Жесткая посадка

Михаил Кречмар

Два бизнесмена – владельцы компьютерного салона в Москве – попадают в затруднительное финансовое положение. Для того чтобы получить средства для своего бизнеса, они решают отыскать и продать богатому коллекционеру редкий самолёт военного времени, который потерпел крушение в горах Восточной Сибири. Они не подозревают, что станут объектом охоты со стороны неизвестной организации. И только после гибели нескольких товарищей герои поймут, что прикоснулись к какой-то очень опасной тайне. Им не приходит в голову, что эта тайна – один из самых охраняемых секретов Второй мировой войны…

— Вы золота самородок найти? — жадно спросил немец.

— Ну нет, — отвечал я. — Всем я занимался в жизни, кроме кладоискательства. Любой дурости бывает предел.

Р. Л. Стивенсон. Потерпевшие кораблекрушение

Пролог. 1942 год

Наступил жаркий по северным меркам день — 20 июня 1942 года. У норы, выкопанной под обширным кустом кедрового стланика, похожим на растущие из земли сосновые ветви, сидел старый сизый лисовин и, приоткрыв пасть, глядел на своих щенков, играющих на куче песка и мелких камешков. Щенки были страшненькие, неуклюжие, какого-то непонятного оливкового цвета, носики их были тёмненькие, а глаза узкие, и они очень смешно играли, повизгивая и покусывая друг друга. Лисовин глядел на них, распластавшись брюхом по нагретому камню. Он радовался выводку куропатки, который передавил сегодня поутру, когда глупые птицы ещё дремали в зарослях карликовой берёзки, одурманенные туманом и сумерками. Одного из этих птенцов он принёс лисятам, и они вдоволь успели наиграться, прежде чем задавили его насмерть. Старый лисовин был доволен собой, куропатками, камнем, который грел его брюхо, лисятами, и он ничего не знал о странных железных машинах, которые катили по выжженной солнцем степи в пяти тысячах километров от него.

А если бы и знал, то про себя бы усмехнулся по-лисьи, потому что никаким железным машинам не переехать четыре великие реки, не подняться по одиннадцати горным хребтам, не преодолеть хребет Джугджур и не выйти к побережью Охотского моря, где располагалось его, сизого лисовина, логово.

И тут его размышления и тихую животную радость прервало странное жужжание, приближавшееся с той стороны, куда всегда исчезало солнце.

Лисовин поднял уши (жужжание превратилось в отвратительный рёв), вскочил, закидал в нору ничего не понимающих лисят и, уже сам скрываясь в логове, увидал мелькнувшую над землёй тень. После чего земля вздрогнула, пахнуло чем-то чужим и страшным, и три входа в нору засыпало камнями и песком.

Старый лисовин рискнул вылезти из норы только в сумерках. Он был опытный лесной житель, и его обиталище имело восемь, а то и десять выходов. Лисовин сидел, прислушиваясь к странному, совершенно нездешнему звуку. Он раздавался время от времени, раз в три–пять минут.

На склоне сопки, там, где за камни ещё вчера зацепились несколько кустов стланика, громоздилось огромное сооружение, испускавшее чуждый острый запах и издававшее ритмичные звенящие звуки. Но сооружение не шевелилось, и лисовин направился туда небыстрой трусцой, готовый в любой момент скрыться в норе. Звуки не были живыми — по своей ритмичности они были похожи на морской прибой или скрип дерева о дерево во время ветра.

Неожиданно лисовин остановился — перед его лапами растеклась лужа остро пахнущей жидкости, такой же вонючей, как его, лисья, моча. Ему захотелось, высоко подпрыгнув, умчаться отсюда прочь, даже не в нору, слишком близко от которой расположилась эта страшная вещь, а на самую дальнюю марь в этих местах. Но любопытство пересилило, и лисовин двинулся дальше, оглядывая неведомое.

За несколько дней лисья семья привыкла к огромному сооружению, нависающему прямо над их гнездом, и лисята вновь принялись беспрепятственно шалить на песчаной куче под надзором старого лиса. Но вот однажды нос отца уловил в букете самых разнообразных запахов, издаваемых сооружением, один, уже очень знакомый с детства, — так пахло гниющее мясо.

Лис подошёл к исковерканной груде металла и приблизился к месту, которое напоминало ему лисий лаз, — запахом тянуло оттуда. Края этого отверстия были изломаны и страшны, в середине лета они блестели, как ледяные склоны гор в середине марта, и были так же холодны на ощупь. Но лисовина манила пища, и он втянул своё тело внутрь.

Он оказался внутри огромной пещеры, своды которой поддерживались рёбрами, изогнутыми, как стволы берёз, придавленных снегопадом. Потолок пещеры терялся для лисовина во мраке, и он, преисполнившись ужаса, опрометью выскочил наружу. Но сладкий запах тления тянул его внутрь, и лис, чуть поколебавшись, вновь исчез в рваной дыре. На этот раз он уже решительно побежал вперёд — по блестящему холодному полу, странно напоминавшему лёд, только покрытому ребристой насечкой, к освещённому пятну в конце этой странной ледяной трубы.

Там, под прозрачной скорлупой, отгораживавшей пещеру от неба, на изогнутых конструкциях, похожих на искорёженные ветром лиственницы, лежали два огромных, пахнущих мясом, кулька. Кульки эти были покрыты чем-то, что напоминало лисовину то ли листья, то ли мох, но едва лисовин решительно потянул за край шкуры одного из них, рядом с ним свесилась белая, безжизненная лапа — такая же, как у суслика, с пятью пальцами, только без волос, и когти у неё были плоские. Лисовина это ничуть не испугало — он понял, что видит перед собой мёртвые существа из мяса и кожи, и эти существа можно и нужно есть.