Остров с призраками

Михаил Анатольевич Гришин, 2021

Попав на необитаемый остров, Витька Картошкин и его верные друзья Колюня и Вовчик, неожиданно сталкиваются там с двумя взрослыми дядьками подозрительного вида. Опознав в них «чёрных копателей», которые наживаются тем, что торгуют оружием и наградами, безжалостно расковыривая для этой цели воинские захоронения, отважная троица вступает с ними в неравную схватку. Как не сопротивлялись потерявшие совесть «чёрные копатели» да ничего у них не вышло, потому что на чьей стороне правда у того и сила. А уж когда мальчишки приехали на обнаруженном в болоте грозном танке, тут и вовсе «чёрные копатели» сникли: теперь только и оставалось злодеям, что сдаться на волю победителей.

5

Лесную сторожку за деревьями было не видно: ехали, ехали, потом повернули с дороги (как ребятам показалось, в самую чащу, где заблудиться для городского жителя ничего не стоило) и неожиданно за кустами, будто по волшебству, появился маленький домик со старой грушей в крошечном огородике. Срубленный из сосновых брёвен домик, снаружи почерневший от дождей и времени, больше был похож не на жилище такого геройского лесника, как Петрович, а на избушку Бабы-Яги, если к ней приделать курьи ножки.

Витька с любопытством поглядел на крышу, надеясь увидеть там жестяного петуха, но, к его удивлению, конёк украшал флюгер, выполненный по современному — в виде самолёта, у которого на ветру крутились три пропеллера.

Дворик был огорожен жердями, чтобы по нему свободно не разгуливали лоси и кабаны: одни — любители Сивкиного сена, другие — поковыряться в огороде.

— А если медведь придёт? — спросил Витька и сам ответил: — Он все жерди, словно спички, переломает!

— Ну, брат, тут уж ничего не поделаешь, — развёл руками Петрович. — Не буду же я из-за него железный забор городить. Да и не водятся они здесь…

— А если медведь припрётся, — воинственно заявил Пельмень, выставив свой знаменитый живот, — будем отстреливаться!

— Дельный совет, — не стал спорить с ним Петрович.

Витьке, которому доводилось близко видеть зверей только в передвижном зоопарке ( где прямо у него на глазах с голоду околела тощая облезлая лиса), не верилось, что если бы не изгородь, то самые настоящие вольные звери могли бы так близко подходить к дому, что им ничего не стоило бы заглянуть в окно — поинтересоваться, чем там занимается хозяин.

— Дядя Иван, — спросил Витька, желая выяснить взволновавший его вопрос, — а вот другая… мелкая живность, она ведь запросто может проникнуть сквозь такую дырявую ограду?

— Они и проникают, — подтвердил Петрович.

— И что… прямо в окна заглядывают? — Витька вытаращил свои в крапинку глаза и затаил дыхание.

— Бывает и в окна.

— Вот это да!

— Но больше, конечно, на огород целятся…

— Чтоб чем-нибудь вкусненьким поживиться! — встрял в разговор прожорливый Пельмень. — Уж я-то их знаю!

Витька хотел было Пельменя осадить, чтобы помалкивал, когда разговаривают два уважаемых человека, но тут его осенила одна мысль, и он, хитро поглядывая на этот жиртрест, самым добреньким голосом полюбопытствовал:

— Дядя Иван, и какими способами вы боретесь с их обжорством? Неужели расстреливаете на месте?

Пельмень громко икнул, вздрогнув всем туловищем.

Петрович, не заметив намёка, сказал:

— На этот случай у меня имеется свой метод… бескровный. Но действенный.

И он, сложив губы трубочкой, свистнул, как обычно свистят хозяева, подзывая своих собак. И точно — из конуры, которую за кустами жимолости ребята не сразу разглядели, вылез огромный лохматый пёс и, зевая во всю свою зубастую пасть (Колюнин обострённый слух даже расслышал хруст), с грозным видом двинулся в их сторону.

В этот миг и сам Пельмень, и Витька подумали одинаково: собака нужна для того, чтобы гонять толстяков, пока у них не растрясётся жир. Подтвердил такую версию и Петрович, сказав:

— При виде Чука всякому любителю поживиться сразу становится не до еды. Надо быть вёртким, чтобы успеть от него убежать.

От перспективы быть покусанным Пельмень впал в уныние и стал испуганно озираться, прикидывая, в какую сторону задать стрекача, чтобы эту здоровенную псину оставить ни с чем. Зато худощавый Витька отнёсся более спокойно, полагая, что как объект для нападения он особого интереса не представляет.

Петрович потрепал по холке подошедшего пса и, указывая на ребят, раздельно сказал:

— Чук, это друзья. Дру-узья. Их надо охранять. Понял? Ох-ра-нять!

Смышлёный пёс звучно клацнул зубами и негромко зарычал, показывая, как будет охранять.

— Может, это самое… не надо нас охранять, — запнулся было Пельмень, не сводя тоскливых глаз с Чука. Но лесник суровым голосом прервал: — Парни, здесь не город… Здесь лес. И случиться может всякое… Можно ненароком заблудиться, можно угодить в болото, которых тут полно… Наконец, могут напасть и волки, — припугнул он.

Услышав про волков, Пельмень сразу согласился, видно, до него дошло, какую аппетитную закуску он для них представляет.

Витька с минуту поразмыслил, а потом спросил:

— Дядя Иван, а как вот Чук к лосям и кабанам относится?

— А у них нейтралитет.

— Чего у них?

— Нейтралитет. Обоюдное ненападение.

— Ну вы тоже скажете… — хмыкнул Витька.

— А вот слухай! — Лесник присел на одну из оглобель телеги, из которой только что выпряг Сивку, и начал рассказывать: — Жила у меня тут кошка Муся. И вот как-то вышел из леса сохатый, а моя Муся возьми к нему и подойди. Ну, думаю, раздавит её или рогами проткнёт… Хотел уж было для острастки пальнуть вверх… Да смотрю, лось мою кошку обнюхал и… Как уж они там между собой договаривались, я не знаю. Но только с той поры сохатый стал приходить каждый день часов около двенадцати, а Муся заранее выходила на крыльцо и ждала его. Свиданья эти обычно длились недолго — обнюхают они друг друга, Муся потрётся о ноги сохатого, пообщаются несколько минут, и всё. Вот только кошка стала частенько уходить вечерами гулять. А потом и совсем пропала. Видно, увёл её жених. А ты говоришь!

Витька покрутил головой, восхищённый такой крепкой дружбой совсем разных животных, и предположил:

— Наверное, они в свадебное путешествие отправились? Нагуляются и вернутся.

— Ну что ж, — захохотал во всё горло Петрович, — будем ждать.

— А что, законно! — сказал Витька, довольный, что развеселил серьёзного Петровича.

Лесник хлопнул себя по коленям и поднялся:

— Ну что ж, парни, как говорится, делу время, потехе час. Пока отдыхайте, а я с объездом поеду, погляжу, что в моих владениях происходит. Это вам не заграница, где лесок можно за пару часов пешком обойти. У нас дела посерьёзнее… Так-то!

Он прошёл под навес, где у него хранился лошадиный инвентарь, снял со стены потёртое седло и взгромоздил на спину Сивке. Пока Петрович затягивал подпругу, лошадь продолжала невозмутимо хрумкать сено, но слегка заартачилась, когда он всунул в её жёлтые оскаленные зубы удила, оторвав от такой вкусной еды и при этом ещё пошутив:

— На-ка шоколадку!

Пельмень, глядя на прежде невиданную процедуру, явственно почувствовал у себя во рту металлический привкус и брезгливо сморщился, ощерившись, как только что Сивка.

— До вечера, парни! — крикнул Петрович и, нахлёстывая Сивку по бокам, затрусил на ней по лесной тропинке.

Лесник уехал с объездом, и ребята остались одни.

Пельмень передёрнул плечами и сам себе сказал:

— Пора подкрепиться!

Он уселся на сене возле навеса и, покопавшись в рюкзаке, извлёк свёрток с бутербродами, которые незамедлительно стал уплетать.

— Вкуснотиш-ша! — прошамкал набитым ртом Пельмень, и тут его взгляд встретился с взглядом Чука.

Пёс лежал напротив и, положив голову на лапы, внимательно наблюдал за жующим толстяком.

Пельмень икнул, едва не подавившись, и, перестав жевать, тоже уставился, не моргая, на собаку. Сидеть с раздувшимися щеками было нелегко, потому — что скопившейся во рту слюны становилось всё больше и больше, грозя потечь по подбородку, что, несомненно, послужило бы сигналом собаке к гонению обжоры по лесу до полного его истощения.

Чук зевнул, прикрыв глаза, и Пельмень быстро-быстро заработал челюстями. Чук перестал зевать, и Пельмень тоже перестал жевать.

Борьба человека с собакой продолжалась долго: когда собака на секунду переключала своё внимание на что-то другое, человек быстро жевал, не сводя с неё настороженных глаз; как только собака опять устремляла на него грозный взгляд, челюсти человека замирали в застигнутом положении.

Таким неудобным способом Пельмень кое-как всё-таки умудрился дожевать бутерброд и облегчённо вздохнул.

Тут собака встала и ушла.

Пельмень дождался, когда Чук залезет в конуру, и торопливо приложился к полуторалитровой баклажке с молоком, опустошив её почти наполовину. Довольный тем, что ему так ловко удалось обхитрить собаку, Пельмень блаженно растянулся на душистом сене. Через минуту его могучий храп разнёсся далеко окрест, не на шутку перепугав лесных обитателей. На короткое время в лесу наступила тишина. А когда юркий воробей слетал на разведку и доложил об увиденном, лесные обитатели запели с новой силой, радуясь, что это всего-навсего обыкновенный человеческий храп, только очень громкий.