Брак по расчёту

Михаил Волков (Мотузка)

Чтобы выжить, я, провинциальный художник, занялся рекламными билбордами и сделал предложение страшной тётке с огромным приданным. А потом мне поступил заказ от неких очень важных (и странных, если не сказать — страшных) людей — написать их портреты. Три штуки. За очень и очень большие деньги. Вскоре выяснилось, что и люди эти — не совсем люди, и портреты — больше, чем портреты.В конце концов мне стала известна тайна, которую лучше бы и не знать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава вторая

В которой ко мне приходит поддатый Михалыч с загадочной «готической» девицей, я окончательно поправляю здоровье, снимаю штаны и попадаю в весьма неприятную, если не сказать большее, ситуацию.

1.

Терпеть не могу маршрутки с их хамством, духотой и теснотой. Я и налегке, с пустыми руками стараюсь на них не ездить, а уж с целой связкой обмотанных бечёвкой холстов — тем паче!

Дойдя да Великоламского проспекта, я осторожно опустил на лавку рядом с остановкой свою, не особо тяжёлую, но крайне неудобную ношу, смахнул со лба выступивший пот, вновь щёлкнул зажигалкой, посмотрел по сторонам.

Прохожих было мало. Зато дымила бензиновой копотью и вонью большая пробка на путепроводе, ведущем чрез железную дорогу к Тёплому — микрорайону на самой окраине города. Что-то там случилось — не то авария, не то с той стороны сломался светофор на перекрёстке, и движение начали регулировать гаишники. В «ручном», так сказать, режиме. А это — гарантированный затор.

Минут через пять подъехал троллейбус, я забрался внутрь, втайне радуясь, что до часа пик ещё далеко, и общественный транспорт не напоминает набитые под завязку кильками консервные банки на колёсиках, устроился на свободном сиденье и даже оплатил проезд.

В целом у меня получился довольно-таки удачный день. Купил за копейки неплохие холсты, да и на работу, считай, устроился.

«Тьфу, тьфу, тьфу, что б ни сглазить».

Я постучал по высовывающемуся из пакета подрамнику.

«А вот что мне в первую очередь нарисовать? А нарисую-ка я в первую очередь портрет нашей обожаемой Ирины Анатольевны! Разумеется, об этом ей не сообщая. Сама же Новослободская ни в жизнь не догадается, что под видом кракозябры в бриллиантах и с целлюлитом, я изобразил именно её. Сюрреализм, мэм! Поток сознания. Хотите — сами расшифровывайте и ищите ассоциации».

…Дома воняло застоявшимся, вернее — въевшимся в стены табачным дымом, было грязновато, темновато, хреновато, но всё равно хорошо.

Эта двухкомнатная квартира, в так называемой «сталинке», досталась мне от отца, четыре года назад. В общем-то, я и переехал из Питера в этот областной центр, дабы наследство не ушло куда-нибудь налево, поскольку, кроме меня имелись ещё желающие. Какие-то троюродные племянники, подозрительные дяди-тёти и прочие девери.

Когда неожиданно на горизонте нарисовался я, и предъявил нотариально заверенное завещание, где значился единственным наследником, все эти гоблины начали носиться, как потерпевшие и строчить заявы, требуя всё отменить и похерить. Якобы Кремлёв-старший, под занавес был не совсем вменяем.

И хотя папашка, действительно, умудрился на старости лет загреметь в психиатрическую лечебницу, тем не менее, завещание составлял (что нотариусом подчёркивалось особо) в трезвом уме и здравой памяти.

Я с отцом не жил (они с моей матерью развелись пятнадцать лет назад), но постоянно к нему приезжал, и обо всей этой истории с дурдомом знал не понаслышке. Причём Владимир Александрович Кремлёв водку не пил, белого хвостатого грызуна с зелёными чёртиками и розовыми слонами не ловил, шизофренией и паранойей не страдал.

Что-то у него случилось года за два до смерти, какая-то, очень тёмная и, как я подозреваю, очень грязная история, после которой он так и не смог оправиться.

Мне о произошедшем отец ничего не рассказывал (и никому не рассказывал), но изменился полковник в отставке (косая сажень в плечах, огромные кулачищи и воинствующий атеизм), капитально. Стал в церковь захаживать, молитвы читать и похоже — крестился. Тайно, само собой. Потом тяжело заболел и, на прощание отписав мне квартиру, умер в возрасте семидесяти семи лет. Хорошая цифра, всем бы так!

Я организовал похороны, затем принялся самостоятельно делать в квартире ремонт, поскольку денег на гастарбайтеров, прикидывающихся строителями, у меня не было. Ни тогда, ни сейчас. Провозился с покраской — побелкой и просто — с уборкой всю зиму, перетащил из Питера кое-какие шмотки и осел в этом городе. Убедив себя, что всё это временно.

И сам не заметил, как прошло четыре года.

С тех пор я успел привести в свой новый дом и выгнать двух баб, купил кое-какую мебель, холодильник, телевизор и микроволновку. Потом, ни с того, ни с сего впав в затяжной депрессняк, засрал всё по новой, и собрался уж было валить обратно в Питер, когда на горизонте нарисовалась Ирина свет Анатольевна со своим целлюлитом и зелёными миллионами.

…Разувшись и пройдя в спальню, где стоял огромный траходром с телевизором, я пристроил свёрток с холстами в стенной шкаф, после чего заглянул на кухню — в разумении чего-нибудь пожрать.

В холодильнике, свисая с края верхней полочки, печально раскачивался труп повесившейся мыши. Под ней — два тощеньких таракана. Тоже покончивших жизнь самоубийством.

В том смысле, что еды там не было. Ни еды, ни продуктов.

Вы спросите, а в чём тут разница? Очень просто. Когда у тебя есть женщина, любящая и главное — умеющая готовить, ты ешь еду, а когда пытаешься что-нибудь сварить-потушить-пожарить сам, то продукты. Так сказать — расширенный и слегка модернизированный вариант стандартного «бомж-пакета».

Новослободская готовить не умела, и не любила, поскольку питалась всю жизнь по ресторанам и не собиралась что-либо менять, сам я тупо ленился. И желчно завидовал, самой что ни на есть чёрной завистью, тем своим собратьям по полу, кому повезло найти бабу, умеющую не только варить яйца с пельменями и кипятить воду.

— Суки! — захлопнув холодильник, буркнул я, обращаясь к человечеству в целом и к отсутствующим женщинам — поварихам, в частности. — И денег нет!

Порывшись в карманах джинсов, я выудил оставшуюся после покупки холстов сотню, скатал её в трубочку и воткнул в пластмассовую баночку с зубочистками. Ибо больше она ни на что не годилась. Только на украшения.

«У кого бы занять?» — начал было прикидывать я, когда вдруг во входную дверь позвонили.

«Надеюсь, это не моя обожаемая невеста!» — испугался я, на цыпочках переместился в прихожую и приник дверному глазку.

И с облегчением выдохнул. Поскольку, вместо своей, сексуально озабоченной миллионерши, увидел небритую физиономию моего приятеля — Михалыча. Сергея Воронина, если по паспорту.

— Открывай, давай! — глухо донеслось из подъезда. — Что за идиотская привычка — запираться?!

— Совсем уже? — проворчал я, отпирая замок, впуская гостя в прихожую, и стуча указательном пальцем по лбу. — Мне чего, дверь открытой держать?

— Конечно, — убеждённо произнёс он, прислоняя к стене гитару (в чехле) и водружая на обувную тумбочку водку (в холщёвой сумке). По крайней мере, я так понял, услышав характерное звяканье.

— Погоди, я не один, — остановил приятель, когда я уже собирался закрывать дверь.

— А с кем?

— Оксан, чего мнёшься? Залазь! — скомандовал Сергей, выглянув наружу.

В прихожую зашла девица лет двадцати с небольшим, рыжая, в чёрном, «готовском» прикиде.

— Здрасьте, — меланхолично произнесла она.

— Привет, — несколько озадаченно среагировал я, поскольку Михалыч, как правило, являлся вовсе не с представительницами прекрасного пола, а совсем наоборот. В смысле — с друзьями — алкоголиками.

«Что это его вдруг торкнуло? Решил переквалифицироваться в бабники?».

— Оксана, — принялся изображать из себя светского человека Воронин, представляя мне девицу. — То есть Ксюха. Но лучше использовать погонялово — Виагра, — и он подмигнул.

Я смутился.

— Кремлёв. Леонид. Можно просто — Лёня.

— Вот и познакомились! — кивнул приятель, успевший к тому времени стащить с себя кроссовки. — А знакомство… что?

— Что? — не въехал я.

— Знакомство отмечать принято! — он укоризненно покачал головой, после чего, подхватив булькающую сумку, двинулся в сторону кухни. — Вот сейчас и отметим.

…Через сорок минут мы уже сидели в комнате, расслабленные и благостные. На журнальном столике возвышалась бутылка водки, вокруг неё, как олигархи вокруг Президента, выстроились стопки и высокие стаканы с соком; даже закуску Михалыч не забыл, правда, довольно странную — половинку репки с пучком укропа. Ладно, хоть, не крапивы.

— Знатно! — изрёк Воронин, откусывая кусок корнеплода и начиная энергично работать челюстями. — Между прочим, советую, — он показал пальцем на репу. — Экологически чистая закусь! Не хухры-мухры.

Я помотал головой и, вместо того, что бы поддержать организм правильной закусью, в очередной раз закурил.

Я вообще, когда выпью, курю часто.

— А мне можно сигаретку? — спросила Виагра. В смысле — Оксана.

— Тебе, солнышко моё, с нами всё можно! — разулыбался Михалыч. — И сигаретку, и чего подлиннее….

Девица, тяжело вздохнув, закатила глаза.

— Пошляк!

Тот хохотнул.

— Что естественно, то не безобразно!

— Между прочим, — мой приятель сделался серьёзным, — Оксаночка у нас поэтесса. Неплохие стихи пишет. И даже хорошие.

Виагра фыркнула.

— Сам ты!… Поэтесса.

— А я вообще никто! — Михалыч пожал плечами. — Ни поэтесса, ни даже поэт, и не музыкант.

Ну, это у него бывает. Самоедство, как одно из средств самоиндификации.

— Ты, не музыкант, — сказал я. — Не пора ли тебе гитару взять?

— Можно, — он кивнул. — Только ещё по одной рюмочке пропустим, и вперёд!

Неожиданно Оксана опустила голову вниз и принялась читать стихи.

Странные, надо сказать. Написанные и вправду весьма неплохо, но на таком уровне откровенности, что мне сделалось не по себе.

Это было не пошло, не грубо…. Скорее — жутко.

— Ну, как?! — поинтересовался Воронин с таким видом, будто не Виагра, а он сам декламировал сейчас о «вытекающей из сердца сперме», о «вагинальных оргазмах, похожих на боль» и прочей романтической физиологии.

— Круто, — пробормотал я, стараясь не смотреть на девицу. — Правда, здорово.

— Да ты не смущайся, — неожиданно ухмыльнулась Оксана. — Я знаю, какое впечатление произвожу. Просто, мои стихи надо запивать водкой.

— Что мы сейчас и сделаем! — согласился Михалыч, вновь хватаясь за бутылку и разливая. — А потом я спою.

Мы выпили, мой приятель, как и обещал, вытащил из чехла гитару, провёл пальцем по струнам.

— Давай что-нибудь новенькое, — предложил я.

Воронин кивнул и начал петь. На этот раз песня была политическая, про тридцать восьмую параллель. Если кто не в курсе — то это разделительная линия между двумя странами — Северной Кореей и Южной. Правда, в тексте не упоминались ни Ким Чен Ын, ни тем более — американский президент. Речь тут шла, как я понял, вообще — о конфликте цивилизаций.

— Ништяково! — Виагра затянулась очередной сигаретой, затем стащила с плеч чёрную, полупрозрачную кофту, оставшись в футболке с изображением Смерти. В широкополой шляпе, с косой. — Жарко у тебя тут, — объяснила она, поворачиваясь ко мне.

— Значит, надо срочно принять на грудь холодненького! — подмигнул Михалыч, снова берясь за бутылку.

Дурацкая, конечно, у него черта — гнать, как на пожар. То есть глотать рюмку за рюмкой, не успевая ни закусить толком, ни покурить, ни поговорить.

— С чего такая спешка? — тоже удивилась Оксана. — Мы куда-то торопимся?

— Торопиться надо всегда! — убеждённо заявил Воронин, наполняя стопки. — И во всём! Ибо никто не знает, что ждёт нас за поворотом.

— Никто, — подтвердил я, улыбнувшись. — Может плохое, может хорошее; красивая женщина, — тут я скосил глаза на девицу, и на неё саму, и на её футболку — или смерть с косой. В том-то вся и прелесть! Ничего заранее неизвестно, и всё возможно.

— Правильно, — согласилась Виагра. — Никогда не знаешь, успеет ли твой партнёр вытащить член до того, как кончит, или нет.

Я чуть не подавился куском репки, которую всё-таки решил попробовать, закашлялся. Михалыч заржал.

— Ничего, ничего, привыкай! У нас водка ещё не скоро кончится.

— Ужас, какие все стеснительные! — девица сделала невинные глаза. — И всех-то я смущаю! А чего спрашивается?! Дрочить на порнуху никто не стесняется, а как о жизни поговорить, так сразу закуской давиться начинают. Кстати, знаете, — вдруг оживилась она, — я тут недавно была на одном нудистском пляже, на юге, и видела там специальную беседку для занятия онанизмом.

— Зачем? — не понял Воронин.

— Что бы у мужиков болт не вставал на каждую встречную. Пойдёт, затвор передёрнет и часа два никаких проблем с эрекцией.

Я почувствовал, что у меня краснеют уши.

— Разумно, — Михалыч задумчиво посмотрел на настенный календарь с полураздетыми фотомоделями. — Чего, действительно, мучиться?! Это ж надо ходить по пляжу и всё время отвлекаться на что-нибудь…. Ну, например, представлять, будто ты не среди голых тёток, а в зоопарке, скажем. И на фига тогда вообще весь этот нудизм нужен?! Никакого эстетического наслаждения!

— Да уж, — заморожено изрёк я, стараясь особо не разглядывать задравшуюся футболку Виагры. Вернее — её живот с кольцом в пупке и краем татуировки, уходящей куда-то вниз. Хотя, почему — «куда-то»? Известно — куда.

— А ты на нудистском пляже был? — неожиданно поинтересовалась она, поворачиваясь ко мне и выпуская изо рта кольцо дыма. Почти идеальное.

— Был, — всё так же заморожено подтвердил я. — На «Дюнах».

Оксана наморщила лоб.

— Дюны? Это где?

— Под Питером, — подсказал Михалыч, разливая водку.

— А, ясненько. И как?

— Чего как? — не понял я.

— Как впечатления?

— Нормальные впечатления. Голые все.

— Возбудился?

— Я не настолько сексуально озабочен, — тут мне снова пришлось отвести глаза и неопределённо кхекнуть.

Она хихикнула.

— А насколько?

— В меру.

— Всё! — Виагра хлопнула себя по коленкам. — Теперь точно — про тебя стихотворение напишу!

Воронин с серьёзным видом кинул.

— Обязательно! Могу первые две строчки подсказать: «я не очень, я не очень сексуально озабочен».

— Плагиат, — с отвращением сказал я. — Песня такая была в семидесятых годах прошлого века. Блатняк.

— А у нас в городе нудистский пляж есть? — поинтересовался Михалыч.

— Есть, — девица кивнула. — На Таманке.

Подумала, после чего добавила:

— Летом.

— Ясен пень, что не зимой! — мой приятель хмыкнул. — Хотя, на Крещение, например, многие в прорубь ныряют в чём мать родила.

— И ты нырял?

— Не, — он помотал головой, — я холод не люблю.

— А давайте, сейчас это выпьем, — Виагра с энтузиазмом кивнула на бутылку, — возьмём ещё и пойдём на Таманку!

— Голыми купаться?

— Ага!

— А давай! — неожиданно даже для самого себя, поддержал я девицу. Всё-таки и мне спиртное уже по мозгам дало. — Сегодня тепло, и даже жарко. Хорошо!

Михалыч с сомнением посмотрел почему-то на обгрызенную с трёх сторон репку.

— Идти далеко, — не совсем уверенно сказал он.

— Ничего не далеко! Минут за пятнадцать доберёмся. Это если выпивать по дороге будем. А не будем — так и за десять! Таманка тут близко.

2.

— Осторожнее! — проворчал Воронин, придерживая Оксану за локоть. — Тропинка скользкая.

— Нормальная тропинка! — проворчала та, после чего вырвала руку, сделала шаг вперёд и чуть не загремела вниз — прямиком на омываемые речной водой, валуны. Хорошо хоть я успел ухватить сексуально озабоченную поэтессу за полу куртки.

— Спасибки! — прокомментировала она мои действия, затем остановилась (уже в который раз за последние полчаса) и уставилась на очередные заросли.

— Ну? — поинтересовался Михалыч. — Вспомнила, наконец?

— Кажись там, — Виагра кивнула направо.

Я вздохнул.

Как выяснилось, что-то найти здесь, в дельте реки Таманки, протекающей через центр (!) города, оказалось делом весьма затруднительным. Особо — с пьяных глаз.

Неширокая и совсем неглубокая, река, тем не менее, текла чёрти как, уходя то вправо, то влево, делая многочисленные петли и местами закручиваясь чуть ли не знаком бесконечности (для тех, кто не в курс, это — заваленная на бок восьмёрка).

Как только мы спустились вниз, в чудовищные джунгли из ольхи, ив, крапивы и борщевика, наша изрядно окосевшая собутыльница, мгновенно потеряла направление и принялась блуждать, время от времени, естественно останавливаясь и подкрепляясь очередной дозой горячительного.

Кроме ещё двух бутылок водки, мы волокли с собой гитару, большой баллон с «колой» и остатки закуси. В смысле — всё ту же репку.

Ветки то и дело тренькали по струнам, создавая нам авангардное музыкальное сопровождение.

— Почти Шнитке, — задумчиво прокомментировал Михалыч, в очередной раз выдрав инструмент из зарослей крапивы. — Жжётся зараза!

— А на фига нам вообще этот дикий пляж искать?! — сказал я. — Давайте прямо здесь остановимся, выпьем ещё, разденемся и искупаемся?! И обратно пойдём.

Виагра оглядела берег, усеянный пластиковыми бутылками и консервными банками, упрямо помотала головой.

— Не, здесь грязно. И неинтересно. Да не парься ты! Ща найдём!

Ещё полчаса блужданий и мы, наконец, дошли.

На травянистом берегу, под ивами, сидели две компании с водкой. Одни и вправду — голые, вторые — одетые. И те, и другие, поглядывали друг на друга с интересом. Очевидно, потому что в первой компании имелись обнажённые женщины (правда, в большинстве своём, мягко говоря — не совсем стройные и интересные), а во второй — жарили шашлык.

— О! — обрадовалась Виагра, останавливаясь, и снимая кофту. — Дошли! Теперь можно с чистой совестью выпить!

Затем она попыталась стянуть с себя джинсы и тут же, потеряв равновесие, шлёпнулась на задницу.

— Ё-моё, что за мужики пошли?! Хоть бы кто-нибудь женщине помог!

— В смысле — подняться? — уточнил Михалыч.

— В смысле — раздеться! — рявкнула Оксана.

— Давай помогу! — сказал я, присел рядом и начал стаскивать с неё штаны. Джинсы были модными, чрезвычайно узкими, поэтому стягивались с трудом. Зато сразу вместе с трусами. Ну и носками заодно.

Воронин неожиданно покраснел и, отвернувшись, принялся разуваться.

— Пойду — воду попробую, — наконец буркнул он.

— На вкус? — хмыкнул я.

— Сам дурак! — отреагировал он, добрёл до реки и сунул в воду ступню. — Нормально! Купаться можно!

— Не купаться пришли! — проворчала Виагра, снимая футболку, после чего повернулась ко мне спиной. — Лифчик расстегни.

Я судорожно сглотнул и принялся возиться с застёжками, ощущая себя несколько странно, поскольку впервые совершал подобное действо на людях. Обычно обстановка была более интимной.

Фигура у девицы оказалась весьма приличной. Узкая талия, аккуратная задница, длинные ноги. По сравнению с Ириной Анатольевной Новослободской — богиня!

— А зачем мы сюда пришли? — поинтересовался я.

— Как зачем?! — удивилась Оксана. — Водку пить, конечно!

— В голом виде?

— В голом виде, потому-что жарко, — она окинула меня взглядом с ног до головы. — А ты так и будешь — в одежде?

— Зачем же в одежде? — вздохнул я и принялся неторопливо расстёгивать джинсы. — Можно и без одежды.

Вообще-то я самого себя не стесняюсь. Не гоблин какой, и не тюфяк с необъятным пузом. Да и размер, женщин, как правило, устраивает. Вполне себе средний. Нормальный. Ну, вы поняли, о чём это я. Просто, и вправду — стрёмно на глазах у незнакомой девицы раздеваться. Причём, полностью. На Финском заливе я хоть был с людьми, с которыми вместе раньше и в баню ходили, и в ту же прорубь ныряли. А тут….

— Ты чего белый такой? — Виагра уставилась на мои гениталии с таким видом, что мне сразу захотелось чем-нибудь прикрыться. — Загорать не любишь?

— Некогда, — проворчал я, усаживаясь на свои же шмотки (ненавязчиво при этом загородившись гитарой) и протягивая руку к бутылке. — А стаканы где? А вот, вижу!

Михалыч, вернувшись к «нашему шалашу», дикими глазами посмотрел на голую девицу (из чего я сделал вывод, что вместе они всё-таки ещё не спали) и, нерешительно потоптавшись возле нас, стащил рубашку.

— И что? И всё? — Оксана криво улыбнулась. — Ой, трусливые мужики пошли!

— Давайте выпьем сначала! — проворчал тот. — И вообще я замёрз.

— Или остыл, — нуддистка взяла протянутый мной стакан, выпила.

— Да меня и вправду знобит чего-то! — сердито произнёс Воронин.

Логично. А рубашку он снял, что бы знобило меньше?

— Эх! Классно! — Виагра нахально отняла у меня только что прикуренную сигарету и завалилась на травку. Я окинул взглядом её фигуру и ещё плотнее прижал к себе гитару. А то неудобно получается. И кабинок для онанизма поблизости нет.

Ну, ещё бы! Потусуйтесь с невестой килограммов эдак в сто двадцать весом, и я на вас посмотрю! Тут не только на голых женщин вставать начнёт.

Михалыч проглотил свою водку и тоскливо огляделся по сторонам. Потом вдруг оживился.

— За дровами схожу! — радостно сообщил он. — Надо костерок сделать!

— Давай, — лениво одобрила наша спутница. — А вернёшься — купаться пойдём.

Я бросил взгляд вниз, всухую сглотнул.

«Так. Надо отвлечься! Срочно! О чём бы таком подумать, крайне асексуальном? Представим себе голую Ирину Анатольевну в обнимку…. скажем, с горбатым карликом. Хм! Карлика жалко. Он-то в чём виноват?».

— Ты Михалыча давно знаешь? — вдруг спросила Вигра, отбрасывая окурок и закидывая ногу на ногу.

— Года полтора — два. А что?

— Да странный он. Вроде продвинутый чувак, а член показать стесняется. У него настолько маленький?

— Не знаю! — сердито сказал я. — Не видел.

Бросил на неё косой взгляд, усмехнулся.

— А ты?

— И я не видела, — Оксана поменяла позу, раздвинув ноги.

Я тут же перевёл взгляд на одетую компанию, потом — на открытую бутылку водки, потом — на валяющийся в траве окурок. Хотел было представить себе вылезающую из могилы страшную гнилую бабку-зомби, но ничего не вышло. Перед взором (теперь уже внутренним) так и висело изображение девицы в недвусмысленной позе.

Кажется, среди жарящих шашлык, тоже обратили на нашу «поэтессу» внимание — оттуда послышался надсадный кашель подавившегося чем-то мужика.

— Чего отворачиваешься? — хихикнула Виагра. — Я тебе не нравлюсь?

— Почему не нравишься? — я мужественно повернулся к ней, поднял глаза. — Всё у тебя путём.

— Я тоже так думаю, — она провела рукой по своим гениталиям, ощупала грудь. — И заметь, никаких имплантов! Всё естественное, экологически чистое. Аналоговое.

Оксана повернулась набок, подпёрла рукой щёку.

— Мне вот знаешь, что интересно?

— Что?

— У вас, мужиков, дикие комплексы по поводу размера….

— Нет у меня никаких комплексов!

Она отмахнулась.

— Есть, есть! Не придумывай!…Так вот мне интересно: почему вы их не увеличиваете? Не вшиваете импланты, скажем?

Я откашлялся, разлил водку по пластиковым стаканчикам.

— Вообще-то некоторые, насколько я знаю, пытаются это сделать. Есть такие…. м-м… специальные штуковины.

— Да? — удивилась девица. — Не слышала. А ты пробовал?

— Мне этого не надо!

— М-да? — Оксана вдруг резко подалась вперёд, встав на карачки и в наглую заглянув за гитару.

Я чуть ли не вдавил в себя инструмент, покраснел.

Нуддистка снова хихикнула.

— Не. Тебе, действительно, никаких операций не требуется. Не айс, конечно, но и не нано-технологии! Средненький такой, вполне приличный. Правильный. Не парься.

Тут я разозлился по-настоящему.

— А чего мне париться?! Тем более — с тобой?! И вообще, ты что, никогда эрегированных членов не видела, что так на них бросаешься?!

Она снова улеглась, снова закинула ногу на ногу.

— Видела. И видела всякие. Только ведь не в размере дело, а в умении.

— Точно, — вздохнул я, — в умении. Давай выпьем, что ли?

— Давай, — встрепенулась она и села по-турецки. — Да отложи свою дурацкую гитару!

— Теперь точно — не отложу! — проворчал я, кивая на неё. — Может, чуть попозже. Когда напьюсь.

3.

М-да. Так я ещё никогда не просыпался. И даже во снах подобного не видел, не говоря уж о сексуальных фантазиях.

Меня… насиловали.

А попробуйте подобрать другое название тому, что я увидел, едва открыв глаза. Виагра, сидела на мне верхом, шумно дыша и мотая головой. Была она по-прежнему голой, хотя мы находились уже не на «диком пляже», а дома. В смысле — в моей спальне.

За окном светало, на журнальном столике перед траходромом стояла недопитая литровая бутылка водки.

Впрочем, стояла, не только она.

Как известно, главный мужской возбудитель — визуальный ряд. Порнографию мы все любим, проще говоря. И если в обрубленном состоянии, я явно не был готов к завершению процесса, то увидев всё собственными глазами и осознав, что именно со мной происходит, быстро подошёл к финалу.

К тому же, заметив, что я наконец проснулся, Оксана очень обрадовалась и принялась меня всячески стимулировать. Через пару минут я зарычал, выгнулся дугой, покрываясь похмельным потом и попытался вынуть то, что в подобных ситуациях, джентльмены, не пользующиеся презервативами, стараются всё-таки вынуть. На всякий случай. Но мне не дали.

Ещё плотнее обхватив меня ногами, Виагра вобрала в себя воздух, затем, полоснув мне ногтями по плечу, нырнула вниз и укусила за шею. С долгим, продолжительным стоном. Как вампирша, дорвавшаяся, наконец, до ещё не кусаного лоха.

Ой.

Я посмотрел на девушку квадратными глазами.

Она выпрямилась, слезла с меня и потянулась за сигаретами.

— Как голова?

— Какая именно? — уточнил я, разглядывая (с некоторой долей удивления) свои гениталии. «Это ж надо! В состоянии „нестояния“ я умудрился придти в „полную боевую готовность“! Во даёт поэтесса!».

Виагра хмыкнула.

— Верхняя. Что нижняя в полном порядке, я и без тебя знаю.

— Да уж, — я приподнялся и тоже потянулся за сигаретами.

Оксана щёлкнула зажигалкой.

— Спасибо…

— Выпить хочешь?

— Давай.

Она разлила водку, протянула мне стопку.

Выпили.

— Сколько сейчас времени? — сипло поинтересовался я, «закусывая» дымом.

Девушка взяла валяющийся на столе, рядом с бутылкой, смартфон, включила экран.

— Половина пятого.

— А где…. — я оглядел комнату, — …Михалыч?

— Наверное, шашлык доедает. И самогон допивает, — она пожала плечами.

— Какой самогон?!

— А ты, что, ничего не помнишь?

— Помню. Но плохо. До шашлыка мой мозг не дожил.

— Понятно, — она снова усмехнулась. — Короче, нас всех пригласили в ту компанию, что мясо жарила. Михалыч им пел, ты рассказывал анекдоты, а я просто — отсвечивала.

— И что дальше?

— А чего дальше? Михалыч штанов так и не снял, зато все другие разделись. Потом нас достали комары, и мы отправились к тебе.

— Голыми?! — ужаснулся я.

— Ну, почему голыми?! — Виагра пожала плечами. — Я ж говорю: комары нас достали! Пришлось одеться.

— И то добро, — вздохнул я, приподнялся и уставился на водку. — Мы, что, не всё на берегу выпили?

— Там бухла много было, — Юлия выдохнула дым и уселась в свою излюбленную позу — «по-турецки». — Вот я пузырь и притырила. Что б два раза не бегать.

— Понятно, — чувствуя себя совершенно не в своей тарелке (мысли разбегались, как тараканы из-под веника), я уже самостоятельно налил себе пятьдесят грамм, выпил. Затем подумал. То есть попытался подумать. Вернее — вспомнить.

— Мы это… ну… — тут мне пришлось ткнуть пальцем в валяющуюся, частично — на полу, частично — на стульях, одежду, — с самого начала… в смысле, сразу, как пришли, того… этого самого….

— Трахаться начали? — догадалась Виагра.

Я отвёл глаза.

— Угу.

— Не, — она помотала головой. — Ты сначала уснул. Спел песню и завалился.

— Какую ещё песню? — поразился я.

— Народную. «А я люблю женатого» называется.

— Хм! Вообще-то она не так называется.

— А как?

— Чёрт её знает! Как-то по-другому.

Прикурив новую сигарету от окурка, я подумал и добавил:

— Да и петь я не умею….

— Это точно, — согласилась поэтесса. — Не умеешь. Вопил, как кот, которому дверью яйца прищемили.

Я усмехнулся.

— А дальше?

— Говорю же — заснул. И захрапел дико.

— И что ты делала, пока я спал?

— Выпила ещё, включила телевизор, посмотрела твою порнуху с жёсткого диска (я покраснел. В который уж раз за сегодняшние сутки!) потом решила тебя раздеть. Возилась, возилась, ну и подумала — фиг ли?! зря, что ли силы тратила? Чего добру пропадать?!

Она хихикнула.

— А дальше уже дело техники, сам понимаешь….

— Понимаю, — я с умным видом кивнул, потёр ноющий висок и вновь потянулся за спиртным.

«М-да. Ни фига себе творческая молодеж у нас нынче пошла! Сама раздевает, сама возбуждает, сама начинает…. Интересно, сколько ей всё-таки лет? Двадцать два? Двадцать пять?».

Я повернулся к своей сексуальной партнёрше.

— Тебе сколько лет-то?

Виагра фыркнула.

— Мужлан! О подобных вещах даму не спрашивают.

— А всё-таки?

Она закатила глаза.

— Ну, через полгода восемнадцать стукнет. Совсем старой стану.

От неожиданности сигарета выпала у меня изо рта, попав… в общем туда, куда вы и подумали. Я зашипел от боли, и, рассыпая во все стороны искры, смахнул с себя окурок. Он упал на ковёр и продолжил тлеть уже там. Совершенно не понимая, за что хвататься, я выплеснул на него водку из бутылки, и та, разумеется, весело заплясала синими язычками пламени, мгновенно подобравшись к валяющимся на полу бумажкам, выпавшим, то ли у меня, то ли у Оксанки из кармана джинсов.

— Чёрт! — заорал я, попытался на огнь плюнуть, но вся слюна куда-то делась.

От пожара нас спасла Виагра, которая к тому времени уже валялась на кровати, зайдясь в приступе дикого хохота, тем не менее, видя, что дело пахнет керосином, вытащила из-за тумбочки недопитую колу и залила ей уже занявшиеся огнём бумажки.

Я счистил с низа живота остатки пепла и поднял полный ужаса взгляд.

На смятых простынях, прямо передо мной, оскалив зубы в весёлой улыбке, по-прежнему сидел… мой тюремный срок за совращение несовершеннолетней. За педофилию, мать её растак-разэдак!

«От пяти до семи? Или до пятнадцати? Ой, мама дорогая!».

— Врёшь! — выдохнул я.

— Тебе паспорт показать? — она провела рукой по моим травмированным причиндалам, после чего кивнула на бутылку, с помощью которой я чуть не устроил пожар. — Хорошая водяра! Сразу гореть начинает! А кто говорил, что палёная?

— Кто? — тупо поинтересовался я.

— Да ты и говорил! Неправильно, мол, действует!

Я подавленно вздохнул.

— Да уж! Точно — неправильно!

— Э, да ты чего? — Оксана подалась ко мне, обняла за укушенную шею. — Что случилось?

— Что случилось?!!! — взревел я, схватил бутылку и сделал прямо из горлышка чудовищный глоток. — И она ещё спрашивает!!! Ты почему не сказала, что тебе ещё восемнадцати не исполнилось?!!!

— А чего ты так распсиховался?!

— А потому-что я не педофил!

— Между прочим, — Виагра загасила свою сигарету в пепельнице, нахмурилась, — ты меня сейчас оскорбляешь! По-твоему я выгляжу гораздо старше своих лет?

— Нет, — я сбавил обороты, — выглядишь ты классно. Ты очень красивая, и всё такое. Но ты, чёрт… взрослая! По поведению, и вообще — по всему! У тебя даже стихи взрослой женщины!

— Спасибо, — она вновь расплылась в улыбке.

— И нечего тут лыбиться! — я схватил ещё одну сигарету, прикурил. — У тебя сколько до меня мужиков было?

Девушка опять захихикала.

— Ревнуешь?

— Во! — я покрутил пальцем у виска. — Ты, что, не въезжаешь?! Если про нашу… м-м… связь кто-нибудь узнает, меня ж посадят!

— Да кто узнает-то?! — она сердито тряхнула головой. — Вот если б мы с тобой порнуху снимали, что бы в интернет выложить, тогда — да, можно нарваться на неприятности. Да и то вряд ли…. Где написано, что мне семнадцать лет? — Виагра повернулась ко мне задницей, — ну, где? Тут? Или тут?

Ничего на это не ответив, я в несколько гигантских затяжек прикончив сигарету, снова хлебнул водки.

— А ты, что, и в порнографии снималась? — после продолжительной паузы буркнул я, уставившись на деревья за окном.

— Было дело, — Оксана усмехнулась. — Тебя это шокирует?

— За деньги, что ли?

— Ну, почему сразу за деньги?! — она сменила позу и улеглась поперёк кровати. — Просто, в одной компашке бухали, потом нам скучно стало, и кто-то предложил — а давайте на камеру потрахаемся? Ну, мы и согласились.

— Фак! — я яростно растрепал волосы, схватил валяющиеся на полу джинсы и, сердито сопя, принялся их натягивать.

— Ты куда-то собрался? — с невинным видом поинтересовалась Виагра. — В ментуру — явку с повинной писать?

— Типун тебе на язык!

— Два типуна, — она прищурилась. — А всё-таки, зачем тебе штаны-то?

— Мне к десяти часам на работу идти.

Девушка вновь задействовала свой смартфон, постучала пальцем по экрану.

— Время сейчас половина шестого. Даже меньше. Ещё разок успеем…

— Нет уж, спасибо! — процедил я, оглядывая комнату в разумении найти свои носки. Один обнаружился на включённом системном блоке компьютера, второй — возле двери.

— Да не переживай ты так! — Виагра провела босой ступнёй по моей спине. — Я никому не скажу.

— А Михалыч?

— Чего — Михалыч?

— Думаешь, он не понял куда мы с тобой пошли?! Да тут и ребёнок бы догадался!

Оксана вздохнула.

— Михалыч был уже пьяным в жопу! И вообще… — она нахально раскинула руки в стороны и раздвинула ноги, — не пойман — не вор! Иди ко мне….

— Послушай, — стараясь выглядеть как можно серьёзнее, сказал я. — Давай ты тоже сейчас оденешься, и мы забудем эту ночь, как дурной сон!

— С чегой-то вдруг? — удивилась девушка. — Всё было пучком! И вообще, ты мне нравишься.

«О, Господи!» — подумал я. «Вот только этого мне не хватало для полного и окончательного счастья! „Лолиты“ недоделанной! А если вдруг сейчас, вот прямо сейчас ко мне припрётся глубокоуважаемая Ирина Анатольевна Новослободская? Мало ли, что ей в башку стукнет? Тем более вчера, я ей не отзвонился — не доложил, как там с работой и картинами…. Да и на звонки не отвечал!».

Я судорожно порылся в карманах, нашёл свой полуразрядившийся айфон и уставился на экран.

«Точно! Шесть пропущенных звонков, не считая трёх эсемесок! Ё-моё! Пить надо меньше! Со всякими экстремальными девицами….».

— Ну? — напомнила о себе Лоли… тьфу ты, чёрт! — Оксана. — А я тебе?

— Что?

— Я тебе нравлюсь?

— Уф! — выдохнул я и уселся на край кровати. — Нравишься. Конечно нравишься. Только, нам, и в самом деле, лучше языками не трепать.

— А то! — согласилась она. — Передачки тебе в тюрьму носить — удовольствие ниже среднего.

Она окинула меня каким-то, слишком уж взрослым взглядом и невесело рассмеялась:

— Да успокойся ты, успокойся, Жон Дуан ты мой испуганный! Есть мне уже восемнадцать лет, есть! Полгода назад исполнилось. Это я просто так всем мужикам говорю, что бы на вшивость проверить.

Я снова промолчал, затем натянул футболку, от которой за версту несло дымом костра и выбрался на кухню.

«Не! Так никуда не годится! У меня же сегодня первый рабочий день на новом месте! А я с похмелья, рожа небритая, голова ни фига не соображает! Следовательно — что? Следовательно, надо срочно включать режим «реанимация».

Выудив из раковины кружку, я налил в неё воды из чайника, попил.

«….То есть залезть в душ, желательно — холодный… бр-р-р!.» — меня передёрнуло. «Затем побриться, сожрать два литра горячего крепкого кофе с лимоном, одеться поприличнее и, спровадив эту малолетнюю нимфоманку, топать в дизайнерскую контору «Дженерал-график» без двух «передних» букв. То есть «Женерал рафик».

«Ну, или, если „переводить с французского“: „Чурка — генерал“. Тьфу ты! Чего только с похмелья в голову не придёт!».

Я хмыкнул, вернулся в комнату и строго посмотрел на Виагру.

— Слушай, — сказал я. — Мне на работу сегодня идти.

— Ты уже говорил.

Девушка лежала, задрав к потолку вытянутые ноги и скептически разглядывая свой педикюр.

Чувствуя себя совсем уж полным идиотом, я поднял с пола её джинсы и потряс ими в воздухе.

— Ты одеваться-то собираешься?

Она вывернула шею и посмотрела на меня. Наверное вверх ногами я выглядел достаточно прикольно, потому-как Оксана вновь растянула рот до ушей.

— Ну, и что тут забавного? Или ты решила домой голой ехать?

— А кто тебе сказал, что я вот прямо сейчас, не сходя с места, домой поеду? У меня, между прочим, тоже похмелье.

Не, вы видели?! Эта секс-поэтесса не просто меня трахнула, но ещё и отымела! Во всех смыслах и в особо извращённой форме. Мужиков она на вшивость проверяет, зараза такая!

Тут бы мне разозлиться по-настоящему и выставить её за дверь, вот только ссориться было некогда.

— Так ты, что, здесь хочешь остаться?!

— Ага, — она снова уставилась на свои ноги. — Посплю немного, потом домой поеду. Ключи мне оставь.

— А я чем потом дверь открою?!

— А то у тебя дубликата нет?!

Тут девушка перевернулась на живот, прищурившись, поглядела на меня.

— Не бойся, не ограблю. Тем более — у тебя и брать-то особо нечего. И вообще… — она ткнула пальцем в джинсы, которые я по-прежнему держал в руках, — там, в правом кармане — мой паспорт. Если хочешь — перепиши данные.

Я сердито тряхнул головой.

— И перепишу! Сейчас только ручку возьму.

По паспорту ей и вправду было уже далеко за восемнадцать. Вот ведь негодяйка!