Одиночество и море

Михаил Гофман

«Как сильно я люблю тебя! Завтра, милый, ты непременно умрешь».В сборнике представлены шесть рассказов, каждый из которых ярок и увлекателен по-своему. Истории расскажут арабские террористы, испанские футболисты, египетский жрец Анубиса, паладин и эльфийская белая колдунья, одинокий писатель-алкоголик и собака, достигшая состояния Будды. Кто-то грустную, кто-то радостную, кто-то философскую, но скучно точно не будет.

© Михаил Гофман, 2019

ISBN 978-5-0050-2606-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О любви, борьбе и смерти двух птиц

У меня с Минь Юэ отношения, можно сказать, идиллические: мы вместе уже больше года, но до сих пор, просыпаясь по утрам и глядя на то, как она спит, слушая ее нежное дыхание, меня переполняет такое сильное чувство, что кажется, если не дать ему выхода, я взорвусь, распадусь на атомы. Но как дать выход? Хочется сжать ее в объятьях так сильно, чтобы хрустнули кости, хочется съесть, нет, сожрать ее, и я непременно сделал бы это, если б не боялся своим вмешательством нарушить ее внешне хрупкую, совершенную красоту.

Если бы Минь Юэ захотела, своей красотой она затмила бы всех модных нынче моделей и актрис Поднебесной и на равных сражалась бы за звание первой красавицы с самыми яркими звездами по ту и по эту сторону океана. Слава Богу, Минь Юэ это не интересно. Другая двадцатилетняя девчонка на ее месте давно бы уже свихнулась от своей красоты. Судите сами: кожа ее, нежная как шелк, без единого изъяна, цвета топленого молока, контрастирует с черными блестящими длинными волосами. Хоть она китаянка, но глаза у нее большие, а взгляд дурманящий, и за эту форму глаз императрица Цы Си не пожалела бы всех богатств Поднебесной. Когда Минь Юэ улыбается, комната словно наполняется сиянием. Мне всякий раз хочется почтительно склониться перед ней, поблагодарить ее за то, что она своим существованием украшает этот мир. Иногда я вижу, как смотрят на нее прочие мужчины, и вижу в их глазах не только вожделение, но и благоговение. Сам бы я стыдился той страсти, которая вскипает во мне, когда Минь Юэ движением грациозным, как полет лебедя, и стремительным, как бросок тигра, сбрасывает с себя шелковую ночную сорочку и я вижу все ее голое совершенство.

Тело Минь Юэ никогда не скажет вам о том, чему она посвятила жизнь. Широкие крутые бедра, небольшие, но словно наполненные изнутри, так и просящиеся в руку грудки, в то же время она выглядит поджарой, а по стальным икрам легко угадывается танцовщица или теннисистка. Эта смесь грациозности и силы не раз обманывала окружающих. Но только не меня. Мне достаточно одного взгляда на взмах ее ресниц, чтобы понять, что передо мной выдающийся мастер Пути Тысячи Птиц. Если бы даже ее отец, Великий Учитель Лю Фэй, не передавал мне мастерство Пути в течение десяти лет, я и тогда бы понял это, ведь в каждом ее движении таится смерть.

Больше года назад я прервал свое обучение, и мы с Минь Юэ отправились путешествовать. Больше года я живу с прекраснейшей из женщин, и больше года каждый день, а иногда и несколько раз за день, она пытается меня убить.

Вот вчера, например, мы решили взобраться на ту горку, что давно не давала нам покоя, потому что казалось, что с нее должен открываться прекрасный вид на Эдинбург. Мы прихватили с собой немного хлеба, упаковку паштета и несколько банок пива и взобрались туда, чтобы устроить пикник с видом на город. Когда мы поднялись, перекусили, выпили и слегка захмелели, Минь Юэ принялась ластиться ко мне, целовать меня, а потом вскочила и смеясь сказала:

— Хочешь — догони.

Она побежала вверх, на самую вершину, а я бросился за ней, сгорая от нетерпения и страсти. Когда же я догнал ее и уже почти схватил, чтобы обнять, движением быстрым, как мысль, Минь Юэ выбросила руку, чтобы сломать мою гортань. Я, конечно, ждал чего-то в этом духе, а потому успел парировать удар.

— За честь семьи Лю! — вскричала она и с яростным визгом, от которого солнце трусливо спряталось за облако, бросилась в атаку.

Ее стиль кажется мне совершенным, не зря отец назвал ее Возрожденной Ласточкой, легендарной основательницей Пути Тысячи Птиц. Конечно, мне за десять лет усердных тренировок удалось далеко продвинуться по этому Пути, но все же до ее чистоты техники мне было далеко. Тем удивительней, что раз за разом мне удавалось отбивать ее атаки, хоть я знал, что она на крови поклялась убить меня за нанесенное ей оскорбление.

В тот день на эдинбургской горе мы дрались минуту, а может час или десять часов, а под конец, изнуренные, в одежде, пропитанной потом, мы повалились в объятья друг друга и мгновение спустя так страстно занимались любовью, словно это было в последний раз.

Не могу не признать одно, и в этом большая мудрость Минь Юэ, любовь на краю гибели свежа, словно утренняя роса, и прекрасна, как рассвет. Кто знает, как бы сложились наши отношения, если бы не ее клятва. Быть может, как это часто бывает, когда первая влюбленность прошла бы и начались бы все те вещи, что раз за разом съедают, казалось бы, самую яркую любовь, мы, как это положено, пробыли бы вместе три года, может пять, затем расстались бы, унося в сердце горечь и разочарование. Сейчас же я твердо знаю одно: каждый день, который мне удается отвоевать у моей Эриды, наполнен для меня смыслом и благодарностью за то, что я вообще его проживаю. Находясь постоянно на пороге смерти, легко отделить важное от пустого, ценное от мишуры. Мысль о том, что она однажды убьет меня, заставляет меня втройне ценить те моменты, когда она не пытается это сделать. К тому же между нами есть нечто вроде молчаливого уговора: чтобы восстановить честь рода Лю, Минь Юэ должна убить меня так, как воин убивает воина, в открытом поединке, назвав свое имя и причину атаки.

Минь Юэ не настоящее имя моей возлюбленной. Вполне очевидно, что будучи дочерью Лю Фэя, звать ее должны Лю Как-Нибудь-Там. Однако в тот день, когда она поклялась смыть позор, она взяла другое имя и будет носить его до тех пор, пока не убьет меня, а честь рода Лю не будет восстановлена.

Сегодня днем мы с Минь Юэ, как и всюду, куда приезжаем, давали мастер-класс для всех ценителей кунг-фу. Собралось человек двести поклонников восточных единоборств, и Минь Юэ в привычной мягкой, хоть и не терпящей пререканий манере вела занятия, показывая удивительное понимание внешних и внутренних стилей, демонстрируя тонкости перемещения, работы голой рукой и с оружием. На последнем этапе, подав знак помощнику, она попросила заменить учебный цян на соревновательный. Цян представляет из себя двухметровое древко с клинком, похожим на европейский меч. Учебные цяны делают по возможности безопасными, чтобы ученик не травмировал по неосторожности себя или окружающих. На соревнованиях выступают с цяном, похожим на боевой, но, разумеется, с тупым клинком. Едва Минь Юэ взяла оружие в руки, как я увидел, что она хорошо потрудилась над заточкой, и прежде чем она, не переставая улыбаться собравшейся публике, сделала выпад, я перекатом через спину оказался у стойки с оружием и выхватил из ножен короткий прямой меч.

— А сейчас мы увидим поединок двух мастеров, — объявил ведущий мастер-класса.

— Род Лю должен быть отмщен! — торжественно объявила Минь Юэ под аплодисменты.

Никому, конечно, и в голову не пришло, что весь последующий поединок, наполненный уворотами на волосок от гибели, акробатическими приемами и звоном клинков, не был постановкой. Для зрителей все выглядело так, будто мы разыграли заранее подготовленный спектакль. Наверное, кто-то из них выложит потом на фейсбуке видео или фотографии этого поединка и удивится, как натурально я разыграл смертельный ужас, когда Минь Юэ выбила меч из моих рук, и дополнит это комментарием, что в настоящем поединке едва бы мне удалось отбить заточенное лезвие голой рукой, затем, ловко перебирая руками, подобраться по древку почти к самой Минь Юэ, сбить ее с ног, а завладев цяном, встать в нарочито красивую позу: низкая стойка с далеко отставленной вперед левой ногой, на правой я почти присел, одна рука смотрит в сторону противника, вторая, с цяном, поднята над головой, клинок нацелен в горло моей соперницы. Стойка, между прочим, называется «хвост скорпиона» и, конечно, не относится к Пути Тысячи Птиц. Минь Юэ клокотала от злости, но поделать ничего не могла. Она улыбнулась мне и сообщила зрителям, что я только что продемонстрировал редкую, хоть и очень опасную технику обезоруживания противника.

Ночью, перед тем как заснуть, она поцеловала меня и прошептала по-китайски: «Как сильно я люблю тебя! Завтра, милый, ты непременно умрешь», а потом улыбнулась и уснула крепким сном, каким спят младенцы и люди, совесть которых ничто не тревожит. А я сидел на кровати, любовался ее необыкновенной красотой и думал о том дне, когда мастер Лю Фэй сказал мне, что я постиг все секреты Пути Тысячи Птиц, кроме одного. Когда же я спросил его, что я могу сделать, чтобы он передал мне этот последний секрет, он ответил, что этот секрет передается только членам семьи Лю. Я был обескуражен, раздосадован, взбешен, пока не понял, что ничего невозможного нет и если я не родился в семье Лю, то могу стать ее членом, если дочь моего наставника станет моей женой. На свою голову мне удалось очаровать ее, но я и сам влюбился, и если вначале я был движим корыстным желанием постичь все тайны Пути Тысячи Птиц, то затем во мне не осталось ничего, кроме всепоглощающей любви к Минь Юэ. Когда же мы пришли к Лю Фэю, чтобы испросить его разрешения сыграть свадьбу, он резко отчитал нас, сказал, что никогда не даст разрешения дочери жениться на не-китайце, а дочь его, опозорившая себя и семью, должна быть изгнана. В тот день Минь Юэ поклялась убить меня, но так как ей не удалось немедленно это осуществить, мы вместе отправились в изгнание.

Поначалу мне казалось, что Лю Фэй подстроил это, чтобы совершенствовать наши воинские навыки, ведь каждый день, сражаясь не на жизнь, а на смерть, мы оттачиваем технику и совершенствуем дух. Да, наверное, Лю Фэй думал и об этом. Однако недавно я понял гораздо более важную вещь. Мне открылся последний секрет Пути Тысячи Птиц. Раз за разом выживая после атак Минь Юэ, я задавался вопросом, как может выходить так, что человек с техникой более совершенной, чем моя, на крови поклявшийся убить меня, не может преуспеть в своем начинании? Когда же я нашел ответ, я рассмеялся и постиг главный секрет Пути Тысячи Птиц.