Брак по расчёту

Михаил Волков (Мотузка)

Чтобы выжить, я, провинциальный художник, занялся рекламными билбордами и сделал предложение страшной тётке с огромным приданным. А потом мне поступил заказ от неких очень важных (и странных, если не сказать — страшных) людей — написать их портреты. Три штуки. За очень и очень большие деньги. Вскоре выяснилось, что и люди эти — не совсем люди, и портреты — больше, чем портреты.В конце концов мне стала известна тайна, которую лучше бы и не знать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава третья

В которой я, несмотря на палёную водку и хреновое самочувствие, всё-таки выхожу на работу, знакомлюсь с коллективом, получаю своё первое задание и еду в ДК «Искож». А оттуда — опять домой, где понимаю, что просто так мне от Виагры не отделаться.

1.

Часы показывали уже без пятнадцати десять, а маршрутка, в которую я залез, не в силах передвигаться пешком, до сих пор торчала всего лишь в нескольких кварталах от моего дома — в мёртвой пробке перед мостом через мать её рек русских. В смысле — через Волгу.

«Странно» — вяло подумал я, уставившись на феерическую фиолетовую причёску сидящей передо мной тётки. «Вроде не час пик, а машин, как грязи. Наверняка, где-то там впереди сломался светофор и движение регулирует гаишник…. Или ДТП какое-нибудь случилось».

У меня дико болела голова, брюхо периодически прожигали приступы изжоги, от общей слабости и духоты подташнивало.

Всю программу реанимации я выполнил полностью, однако водка, несмотря на то, что исправно горела, явно была палёной. В противном случае сейчас бы я, после ледяного душа, кофе и неожиданного ночного секса (что, кстати, тоже способствует протрезвлению), чувствовал себя не так хреново.

«Всё! Больше не пью!» — дал я себе страшную клятву и тут, наконец, мы поехали.

«О! Это знак! Бухать мне точно, с сегодняшнего дня — ни-ни! Особенно — с Михалычем. Хотя, чёрт с ним, с Михалычем, что мы с Виагрой делать будем?».

Оксана, пока я болезненно шипел под холодным душем, два раза забегала в туалет (санузел у меня совмещённый), предлагала потереть спинку, а затем и вовсе — помыться вместе. Предварительно включив горячую воду, разумеется.

На эту провокацию я не поддался, ибо с бодуна у меня (да и не только у меня, наверное) случаются панические атаки. Постоянно кажется, что я куда-то опаздываю, что всё пропало, что вот сейчас, прямо сейчас начнётся нечто ужасное и непоправимое.

«Вот как вломиться в квартиру Новослободская, а я тут в ванной с голой несовершеннолетней девицей занимаюсь петтингом!» — мрачно подумал я, яростно растираясь жёсткой губкой. «И тогда трендец всему! И моим мечтам о зелёных миллионах, и прочим оттягам! Виагра пошлёт Ирину Анатольевну куда подальше, та задействует охрану, нас с нимфеткой скрутят, найдут паспорт и…. Впрочем, дальше можно не продолжать. Как там у Жванецкого? „Суд, Сибирь“. Вот, мать вашу, не было печали!».

Тут, конечно, мой мозг, отравленный алкоголем делал из мухи слона — не стала бы Задонская дверь ломать, но я ж говорю — паническая атака!

После душа, снова одевшись, но уже во всё чистое и относительно новое, я зажёг под чайником газ, достал из шкафчика растворимый кофе.

— А мне? — возмутилась девица, когда я появился в комнате с дымящейся кружкой. — Фига себе! Жрёт в одну харю кофе и по х… веники! Совесть-то у тебя есть?!

Короче, Виагра осталась у меня дома допивать водку пополам с кофе, я же, положив на тумбочку в прихожей дубликат ключей, отправился на работу.

Маршрутка, добравшись до шестой школы, снова остановилась.

— Безобразие! — не выдержала «фиолетовая» тётка. — Я, между прочим, опаздываю!

Водилы, как правило, особо не реагируют на вопли пассажиров, но наш неожиданно обиделся.

— Слушай, все опаздывают, да?! — с неподражаемым кавказским акцентом воскликнул он. — Не видишь, что ли, начальники сейчас поедут!

Я привстал и посмотрел вперёд.

И вправду, на площади Революции 1905 года, никакого движения, ни в одну сторону, ни в другую, не было. Зато имелись две патрульные машины ДПС с работающими мигалками, полностью блокирующие перекрёсток.

А вскоре появились и те, для кого наши доблестные гаишники расчистили дорогу — целый кортеж из тяжёлых, сверкающих чёрным лаком машин, тоже — с мигалками. С синими. С понтом, с визгом, не снижая скорости, они лихо свернули на Центральную и помчались в сторону областной администрации.

Смотрелось всё это круто, как пролетающая над помойкой зловещая стая воронья или как танковая дивизия СС «Мёртвая голова» на марше. От полностью тонированных, чем-то неуловимо напоминающих всё те же танки, автомобилей, веяло жутью и какой-то, особо гнусной, особо нечеловеческой мерзостью. Безнаказанностью? Глупостью возведённой в ранг крутости? Властью?

Наверное.

— Расступись народ — говно плывёт! — прокомментировал сидящий слева парень. Кто-то в глубине салона хохотнул.

— Путин к нам приехал, что ли? — удивлённо произнесла фиолетовая тётка.

Парень у окна повернулся к ней.

— Не. Если бы Путин приехал — тут бы всё покрасили, вплоть до травы, деревьев и тех же ГАИшников. Это кто-то помельче.

Как только начальство исчезло вдали, полицейские машины отъехали в сторону и движение возобновилось.

Последние двести метров от остановки до «Женерал — рафик» мне пришлось преодолевать бегом, обливаясь потом и жутко матерясь. Правда, как относительно интеллигентный человек, я делал это мысленно. Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого.

В офисе дизайнерской конторы уже тусовались сотрудники — две некрасивые девицы в очках и унылый ботаник с бородой «а ля Че Гевара».

— Привет! — задыхаясь, произнёс я, останавливаясь на пороге и обводя помещение взглядом. — А… Григория Александровича ещё нет?

— Сейчас подъедет, — откликнулся ботан, отрываясь от монитора и поворачиваясь ко мне. — Вы хотите заказ сделать?

— Нет, — я помотал головой, вытер со лба пот. — Я… э — э… некоторым образом, ваш будущий коллега.

— А, понятно, — бородач кивнул и вновь уставился на экран. — Тогда проходи… те.

— Давай на ты, — тут же отреагировал я. — Не баре.

— Давай, — покорно согласился тот. — Чаю хотите?… В смысле — хочешь?

— Попозже.

Одна из девиц — полная, с прилизанными волосами, состроила мне глазки.

— А вас как зовут?

— Прошу прощения, — спохватился я, — не представился. Леонид Кремлёв. Художник.

— Света, — откликнулась полная. — Бухгалтер.

Вторая девица, худая, с тяжёлой челюстью и нездоровым цветом лица назвалась Верой. Менеджером. Че Гевара оказался дизайнером и реагировал на имя Виталий.

Пока мы знакомились, подъехал и сам Бакланов. Он походкой столетнего, к тому же контуженного дедушки, вошёл в офис, что-то неразборчиво буркнул и тут же плюхнулся в кресло, уставившись налитыми кровью глазами куда-то в пустоту. Похоже, вчерашнее похмелье у шефа плавно перешло в новую пьянку, и теперь ему было ещё хреновей, чем мне. Слабое, но всё-таки утешение.

— Здрасьте, — наконец сказал я, когда пауза стала слишком уж затягиваться. — Вот. Я пришёл.

Бакланов шевельнулся, взгляд его сделался более осмысленным.

— А, привет! Документы с собой?

— С собой, — я похлопал ладонью по карману куртки, где у меня лежали паспорт и трудовая книжка.

— Свет, — начальник повернулся к толстухе, — оформи парня.

— Давайте, — кивнула она мне, протягивая руку, в которую я и вложил документы. — У меня здесь ещё и отдел кадров до кучи! Присаживайтесь.

Тут входная дверь с грохотом распахнулась и на пороге возникли два новых персонажа. Весьма странных, надо сказать, для дизайнерской конторы. Первый — длинный, как день с похмелья, был одет в потёртую косуху и рваные джинсы. На ногах — берцы, на голове — бандана с черепами, из-под которой высовывались длинные, немытые волосы. Второй — низенький, квадратный, имел вид типичного рэпера — штаны с карманами, ультра — яркая кофта, от вида которой сразу начинала болеть голова, и ямайские дреды на башке. Тоже давно немытые.

— Саныч, ёлы-палы! — рявкнул длинный, сурово глядя на шефа. — Ты ж обещал! У нас на бензин бабла больше нет!

— О, господи! — Бакланов с болезненным видом закатил глаза. — Ну, вот чего ты орёшь?! Деньги нам сегодня после обеда переведут.

— А сейчас нам что делать? — вмешался «рэпер». — Опять хреном груши околачивать?!

— Займитесь чем-нибудь, — начальник пожал плечами, затем кивнул на меня. — Вон, хотя бы с новым нашим сотрудником познакомьтесь….

«Рокер» тут же протянул руку в перчатке с обрезанными пальцами.

— Здорово! Косой.

— Леонид, — несколько озадаченно протянул я. — А Косой, это что, фамилия?

— Не, — помотал головой второй «неформал». — Косой — это погонялово. А у меня погонялово — Слайд.

— Очень приятно, — я пожал и его руку.

— Погонялова у них! — недовольно проворчала Вера — дизайнер, разглядывая новоприбывших с явным неодобрением. — Это — Андрей Лысенко и Дмитрий Королёв. Наши верхолазы.

— Верхолазы?!

— Билборды мы монтируем, — Косой хмыкнул. — С помощью альпинистского снаряжения. Неужели ни разу не видел?

— Видел вообще-то.

— Короче, самая рискованная работа в нашей конторе. Травматизм, — «рокер» принялся загибать пальцы, — профессиональные болезни, к тому же на бензин денег не дают! — и он вновь бросил гневный взгляд на начальство.

— Какие ещё профессиональные болезни?! — возмутилось оно. То есть начальство. В смысле — Григорий Александрович.

— Как какие? — Слайд вытащил из штанов грязный платок и демонстративно высморкался. — Простуда, например. Целый день на ветру, под дождём и снегом, под ураганом — торнадо. Того гляди — воспаление лёгких заработаешь или свалишься вниз, шею свернёшь.

Я хмыкнул.

— А бензин вам зачем? Разжигать костры и согреваться?

— Не, — «рэпер» помотал головой. — Бензин для лошади. Не пешком же нам ходить?!

— Что ещё за лошадь? Живая?!

— Мёртвая давно, — хохотнул парень. — Зомби! Только с помощью колдовства и передвигается!

— Свою «газель» они так называют, — успокоила меня Вера. — Раздолбанную.

— Ладно! — немного пришедший в себя Бакланов, очевидно решив всё-таки взять бразды правления «Женералом» в свои руки, хлопнул ладонью по столу. — Всем молчать, бояться и слушать сюда! Вы двое, — он ткнул пальцем в верхолазов, — что бы до обеда я вас в радиусе километра от конторы не наблюдал! Вы, Вера, свяжитесь с городской администрацией и выясните, наконец, какие там изменения вступают в силу с первого июля! А для нашего нового сотрудника, — он повернулся ко мне, — как я вчера и обещал, первое задание. Надо съездить в ДК «Искож» и узнать, чего они хотят. Ну, и заодно, отвезти счёт — фактуру. Или отнести. Тут недалеко.

— Понял, — я тут же поднялся на ноги. — А кого мне там найти?

— Директора, — вмешалась наша бухгалтер-кадровик. — Васильева. Он там всё решает. Счёт-фактуру я сейчас распечатаю.

Пока она искала нужный документ и отправляла его на принтер, я вышел покурить на улицу вместе со Слайдом.

— Вот она, наша мёртвая лошадь, — верхолаз ткнул пальцем в раздолбанную газель, побывавшую, судя по её виду, если не под артиллерийским обстрелом, то под бомбёжкой — точно. Многочисленные дыры в кабине были зашпаклёваны и замазаны когда-то белой краской, на фургоне виднелась полустёртая надпись «Смешные цены».

— А на что цены смешные? — поинтересовался я.

«Рэпер» отмахнулся.

— Не обращай внимания! Там, раньше был наклеены два пирожка с бутылкой кваса, и ещё буквы — «Российский фастфуд. Первый и единственный».

— И куда потом подевался этот «первый и единственный»?

— Фиг его знает! — верхолаз пожал плечами. — Просрали где-то. Или дождём смыло.

— Да я не про надпись, я про «Российский фастфуд».

— Закрылся, — он выдохнул дым, и сплюнул, чуть не попав в проезжающую мимо машину.

— А чего тебя слайдом обозвали? Вроде слово… такое… устаревшее? Только ты не обижайся!

Парень хохотнул.

— Да я и не обижаюсь! А «слайд» потому, что когда я был маленьким, то упёр у деда слайды с порнухой. Голландские. Он у меня был большой любитель всякой фото-фигни.

— И чего?

— Ну, мы с пацанами начали искать, где бы эти слайды посмотреть. Ретро! Интересно же! Залезли после уроков в кабинет биологии, где древний проектор стоял, там-то нас всех и повязали. Скандал был!… — он закатил глаза. — Да и дедуля обиделся. Полгода со мной не разговаривал.

Я рассмеялся.

— Слайды-то хоть хорошие были?

«Рэпер» вздохнул.

— Не знаю. Не успели мы их посмотреть. Незнакомая аппаратура, сам понимаешь! Пока соображали, какую кнопочку нажать и куда эти фигни вставлять, охранник прибежал.

— Сочувствую. Ладно, — я выкинул бычок на проезжую часть. — Пора мне.

2.

Владимир Филиппович Васильев, директор ДК, оказался человеком приветливым и, судя по внешнему виду, творческим. По крайней мере на обыкновенного чиновника он совершенно не был похож. Неформальная оранжевая рубашка с бантом вместо галстука, широкие подтяжки и диссидентские усы с бородкой.

Его кабинет был забит аппаратурой — световой и музыкальной, с потолка до пола завешан картинами чуть ли не всех жанров и направлений, заставлен стендами и свёрнутыми в рулон растяжками.

— Проходите, — Владимир Филиппович приглашающе махнул рукой в сторону потёртого кожаного дивана в углу, — присаживайтесь.

Скрипнув старой, ещё советской кожей, я уселся и вопросительно на него посмотрел.

— Сейчас! — воскликнул он, покопался в карманах брюк, ахнул и куда-то выбежал.

«Хм!» — подумал я, и этот момент Владимир Филиппович вбежал обратно. При этом вид у него был испуганный.

— Ох! — сказал он, уселся за свой стол и с тоскливым выражением уставился на дверь. Я тоже волей-неволей перевёл туда взгляд, и увидел возникшую на пороге кабинета тётку с большой клеёнчатой сумкой и недовольным выражением лица. Из-за её левого плеча выглядывал дедок с орденскими планками и вредной физиономией, из-за правого — усатый дядька — потный и хмурый. Сзади толпился ещё народ — беременная девица, древняя бабка, мужик в шляпе.

— Вот, Филипп Владимирович, — сурово изрекла тётка, путая имя и отчество директора, но тому, судя по перекошенной физиономии, было уже всё равно. — Мы снова заяву принесли! Третью уже!

— Четвёртую, — тоскливо уточнил Васильев, протягивая руку. — Давайте.

— Сейчас! — женщина покопалась в сумке, вытащила оттуда лист бумаги, однако, вместо того, что бы отдать директору, развернула и принялась читать:

— Заявление! От семьи Бородулиных, а так же их родных и родственников! Обращение! Уважаемый товарищ директор муниципального учреждения культуры Дом Культуры «Искож» Васильев Фили… то есть, тьфу, Владимир Филиппович! Третий раз обращаемся лично к вам по личному делу, не терпящему отлагательств! В вашей структуре, под вашим непосредственным руководством работает наш родственник, страдающий тяжёлой стадией летальности алкоголизма Бородулин Геннадий Геннадьевич!…

Директор с шумом выдохнул воздух и завёл глаза к потолку.

— После поступления нашего родственника на вашу работу, — продолжила тётка с выражением, нахмурив брови, — он перестал периодически являться домой, то и дело оставаясь ночевать на работе в третью смену по его словам. А так же пропадая неизвестно где, под видом напряжённой трудовой деятельности. Напоминаем, что Геннадий Геннадьевич Бородулин является тяжело больным беспросветным пьянством человеком и нуждается в непрестанной заботе со стороны всех родных и родственников! Недавно, следуя с работы домой, он, будучи в пьяном состоянии, упал в речку Лазу, где чуть не утонул и промок. Это так долго продолжаться не может, поскольку сколько же можно?! Мы, нижеподписавшиеся, требуем уволить Бородулина с работы в муниципальном учреждении культуры Дом Культуры «Искож», и отправить назад, в семью, поскольку родные и родственники его не видят ни дома, ни на даче!». Вот! — тётка помахала в воздухе бумагой. — Здесь восемь подписей!

— Его давно надо в больницу ложить! — добавил дедок слева. — Алкоголик! Вот где он сейчас?!

— Сцену монтирует, — директор снова вздохнул. — К вечернему концерту. Впрочем, не важно… Давайте ваше заявление.

— Небось набухался уже, — убеждённо произнёс усатый дядька, разглядывая Васильева с таким видом, словно тот лично спаивал несчастного Бородулина.

— Ну, мы можем надеяться? — тётка, отдав листок, вжикнула молнией сумки и снова отошла к дверям. — Когда вы его уволите?!

Владимир Филиппович прижал руку к груди.

— Да вы поймите, уважаемая, обычно увольняют за что-то! А Геннадий Геннадьевич — прекрасный работник, пьяным в рабочее время ни разу замечен не был, все поручения выполняет точно и в срок! За что мне его увольнять?! Просто так, без повода?! Это же будет нарушением закона!

— Ой, вот только не надо! — вперёд протиснулась беременная девица. — А то мы не знаем, как у нас увольняют! И с поводом, и без повода, и без выходного пособия!

— Не, — помотал головой дедок, — пособие… в смысле — расчёт обязателен! И компенсация. За отпуск.

— Хорошо, — Васильев, как давеча мой шеф, хлопнул по столу ладонью. — Я посмотрю, что тут можно сделать.

— Да, вы уж посмотрите! — кивнула тётка. — Там, кстати, внизу, в заяве, телефончик написан. Позвоните, если чё.

— Если чё — то непременно, — согласился директор.

Затем, вежливо, но настойчиво выпроводив «родных и родственников» из кабинета, вернулся к столу, налил себе воды из графина и, шумно отдуваясь, выпил.

— Вы уж простите! — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Вот ведь… ходят и ходят! Достали уже!

— Да ничего страшного, — произнёс я с сочувствием. — Бывает.

— Нет, вы только представьте! — Васильев вскочил со своего места и забегал по кабинету. — Этого несчастного Гену, его родичи куда только не пристраивали — и на Домостроительный, и на Тракторный, и на склады какие-то; причём пристраивали на сезонные работы, а летом на даче припахивали — огород копать, воду таскать. Ну, он и бухал от безнадёги. Потом к нам пришёл. И ожил человек! — директор остановился, потряс в воздухе пальцем. — А всё почему? А всё потому что у нас интересно! Потому что у нас люди хорошие, и работников ценят! Даже простых рабочих сцены! Естественно, в ДК Генке гораздо спокойнее — никто мозги не компостирует, никто плешь не проедает! А дома что?! Да вы сами видели….

— Уж видел, — согласился я.

— Ладно, Бог с ними! — директор вернулся к своему столу, сунул «заяву» в груду других бумаг. — Давайте займёмся делом.

— Давайте.

— У нас в ДК, через месяц состоится фестиваль «Голоса Поволжья». Нам будут нужны несколько… этих… — Васильев пощёлкал пальцами, — рекламных плакатов.

— Билбордов, — подсказал я.

— Да, билбордов. Но понимаете, дизайн у нас пока не разработан. Тут вся надежда на «Дженерал График», на Григория Александровича, и на вас! Вы ведь художник?

— Художник, — скромно подтвердил я. — Если конкретно, то что от меня требуется?

— Хм! — директор ДК вдохновенно потёр диссидентскую бородку. — Понимаете, в плакат нам надо вместить и тех, кто будет выступать, и виды города, и изображение Дома Культуры….

— Ага, — кивнул я, достав блокнот с ручкой и чиркнув пару строк, — понятно.

— Ещё, обязательно, — нашу световую аппаратуру, на сегодняшний день — лучшую в городе, ещё — виды концертного зала с нескольких ракурсов, бальный зал, вестибюль, желательно — звукооператорский пульт, да и звукооператоров неплохо бы…. Плюс — логотип фестиваля, логотипы фирм — спонсоров, плюс — микрофоны на стойках, у нас они тоже — очень хорошие, плюс музыкальные инструменты — балалайки там, деревянные ложки, эти… гусли… Я так всё это вижу.

Тут, конечно, Владимир Филиппович меня очень удивил, поскольку сам я пока видел лишь дикую мешанину из фотографий ДК с вестибюлем, с высовывающимися по бокам прожекторами, балалайками, гуслями и звукооператорами. С микрофонами.

Впрочем, не боги горшки обжигают.

— Ясно, — глубокомысленно изрёк я, сделав умное лицо. — Постараемся. Мне нужна примерно неделя на создание эскиза. Потом я вам его привезу, вы посмотрите и мы приступим к печати.

— Уж вы, голубчик, постарайтесь! — воскликнул Васильев. — Мероприятие значимое, сам губернатор будем присутствовать. Вы же понимаете, какая это ответственность?!

— Понимаю.

— Вот и прекрасно! — директор ДК просиял, затем ткнул пальцем в стоящий на столе компьютер. — У вас есть на что фотографии скинуть?

— Фотографии?… А! Участников конкурса?

— Да. А ещё — логотипы.

— Сейчас, — я порылся в карманах, достал связку ключей и снял с них дежурную флешку, которую постоянно таскал с собой — на всякий случай. — Вот. Давайте сюда скопируем.

— А влезет?

— Чего влезет?

— Фотографии. Их там более двух тысяч….

Глаза у меня полезли на лоб.

— Сколько — сколько?!

— Более двух тысяч, — повторил Васильев. — Наш, так сказать, архив.

— Большой архив, — покачал головой я. — Попробуем.

Подключать флешку к компу, искать архивы и скачивать их, пришлось тоже мне, ибо сам Владимир Филиппович, как я понял, в цифровой технике разбирался на уровне «нажму на кнопочку слева — музыка заиграет, нажиму на кнопочку справа — ведомость откроется». У меня у самого-то голова с похмелья соображала на троечку, поэтому делал я всё гораздо медленнее, чем обычно.

Впрочем, всё рано или поздно кончается, и уже через пятнадцать минут, я двигался обратно, в свою контору, смахивая со лба пот и прикидывая — уж не зайти ли по дороге в супермаркет, и не купить ли пивка? Бутылочку. Две. Ну, три, на самый крайний случай. Шоб було.

Я уж было повеселел, когда вспомнил, что оставшихся монет (после утренней маршрутки) на нормальное пиво у меня не хватит. Следовательно — поход в супермаркет отменяется.

«Вот зараза! Только, можно сказать, жить начал — так деньги кончились!…А как у нас с куревом?».

Я вытащил пачку, пересчитал оставшиеся сигареты и совсем упал духом.

«Три штучки всего! Ну, понятно — с бодуна садишь одну за другой, они и кончаются! Что делать будем?».

Вспомнив об оставшейся в квартире сотне, я почесал затылок.

«Тьфу ты! Вот уж точно — дурная голова ногам покоя не даёт! Гордыня, ё-моё! Сотня ни на что, кроме украшения не годится!» — с отвращением передразнил я сам себя. «Домой, что ли смотаться?!».

Я глянул на часы и, приняв решение, направился к остановке.

«Съезжу по-быстрому туда и обратно, заодно посмотрю, как там Виагра. Всю аппаратуру с мебелью из квартиры вынесла или нет ещё?».

Перейдя шумный проспект, я принялся ждать автобус (на маршрутку у меня пяти рублей не хватало), как вдруг мимо пронеслись мигающие сине-красными сигналами машины с гаишниками, что-то неразборчиво орущими через громкоговорители, и движение вновь застыло.

Так минуло пять минут…. Десять….

«Снова здорово!» — я раздражённо посмотрел в сторону площади Титова, откуда, судя по всему, и должны были появиться «членовозы», однако там торчал лишь одинокий полицейский «форд» с вытянутым в струнку офицером.

— Чёрти что! — нервно прокомментировал происходящее стоящий рядом со мной лысый мужик, то и дело поглядывающий на часы. — Третий раз уже за сегодняшнее утро нарываюсь! Уроды!

— На наши, народные денежки разъезжают! — со злобным удовлетворением произнесла бабка, держащая в руках большую клеёнчатую сумку, из которой высовывались листья рассады. — Наворовали и катаются туда-сюда! Хоть из дома не выходи!

Пока я соображал, что с похмелья хуже — ждать пока «слуги народа» освободят для этого самого народа проезжую часть, слушая вздорную старуху или идти пешком, вдали показался, наконец, чёрный кортеж. Всё те же огромные, предельно уродливые, бегемотообразные машины, помчались по проспекту.

Ошивающийся на ближайшем перекрёстке сержант — постовой, аж подпрыгнув от усердия, отдал им честь.

«Если она у него, конечно, была!» — я невесело хмыкнул, после чего глянул на часы. «Половина двенадцатого. В конторе обед, скорее всего, как у всех — с часу до двух. Если я сейчас поеду домой, это займёт минут двадцать. Дома — полчаса от силы, и обратно…. Как раз вернусь к концу перерыва. Нормально.…И потом, если судить по утренней „планёрке“, не думаю, что в „Дженерале“ слишком уж строго относятся к трудовой дисциплине. Наглеть, конечно, не стоит, но и изображать из себя „офисный планктон“ смысла нет».

3.

— Ты какого хрена так рано припёрся?! — с недовольным видом поинтересовалась всё ещё голая Виагра, вылезая из-под одеяла. — Ни сна от тебя, ни покоя!

Не, ну точно — наглость второе счастье!

Я прошёл в комнату, остановился напротив траходрома, посмотрел на недопитую водку, на сломанную сигарету в пепельнице, на растрёпанную причёску Оксаны.

— Ты вообще домой собираешься?

— Покурить есть чего? — вместо ответа буркнула она, ковыряясь в окурках.

— Нет. Кончилось.

— А чего не купил?

— А ты разве, не в курсе?! — я сделал большие глаза. — Сигареты с сегодняшнего дня продавать запретили. Под страхом уголовного наказания.

— Клоун! — процедила девица, подобрала сломанную «мальборину» и, замазав лопнувшее место слюной, прикурила.

— Может ты всё-таки оденешься? — поинтересовался я, открывая стенной шкаф.

«Проверю-ка карманы! Чем чёрт не шутит, вдруг где-нибудь полтинник завалялся?! Или даже сотня?! Плюс — те сто рублей, что на кухне…. Можно аж две пачки купить. Того же „Донского табака“! Мы не гордые. А „Мальборо“ пусть чокнутые поэтессы курят!».

— Дай мне вон ту рубаху! — Виагра ткнула пальцем в висящую на плечиках одежду.

— Какую ещё рубаху?! — проворчал я.

— Белую! Нет, не эту! Левее!

Выудив из шкафа рубашку, я швырнул её на диван, сам же принялся проверять карманы. Увы! Бумажных денег в них не обнаружилось. Только — десятирублёвые монеты. Три штуки. И пара двушек.

— Чего ты там ищешь? — прищурилась Оксана. Она натянула на себя рубаху и стала похожа на приличную женщину. Ну, почти приличную. Эдакая романтичная возлюбленная главного героя, наутро, после бурной ночи, в первых лучах восходящего солнца.

Я, хмыкнув, перевёл взгляд на окно. Корявая липа, газораспределительная будка с сидящими на крыше голубями бомжеватого вида, низкое, пасмурное небо.

«А внизу ещё — мусорные контейнеры» — вспомнил я. «Забитые под завязку».

— Чего ищу? Деньги ищу. У тебя, кстати, нет?

— Кстати, нет, — Виагра докурила отреставрированную «мальборину» до замазанного слюнями разлома, поморщилась. — Чёрт! Не тянется!

Я молча вытащил из кармана пачку с последней сигаретой (две выкурил, пока автобус ждал), положил на журнальный столик.

— На!

— Ой, спасибки! — обрадовалась она и снова щёлкнула зажигалкой. — Так ты чего так рано с работы пришёл? Или тебя уже с неё выперли?

— Говорю ж: за деньгами приехал!

Девица склонила голову на бок, неуловимым движением развела полы рубахи в стороны и томно произнесла:

— А я думала — ты по мне соскучился!

— Пока не особо.

Она вздохнула.

— Скучные вы, мужики! Особенно — с похмелья. Ни на что не способные.

— Способные, способные, — процедил я, закрывая шкаф. — Просто, мне некогда. Так ты домой поедешь?!

— Дома отстойно, — Виагра схватила бутылку, выдавила из неё в стакан последние грамм двадцать, выпила. — Кот, папашка, мамашка, брат — дебил….

— А ты где живёшь?

— На Соколовке.

— М-да. Ближний свет….

Оксана, ничего на это не ответив, сделала ещё несколько затяжек, потом протянула тлеющий окурок мне.

— Будешь?

— Давай…

Докурив, я развернулся и отправился на кухню. Заветная сотня по-прежнему торчала из пластмассовой вазочки с зубочистками, подобно экзотическому цветку.

— Бешеные бабки! — сказал я, сунул деньги в карман и направился в прихожую.

«Ну и чёрт с ней — с долбанутой этой! Пусть хоть целый день дрыхнет! В моей рубашке… Да, надо сказать, что бы она ни в коем случае дверь не открывала!».

— Оксан! — рявкнул я, натягивая кроссовок.

— Чего ещё? — послышалось из комнаты.

— Дверь никому не открывай! Слышишь?

— Ревнуешь? — она хихикнула.

Вот дура-то, прости, Господи!

— Делать мне нечего — тебя ревновать! Просто — не открывай!

— Хорошо, не буду, — согласилась девица, а через минуту выбралась в прихожую.

— Сваливаешь уже?

— Сваливаю.

— Твою мать! Пришёл, разбудил, всё выкурил и уходит! А мне что делать?!

— Иди домой.

— Не хочу домой. Трахаться хочу.

Она повела плечом, полы рубашки вновь разошлись в стороны и моему взгляду предстала обнажённая грудь (левая), а ещё — та самая татуировка внизу живота — от пупка с пирсингом и чуть ли не до клитора. Цветное, и очень качественное изображение ящерицы. Вернее — саламандры. С огненным языком, которым она, в смысле — саламандра, и лизала вышеупомянутый половой орган.

В штанах у меня тут же возникла приятная тяжесть, и я с ещё большим старанием принялся завязывать шнурок.

«На фиг, на фиг! Во-первых — рабочий день, а во-вторых, мы ж кажется решили уже — больше никакого секса с этой нимфоманкой!…Хотя, конечно, было бы неплохо…».

— Я на работе! — веско произнёс я, заканчивая обуваться и выпрямляясь.

Виагра фыркнула.

— Ты б ещё сказал: «я на службе»! Знаешь, как менты в телесериалах? «Ой, да мы не пьём, мы на службе!».…Ладно, вали! Вечером когда тебя ждать?

— Когда-нибудь! — буркнул я, развернулся и вышел из квартиры.

Ну, вот как с этой шизанутой поэтессой общаться?! Домой идти она не желает, а желает валяться целый день в койке и трахаться! Во влип-то! По самые помидоры!

Продолжая про себя бурчать, я зашёл в магазин, купил пачку заветного курева и потопал обратно на улицу Крымова.

Пешком разумеется, поскольку оставшиеся монетки решил не тратить. Пусть хоть что-то в кармане будет!

«Сначала займу где-нибудь денег», — решил я. «У того же шефа. Ближе к вечеру, когда его с бодуна корёжить перестанет. Скажу: остался без средств к существованию, подкиньте хотя бы тысчонку в счёт будущей зарплаты! Наглость, конечно, но не идти же на поклон к Новослободской! Знаю я её. Опять начнётся: переезжай ко мне, будем жить-поживать, добра наживать. Как же, как же! Верю, верю! Ужин при свечах, коньяк — маньяк и в койку с целлюлитом! И это после Виагры, от одного вида которой встаёт сразу всё!».

Я остановился, распечатал пачку, прикурил.

«Когда мы там с уважаемой Ириной Анатольевной собрались жениться? Через тридцать дней? Или через два месяца? Ни хрена не помню! Кстати, а почему она не звонит? Обиделась?».

Снова затормозив, я вытащил телефон, задействовал экран и похолодел: неотвеченых звонков от моей будущей супруги было уже двадцать восемь!

«А почему я звонки не слышу? Звук вчера отключил, что ли?!».

Оказалось — и вправду отключил.

«Ну, всё! Вот теперь уже абзац полный! Окончательный и бесповоротный, хоть прямо сейчас под машину ложись! Под ту, вон, например, или под ту…. Дабы тихо — мирно, на красивом белом микроавтобусе с красной полосой, уехать в дежурную больницу номер четыре, и лежать там в гипсе, в капельницах, в тишине и спокойствии. Потому-как, в противном случае, сегодня меня будут иметь. Долго и жадно. С особой, как пишут в полицейских протоколах, жестокостью…».

— Тьфу ты! — вслух произнёс я, выкинул докуренный до фильтра окурок и пошёл дальше.

И… снова нарвался на начальственный кортеж.

На это раз менты перегородили и Волжский проспект и улицу Центральную, чёрные же машины двигались со стороны Нового моста через Волгу. Причём достаточно медленно, не визжа колёсами на поворотах и не изображая из себя гоночные болиды.

Несколько минут, я, вместе с другими прохожими, стоящими перед пешеходным переходом, разглядывал навороченные, явно — бронированные тачки, лениво размышляя: если сейчас сделать вид, будто бросаешь гранату, тебя сразу шлёпнут или нет?

«…Хотя, конечно, снайперы на крышах, на всём маршруте следования „государевых людей“, это, знаете ли, слишком! Где столько ФСБешников найдёшь?!».

А потом, от не в меру ли разыгравшегося воображения, от общего ли похмельного состояния, мне вдруг показалось, что в этих, проносящихся мимо жутких машинах, нет людей. Ни чиновников, ни даже шофёров. Только — неживая, и в то же время — разумная тьма.

Неожиданно, одно из наглухо тонированных стёкол, в котором отражались тёмные дома с тёмным же небом, помутнело, а изнутри на него будто кто-то выплеснул стакан черноты; и прямо у меня в голове, неприятный, похожий на ржавую колючую проволоку голос прошипел:

— Художник, напиши мой портрет!

«Ой, мама дорогая!» — я зажмурил глаза и потряс башкой. «Всё, мать твою! Допился! До глюков, мать вашу! До пушного, ё-моё, зверька из анекдота! Только вот мне почему-то ни разу не смешно!».

Тело повело в сторону, я ухватился рукой за фонарный столб (благо — тот рядом стоял) и уставился на задние габаритные огни последней машины, которые оказались почему-то не красными, а оранжевыми. Как адское пламя.

Всё тело покрылось липким, противным потом, во рту пересохло.

«Воды» — вяло подумал я. «Воды купить надо бы! Только не на что. Ну, почему я дома бутылку из-под колы не наполнил?!».

4.

Обед в учреждении — дело хорошее. Можно отдохнуть, перекусить (если деньги есть) и даже, при необходимости — поправить здоровье.

Именно этим, судя по всему, и занимался шеф в промежуток между тринадцатью и четырнадцатью часами пополудни. Когда я, потный и злобный, ввалился в контору, Григорий Александрович уже не выглядел вынырнувшим из болота утопленником, да и пахло от него не кислятиной с тухлятиной, а свежевыпитым коньячком. Плюс ещё — жареным мясом.

— А! — увидев меня, воскликнул он. — Вернулся?

— Вернулся, — вздохнул я.

— И как? — Бакланов показал глазами на кресло возле своего стола, — Сложный заказ?

— Сложный. Слишком много деталей.

Шеф прищурился.

— Васильев хочет, как всегда, впихнуть в баннер всё сразу — и плясунов, и звукооператоров?

— Ну, да, — несколько удивлённо подтвердил я, усаживаясь. — А что, он вам уже звонил?

— Нет, — Бакланов покачал головой, усмехнулся. — Просто, я его давно знаю. В общем так….

Он перевёл взгляд на пустое пространство между столом Светланы и рабочим местом Виталия.

— Завтра нам привезут кое-какую мебель и два новых компа. Один из них — твой. Сидеть же будешь вон там.

— Хорошо.

— Сам установишь программы, которые тебе потребуются для работы? Или Виталика запрячь?

— Чего там устанавливать?! — пожал плечами я. — Адобовский пакет у меня имеется. Грамотно взломанный и не глючный. Хард принесу и поставлю.

Бакланов удовлетворённо кивнул, потом добавил:

— Приступишь к созданию эскиза для ДК, делай всё по-своему. Главное — не пытайся впихнуть в него невпихуемое. Баннер не резиновый.

— А как же пожелания Васильева?

— Филлипыч — мужик умный. Понимает, что он ни разу не художник, и не дизайнер. Поэтому особо выделываться не будет. Проверено.

— Понятно.

Я исподтишка бросил на шефа оценивающий взгляд.

«Интересно, у него уже можно деньги просить? Или рано пока? Ладно. Через полчаса попробую. Если он никуда не свинтит….».

Тут у меня в кармане, завопил сотовый. Вздрогнув от неожиданности, я вытащил трубу и уставился на высветившуюся надпись: «Love».

Почему «Love»? Да это у меня чёрный юмор такой. От полной беспросветности и безвыходности.

Можно было бы, конечно, её «Богиней» обозвать или, скажем, «Гением чистой красоты», но это уже чересчур. Тут даже Новослободская поймёт: стёб голимый!

«Ой вэй, как говорят злобные бандерлоги с Львовской области! Сейчас начнётся! Сейчас нам всё припомнят! И пропущенные вызовы, и то, что я вчера не позвонил — не заехал, и вообще — все мои прошлые прегрешения!».

— Слушаю, — промямлил я.

— Ты куда пропал?! — рявкнул мне в ухо хорошо знакомый голос, напоминающий рык надзирательницы в женской колонии.

— Почему — пропал? Никуда я не пропадал….

— А почему на звонки не отвечал?!

— Так… это…

— Чего — это?!

Ирина Анатольевна повысила громкость.

В конторе на меня начали оглядываться.

«Во ведь зараза! Вопит так, что на улице, наверное, слышно! И это ведь без громкой связи!».

— Телефон я дома забыл. Перед тем, как ехать — устраиваться на работу, зашёл переодеться, ну и вот….

Бакланов посмотрел на меня с явной издёвкой, хмыкнул.

— А ночью где ты был?! Опять со своим придурком — приятелем бухал?!

— С каким ещё приятелем?

— С этим твоим ё… тым поэтом!

— Да ни с кем я не бухал! Вернулся — и сразу спать лёг!

«Это точно! Лёг. А когда проснулся, было уже поздно дёргаться! Да и не больно-то хотелось!».

— Не надо мне врать! — заорала Новослободская столь свирепо, что я испугался — а ну-как она всё же заехала ко мне домой, вышибла дверь и увидела…. В общем, то, что увидела.

— Я не вру! Чего мне врать-то?!

— А потому-что ты всегда врёшь! Безостановочно! Как последний мудак!

За моей спиной послышался сочувственный смешок. То ли Виталия, то ли сидящего в углу и читающего электронную книгу, Косого.

— Ты уже все мозги пропил! — продолжала разоряться моя многоуважаемая стокилограммовая невеста. — И ни хрена не делаешь!

— Я, между прочим, сейчас на работе!

— Хорош пиз… ть!

— Ну-ка, дай мне! — неожиданно потребовал шеф, протянув руку. Затем, не дожидаясь моей реакции, схватил айфон и рявкнул:

— С кем я говорю?!

Очевидно, Новослободская от неожиданности на какое-то время потеряла дар речи, поскольку Григорий Александрович повторил свой вопрос.

Наконец, «на том конце провода» ему ответили, поскольку он представился и, продолжая говорить предельно жёстко, отчеканил:

— Я вас очень прошу, Ирина Анатольевна, не отвлекать Леонида по пустякам! И не устраивать скандалы! Во-первых, он только-только начал у нас осваиваться, во-вторых, работа у него ответственная и очень сложная…. Так-что будьте, пожалуйста, добры…. Что?… Нет, я не поэт, не прозаик, и даже не художник. По образованию я юрист. И в ваши личные дела я не вмешиваюсь.

Бакланов закончил разговор, отдал мне сотовый и, заведя глаза к потолку, простонал, что-то, типа «о, женщины!».

— Спасибо, Григорий Александрович! — искренне поблагодарил я.

— Тебе жена звонила?

— Невеста.

— Суровая у тебя невеста. Или ты и вправду провинился?

— Да не то, что бы провинился… Забыл позвонить.

— Бывает, — шеф снова усмехнулся. — А свадьба у вас когда? Скоро?

— Скоро, — с кислым видом подтвердил я, что заставило его окинуть меня взглядом с головы до ног, очевидно прикидывая — уж не заставляют ли меня жениться насильно? Впрочем, тему он развивать не стал.

— Ты… вот что… — Григорий Александрович в нерешительности потёр подбородок. — Есть для тебя ещё одно задание. Я конечно понимаю, что ты первый день работаешь, и всё такое, только ехать больше некому. Мне, кровь из носу, надо быть сегодня в Торковке….

— Да ладно, — я пожал плечами, не понимая чего он боится — что я обижусь или что не сумею договориться с заказчиком? — Сейчас же рабочий день….

Шеф вздохнул.

— Это да…. Вот только клиент у нас непростой.

— Что за клиент?

— Заместитель председателя областного Комитета по мониторингу неучтённых ресурсов.

— Каких-каких ресурсов? — удивился я.

Бакланов скривился, будто вляпался в какашку.

— Неучтённых, — повторил он недовольно. — Это неполное название. Там ещё слов пять. Только я их не помню. Сейчас….

Шеф порылся в бумагах, валяющихся у него на столе, схватил один из листков и с выражением прочёл:

— Комитет по мониторингу неучтённых перспективных ресурсов при распределении бюджетных средств вневедомственных учреждений и организаций. Во как!

Я хмыкнул.

— Ну, предположим. И что они хотят заказать? Наружную рекламу? Зачем?!

Бакланов помотал головой.

— Не рекламу. Их руководитель… ты запиши….

Он подождал, пока я достану блокнот и ручку, продолжил:

— Голенбоген-Урус Альберт Эдуардович. Записал?

— Записал. Прикольная фамилия.

— Угу. Так вот, этому Голенбогену… — шеф хмыкнул, — Гелентвагену нужен настенный календарь на следующий год. Большой, цветной, с хорошей печатью.

— С его собственной фотографией, что ли? Что бы подчинённые смотрели и боялись?

— Понятия не имею! — он развёл руками. — Короче, надо к нему съездить и поговорить. Берёшься?

— Легко! — я кивнул. — Куда ехать?

— В областную администрацию. Придёшь, позвонишь, тебя к нему проводят. Держи телефон. — он протянул мне глянцевую визитку с двуглавым орлом.

Тут я решил, что настал момент для выклянчивая денег и, опустив взгляд, произнёс:

— Григорий Александрович, а нельзя ли мне… э-э… в качестве небольшого аванса… выписать какую-нибудь небольшую сумму? Рублей тысячу?

Шеф удивлённо задрал брови.

— Ты чего, совсем на мели?

— Есть маленько.

— Хм! Официально, через бухгалтерию, оформить аванс не получится. Но я могу дать тебе в долг. Устроит?

— Спасибо большое! — я прижал руку к груди.

— Ладно! — Бакланов отмахнулся. — В жизни всякое бывает. С зарплаты отдашь.

5.

В областной администрации, на проходной, стояли аж два охранника с длинными прибамабасинами, издающими противный писк, и проверяли всех, входящих в здание. Кроме, разумеется, «слуг народа».

«Они тут всегда по двое дежурят?» — прикинул я, дожидаясь Голенбогена-Уруса. «Или у них нынче усиление? Приехал же кто-то сегодня в область из большого начальства…».

— Кремлёв? Леонид Владимирович? — раздался сзади скрипучий голос.

Я вздрогнул и обернулся.

За моей спиной стоял чел, похожий на Кощея Бессмертного из старого советского фильма — лысая башка, тонкие губы, глаза, смахивающие на две стеклянные пуговицы.

«Откуда он взялся?!» — мысленно удивился я. «Ещё пару секунд назад его здесь не было?!».

— Альберт Эдуардович?

— Нет, — «Кощей» помотал головой. — Я вас к нему провожу. Пойдёмте.

— Пойдёмте, — согласился я.

Лысый кивнул секьюрити, и те, даже не посмотрев на меня (не говоря уж о том, что бы проверять!), расступились в стороны.

В коридорах администрации пахло хорошо — пирожками, очевидно — из буфета, и новой мебелью.

Мы поднялись с «Кощеем» на третий этаж, добрались до кабинета с табличкой «Альберт Эдуардович Голенбоген-Урус» — золотыми буквами; вошли в приёмную с секретаршей, похожей на ожившую куклу Барби. Она сидела за столом, уставившись в монитор и лопала конфеты. Из большой красивой коробки.

— Подождите пока, — лысый кивнул на кожаное кресло в углу.

Ладно, мы не гордые.

Я сел, вытянул уставшие ноги. Всё-таки бегать с похмелья по городу — удовольствие сомнительное. Да и отвык я.

— А, ёп! — неожиданно произнесла секретарша, щёлкая мышью. Я перевёл взгляд на экран.

Обалдеть! Эта любительница конфет, оказывается, сидела вовсе не в соцсетях, нет. Она… играла. Причём, не в какой-нибудь там «Симс», а во вполне себе брутальную «Агонию», где путешествуешь по аду и ныкаешься от вездесущих демонов. Как раз, в этот момент её виртуального подопечного сожрали.

«Ни фига себе у них тут компы навороченные!» — удивился я. «Вроде бы во всех этих государственных конторах компьютеры маломощные… По крайней мере, кто-то мне об этом рассказывал. И резаться в современные игры на них нельзя. Или уже можно?».

— Фак! — процедила девица, сожрала очередную конфету, и вновь запустила игру. На экране нарисовалось жуткое рыло с вертикальной пастью и плотоядно щёлкнуло зубами. Я начал было размышлять о завидной доле секретарш заместителей председателей комитетов по чему-то там, но тут дверь, ведущая в кабинет открылась, в щель просунулся лысый и поманил меня пальцем.

Пройдя через длинный тамбур, я шагнул в большую, светлую комнату со сводчатыми окнами и… замер.

За огромный столом, с огромным же монитором, сидел тот самый тип с портрета, написанного умершим художником. Худое, почти аскетичное лицо, с выпирающим острым подбородком, чёрные, похожие на проволоку волосы, чуть тронутые сединой и очень неприятный взгляд. Правда, в отличии от своего портретного двойника, изображённого в кожаной куртке с водолазкой, реальный Голенбоген — Гелентваген был одет в строгий серый костюм с галстуком и каким-то значком на лацкане. Дресс-код, понятно.

«Вот это встреча!» — подумал я. «Значит, те портреты написаны не так давно, как я думал. Почему же всё-таки заказчики их не забрали?».

— Проходите, садитесь, — глубоким баритоном произнёс чиновник, показывая рукой на кресло возле стола.

Я прошёл, сел.

— Вы из «Дженерал-график», — не то спросил, не то констатировал Голенбоген, сверля меня своими чёрными глазами.

— Совершенно верно, — кивнул я, невольно отводя взгляд. За высокой спинкой чиновничьего, явно — очень дорогого кресла, на стене висел портрет Президента. На него я и стал смотреть.

«Ну, и глаза, ёпрст! Как у киллера какого, прости, Господи!».

— Вы — дизайнер?

— Дизайнер.

— Как мне к вам обращаться?

Я пожал плечами.

— Просто — Леонид.

— Очень хорошо, Леонид, — Голенбоген-Урус открыл ящик стола, достал какую-то бумагу и протянул мне. — Вот, ознакомьтесь.

Я взял листок и принялся его изучать. Это была отпечатанная на лазерном, опять же — очень дорогом принтере, фотография. На ней хозяин кабинета, в уже знакомой мне кожаной куртке, стоял на фоне каких-то древних каменных хреновин и задумчиво смотрел вдаль.

— Это, — чиновник ткнул пальцем в бумагу, — я. На календаре, который мы хотим у вас заказать, должно быть именно это изображение….

— Понятно, — пробормотал я, хотя, честно говоря, ничего не понял.

«Неужели он и в самом деле хочет развесить свою морду по кабинетам подчинённых? Дабы те боялись и трепетали… Во бред-то!».

— Теперь, собственно, о самом календаре, — продолжил чиновник. — То есть о цифрах. Вернее, о числах, — он достал ещё одну бумагу.

На ней была знакомая всем сетка дней. По месяцам. И, почему-то на текущий год. Не поздно ли господа из Комитета по мониторингу спохватились?!

«А это ещё что такое?» — я удивлённо вгляделся в цифры. Сетка всё-таки оказалась нестандартной. Во-первых, там не было выходных дней, которые в обычных календарях обозначаются иным цветом, нежели будни, и располагаются справа. Во-вторых красным оказались выделены числа совершенно случайные, разбросанные по всей сетке. Например, двадцать первое июня, тридцать первое июля, двадцать третье сентября, и так далее.

— Вам что-то неясно? — поинтересовался Голенбоген.

«Чёрт его разберёт!» — подумал я. «Может выделенные дни — это дни рождения его родственников или, скажем, личные памятные даты? Типа — «в этот день я впервые поговорил с губернатором, а в этот день полностью сменил мебель в своём кабинете….».

— Да нет, — сказал я. — Единственный вопрос: сетка должна быть именно такой, какой она здесь изображена?

— Именно такой, — подтвердил чиновник.

— Хорошо, без проблем, — я кивнул, мысленно недоумевая — если всё уже придумано и расписано, то на хрена, спрашивается, ему понадобился дизайнер?!

И словно, отвечая на мои сомнения, Голенбоген добавил:

— От вас же требуется грамотно расположить цифры и буквы на календаре.

— Понял.

— В шахматном порядке.

— Э-э…. — я поднял на него удивлённый взгляд, — в каком порядке?

— В шахматном. Знаете, игра такая есть. Очень хорошая.

«Издевается, что ли?! Да вроде нет. Рожа вполне серьёзная…».

— М-м, — я снова опустил глаза, постучал пальцем по листку, — в смысле — расположить в шахматном порядке… месяца?

Чиновник холодно усмехнулся.

— Правильно говорить — месяцы. Некоторые языковеды и составители современных словарей русского языка допускают использование вашего варианта слова в форме множественного числа именительного падежа. Однако, подавляющее большинство словарей указывают на несоответствие такого варианта литературным нормам.

Я снова уставился на него. На этот раз — открыв рот.

«Во даёт зам председателя! Он, что, википедию цитирует?!».

— Я понятно объясняю?

— Понятно, — мне пришлось кивнуть. Ну, не срывать же заказ из-за козла — клиента? Как говаривал мой знакомый — питерский художник, торгующий своими картинами на Невском — «ещё и не таким жопы вылизывали!».

— Ваш проект нам нужен к четвергу, — Голенбоген откинулся на спинку кресла. — Владлен Валентинович, — он кивнул на «Кощея», скромно сидящего на стульчике у входа, — предоставит вам флеш-карту с файлами сетки и фотографией. В формате psd. Надеюсь, вы понимаете о чём я говорю?

«Вот падла!».

— Понимаю, разумеется.

Улыбка у меня всё-таки получилась ядовитой.

— Больше я вас не задерживаю, — отрезал чиновник, после чего, выпрямился и потянулся к мышке с клавиатурой.

Мы с лысым вышли из кабинета и двинулись по коридору.

— У вас флэшка с собой? — поинтересовался «Кощей», открывая своим ключом дверь с надписью «Третий сектор».

— С собой, — буркнул я.

«Хорошо хоть этот мудак флэшку флэш-картой не называет! Во ведь уроды!».

В небольшой, заваленной картонными папками комнате, помощник Голенбогена быстро скопировал файлы с компьютера, после чего проводил к выходу.

— Вы уж постарайтесь успеть до четверга, — сказал он на последок, даже не думая протягивать мне руку для прощания. — Альберт Эдуардович — человек серьёзный. Любит людей ответственных.

— Я тоже человек серьёзный, — не выдержав, процедил я. — И привык отвечать за свою работу.

— Вот и хорошо. До встречи.

Провожаемый подозрительными взглядами охранников, я выбрался на улицу и, вытащив сигареты, закурил.

Мимо меня прошмыгнул прилизанный тип с портфелем, потом, в противоположную сторону — ещё один, и ещё один….

Все они были чем-то странно похожи. Лоснящиеся морды, неуловимые взгляды, дорогие костюмы.

«Слуги народа, мать их за задницу! Государственные, три раза их мордой об стол, люди! Любят они ответственных! Википедию они цитируют!».

Сплюнув, я похлопал ладонью по карману с флэшкой — проверяя, поправил сумку на плече и побрёл обратно — в контору.

Как выяснилось позже — совершенно напрасно, поскольку там уже никого не было, кроме вальяжно развалившегося в директорском кресле Слайда. Закинув ноги на стол, он увлечённо резался по телефону в какую-то игру.

— О! — удивился Слайд, увидев меня. — Ты на фига вернулся? Забыл чего?

— Да нет, — я пожал плечами. — Просто думал, рабочий день ещё не закончился…

— Закончился, закончился, — успокоил меня «рэпер». — Если шеф укатил в Торковку, то всё! Можно идти по домам. У него там баба.

— В смысле — баба? Любовница, что ли?

— Ну, типа. Причём, баба с двумя детьми.

— А ты откуда знаешь?

— А я его сам туда несколько раз возил. Когда шеф машину менял.

— Понятно.

Делать в офисе мне было совершенно нечего, поэтому, распрощавшись с «рэпером», я пошёл домой.

Похмелье к тому времени стало проходить, поэтому необходимость в пиве отпала сама собой.

«Вот так всегда!» — мрачно подумал я, выбираясь на Центральную. «Когда денег нет — за реанимационную дозу спиртного всё отдашь. А как только бабки появляются — уже как бы и не хочется…. Закон Мэрфи в действии».

Ещё минут через двадцать, добравшись до своей улицы, я завернул в магазин на углу, где почти всю тысячу и ухайдакал. И вовсе не на водку. На продукты. Плюс — ещё несколько пачек сигарет, бритвенные станки и зажигалка.

Когда расплачивался на кассе, мне, в который уж раз захотелось поймать какого-нибудь, чиновника, обожающего потрындеть о четырёхпроцентной инфляции и повозить его мордой по полкам с растущими, как на дрожжах, ценниками.

Что б трындел поменьше.

Однако чиновника под рукой опять не оказалось. Поэтому я свирепо рыкнул на просящего милостыню у дверей местного синюху, перехватил поудобнее тут же начавший расползаться пакет и потопал к дому.