастся выбраться живым из этой переделки, то считай, что простил, — криво усмехнулся Марко и повернулся к Луке: — Ну, что там?

Лука на скорую руку зашил мешок несколькими кривыми стежками и отозвался:

— Готово!

— Кладите доску с покойником на борт, — приказал Марко и крикнул монаху: — Фра Джованни! Отходную молитву! И побыстрее!

Монах торопливо затараторил на латыни. Моряки с ужасом смотрели на неотвратимо приближавшийся смерч. Беснующиеся волны швыряли большой двухмачтовый неф как щепку, и моряки хватались за борт, стараясь не уронить покойника раньше времени.

— Аминь! — наконец закончил молитву монах.

Мешок соскользнул с доски и скрылся в волнах. Марко неотрывно следил за смерчем.

— Смотрите, столб уходит в сторону! — радостно вскричал он.

Смерч повернул к западу. Его контуры постепенно истаивали, размывались, и вдруг он разорвался посередине. Верхняя часть скрылась в туче, а нижняя исчезла в волнах.

— Спасибо тебе, Матерь Божья, заступница наша! — ликующе воскликнул Марко, осеняя себя крестным знамением.

Все дружно вознесли молитву.

— Буря нам уже не грозит? — спросил монах Марко.

— Господь услышал наши молитвы, и шторм уходит в сторону Италии, — ответил Марко. — Когда взойдет солнце, вы снова увидите лазурную гладь моря. А ведь казалось, что мы непременно составим компанию ромею в его последнем путешествии, не правда ли, фра Джованни?

— Я бы предпочел отправиться на дно вместе с ромеем и с тем, что он рассказал мне перед смертью, — мрачно отозвался монах, приходя в себя окончательно.

* * *

Тавров прочитал текст и задумчиво почесал затылок. Потом открыл остальные файлы и бегло их просмотрел. Все это походили на фрагменты некоего исторического романа. Брен писал роман? Но почему же текст было необходимо прятать в тайнике?!

Впрочем… Тавров вспомнил, как лет двадцать пять тому назад один человек, получивший наследство, обратился в милицию с просьбой помочь вскрыть сейф умершего отца. Сейф оказался солидной дореволюционной конструкцией. Тавров сжалился над незадачливым наследником и нашел старого, давно отошедшего от дел медвежатника. Тот с энтузиазмом отнесся к предложению вспомнить молодость и после долгих усилий сумел отомкнуть сейф. В нем лежала толстая папка с бумагами, содержавшими таблицы и расчеты. Кроме нее, в сейфе находился полиэтиленовый пакет, битком набитый заполненными билетами «Спортлото». Таинственную папку передали экспертам. Оказалось, что покойник как зеницу ока хранил свой труд, в котором он на протяжении многих лет пытался раскрыть зависимость выпадения цифр в «Спортлото» от фаз Луны. Пакет с сотнями билетов неопровержимо свидетельствовал, что в данном деле ему преуспеть не удалось.

А ведь покойник явно считал эти труды смыслом всей своей жизни!

Может, и Брен полагал, что он пишет эпохальный роман? Надо бы подробнее изучить содержимое, но Таврову зверски хотелось спать. Он распечатал на принтере тексты и сложил их в папку: будет время — прочитает все повнимательнее. Оставалось только почистить зубы и лечь в постель. Тавров торопливо умылся, вошел в комнату и увидел нечто, от чего спать ему начисто расхотелось.

На журнальном столике вокруг забытой джезвы с кофейной гущей танцевали странные крохотные создания с крылышками. Тавров различил едва слышные звуки музыки и заливистый смех веселых существ. «Что это?! Эльфы?!» Тавров ущипнул себя за руку. Больно! Похоже, он не спит… Значит, это наяву?

Тавров стоял столбом и смотрел на танцующих эльфов. Танец словно заворожил его, и сыщик даже не мог бы сказать, сколько он так проторчал. Раздалась резкая трель дверного звонка, музыка прекратилась, а эльфы, смеясь, хороводом, держась за ручки, вылетели в открытую форточку.