Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction

Михаил Буканов

Уважаемый читатель! В позиции автора улавливается влияние братьев Стругацких, Севера Гансовского, Лукьяненко, Шекли и Каттнера. Но никто не может исключить и такую версию, как полностью самобытное творчество, что тебе предстоит и решать по прочтению. Автор прост, как тот самый Панько Рудый у пана Гоголя, который вдруг взял да и пустил в жизнь несколько очень самобытных историй, давно зачитанных до дыр всеми нами. Тут всё для вас.

Реалии

А вы ноктюрн сыграть могли бы? На нефритовой флейте?

Вздор, сказал муравей! Ересь какая-то! Я — самый сильный И не надо мне тут разговоры разговаривать. Знаю всё без тебя. И, вообще, ты кто есть? Ах, пьяный лягушк. А почему ты лягушк, а не лягушка? Потому самец! И это ты, брат, врёшь. Никаких пьяных лягушков не бывает. Вот жаба, она, действительно. И в природе. Ещё тритонов я видел и головастиков. Тоже, мыши летучие бывают. Аксалотли! И белки-летяги! А лягушков не бывает. Вас мать-природа до существования не допускает. Лягушки, как и жабы, все пола бабецкого. Мужиков среди вас нетути и нет. Оттого икру мечете, а не как все люди размножаетесь. Почкованием! Или простым делением. И проще и гигиеничнее! Да ты сам попробуй, не пожалеешь. А-то яйца разложите в виде икры, так что ж? Ежели вы при яйцах, так сразу и самцы? Чего-то отвлёкся я. Tы меня с панталыку сшибаешь. A! Так, я самый страшный и сильный, говорю. Когда пьяный иду, от меня трезвый слон убегает. Потому, настигну и растопчу, а могу и заглотать без всякого растоптания. Но, я справедлив! Сначала всегда и всех словами, али там криком предупреждаю, приведите мне на обед малых детушек, временно живы останетесь! Ещё я люблю ракеты баллистические сбивать. Бывало выйду за село, гляну — девки гуляют. Тут и мне весело! А она летит в высоте болезная, роторами поскрипывая. Как от шутки молодецкой удержишься? Подберёшь каменюку тяжёлую покруглее, да как дашь! Иногда, за вечер, штук по семь добывал. Я, вообще, охотник знатный. Вот, нарочно, скажи, какую ты лесную птицу предпочитаешь? Ну, для последующего поедания. Я вот завсегда располагаю тетёрку добыть. Знатная вещь. Особливо с брусникой. А тут мне мужик ейный встретился, по кликухе тетерев-косач, так я его в дрызг уложил. Потом по атомам животное собирали. Он, гада ядовитая, меня решил из-под угла дрючком достать, да, куда там! Я-то завсегда готовый! Так он у меня после удара специальным стерильным граммофоном, на атомы мелкие распался. В пыль! В пыль! Как у Жванецкого! А знаешь, сколько я могу с бабами проклаждаться? Мне тут недавно одну из Африки жаркой и жёлтой подогнали. Надсмеяться хотели. Ты прикинь, одели какую-то шкуру, как бегемотиху и говорят, с понтом, давай, мол, муравей, действуй. Я три ночи полностью соответствовал, на четвёртую дура эта толстомясая в окно выкинулась. Я думаю, от неразделённой любви. Раньше я в другом городе жил. Новом Иорке. Ничего городок, oбширный, машины ездят. И метро. Только я тебе так скажу, когда его голландцы покупали у индиосов за бусы и зеркала, то, ты, в натуре, не поверишь, назвали городишко свой Новым Амстердамом. А уж намного позже, когда Покахонтес оженилась с капитаном Джоном, а скунс с бульдогом аглицким, под пустяшным предлогом, что оба они в нашей природе млекопитающие, переименование произошло. И там несколько веков спал Рип ван Винкль. Cам про это читал, а остальные, которые не спали, всё вокруг нарекли Манхеттеном. Так возник Багдад на Гудзоне и Подземке. И это всё-чистая правда. В книгах зря не напишут. В то время как в городе Балтимор чёрный ворон продолжал выкликать Неверморем. У порога моего. О чем тоже было в книгу автором Эдгаром записано. Hаливай. «Бездельник, кто с нами не пьян!» Махнув кухоль горилки, размером с три кварты, Ант, именно так звали нашего героя, продолжал. Эй, лягух! Не спи, замёрзнешь. Что у тебя с порохом и пороховницами? Как там у дальних возов, Писаренко всё бьётся? Или уже спать лёг? А Вовтузенко? Лады! Тогда я продолжу мною дозволенные речи! Знаешь ли ты, о пожиратель насекомых, что в стольном городе Москве жил был писатель и звали его Всеволодом Вишневским? Какая у него истинная фамилия была и была ли — не скажу. Всё покрыто жутким мраком. Oн, писатель, ебстественно, не мрак, был оптимистом большим. У него даже трагедия, и та «Оптимистическая» была. Я это к чему? Там тип один, Вожачком его перцы местные кликали, всё здоровьем большого Вожака интересовался. Hе болит ли у него что, как с изжогой дела? Kак жених один у Гоголя, тот тоже интересовался, не спросила ли невеста будущая о его намерении жениться? И с тем же успехом. Kак у человека может изжога быть, ежели его взяли, да без путного суда расстреляли? Или, жениться как, если все в окна повыпригивают? Ты прикинь, чего люди пишут? Я тут почитал малость, так хоть сам в дурдом ложись, не дожидаясь оказии. Tы, пей, лягух! Чем больше мы общаемся, тем всё более я убеждаюсь, ты реален и выпивоха не из последних. Это ж надо, как у вас бабы винище хлещут! Прадед был у меня в Древней Греции, её ещё по чудному обзывают, Ахея, Ахинея. Но это не важно. Там один мужик был сильный. У меня погоняло Ант, а у него было Антей. Может и правда родственники. Кто знает. Давно дело было. Так вот. Гад один, его Гераклом звали, родича моего в воздух высоко поднял и утопил. Или ещё чего. Не скажу точно, за давностью лет его даже не посадили, oднако, знаю, прикончил и фамилии не спросил. Потому только по имени и ориентируемся, фамилия утрачена! Во, чего гады творят с нашим братом. Встречу грека этого, живым не уйдёт. Покусаю! Слышь, лягух, а ты ничего! Тебя как звать-то? Земноводная амфибия? С амфибрахием не знаком? Вот и я тоже. Я ж говорил. Баба ты. Женского, бабецкого пола, значит. Какие у нас планы, насчёт слиться в экстазе и побезумствовать? По вышеозначенной Трагедии и речи матроса Алексея? И — не боись. Признаю тебя, хотя и условно, за мужика. У меня на примете есть две биксы бановые, но в прикиде ништяк будут. Сучонки-волчихи обдолбанные. Побредём? А кафтаны нам, инсектам, без надобности. Так что зря и цитируешь «Дай кафтан-ка! Поплетусь!» Нет, брат, другому мы завету последуем: «Мы побредём, паломники, сердце притомив! Хрена ли нам Мнёвники? Едем в Тель-Авив»! Или в Иерушалаим! Пошли, брат, «дорогу осилит идущий», который под кайфом бредёт, не валенок, лапу сосущий, а тот кого водка ведёт! Запевай:

Вот бредут иудеи по пустыням Синая. От природы балдея благодатного края! Где тут реки, что с мёдом, с молоком где озёра? И ясней с каждым годом, не уйти от позора. Все мы здесь передохнем, иудеев порода. Ляжем все и не охнем. Против нас тут природа. Только дети младые добредут с Моисеем. Вьются пейсы седые. Тяжело быть евреем!