Брак по расчёту

Михаил Волков (Мотузка)

Чтобы выжить, я, провинциальный художник, занялся рекламными билбордами и сделал предложение страшной тётке с огромным приданным. А потом мне поступил заказ от неких очень важных (и странных, если не сказать — страшных) людей — написать их портреты. Три штуки. За очень и очень большие деньги. Вскоре выяснилось, что и люди эти — не совсем люди, и портреты — больше, чем портреты.В конце концов мне стала известна тайна, которую лучше бы и не знать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава четвёртая

В которой я стараюсь договориться с Виагрой, затем — помириться с «невестой», снова выпиваю, ввязываюсь в очередное приключение и оказываюсь в полиции. Затем принимаю неожиданного гостя и пытаюсь понять, что вообще происходит.

1.

Дома, в спальне, дико орал то ли телевизор, то ли музыкальный центр, входная дверь оказалась незапертой.

— Выруби! — завопил я, обращаясь к валяющейся на диване Виагре. Сейчас она была одетой и, задрав ноги на стену, курила.

На журнальном столике валялась распечатанная, и уже почти выкуренная пачка импортных сигарет, стояла открытая, наполовину опорожнённая бутылка заграничного пойла, рядом — надкушенная сосиска. Отечественная.

На экране моего LG, под логотипом одного из музыкальных каналов, скакали мужики, похожие на баб. Ну, или наоборот.

— Выключи, говорю! — ещё громче заорал я, затем, оглядевшись, схватил валяющийся на полу пульт и обесточил телевизор.

— Э! — возмутилась Виагра, поворачиваясь ко мне. — Ты чего хулиганишь?!

— Я?! Хулиганю?! Слышь, подруга, а ты ничего не попутала?! Я у себя дома!

Нимфоманка сменила позу и уселась по-турецки.

— Ты чего злобный такой? — вполне миролюбиво поинтересовалась она. — Так и не похмелил никто? Хочешь водочки?

Я посмотрел на бутылку, на неё, затем снова на бутылку….

— Хочу!!!

— Ну, так и пей! Фигли орать-то?

Взяв стакан, я плеснул туда бухла, выпил, занюхал рукавом.

— Ты где водку взяла? И сигареты?

— Где взяла, где взяла…. Купила!

— А говорила — денег нет!

— Так их теперь и нет, — Виагра пожала плечами. — Всё по чесноку.

— Фига себе! Я тут бегаю по городу без копья, у нового начальства бабки занимаю, а она….

— Да забыла я про деньги! — пожала плечами Оксана, тоже наливая себе спиртное. — Заначка у меня была, оказывается. За подкладкой куртки. Тысяча рублей. А ты сколько занял?

— Тоже тысячу.

— Вот видишь, — она кивнула, — нам с тобой сегодня везёт.

— Да уж!

Я сокрушённо вздохнул, стащил с себя рубаху, потом начал расстёгивать штаны.

— Трахаться будем? — восхитилась Виагра, вновь принимая горизонтальное положение.

— Лично я иду в душ!

— Пошли вместе! — она хихикнула. — Я тебе спинку потру.

— Не хочу!

Раздевшись до белья, я повернулся к Оксане.

— Пока буду в ванной, дверь никому не открывай!

— А кто может придти?

— Моя невеста!

— Кто-кто?! — она прищурилась. — Ты чего, замуж собрался?! В смысле — жениться?

— Собрался, — процедил я.

— Фига себе! Никогда б не подумала! И на ком?

— На миллионерше.

— Охренеть! Где ты миллионершу-то надыбал?

— Где надыбал — там уже нет! Короче, сиди — пей водку, смотри телевизор, на звонки не реагируй!

— Не буду, — Вигра проводила меня внимательным взглядом, снова потянулась к бутылке.

Я же, забравшись под душ, включил воду погорячее и принялся отмокать.

«Припрётся вот сейчас Ирина Анатольевна и примется головой в дверь биться. Ну и плевать! На всё плевать! Достали уже! Самки человека! Одна орёт в трубку, как потерпевшая, вторую хрен с дивана выгонишь! Соберусь вот сейчас, куплю в ночном кафе водяры и поеду ночевать к Воронину. И катились бы все эти бабы куда подальше!».

— Открой дверь! — послышался возмущённый голос Оксаны.

— Я же сказал: не хочу с тобой мыться! — рявкнул я.

— Да на хрен ты мне сдался! Мне в туалет надо!

Гм! Санузел у меня, как я уже говорил, и вправду — совмещённый. Вот зараза!

— Ладно! — после некоторой паузы произнёс я. — Открываю.

Скинув крючок и поправив занавеску, я вернулся было под душ, но, разумеется, покоя мне не дали. Облегчившись, Виагра отодвинула пластик с нарисованными дельфинами и всунула в образовавшуюся щель голову.

— О! — весело сказала она, разглядывая мои половые органы. — И вправду — моешься. Не соврал.

— А что я ещё могу тут делать?! Вешаться от безысходности?

— Не. Онанизмом заниматься. Меня же ты не захотел!

— Тьфу ты! — я отвернулся и принялся намыливать мочалку.

«Не, точно — поеду к Серёге! Останусь — поспать у меня сегодня точно — не получится! А завтра, между прочим, на работу.…Да и если вдруг Новослободская всё-таки заявиться, то никакого криминала не обнаружит! Скажу — квартиру посуточно сдаю, дабы побыстрее встать на ноги! Точно!».

Вымывшись, я вернулся в комнату и с каменным лицом принялся одеваться.

— К невесте собрался? — уточнила Виагра, дымя сигаретой. — Или, может, к любовнику?!

— К двум невестам! — рявкнул я. — И к трём любовникам!

— Понятно, — кивнула она. — Шведская семья!

— Отстань, а?!

— Размечтался! — Оксана налила себе спиртного, выпила. — Я может замуж за тебя хочу!

«О, Боже!» — мысленно простонал я.

Застегнул джинсы, причесался. Пятернёй. Благо, волосы были мокрые и хорошо слушались.

— Расчёской не пробовал? — тут же съязвила девица. — Или хотя бы граблями?

— Слушай, уймись! — я строго (как мне представлялось) на неё посмотрел. — Прекрати жрать водку, и ложись спать. Утро вечера мудренее.

— Скучный ты! Бросит вот тебя твоя невеста и правильно сделает!

«…Кстати, о Новослободской…» — не обращая больше внимания на Оксану, я вытащил телефон и набрал знакомый номер.

— Да?! — послышалось в трубке. Голос моей благоверной по-прежнему напоминал голос надзирательницы в женской колонии, только уже не в гневе, а с похмелья. — Слушаю.

— Это я.

— Догадалась, — после некоторой паузы буркнула Новослободская.

— Ты успокоилась?

— А ты протрезвел?

Вот зануда грешная!

— Да не пил я! С чего ты вообще это взяла?!

Ирина усмехнулась.

— В первый раз, что ли?! Как бухать начинаешь, так сразу исчезаешь.

Я вздохнул.

— У меня был первый рабочий день….

— Ага! — перебила она. — И старый друг-алкоголик, который изображал твоего начальника! Между прочим, неубедительно! Х..й из него актёр!

Мне пришлось стиснуть зубы.

— Это вообще-то легко проверить. Фирма «Дженерал-график». На её сайте есть телефон генерального…. Возьми, да позвони.

— Ты на улицу выгляни! — заорала Новослободская. — Ночь на дворе! Я, конечно, понимаю, что тебе с бодуна всё по фигу, но нормальные люди в это время уже спят!

Тьфу, чёрт!

Я вырубил телефон и, морщась, как от желудочных колик, швырнул его на стол.

— Ну?! Я ж говорила! — развеселилась Виагра. — Скучные мужики, они и на фиг никому не нужны! Надо тебя спасать! Взять ещё водки, завалиться в койку и….

— Заткнись! — не выдержав, завопил я. — Ёрш твою двадцать! Откуда ты такая взялась?!

— Из одного интересного места, — ничуть не обидевшись, среагировала та. — Хочешь, покажу, из какого именно?

2.

Пока я, вяло переругиваясь с чокнутой поэтессой, заканчивал приводить себя в порядок, пока искал установочный диск с нужными мне программами (поскольку помнил, что завтра в офисе мне подгонят компьютер), короче, пока собирался, наступила ночь. Если не глубокая, то тёмная — точно! Чай не Питер.

Повесив на плечо сумку и глянув на часы, я мысленно присвистнул.

«Фига себе! Одиннадцать! Вернее — пятнадцать минут двенадцатого. Теперь точно — придётся топать за водярой в ночной магазин».

Есть тут у нас такой. Типа — кафе. Можно прямо там набухаться, за столиком, будто украденным из прошлого — с провинциального вокзала советских времён; можно бутылку с собой купить. С не очень большой наценкой. Только пробку с неё скрутят. По инструкции.

«И сигареты!…» — я похлопал себя по карманам, где лежали две пачки — «…сигареты тоже надо купить! Иначе до утра не хватит».

Весь из себя такой озабоченный, дойдя до перекрёстка, я пересёк улицу и двинулся было к распахнутым дверям вышеупомянутого «кафе», как вдруг слева раздался голос:

— Молодой человек, подойдите пожалуйста сюда!

Опа!

Напротив богоугодного (ну, или чёртоугодного) заведения стояла полицейская машина, а рядом — здоровенный мент. С пистолетом, с дубинкой, в кепке с кокардой.

«Здрасьте, приплыли!».

Я остановился.

— Да?

— Старший прапорщик полиции Елисеев, — представился он, небрежно козырнув, после чего добавил:

— Предъявите документы.

И тут мне сделалось плохо. Поскольку паспорта у меня, как раз с собой и не было! Ни паспорта, ни какой-либо другой ксивы. Забыл, чёрт! Тупо не переложил из кармана рубашки, когда переодевался.

Зато имелся водочный запах изо рта и небритая рожа. Не успел побриться.

— Э-э, — протянул я, делая вид, что ищу чёртову ксиву. — Вы знаете, а я, кажется его не взял с собой.

— Мне надо было сигарет купить, — добавил я уныло, уже понимая, что попал. Причём совершенно по-дурацки.

Полицейский покачал головой.

— Придётся проехать с нами.

— Куда?!

— В Центральное ОВД.

— Но почему?! Что я нарушил?!

— Во-первых мы должны установить вашу личность, — старший прапорщик открыл заднюю дверь патрульной машины с надписью ППС. — Во-вторых, вы находитесь в общественном месте в нетрезвом состоянии.

— Я пьяный?!!!

— Не пьяный, но недавно выпивали. Садитесь.

Вот ёлы-палы!

Бурча я залез на заднее сиденье, повязавший меня полицейский устроился рядом, и мы поехали.

«Конечно!» — злобно подумал я, посмотрев на водителя — сержанта. «Они выполняют план по пойманным алкоголикам, а мне тут мучайся! Ладно бы, действительно, пьяным был! Но ведь ни в одном глазу!».

Я нащупал в кармане оставшиеся деньги, покосился на сидящего рядом служивого.

— Товарищ старший прапорщик, а может, договоримся?

Тот перевёл взгляд на меня.

— И каким же образом?

— Ну…. Я денег дам. Сколько есть.

Полицейский нахмурился.

— Значит так. Ты ничего не говорил, мы ничего не слышали. Это — уголовная статья. Тебе сесть хочется?

Тут я вспомнил, что читал в интернете о новых правилах комплектования патрульных экипажей. Якобы теперь, выезжающих на дежурство полицейских тасуют, как карты в колоде, дабы те не успевали друг с другом скорешиться и замутить какую-нибудь коррупционную схему. Разумно, конечно. Только мне от этого не легче.

— Да ты не дёргайся, — старший прапорщик усмехнулся. — Сейчас приедем, выясним, кто ты такой, составим протокол за нахождение в нетрезвом виде и пойдёшь домой. Даже штраф тебе выписывать не будут.

— Радостно! — буркнул я и, отвернувшись, уставился в окно.

Областной центр, в отличие от Питера, в полночь — мёртвый город. Машин мало, прохожих — единицы, не говоря уж об общественном транспорте. В Северной столице, я и в час ночи мог спокойно доехать, скажем, от Адмиралтейства до Московского вокзала, а здесь….

Проблемы с автобусами, например, начинаются где-то с восьми вечера. Все идут в парк, за Волгу. С троллейбусами чуть получше, но и «рогатого» дождаться — проблема. Маршрутки тоже едут пустыми, выключив подсветку под номерами маршрутов. Остаётся только такси, но это, сами понимаете — дорогое удовольствие.

Короче, выйдя из дома вечером, лучше сразу закладывать в маршрут время на передвижение пешком. Долго, нудно, зато надёжно. Да и для здоровья полезнее.

«Особенно, если сравнивать пешую прогулку с путешествием в патрульной машине» — мысленно добавил я, разглядывая появившееся из-за поворота здание ОВД.

— Пошли, — полицейский открыл дверцу, мы поднялись по довольно крутой лестнице, и оказались внутри отделения, где пахло перегаром, железом и грязными ногами. Казармой.

— Побудь пока тут, — мой сопровождающий кивнул на двух таких же бедолаг, как и я — встрёпанных, злобных и относительно трезвых.

Тут же из тёмной камеры справа, из-за решётчатой двери, послышался страстный шёпот:

— Мужик, дай закурить!

Я сделал вид, что не слышу, поскольку, чёрт его знает — угостишь сидельца сигареткой, а через минуту сам рядом с ним окажешься.

Самое странное, что меня даже не обыскали, изымая, как водится всё — от колюще-режущих предметов до шнурков из кроссовок. И сигареты, и зажигалка, и главное — деньги по-прежнему лежали у меня в кармане.

«Может и не соврал этот старший прапорщик?! Сейчас данные запишут, проверят, а потом и вправду домой отпустят?! Пусть даже штраф впаяют — чёрт с ним, главное — до утра здесь не зависнуть!».

— Подходим сюда, — послышалось слева. — По одному.

Повернувшись, я обнаружил нескольких служивых, увлечённо возящихся с какой-то электронной приблудой. Как выяснилось через несколько минут — с только что полученным ОВД Центрального района прибором для снятия отпечатков пальцев. Без всяких красящих фиговин. Просто — прикладываешь руку к сенсорному экрану, и система считывает твои «капиллярные узоры», навсегда сохраняя их в базе данных.

И тут до меня дошло.

«Ну, конечно! Вот почему они народ у ночных забегаловок винтят! Им прибор опробовать надо!».

Сержант в расстёгнутом мундире записал мои данные, затем сфотографировал в фас и профиль, после чего подвёл к своим коллегам с чудо-машинкой.

— Приложите руку сюда, — распорядился лейтенант, нажимая на какие-то кнопочки.

— Да не руку! — сердито парировал его коллега, как и мой давешний знакомец, старший прапорщик. — Говорю ж тебе: там пальцы прикладывать надо! По одному!

— Почему пальцы?! — возмутился полицейский. — Где ты видел в инструкции слово — «пальцы»?!

— Можно подумать, ты в инструкции видел слово «рука»! — возразил коллега. — Или ты английский освоил?!

— А ты освоил?

— И я не освоил!

— А чего тогда споришь?!

Всё это время я стоял с растопыренной пятернёй, как священник, готовый благословить импортный агрегат.

— Ладно, — вздохнул лейтенант. — Приложите к экрану указательный палец…. Да не так! Подушечкой.

Я приложил «подушечкой».

— О, видишь! — обрадовался полицейский. — Всё читается!

— Угу, — мрачно отреагировал прапорщик. — Всё читается! Кроме инструкции! Они там, что, — он показал глазами наверх, — не могли перевод сделать?!

— Наверное, не успели.

Приложив к сенсорной панели поочерёдно все десять пальцев, я отошёл в сторону и, уже немного успокоившись, огляделся по сторонам.

Ничего интересного. Унылые жёлтые стены, которые неплохо бы помыть, ободранная мебель, грязный, в разводах, пол, шум работающих раций. Да и вообще — вся эта атмосфера околотка, несвободы, безнадёги, причём как с одной стороны решётки, так и с другой.

В окошко дежурного заглядывала пьяная женская физиономия с фингалом, что-то выклянчивая; вдоль стен, за стеклом из плексигласа, сидели понурые личности, по виду — потерпевшие; время от времени, кого-то, со скованными за спиной руками, проводили внутрь отделения, кого-то отпускали, возвращая по описи ключи, кошельки и прочую мелочь.

«Ох!» — я втянул нездоровый, спёртый воздух. «Сходил, мать твою, за водочкой! А всё из-за чего?!… Вернее — из-за кого? Всё из-за этой чёртовой нимфоманки! Не было б её — сейчас бы тихо — мирно дрых бы дома! Нет, надо что-то делать!».

Так прошло десять минут, пятнадцать, двадцать.

Появляющийся то и дело старший прапорщик, свинтивший меня возле рюмочной, ободряюще подмигивал. Типа — погоди немного, скоро отпустят!

В конце концов, нас троих, всё-таки посадили за решётку. Но не в камеру, а в тесный закуток с небольшой скамейкой. Дабы мы не маячили возле стола с чудо-прибором, отвлекая ментов от его вдумчивого изучения.

Справа от меня устроился длинный тип с вислыми усами, который тут же начал засыпать, слева — бодрящийся рыжий мужичок в трениках и в рубахе с полуоторванным карманом.

— Не ссы! — жизнерадостно сказал он. — Сейчас нас отпустят, и бухать пойдём!

— Пойдём, — вяло согласился я. — Только лично мне придётся на Поляковскую возвращаться. В ночное кафе.

— На фига?! — изумился рыжий.

— А где ты ещё водку возьмёшь?

Он хлопнул ладонями по коленям.

— Ё-моё, да на Елагиной! И зачем тебе водка?! Лучше косорыловки взять! У Савелихи!

— Самогона в смысле?

— Ага! Причём, крутого! Выберемся из этой богадельни — попробуешь. Мало не покажется!

Тут его повели составлять протокол, и я остался вдвоём со спящим «сокамерником».

Жутко хотелось чего-нибудь хлебнуть, то ли воды, то ли той же косорыловки; ещё — в туалет, а ещё — покурить. Но, хоть сигареты с зажигалкой и лежали у меня в кармане, дымить я всё-таки не рискнул.

«Ну, его на хрен! Засунут в одну из камер, и сиди потом до утра!…».

Неожиданно, задремавший было сосед дёрнулся и, повернувшись, вцепился мне в плечо.

— Лица! — прохрипел он. — Их нельзя уничтожить! Сожжёшь образа — сожжёшь мир!

«Готово дело! Белая горячка!» — мелькнула у меня в голове фраза из классики.

Из искривлённого судорогой рта текла слюна, левый глаз смотрел куда-то вверх, правый наполовину закатился под веко, по низкому лбу стекали капли пота.

— Э! Ты чего?! — я попытался оторвать руку безумца от ворота своей рубахи, да не тут то было!

— Три портрета! — перешёл на свистящий шёпот усатый. — Три человека! Толстяк, Урод и Дамский угодник. Помнишь?

Я уж хотел было врезать белогорячечному кулаком по уху, дабы тот от меня отстал, когда до меня дошёл смысл сказанного.

— Что?!!! Ты о чём?!

— О картинах Хранительницы! В доме на Великоламке! Главное помни: их нельзя трогать! Пока существуют портреты, ещё не всё потеряно….

Неожиданно он дёрнулся, обмяк и повалился на бок, прямо на меня. Похоже, потерял сознание.

«Охренеть!» — я с трудом вернул его в исходное положение, потряс.

— Эй, парень, очнись! Тебе плохо?

Усатый снова вздрогнул, снова открыл глаза (самые обычные, без закатившихся зрачков, сонные), вытер слюну с подбородка.

— А? Чего?

Сосед явно не играл, и не прикидывался.

«Вопрос: у кого из нас двоих белая горячка? У меня или у него? Он бредил, или это мне показалось?!».

В этот момент дежурный полицейский, занимающийся задержанными, привёл обратно рыжего, а длинного забрал составлять протокол.

— Уроды! — вздохнул вернувшийся «с цугундера» мужик. — Достали уже!

— Чего хотели-то? — машинально поинтересовался я, провожая глазами усатого.

— Бумагу составляли, — рыжий покачал головой. — Долго и нудно.

— Штраф выписали?

— Нет.

— А почему не отпустили?

— А хрен их знает!

«Сокамерник» достал из кармана сигарету, закурил.

Зря он это сделал. Поскольку именно в этот момент, в помещение зашёл смурной летёха. Остановился и уставился на моего соседа, как скандальная бабка на девицу в мини-юбке.

— Э! Тебе кто курить разрешал?!

— Никто.

— Тогда какого хрена дымишь?! — немедленно рассвирепел полицейский. — В камеру захотел?!

— Я и так в камере….

— Не, — лейтенант помотал головой, — ты пока не в камере…. А ну вылезай!

Он отпер решётку, заставил рыжего потушить сигарету, затем скомандовал:

— Быстро всё из карманов! Оборзели в конец!

Пока задержанный с мрачным видом выкладывал вещи на стол, полицейский отпер одну из камер, рявкнул на кого-то в темноте, втолкнул туда моего бывшего соседа, после чего, сходив в дежурку за пакетом, с брезгливым выражением лица запихал в него конфискованное имущество — сигареты, зажигалку, ключи, ещё какую-то мелочь.

— Ты тоже покурить хочешь?! А может выпить?! Или бабу?! — поинтересовался он, останавливаясь рядом с моей выгородкой.

Я поднял руки ладонями вперёд.

— Нет! Не хочу! Завязал.

— Молодец, — мент ухмыльнулся. — Значит, сейчас домой пойдёшь. А вот твой знакомый — только утром. Ну, или днём.

— Он — не мой знакомый.

— Тем более.

Тут в помещение заглянул дежурный полицейский и кивнул.

— Пошли!

Мы выбрались в «предбанник», где меня усадили на ободранный стул и принялись составлять протокол. К моему удивлению, здесь же был и усатый — мирно дрых возле окошка, прислонившись виском к плексигласовому стеклу.

«Хотя» — вяло подумал я, пока полицейский заполнял бумаги, — «если это — плексиглас, то, наверное, всё-таки не стекло? Или стекло? Тьфу ты, чёрт, лезет в голову всякая дребедень! Точно — белая горячка. В лёгкой форме».

Наконец служивый закончил писать.

— Можно идти? — осторожно поинтересовался я.

— Сначала протокол подмахни, — он протянул мне ручку. — Только прочитай сначала.

Я пробежал взглядом по строчкам.

«Задержан… в связи с отсутствием паспорта… до выяснения… доставлен в Центральный ОВД….».

Понятно.

— Где расписываться-то?

— Вот здесь…. Пиши: с моих слов записано верно…. Написал?

— Ага.

— Ну всё, гуляй. Хотя… погоди….

Вздрогнув, я обернулся.

— Да?

Полицейский кивнул на усатого.

— Этого… коматозника забери с собой.

— Да я его не знаю!

— Думаешь, я знаю?! Ну, не в камеру же его сажать?! Доведи хотя бы до проспекта. Может прочухается малость.

«Ё-моё! Только этого мне не хватало!».

— Хорошо, — я вздохнул, затем подошёл к усатому, потряс за плечо.

— Э, подъём! Пошли!

Спящий алкаш дёрнулся, открыл совершенно стеклянные глаза, промямлил:

— Куда?

— На свободу! Вставай, пока не передумали!

Усатый, по-прежнему ничего не понимая, поднялся, его качнуло вправо, потом влево….

— Ты его придерживай, — посоветовал полицейский, наблюдая за всем происходящим с брезгливой гримасой. — У нас там лестница крутая.

Лестница, действительно, была крутой. Тут трезвому-то пройти — мало не покажется, а уж пьяному!…

— Зараза! — я изо всех сил вцепился в усатого, которого штормило не по-детски. — Держись!

— Это что ещё за мать вашу?! — послышался снизу начальственный бас.

Навстречу нам поднимались майор с подполковником, тоже, кстати, основательно вдетые — с красными рожами и стеклянными взглядами. Но их хотя бы не качало.

— Да вот, — я кивнул на усатого, — веду проветриваться. Товарищ сержант приказал.

— Хм! — подполковник нахмурился. — Ему плохо, что ли?

— Ага! — я истово закивал. — Очень плохо! Сердце прихватило!

— Пить надо меньше! — рявкнул майор, обдавая меня такой мощной волной перегара, что мне стало ясно — выжрал он совершенно чудовищное количество спиртного. В противном случае я, тоже «принявший на грудь», никакого бы запаха не почувствовал! — Ладно, идите. Но смотрите у меня!

Служивый погрозил мне пальцем, после чего офицеры продолжили восхождение по жуткой лестнице.

«Фу!» — я стёр со лба пот и потащил усатого дальше.

Миновав пустующую проходную с поднятым шлагбаумом, мы выбрались в узкий проулок, свернули налево и двинулись в сторону проспекта Победителей.

И тут моего спутника снова перекрыло.

— Главное — портреты! — просипел он, останавливаясь и вырывая свой локоть из моей руки.

Я сплюнул, затем вытащил сигарету, прикурил. Голова закружилась.

«Нет, не смогу я курить бросить!»

— Жечь нельзя! — тем временем продолжил усатый. — И резать нельзя! И топить! В противном случае — погибнут все. Не было бы картин — не было бы ничего! Но если они исчезнут — тоже ничего не будет!

Я выдохнул дым, прищурился:

— Мужик, а ты кто вообще?

Он ткнул пальцем себе в грудь.

— В смысле — ты меня спрашиваешь?

— В смысле — тебя! Кто я такой, мне известно.

Белогорячечный задумался.

— Не помню. Имени не помню.

— Понятно, — я вздохнул. — Ну, а живёшь-то где, помнишь?

— Живу? — он посмотрел направо, затем — налево, в сторону проспекта. — А мы сейчас где?

— Мы на проспекте Победителей. В Российской Федерации, на планете Земля. Из ментовки только-что выбрались.

Усатый изумился.

— А чего мы там делали?!

— Ху… м груши околачивали! — разозлился я и, решив, что с меня хватит, довольно грубо поинтересовался: — Сам-то до дому доберешься, маразматик хренов?! Деньги на такси есть?

— Деньги… — он наморщил лоб, залез в карман, достал несколько купюр и принялся рассматривать с таким видом, словно в первый раз увидел.

— Вроде есть….

— Значит, давай — лови тачку и отправляйся домой! А мне пора!

И, развернувшись, быстрым шагом двинулся в сторону площади Венгерской революции. Алкаш что-то завопил мне в спину, но я его уже не слушал.

«Твою матушку за жопушку! Да что сегодня за день такой?!…Вернее — ночь?! Сейчас вот придётся возвращаться на Поляковскую, покупать водку с куревом, а затем переться за Волгу, к Михалычу! Чёрт!».

Я остановился.

«А может ну его на фиг! В конце концов, какого хрена я должен убегать из собственной квартиры?!».

3.

Телевизор у меня в спальне орал ещё громче. И это — в три часа ночи!

Я молча вошёл в комнату, молча выдернул тройник из розетки, потом вытащил из сумки всё-таки купленную водку, налил себе полстакана, выпил.

— Сцена третья. Те же и дядя Лёня. С бутылкой.

Никак на это не реагируя, я вытащил сигарету, прикурил.

Оксана фыркнула.

— Я ж тебя предупреждала: выгонит тебя твоя невеста и будет права! Теперь, как честный человек, ты просто обязан на мне жениться!

Я налил ещё водки, выпил.

— Ну, чего молчишь? Пробку проглотил?

Загасив в забитой окурками пепельнице сигарету, я встал, достал из шкафа запасную подушку с одеялом и по-прежнему молча направился во вторую комнату. Там у меня тоже стоял диван — ужасно неудобный, маленький, но мне уже было на всё плевать.

— Хамло! — Виагра за моей спиной зазвенела бутылками и рюмками.

«Ладно, хрен с ней! Главное — что бы музыку снова не включила!».

Кое-как устроив себе место для ночлега, не снимая одежды, я лёг и закрыл глаза.

И тут в дверь позвонили.

«Опа на!».

Куда вся сонливость подевалась?! Я, как подброшенный пружиной, вскочил и осторожно выглянул в прихожую.

Звонок снова затрезвонил.

«Неужели всё-таки Новослободская?! И что теперь делать прикажете?! Не открывать? А если с ней охранник?! Она же прикажет ему дверь вынести или тех же ментов вызовет! С неё станется! Тогда будет ещё хуже…».

Я подошёл к входной двери.

— Кто там?

И, к своему несказанному облегчению, услышал мужской голос:

— Открой!

«Вот уроды! Три часа ночи! Михалыч, что ли пожаловал?!».

— Серёга, ты?!

— Я не Серёга.

— А кто?!

— Мы с тобой сегодня в одной камере сидели! Помнишь, я про портреты говорил?

Ещё чище! Этот хрен усатый следил за мной, что ли?!

— Чего тебе надо?! — рявкнул я, ощущая поднимающуюся изнутри волну бешенства. — Иди домой, придурок!

Тут в прихожей нарисовалась Виагра в одних трусах и без лифчика. Я молча погрозил ей кулаком.

— Я вспомнил, — глухо донеслось из-за двери. — Геной меня зовут.

— Да хоть Чебурашкой! — заорал я, сжимая кулаки.

— Фамилия — Косарчук, — не обращая внимания на мой ор, продолжил алкаш. — Могу паспорт показать. Только завтра. Сейчас у меня его нет. Потому и в ментовку забрали.

— В жопу засунь свой паспорт! — окончательно сатанея, завопил я. — Пошёл вон!

После чего, зверски сопя, приволок из спальни стремянку (потолки у меня высокие), залез на неё и вырубил звонок.

— Кто это? — поинтересовалась Виагра.

— Конь в пальто! — прорычал я, с грохотом складывая лестницу. — Демисезонном! Иди спать!

— Я одна теперь боюсь! — нимфоманка кивнула на входную дверь.

— Тогда книжки читай! Водку пей! Оставь меня в покое, а?! Достала уже!

Девица поджала губы и ретировалась. А в дверь начали стучать.

— Слушай, крокодил Гена, — сказал я. — Я ведь сейчас полицию вызову! И ты снова в ментовке окажешься!

— Нам надо поговорить.

— О чём, чёрт бы тебя побрал?!!!

— О портретах.

Ну, ладно.

Я обвёл глазами прихожую, выхватил из-под вешалки валяющийся там с незапамятных времён разводной ключ (ещё от отца остался) и открыл дверь.

Усатый выглядел хреново. Настолько хреново, что вся моя агрессия куда-то делась, и я даже попятился.

Во-первых, он был бледен, аж с прозеленью, во-вторых сделался как бы меньше ростом.

— Можно войти?

— Нельзя! — рявкнул я, скорее просто — с перепугу. — Чего тебе надо?!

— Предупредить, — мой странный знакомец судорожно сглотнул и стёр со лба пот. — Что бы ты не жёг портреты.

— Какие в жопу портреты?! Те, что я у старухи видел?

— Да!

— А с какого бодуна я должен их жечь?! Я, что, похож на дикаря?!

— Вообще-то похож, — неожиданно заявил усатый. — Короче, моё дело — предупредить! Будь осторо….

Тут глаза у него закатились и он медленно начал оседать.

Чёрт! Только сердечных приступов мне здесь не хватало!

— Э! — я схватил его за плечо. — Слышь, ты, припадочный! А ну кончай тут из себя паралитика изображать!

— На, дай ему глотнуть! — послышалось у меня за спиной.

Оглянувшись, я увидел Виагру, по-прежнему — топлес. Она протягивала мне стакан с водкой.

— Совсем чокнулась?! — завопил я. — У него с сердцем что-то!

Впрочем, этот Гена хренов сам схватил спиртное и, давясь, выпил.

«Вот гад! Ему, что опохмелиться приспичило?! И он специально для этого через весь город за мной тащился — выслеживал?! Ну, фигня же полная!».

— Фу! — он дрожащей рукой вытер губы, вернул стакан Оксане. — Спасибо!

— Так! — я втащил его в прихожую, чуть ли ни силой усадил на обувную тумбочку и навис над ним, как сотрудник СМЕРШа над пленным немцем.

— Быстро говори, что это за портреты такие и почему я не должен их жечь?!

— Если их уничтожить, умрёт много людей….

— Интересно, каким же образом?!

— Этого я не знаю…

— Слушай, а ты, случайно, к ментам не из Литвинки приехал?! — я постучал себя пальцем по виску, имея в виду областную психиатрическую больницу имени Литвинова, недалеко от областного центра.

— Нет.

Я плюнул, развернулся и, на ходу буркнув Виагре «иди оденься!», прошёл в спальню. Там налил себе водки, выпил, затем вернулся в прихожую.

— Ты эту тётку… в смысле — бабку из квартиры на Великоламском знаешь? — спросил я у ночного гостя.

— Видел пару раз. Но лично незнаком.

— А её умершего мужа, художника, знал?

Он посмотрел на меня испуганно.

— Разве можно знать умершего?!

— Не валяй дурака! — снова рассвирепел я. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! При жизни ты его знал?!

Усатый мелко закивал.

— Да, знал. Он хорошим художником был! Я ему помогал даже, когда учился в художественном училище.

— В чём помогал, чёрт тебя подери?!

— Дом Хрусталёва расписывать.

— Какой дом?! Какого Хрусталёва?

— Ну, этого… бывшего военного. Их Кремлёв Владимир Александрович познакомил. Тоже очень хороший человек.

Мне показалось, что я ослышался.

— Что? Кто?!

Усатый испугался ещё больше.

— Кремлёв… Владимир Александрович. Полковник в отставке, кажется…. А что?

Я опять вернулся в комнату, вытащил из кармана рубашки забытый паспорт и сунул его под нос пришельцу.

— Вот! Видишь?!

— Чего видишь?

— Фамилию читай! — заорал я. — И имя — отчество! Леонид Владимирович Кремлёв! А Владимир Александрович — мой отец!

После чего, убрав паспорт в карман, присел перед усатым на корточки.

— А теперь расскажи мне с чувством, с толком, с расстановкой, при чём здесь моя семья, и эти идиотские портреты?!

— Может тебе ещё водки налить? — вмешалась в наши беседу (или — в мой допрос?) Оксана, сочувственно глядя на гостя.

— Тебе сказали: иди — оденься! — прорычал я.

— Мне жарко! — огрызнулась девица. — А доходяге нашему — сейчас и вовсе не до того! Сам, что ли, не видишь?!

Действительно, усатому, кажется, сделалось ещё хуже. Он буквально растекся по обувной тумбочке, обильно потея. К тому же его начало трясти.

— Дай ему водки, — буркнул я, поворачиваясь к Виагре. Подождал, пока ночной пришелец, давясь и вращая глазами, проглотит спиртное, после чего повторил свой вопрос.

— Я не знаю, — вытерев рукавом губы, тусклым голосом ответил тот. — Просто, вчера проснулся и вдруг понял: надо предупредить!

Он помотал головой.

— Я и напился-то от страха. И к ментам попал….

— А по жизни ты кто? — влезла в наш разговор Оксана.

Усатый перевёл на неё взгляд (при этом глаза у него слегка расширились, словно он впервые обратил внимание на то, что перед ним — голая женщина), затем всё-таки ответил:

— Вообще, по жизни — художник. А так… строитель. Ремонтом занимаюсь.

— Откуда ты моего отца знал?! — рявкнул я, вновь беря инициативу в свои руки.

— Да не знал я твоего отца!

Геннадий выпрямился, щёки у него немного порозовели. После водки наверное.

— Видел несколько раз, когда мы к Хрусталёву приходили.

— А что за Хрусталёв?!

— Вспомнила! — воскликнула Оксана, подняв вверх указательный палец. Ночной гость сейчас же уставился на её грудь.

— Что ты вспомнила? — недовольно поинтересовался я.

— Хрусталёв! Ну, конечно! Дом с привидениями! Неужели ты ничего не слышал?

— Не слышал.

— Это за Таманкой, — Виагра почему-то ткнула пальцем в сторону кухни. — На Пожарской площади. Там люди пропадали. Пока его владелец ремонт делал. Купил двухэтажную развалюху… каменную, правда, нагнал туда гастарбайтеров, ну и началось….

— Чего началось?

— Так я ж говорю: пропадать они стали.

— Гастарбайтеры?

— Они. То ли пять человек, то ли десять.

— А потом что?

— А потом Хрусталёв умер… хотя, не знаю, может убил кто… — девица пожала плечами, — и с тех пор его там многие видят.

— В доме?

— Да.

Я иронично задрал брови.

— И кто его видит? Белогорячечные бомжи?

— Почему — бомжи?! Я, например, про мента одного слышала. Так тот, после того, как мёртвого Хрусталёва увидел, со службы уволился.

— Ну-да, ну-да, — вздохнул я, — сказки и легенды постиндустриальной цивилизации. Пить надо меньше.

— Наоборот — больше, — неожиданно хохотнул Геннадий. — Тогда и глюков не возникнет!

— А чего это ты так развеселился, родной?! — прищурился я, поворачиваясь к нему. — Может мне всё-таки ментов вызвать? Вломился в чужой дом, сидишь-несёшь какой-то бред…. Хочешь в отделение поехать?

— Нет, — усатый втянул голову в плечи, — не хочу.

— Голоса он слышит, понимаешь! Видения он видит!

— Не было никаких видений! Просто мне вдруг стало понятно: нельзя эти картины трогать!

— Да с чего ты решил, что я собираюсь их трогать?! — вновь заорал я так, что Виагра аж вздрогнула. — Почему именно я?!!!

— Потому-что ты их видел.

— И что?! Что от этого изменилось?! Я вдруг, в одночасье, сделался варваром?! Отморозком?! Ага! Сейчас возьму кувалду и пойду статуи крушить!

— Какие статуи? — удивилась Оксана.

— Любые, мать вашу! От дедушки Крылова до дедушки Ленина! Тьфу!

Плюнув на пол прихожей, я вернулся в спальню, плюхнулся на диван и, схватив со столика бутылку, принялся пить прямо из горлышка.

«Что вообще происходит?!!! Нимфоманки, чиновники, менты, теперь ещё псих этот! Сейчас вот вызову психиатрическую бригаду и мы все поедем в жёлтый дом! Дружно, с песнями. Виагра — лечится от бешенства матки, крокодил Гена — от навязчивых состояний, я — от нервного срыва!».

Тут в комнату вошла Оксана, натянула на себя всё ту же рубашку, затем отняла у меня водку.

— Между прочим, тебе завтра на работу идти!

— Сегодня уже.

— Тем более! — она выпила, прикурила очередную сигарету.

— С чего такая забота?!

— Ну, как будущая жена, должна же я заботиться о психическом состоянии своего будущего мужа?!

«О, Господи! Да кончится это когда-нибудь?!».

Когда я всё-таки выпроводил вновь окосевшего — то рыдающего, то впадающего в полную прострацию Гену, часы показывали половину пятого утра.

«Спать-то мне когда?!» — с тоской подумал я, вновь направляясь в маленькую комнату.

— Пойдём со мной, — нарисовавшаяся в дверях Виагра, обхватила себя руками. — Мне одной страшно!

— С чего это вдруг? — проворчал я. — Алкаша с белой горячкой испугалась?

— Он не алкаш! Он тоже боится.

— Пуганые все, понимаешь! — буркнул я, тем не менее разворачиваясь и направляясь в спальню. — У всех шугалово, все вокруг не спят, и другим не дают!

— Ну, хочешь, я завтра позвоню твоему начальству и скажу, что ты заболел?

— Совсем уже?!

С этими словами я стащил с себя одежду и, не обращая внимания на девицу, рухнул на диван. Последней моей мыслью было: «будильник-то у меня включён? Включён. На семь тридцать. Кажется…».