Молчание Апостола

Михаил Вершовский, 2016

Скандально известный профессор символогии Джон Лонгдейл с трибуны научной конференции во всеуслышание объявил, что намерен поведать всему миру о невероятном открытии, которое способно обрушить устои современного христианства. Однако озвучить сенсацию профессор не успел: в тот же вечер он был жестоко убит. А в тысячах километров от Лондона, на острове Патмос, совершено жуткое массовое убийство паломников: с тел несчастных были срезаны огромные лоскуты кожи. Скотленд-Ярд связывает оба преступления с сэром Артуром МакГрегором, которому профессор назначил встречу незадолго до своей гибели, а также с ассистентом профессора француженкой Эли. Чтобы спасти свою жизнь и свободу, молодым людям приходится разгадывать запредельно сложные ребусы, а тайна убитого профессора, к которой они вплотную приблизились, оказалась настолько шокирующей, что могла обрушить не только христианство, но и весь мир…

Глава 4

— Подбрось-ка еще пару поленьев в камин, Джеймс, будь любезен, — заполняя последнюю строчку кроссворда, произнес сэр Артур. — Вечер сегодня донельзя промозглый.

— Лондон, сэр, — заметил на это дворецкий, шевеля поленья в камине.

— Знаю-знаю. — МакГрегор махнул рукой, брезгливо отталкивая от себя толстенную газету. — Заметил. Как и то, что ты предпочел бы настоящую зиму в нашем родовом особняке на Шотландском нагорье.

— Не буду лукавить, сэр, но это действительно так, — с поклоном произнес дворецкий.

— Но вы можете сказать мне, что происходит, мистер Робертсон? — полушутливо спросил Артур.

— Лондонская зима, сэр, — невозмутимо ответил дворецкий.

Артур МакГрегор махнул рукой.

— Сейчас я не о погоде, Джон. Я об этом. — Он ткнул пальцем в аккуратно заполненный кроссворд. — Это делают идиоты? Или для идиотов? Или то и другое? Ну сам подумай, кроссворд в воскресном приложении «Нью-Йорк Таймс», считающийся сложнейшим в мире, был разнесен в пух и прах за… — Он взглянул на часы. — За какие-то шесть минут!

— Нет такого орешка, который вы не смогли бы разгрызть, сэр Артур. — Дворецкий улыбнулся.

— Да вы льстец, мистер Робертсон. — Артур погрозил ему пальцем. — Бьюсь об заклад, что вы сами разнесли бы этот кроссворд вдребезги минут, скажем, за пятнадцать.

— Позволю себе выразить сомнение в этом, — продолжая улыбаться, покачал головой дворецкий. — Правда, в нашем семействе я был из самых грамотных, однако далее чтения «Библии в изложении для детей» не продвинулся. Не считая, конечно, правил поведения в инвернесской каталажке, откуда вы, ваша милость, меня вытащили до того, как я выучил их наизусть.

МакГрегор отмахнулся от последнего замечания, давая понять, что дело выеденного яйца не стоит.

— Три буквы по горизонтали, — внезапно произнес Робертсон, указывая пальцем на газету, лежавшую на столе.

— И что?

— Вы изволили пропустить их, сэр.

Артур снова подвинул газету к себе, пробежал кроссворд глазами.

— Однако ты чрезвычайно наблюдателен, друг мой, — сказал он. — С другой стороны, это как раз то, о чем я говорил! Некогда развлечение для настоящих эрудитов, этот кроссворд теперь напичкан банальностями для кухарок! Ну вот, сейчас и проверим. Три буквы, это ты уже знаешь, а сложность вопроса требует знаний как минимум нобелевского лауреата. Итак, Джеймс: мифический создатель флейты, состоящей из нескольких трубок.

— Пан, сэр. Если эта штука называется флейтой Пана, то уж, наверное, по имени ее создателя.

МакГрегор отшвырнул газету в угол комнаты.

— Что я и говорил. Докатились! Джеймс, прошу прощения за «кухарок». Но откуда ты знаешь ответ?

— У меня есть компакт-диск с записью Джорджа Замфира. Мелодия «Одинокий пастух». Под нее мне прекрасно отдыхается и думается. На конверте так и написано: «Джордж Замфир. Флейта Пана». И фото. Его и флейты. Но не думаю, что за всю эту информацию мне отсыплют Нобелевскую премию. А в деньгах это много, сэр?

— Было миллиона полтора зеленых, Джеймс. Сейчас немножко меньше. Рецессия, сам понимаешь. И, кстати, разреши уязвленному эрудиту тебя слегка поправить. Не Джордж Замфир, а Георге. Георге Замфир. Прекрасный музыкант, дай ему бог здоровья. Но — Георге. И мелодия действительно прекрасная. Твой тезка, Джеймс Ласт. Немец, а ведь как написал!

— Прошу простить меня, сэр, — кашлянув, произнес дворецкий, — но ведь и Бах, и Шуберт тоже были немцами.

— Чтоб тебя старый черт забодал! — воскликнул сэр Артур. — Ты где всего этого набрался? В инвернесской каталажке?

— Вы будете удивлены, сэр, но именно там. Начальник этого заведения считал, что классика способствует выправлению наших исковерканных душ, сэр, потому, хочешь или не хочешь, а весь день по радио звучала классическая музыка. Именно так, сэр.

— Надеюсь, твоя выправленная душа не скорчится от ужаса, если я попрошу тебя плеснуть мне на пару пальцев доброго шотландского виски?

— Уже несу, сэр. — Дворецкий действительно управился с заказом в считаные секунды и появился у кресла хозяина с подносом в руке, на котором стояли тамблер с янтарным напитком и вазочка с подсоленным арахисом.

— И коль скоро ты у нас эрудит, да еще и шотландец, то, наверное, расскажешь мне, почему наш виски и спирт по-латыни называются одинаково?

— Латинцы тоже называли его «виски»?! — пораженно спросил Робертсон.

— Не латинцы, мистер эрудит, а римляне. Во всяком случае на латыни его стали называть водой жизни, то есть aqua vita, еще со времен святого Колумбана, обратившего рыжих дикарей в не менее рыжих христиан.

— А при чем же здесь виски? — удивился дворецкий.

— Эрудит вы, как оказалось, неважный, а шотландец вообще никакой. Современное слово «виски» произошло от нашего исконно гэльского «уисге беатха», то есть «вода жизни». Видимо, понятие это имеет глубинный смысл, потому что в целом ряде языков крепкие дистиллированные напитки именуются именно так. Возьми на заметку. В пабе поразишь старых друзей. Во Франции это eau de vie, в Италии — acquavite, в Скандинавии — akvavit, ну и так далее, вдоль по глобусу.

— Осмелюсь заметить, ваша милость, что спорить с вами по поводу «воды жизни» мне, конечно, не по зубам, но вот насчет дикарей или христиан… В этой комнате, как мы знаем, целых два шотландца, но нет ни одного рыжего. — Дворецкий расплылся в улыбке, отчего его пышные бакенбарды встали едва ли не под прямым углом к лицу.

Сэр Артур хохотнул и воззрился на своего верного слугу. Да, рыжих волос на его голове было не сыскать. Да и черных уже стало меньше, чем седых, которых изрядно прибавилось в инвернесской тюрьме.

Внешность дворецкого вообще была обманчивой, и не только в части вызывающе нешотландского цвета волос. Высокий — одного роста с хозяином, что значило шесть футов с небольшим, — и сухопарый, он был силен как бык. Вся горная Шотландия знала его как одного из самых успешных бойцов в подпольных боях без правил. Вершиной его успеха было убийство — совершенно непреднамеренное — противника на ринге, что помогло ему приземлиться за решеткой, а сэру Артуру — расстаться с изрядной суммой денег, чтобы вытащить верного слугу на свободу.

Впрочем Артур, девятый баронет МакГрегор, не слишком обеднел. Две-три сотни миллионов фунтов стерлингов в акциях, наличности и недвижимости — это все-таки еще не порог нищеты.

Выдавали Джеймса Робертсона его длинные руки и огромные пудовые кулаки. Потому-то даже в самых буйных пабах, где его репутация была никому не известна, к нему относились с предупредительной осторожностью. Артур всегда удивлялся, с какой ловкостью и даже изяществом управлялся Джеймс с сервировкой крошечных предметов для кофе и десерта. Ведь в его раскрытой ладони могла бы поместиться сковорода средних размеров.

Сорокалетний Артур МакГрегор, светлый шатен, почти блондин, сохранил спортивную фигуру гребца: мускулистые руки, мощный пресс, крепкие ноги. Еще второкурсником он начал выступать за команду Кембриджа в регате на распашных восьмерках в вечном соперничестве с Оксфордом. Так что фору на воде своему дворецкому он дал бы немалую, но на ринг с ним не вышел бы за какие угодно миллионы. Жизнь дороже.

Слово «жизнь» вернуло его мысль к теме дискуссии.

— Рыжие или не рыжие, старина, но во всех этих случаях — вода жизни. Уисге Беатха! — Сэр Артур поднял тамблер, наблюдая, как преломляются в нем огни старинной люстры. Поднял и замер, словно окаменев.

Робертсон тут же отшвырнул в сторону поднос, который бесшумно упал на густой персидский ковер, и двумя быстрыми шагами оказался напротив хозяина, который продолжал сидеть, окаменев, со стаканом в руке. Он был абсолютно неподвижен, только веки его дергались как сумасшедшие.

Дворецкий одним движением достал из нагрудного кармашка эластичную пластиковую палочку, которую вставил МакГрегору между зубов. В прежних приступах боссу не случалось ломать зубы или прикусывать язык, но осторожность не повредит, рассудил Робертсон. У них в тюряге тоже был эпилептик, но тот все проделывал как в кино: падал на пол, пускал пену изо рта, корчился словно в пляске святого Витта, ломал зубы, сжимая их, и однажды все-таки откусил себе кончик языка.

У сэра Артура это происходило совсем иначе. После приступа этой странной эпилепсии он иной раз даже не помнил, что с ним было, порой нес какой-то бред о драконах, чертях и прочей нечисти. Но ни судорог, ни падений. Чаще всего МакГрегор выходил из приступа так, словно ничего не произошло. Возможно, в его восприятии так оно и было. Впрочем, дед Артура начинал тоже вот так, в меру спокойно, но к концу жизни был уже классическим эпилептиком, как тот цыган, с которым Джеймс сидел в Инвернессе.

Еще Джеймса поражала совершенная, каменная неподвижность хозяина во время приступа. Прошло минуты три. Веки Артура приподнялись.

Он по-прежнему любовался жидкостью в стакане и спокойно, как ни в чем не бывало, произнес:

— Ну и как же еще можно назвать этакую красоту? Только «вода жизни», друг мой, только так.

Он поднес виски ко рту, но едва сделал первый глоток, как зазвенел колокольчик парадной двери. Артур услышал бормотание, потом низкий баритон Робертсона произнес: «Пять фунтов более чем достаточно, паренек», и дверь захлопнулась.

Артур поставил тамблер на стол и забарабанил по деревянной поверхности, припевая:

— Тащи сюда, тащи сюда, тащи сюда!..

Дворецкий сорвал с посылки дешевую оберточную бумагу, под которой скрывалась плоская коробка, обитая бархатом.

Но прежде чем сделать это, он посмотрел на адрес отправителя и сказал:

— Это пакет от фирмы «Лайон»…

— «Энд Тернбулл»! — весело закончил за него Артур. — Ну живей, живей, сюда его, сюда!..

Он буквально выдернул коробку из обертки. Синий бархат с золотым тиснением: «Манускрипт о кровной вражде между кланами МакГрегоров и Кэмпбеллов».

— И сколько же вы за это отвалили… прошу прощения, заплатили, сэр?

— Во-первых, ты когда-нибудь слышал, что такое любопытство может негативно отразиться на твоем жалованье, Джеймс? Во-вторых, размер моего наследства позволяет мне забить всю библиотеку такими же раритетами, да еще и в багажник «Ройса» напихать. В-третьих, отвалил я за него буквально несколько пенни. Лайон и Тернбулл — я это выяснил, и не спрашивай как — выставившие эту драгоценность на аукцион, предполагали получить за манускрипт тысячи три фунтов. Я кое-что знаю о том, сколько мелочи звенит в карманах Кэмпбеллов, а посему дал знать, что готов дойти до десяти тысяч, и посадил в аукционном зале своего человека, который мгновенно перебивал любое предложение Кэмпбеллов. Результат — почти даром. Семь с половиной тысяч, старина, каких-то семь с половиной! А теперь скажи, где твой классический стакан для виски?

Дворецкий замялся, но не тронулся с места.

— Так… — задумчиво произнес сэр Артур, отхлебнул немного виски и поставил стакан на стол. — Значит, был приступ. И ты хочешь быть в полной боевой готовности, если случится второй?

Робертсон покаянно опустил голову.

— Джеймс, дружище, ты же знаешь, что они никогда не идут сериями, один за другим, — мягко проговорил МакГрегор. — Что я выделывал на этот раз?

— Абсолютно ничего, — заверил хозяина дворецкий. — Вы просто застыли со стаканом виски в руке, а потом как ни в чем не бывало продолжили разговор.

— Ну вот, — довольно произнес сэр Артур. — Так что ты там говорил о стакане? Ну-ка тащи свою посуду сюда. — Говоря все это, он аккуратно перелистывал страницы манускрипта. — Подумать только, этот идиот Иаков Первый английский, он же Иаков Шестой шотландский, действительно сделал пэром Дункана Кэмпбелла, кровавого головореза без чести и совести. Как тебе это понравится?! — Артур сплюнул на персидский ковер. — У себя в Англии он мог быть не только первым, но даже наипервейшим, черт ему в помощь, но!.. Самозваный король Шотландии делает сэром бандита, негодяя, подделавшего документы, лишившего нас земель и самого имени!

— Прошу прощения, сэр, а эти отнятые земли всегда были вашими? — В голосе дворецкого слышалась почтительная ирония.

— Джеймс, ты достаточно взрослый мальчик для того, чтобы знать, что земли как вокруг Лох-О, так и любые другие, в старые добрые времена брались только огнем и мечом! — МакГрегор с силой стукнул донышком стакана о стол и расплескал немного виски.

— Прошу прощения, сэр, я не хотел вас ни в коей мере задеть, — пробормотал дворецкий, вытирая пролитый напиток.

— А рыжий Роберт, тот самый Роб Рой, воспетый сэром Вальтером Скоттом! — МакГрегор ткнул пальцем в сторону книги, стоявшей рядом с парой DVD-дисков лицом к нему на старинном серванте. — Он вынужден был взять фамилию своей матери — Кэмпбелл, вдумайся, Джон! — и стать разбойником. А как еще шотландцу без имени и наследства кормить семью?

Зазвонил телефон.

— Никаких гостей! — прорычал МакГрегор, допивая виски.

— Да, мэм, — прикрыв трубку рукой, отвечал Робертсон. — Нет, это его дворецкий. Что вы хотели бы знать? Я спрошу. — Сэр, — продолжая заслонять трубку, шепотом произнес дворецкий. — Дама, сэр.

МакГрегор протянул руку за трубкой радиотелефона.

— Да?

Голос в телефонной трубке мгновенно способствовал выбросу гормонов в организм прожженного плейбоя.

Бархатный, невероятно сексуальный, обволакивающий, пленительный голос.

— Сэр Артур МакГрегор?

— Вы не ошиблись.

— Сэр Артур, мой работодатель профессор Лонгдейл, хотел бы встретиться с вами, чтобы обсудить весьма важное дело.

— Простите, с кем имею честь?

— Меня зовут Элеутерия Бернажу, я ассистент профессора.

— Бог мой! — Сэр Артур раскатисто хохотнул. — Элеутерия… Прекрасное имя. На языке Гомера это, кажется, значило «свобода».

— Можно просто Эли, — ответил голос, вызвавший дрожь у МакГрегора. — Если, конечно, вы не настаиваете на формальностях.

— Никоим образом, дорогая Эли, — ответил Артур. — И к вашему вопросу. Я дома, и ничто не мешает вашему патрону явиться сюда со своим сверхважным делом. При одном условии: если он прибудет со своей ассистенткой… Прошу прощения — ассистентом. Мне до сих пор не удается привыкнуть к политкорректному новоязу.

— Увы, сэр Артур, по ряду причин профессор не может появиться у вас. Идеальным местом для встречи было бы кафе на третьем этаже торгового центра «Хэрродз». Это ведь в двух шагах от вас.

— Я бы сказал, в полутора, дорогая Эли. Профессор ищет встречи со мной, однако настаивает, чтобы я явился к нему. Странно… Кроме того, я, кажется, догадываюсь, о чем может пойти разговор. Постоянные, весьма странные экспедиции — фамилия профессора мне знакома — и богатый бездельник-плейбой, которого грех не потрясти на тысчонку-другую. Я прав?

— Да. Нет. Не совсем. Совсем нет. Разговор предстоит очень серьезный и не особенно долгий. Профессору еще предстоит лекция в конференц-зале «Тистл».

— И все же почему в «Хэрродз», а не у меня в гостиной?

— Дело в том, сэр Артур, что профессор не без оснований опасается, что за вашим домом следят.

— Кто? Агенты клана Кэмпбеллов? Призрак короля Иакова?

— Я могла бы зайти к вам, и в «Хэрродз» мы отправились бы вместе. Если вы, конечно, не против.

— Зависит от того, сумеете ли вы убедить меня при личной встрече, мадам Бернажу.

— Мадемуазель.

— Еще лучше. Адрес вам наверняка известен. Сколько времени вам понадобится?

— Четверть часа, это от силы.

— Жду.

Лорд Питкин вышел на вечернюю охоту. По правде говоря, никаким лордом он, конечно, не был, но кличка, которой наградили его собратья-бомжи, некий смысл все-таки имела. Дело в том, что Питкин, он же Лорд, охотился по мусоросборникам на задворках богатых особняков. Добыча порой бывала приличной. Фамильное серебро богатеи, конечно, не выбрасывали, но иногда можно было подобрать небольшой телевизор с кухни, старинный стул, который возьмет по сходной цене знакомый антиквар, да и мало ли что еще.

Конкурентов Лорд Питкин не опасался. Зоны охоты были строго поделены между бомжами. Нарушение границ каралось безжалостно.

Питкин, помахивая тросточкой, брел по западной стороне Тревор-сквер. У оград задних дворов стояли мусорные баки здешних обитателей, лопавшихся от лишних денег.

На подобного рода охоту Лорд Питкин выходил, прилично одевшись, для чего имел в гардеробе кое-что не совсем уж бомжовое. Он знал, что тутошние бобби не любят рвань и шпану, однако не заметил ни одного стража порядка.

Обленились, негодяи. Но кому-то ведь работать надо.

Питкин подошел к первому контейнеру и, придерживая тросточкой крышку, чтобы не гремела, открыл его. Посветив маленьким светодиодным фонариком, он увидел вышитую диванную подушку. Подцепил ее тростью. Прикинул, сможет ли сбыть старине Абрамсону, решил, что вряд ли, и аккуратно, без шума, закрыл люк.

«Ну что ж. Охота только началась. Вряд ли в первом же мусорнике нарвешься на клад капитана Флинта», — подумал Лорд Питкин.

Странно. Крышка следующего мусоросборника была закрыта не полностью. Опуститься на свое законное место ей мешал башмак, причем весьма приличного качества, что видно было даже издалека.

«К нему бы пару!» — размечтался Питкин, неспешно двигаясь к мусорнику.

Открыв люк, он тут же отпрянул. В мусоросборнике была мечта профессионального стервятника. Там лежал мертвяк. Прилично одетый. Чем хорош мертвяк для такого субъекта, как Питкин, так это тем, что он не будет дергаться и сопротивляться, когда ты станешь вынимать его бумажник. Мертвяков Питкин не боялся. Суеверен он не был, тем более что смерть косила бомжей едва ли не ежедневно.

«Мертвяк — это бывший человек, а ныне всего лишь его подобие. Неподвижное и неопасное, — рассуждал он. Главное теперь — выяснить, насколько туго набит его бумажник».

Лорд Питкин подошел поближе, включил свой фонарик, тут же отскочил, споткнулся о край тротуара и шлепнулся на задницу. Поднявшись, он начал красться к мусоросборнику едва не на цыпочках, уже зная, что ни за каким бумажником не полезет.

Это был страшный мертвяк. За всю свою долгую бомжовую жизнь Питкин ничего подобного не видел. Горло трупа было разрезано от уха до уха. В этот самый разрез, насколько позволяла мышца, был вытянут язык. Получилось нечто вроде короткого галстука.

Матерь Божья! Питкин перекрестился, неумело, кое-как, да ведь и делал-то он это от силы раз в десять лет. Что теперь?

Полисменов Питкин не любил, но понимал, что здесь без них явно не обойтись. Смейтесь или нет, но Лорд Питкин отправился на поиски бобби. Чертовы бездельники!

По переулку он прошел на Ланселот-плейс. Стоит. У богатенького дома, а на то, что на параллельной улице творится, ему, негодяю, наплевать!

— Констебль! Констебль! Фью! — позвал Питкин, для убедительности маня постового указательным пальцем.

Покручивая дубинкой, постовой двинулся к нему, и Питкин, дабы сразу сориентировать стража порядка, ткнул рукой вправо, в сторону Тревор-сквер. Не дожидаясь легавого, он побежал туда, где лежал этот страшный мертвяк со своим наводящим ужас галстуком.

Когда прозвенел дверной колокольчик, сэр Артур мягко отодвинул Робертсона и сам открыл дверь. Его снедало любопытство: будет ли внешность гостьи соответствовать ее сногсшибательному сексуальному голосу. О да. И даже более чем. Мягкий овал лица, длиннющие, явно свои, ненаклеенные ресницы, огромные голубые глаза плюс фигура, при виде которой издатель «Плейбоя» Хью Хефнер наверняка брякнулся бы в обморок.

— Позвольте. — Он протянул руки, чтобы снять ее короткую куртку с меховой подкладкой. — Я повешу ее здесь.

Уже без куртки, в обтягивающем тело шерстяном лыжном костюме, гостья была не просто аппетитна, а поразительно красива.

Она протянула МакГрегору руку, которую он тут же галантно поцеловал, и представилась:

— Элеутерия Бернажу. Или, как мы уже договорились, просто Эли.

— Артур… — Хозяин дома почувствовал, что говорит это голосом, внезапно охрипшим от волнения.

— Не трудитесь, не стоит. Я знаю, с кем говорю. Сэр Артур, девятый баронет МакГрегор.

— Прошу вас, входите. — Артур наконец-то взял себя в руки. — Бренди, шерри, виски, порто? Или французский коньяк?

— Коньяк, с вашего разрешения. И разве что на донышке. — Эли улыбнулась, а девятый баронет МакГрегор нашел в себе силы лишь для того, чтобы кивнуть Робертсону, который уже звенел бутылками в оснащенном по высшему разряду баре.

Налив немного в коньячный бокал, дворецкий передал его хозяину, который, в свою очередь, с полупоклоном вручил посудину мадемуазель Бернажу.

— Благодарю вас. — Она поднесла бокал к ноздрям, прикрыла фантастически длинными ресницами глаза и втянула запах благородного, едва ли не столетнего напитка.

— Садитесь, прошу вас. — Артур указал на большое мягкое кресло, стоявшее у журнального столика.

Эли кивнула и села.

«За такие ножки полжизни можно отдать», — подумал Артур, взял свой недопитый стакан и опрокинул его залпом.

— Итак?.. — пропела Эли.

Артур поднял на нее непонимающие глаза.

— Мы ведь собирались идти в «Хэрродз», — напомнила она.

— О! — Он вскочил на ноги. — Дайте мне пять минут, и я буду готов.

Сэр Артур, перескакивая через ступеньку, понесся на второй этаж к своему гардеробу. Робертсон уже ждал его там, протягивая вешалку с отглаженным шелковым костюмом от Армани — не совсем по погоде, но ведь благородство обязывает. Noblesse oblige, как говорится. Баронет буквально впрыгнул в подставленные дворецким брюки, и спустя минуту Робертсон уже оглаживал на его спине дорогой пиджак, дабы не оставить на нем ни единой морщины.

— Старший инспектор Розетти.

— Сэр, докладывает констебль Роджерс. У нас убийство, сэр. Я так думаю.

— Что значит «вы так думаете»?

— В мусоросборнике на Тревор-сквер труп, сэр.

— Вы проверили его документы, бумажник?

— Э-э-э, нет, сэр. Он очень страшно выглядит.

— Он что, пытается кусаться?

— Нет, сэр, но…

— Ну так проверьте сию же минуту.

Констебль махнул рукой Питкину. Мол, давай.

Тот яростно замотал головой и заявил:

— Мне за это не платят.

Сплюнув на тротуар, Роджерс подошел вплотную к большому железному ящику, посветил внутрь фонариком и сунул руку за лацкан твидового пиджака. Бумажника в кармане не было, но полицейский вытащил темно-синий паспорт с гербом Соединенных Штатов.

— Вы там заснули, Роджерс? — заорал в телефон старший инспектор Розетти, да так, что его голос был слышен даже стоявшему в стороне Лорду Питкину.

— Никак нет, сэр. Это американец, сэр. — Он посветил фонариком на раскрытый паспорт. — Джон Эс Лонгдейл.

— Лонгдейл, — задумчиво произнес Розетти. — Машины с криминалистами я уже высылаю. Где конкретно на Тревор-сквер находится труп?

— В мусоросборнике… — Постовой взглянул на свой приборчик GPS. — На улице, параллельной Ланселот-плейс, у заднего двора особняка. Думаю, принадлежит он сэру Артуру МакГрегору.

— МакГрегору? Это ведь почти рядом с «Хэрродз»? — уточнил старший инспектор.

— Что? — заорал кто-то в офисе так, что перекрыл все уличные шумы. — Ну-ка дайте мне телефон, Розетти. У особняка МакГрегора, говорите? — Роджерс узнал вечно кипящий от гнева голос начальника убойного отдела Кэмпбелла.

— Похоже на то, сэр.

— Я выезжаю, — рявкнул Кэмпбелл.