Жесткая посадка

Михаил Кречмар

Два бизнесмена – владельцы компьютерного салона в Москве – попадают в затруднительное финансовое положение. Для того чтобы получить средства для своего бизнеса, они решают отыскать и продать богатому коллекционеру редкий самолёт военного времени, который потерпел крушение в горах Восточной Сибири. Они не подозревают, что станут объектом охоты со стороны неизвестной организации. И только после гибели нескольких товарищей герои поймут, что прикоснулись к какой-то очень опасной тайне. Им не приходит в голову, что эта тайна – один из самых охраняемых секретов Второй мировой войны…

Игорь Ухонин, он же — Ух

С Серёгиным гением аэронавтики мы встретились у него в офисе. Эта была пристройка к обычной многоэтажке, о четырёх комнатах, с ведущей вверх лестницей, которую охранял инвалид-афганец. Судя по всему, офис служил Ухонину и жильём.

Игорь Ухонин оказался очень моложавым человеком среднего возраста — это потом я узнал, что ему около пятидесяти, с крепко сбитой поджарой спортивной фигурой. Судя по всему, относительно недавно волосы у него были рыжие, однако на сегодняшний день он поседел — так, как часто седеют рыжие люди, — то есть волосы его посеребрились в случайном порядке по всей голове, отчего голова приобрела… несколько сивый цвет. Рыжей осталась лишь щёточка усиков, которой он смешно шевелил во время разговора, будто бы пережёвывая попавшие в рот мысли. Усики делали его похожим на офицера британской армии конца XIX века, как их было принято изображать в советских кинофильмах. Серые глаза, как осколки толстого стакана, широкие ладони и тонкие кисти фехтовальщика.

— Ух, — сказал он, протягивая руку.

— Устали на тренировках? — Серж просветил меня, что Игорь — футболист и даже тренер какой-то любительской футбольной команды.

— Нет, это фамилия моя — Ухонин. А для своих — Ух.

И после этого я никогда, даже в мыслях, не звал его Игорем. Ух умел держать дистанцию так, как её держат немногие. А ещё мне показалось, что он ярко выраженный перфекционист. Если Ух не мог в чём-то достигнуть высшего уровня, то не брался за это никогда. Кроме того, было у него очень важное качество, характерное для лётчиков в целом: он умел отличать главное от шелухи.

— Итак, насколько я понимаю, вы знаете, где лежит самолёт времён Второй мировой войны, имеющий большую рыночную стоимость, — начал Ух совершенно официальным голосом командира эскадрильи, которым он, собственно говоря, и являлся.

— Немного не так, — хмыкнул Серж. — Мы обладаем информацией, которая может помочь его найти.

Ухонин смотрел на нас с нескрываемым весельем.

— А что вы знаете о Севере, благородный дон? — благодушно спросил он голосом дона Рэбы. Неожиданно он развернулся в вертящемся кресле и ткнул пальцем в здание на другой стороне площади.

— Сколько метров до угла этой шестнадцатиэтажки? — резко спросил он.

— Да сколько… — смутился Серж. — Километр… Полтора…

Ух казался полностью удовлетворённым.

— До угла той «свечки» — там, где вывеска магазина, — триста пятьдесят метров. Треть километра, если точнее сказать.

Он вынул из ящика стола чёрный предмет с двумя объективами, похожий на недоделанный бинокль.

— Это немецкий дальномер «Лейка», — пояснил он. — Километр будет до того дальнего крана, — он ткнул пальцем в башенный кран на краю горизонта. — Можешь проверить.

— На хрена мне проверять-то? Прикинь! — изумился Серёга.

— С какой точностью в километрах ты знаешь, где лежит аэроплан? — хмыкнул Ух.

— Ну-у-у… Я даже вопросом таким не задавался… — промямлил Серж.

— Понятно. Теперь слушай сюда. И смотри. — Он снова развернулся и ткнул пальцем в противоположную от окна стену офиса, сплошь увешанную дипломами и свидетельствами на самых разных языках — от английского до арабского.

— Я поднял в воздух тридцать один самолёт, — сказал Ух голосом профессионального обвинителя на Нюрнбергском процессе. — В среднем на каждый самолёт я потратил девяносто дней рабочего времени. Только на то, чтобы восстановить его до лётного состояния. Из них сорок дней уходило на подбор документации. Дней двадцать — на составление реестра недостающих запчастей. Дней двадцать — на их изготовление по всему миру. И десять дней — на собственно ремонт. Компьютерщик, сколько будет дважды два — знаешь? Сколько дней в этом расписании у меня осталось на поиски самолёта?

— Ни одного. Конкретно, — мрачно сказал Серж.

— Абсолютно правильно, — так же мрачно продолжил Ух. — Потому что я всегда знал, где их искать с точностью до ста метров. А ты говоришь о самолёте, лежащем в месте, где ты никогда не бывал, со слов человека, не владеющего картой, и хочешь сделать на этом деньги! Я тебе не скажу, что так не бывает — так говорят слишком многие. Когда я делал свою «Аэрокобру Лтд», мне тоже говорили, что так не бывает. Ты просто имей в виду, что когда ты говоришь — «радиус двадцать пять километров» — ты имеешь в виду круг по пятьдесят раз как до того крана, на котором помещается чёртова уйма деревьев, кустов, речек и самых настоящих гор. А теперь ты скажи мне, сколько в сумме ты сегодня прошёл метров пешком по асфальту?

В этот момент Серёга надулся, и я даже решил, будто он обиделся. Однако это было не так.

— Ух, прикинь, я и так всё знаю, — выпустил он. — Но давай поглядим на всё с другой стороны. — В этот момент Сергей ловко щёлкнул мышью и вызвал сайт Aircombat.com.

— Так вот, орлы, — хмыкнул Ух, — когда мы собирались встретиться, я хотел предложить вам за точку падения вполне определённую сумму — пять штук баксов.

— Пять тысяч! За место, где лежат восемь лимонов!

— За место, где вы думаете, что лежат восемь лимонов. Почувствуйте разницу. Сайт — это не контракт, бизнесмены хреновы. Кто угодно может написать на компьютере что угодно и пустить в эту бездонную Всемирную сеть. Но! На моей памяти ни один самый редкий ероплан не стоил «всухую», на территории бывшего СССР, больше полутора миллионов.

— Так вот, ребята, — тем же прокурорским голосом продолжил Ух, — выслушав вас внимательно, я про себя решил — ни цента я вам не предложу. На таких условиях не продаётся ничего. Но байку вашу я послушаю…

Историю Ух выслушал, вопреки ожиданиям, очень заинтересованно и не перебив ни разу. Дослушав, облегчённо сказал:

— Ну, как я и ожидал — найти его нереально. Можно пять лет убить на поиски. Между Орхояном и Хохотском, говорите? Там триста километров такой местности, будто чёрт её месил. А мил-друг, сиз-голубь, этот инженер ваш ничего не путает? В тех краях я про упавшие аэропланы даже не слыхал. Вот севернее — да, возле полуострова Лисянского ТБ-3 лежал… И ещё один, в верховьях Ини…

— Да, лежали, — сказал Серж. — Только, прикинь, их обоих уже подняли и увезли. Один сейчас летает в Орегоне, второй на Украине.

— Вот видишь, — удовлетворённо сказал Ух, — ты даже знаешь, кто их поднял и когда.

— Я знаю даже, сколько конкретно потратили на поиски и вывоз, — самодовольно заметил Серёга. — Всё до бакса.

— Ну, всё ты знать не можешь. Потому что есть суммы, о которых никто никому ничего не скажет. В частности, сколько получили Госаэроконтроль и таможня. А кто был командиром вертолёта, который осуществлял вывоз?

Сергей сказал.

— Да, — Игорь задумался. — Крепко вы влипли, парни. Стало быть, даже в изучении ситуации вы неплохие деньги вложили. Тысяч пять баксов, точно? В общем, ладно. — Он поднялся со стула изящным движением гимнаста. — Может, вы правы — только деньги делают деньги. Глухо всё это, по-моему, но тем не менее… Держите меня в курсе!

Мы поняли, что аудиенция закончилась.

— Сергей. — Наверное, я выглядел несколько ошарашенно. — Ты правда уже потратил пять штук на эти дурацкие поиски?

— Шесть с половиной. Прикинь? — мрачно ответил он, поглядев на меня прозрачными, чуть слезящимися серыми глазами. — У меня уже обратного пути нет.

— Конкретно — у нас, — хмыкнул я и начал спускаться по лестнице.