Казино «Пять тузов». Киноповесть

Митрофан Вистовский

По заказу Министерства Внешних Долгов. Авантюрная, остросюжетная комедийная киноповесть. Продукт готов к употреблению, не требует дополнительной обработки…

Сцена 3: Издательство. Рабочая суета

С забинтованным пальцем открываю дверь издательства. На двери монументальная табличка: «Издательский дом ОМЕГА». В издательстве — привычная суматоха. По коридорам и лестницам снуют знакомые и не очень лица с кипами бумаг и упаковками свежей прессы. Уборщица готовит к действию большой полотер.

У входа за стойкой сидит вахтер. Он почему-то одет в форму швейцара и смотрит хмуро. Голос за кадром:

«А в издательстве все шло своим чередом, все дышало и кипело работой. Мастера печатного слова — журналисты и писатели всех мастей — спешили по своим ежедневным делам. Это был мой мир, моя атмосфера. И даже в облике сурового охранника у входа было что-то родное и близкое…».

— Привет, Иваныч, — бросаю вахтеру на ходу.

— Я — Петрович, — летят мне в спину его возражения.

— Эй, Вистовский! Вистовский! — орет мне кто-то от дверей.

— А! Привет! — оборачиваюсь я, но не останавливаюсь.

— Ты мне сотню возвращать собираешься?

— Ну, конечно! — на ходу успокаиваю я неизвестного кредитора и иду дальше.

— Когда?

Поворачиваюсь и прикладываю покалеченную руку к груди.

— Завтра отдам, — собираюсь сказать я, но в этот миг уборщица на секунду включает полотер и моя пламенная тирада сливается с отчаянным воем агрегата.

— Когда? — непонимающе переспрашивает тот.

— Завтра! — полотер врубается на полную громкость и опять заглушает слова. — Ты же меня знаешь. Разве я тебя когда-нибудь подводил? Жди меня и я вернусь!

Глаза кредитора тихо стекленеют, но мне, к сожалению, пора.

В лифтовом холле наталкиваюсь на работника с внушительной стопкой рукописей в руках. Бумажная кипа достает ему выше подбородка, вдобавок ко всему, в зубах у бедолаги надкусанный бутерброд.

— Какой этаж? — участливо спрашиваю я.

В ответ он мычит что-то маловразумительное и движением подбородка пытается показать наверх.

«Впереди был долгий трудовой день, — завершает вещание мой внутренний голос, — и множество интересных дел ожидало меня на рабочем месте».

Поочередно показываю пальцем на кнопки и вопросительно смотрю на его реакцию. Надписи рядом с кнопками говорят сами за себя:

Жареные факты

Фальшивые сплетни

Дрянные романы

Совсем дрянные романы

Полный отстой

Лучше не читать

Макулатура

Детективы

На детективах он оживленно кивает головой, отчего стопка в его руках рассыпается. Развожу руками и выхожу из лифта… Читатель ждет от меня своевременной и достоверной информации.

Первая дверь с надписью: «Заказные статьи». Вхожу без стука, ложу на стол несколько бумажек из папки, продолжаю движение.

Вторая дверь: «Газетные утки». Все идет без промедлений.

Третья дверь: «Аналитический отдел». Здесь заминка. Редактор жестом останавливает меня и продолжает диктовать секретарше. Клавиши стучат чуть быстрее, чем следует. Редактор диктует четко и внятно:

— Удивительное скудоумие продемонстрировал известный русский писатель Л. Н. Толстоевский! На вопрос журналистов, какими языками он владеет, литератор ответил: «Лично я никакими языками не владею. Я ими пользуюсь».

— Принес? — через плечо осведомляется он.

— Конечно! — подтверждаю я и сую ему немного измятый лист.

— Бывай.

Не замечая, что я не спешу покидать кабинет, редактор продолжает диктовать:

— «Не пить на рабочем месте, — под таким девизом начинает летний сезон бригада москворецких водолазов».

— Ну, что еще? — откликается он на мое вежливое постукивание по плечу.

— У тебя сотни до завтра нет? — как бы между прочим любопытствую я и слышу в ответ: «Завтра заходи».

— Хорошо…

— «Вот бы и нам наконец взять за правило…», — под стук печатных клавиш летит за мной его раскатистый голос…

На выходе нос к носу сталкиваюсь с литературным редактором Васькиным.

— Ага, на ловца и зверь бежит! — радостно хватает он мою руку. У меня на лице — болезненная гримаса:

— Осторожнее! — запоздало вскрикиваю я и демонстрирую перевязанный палец.

— Ты что, палец, что ли, сломал?

— Ну! Понаставили заборов, где ни попадя. Ни пройти ни проехать. Как теперь работать не знаю.

Весь мой скорбный облик говорит о моем душевном расстройстве, но на редактора это почти не производит впечатления:

— Ладно, кончай симулировать! Ты когда рукопись принесешь? На прошлой неделе еще обещал.

— Тебе бы так симулировать! — продолжаю морщиться я, прижимая папку подмышкой. — Какую рукопись?

— Та-а-к! — с нехорошими нотками тянет редактор и я озаряюсь счастливой догадкой:

— Ах, рукопись! Романа, что ли?

— Его самого, — глаза редактора начинают нетерпеливо посверкивать.

— На днях.

— Железно?

— Железно.

Я старательно придаю своему лицу выражение полной правдивости и кажется это приносит свой эффект. Васькин отпускает мой рукав и неожиданно соглашается:

— Ладно, если к вечеру не принесешь — пеняй на себя.

— Конечно, — соглашаюсь я. — Ты же меня знаешь.

А вот и мой родной отдел и любимая мною табличка с большими магнитными буквами: «Отдел оперативного ОПИСКА». Быстро меняю буквы местами: «Отдел оперативного ПОИСКА». От хлопка дверью большое «О» опять срывается вниз.

Рывком открываю дверь. Приветствие, дежурный комплимент:

— Всем привет. Красивая прическа.

В нашем отделе из пяти столов заняты только два. За одним сидит девушка, узнать которую легко мог бы каждый, потому что прямо над ней к стене приколочена табличка: «Мария Степановна Воронцова, журналист». На Марье Степановне черная куртка с цепями, а на голове ярко красный панковский гребень. Я люблю эту вежливую, интеллигентную девушку. Она с упоением читает толстую книгу и отвечает хорошо поставленным голосом потомственной аристократки:

— Стилист посоветовал.

Над другим столом табличка более сдержана: «Репортер Петров».

Репортер Петров ведет себя как-то странно — сидит в позе Лотоса, ни на что не реагирует и подозрительно не дышит.

— А с ним что? — интересуюсь я у Марии Степановны.

— Не обращайте внимания, Митрофан Семенович, — охотно отзывается та, — это он вчера про йогов статью писал, теперь на себе опыты ставит.

— Похвально, — одобряю я действия своего подчиненного.

На моем рабочем месте страшный беспорядок. Табличка над столом отсутствует, бумаги разбросаны, ящики перевернуты.

— Ну и какие мерзавцы мне здесь погром устроили? — спокойно интересуюсь я.

— Это, Митрофан Семенович, вы вчера ручку здесь свою искали, — напоминает Мария Степановна, пока я возвращаю на стену табличку: «Митрофан Вистовский, старший группы ПОИСКА».

— А, ну да! — припоминаю я. — А рукопись мою никто не видел?

— Рукопись вашу я не видела, — плывет по кабинету нежный женский голос.

Роюсь среди бумаг, по мере сил возвращая их по местам. Рукописи нет. Она отсутствует.

— Слышь, Петров, — кричу я из-под стола, — займи до завтра сотню.

— У кого? — открывает Петров один глаз и мне приходится пояснять:

— У тебя.

— У меня нет, — снова смыкает веки репортер Петров.

— Тогда займи хоть сколько, — на всякий случай продолжаю атаку я, хотя уже догадываюсь, что в ответ услышу все ту же печальную отповедь:

— Хоть сколько тоже нет.

— А рукопись мою ты не видел?

— Не видел.

Репортер Петров уходит в полную медитацию. Практика йоги приносит свои плоды.

— Ах, черт! — неожиданно вспоминается мне. — Я же ее Сидорову давал почитать. Кстати, почему его на рабочем месте нет?

— Он уже третий день на работу не ходит, — откликается со своего стула Мария Степановна. — Говорят, его квартиру обокрали. А у дедушки инсульт. Ужасная история. Бедный Сидоров! Переживает, наверное.

Эта информация выводит репортера Петрова из транса. Он пробует распутать заклинившие ноги и оттого голос его звучит несколько резко и саркастично:

— Переживает! Я его на днях возле казино видел. Он мне еще Маузер показывал, спрашивал, сколько такая штука стоить может.

— Какой Маузер? — у меня слова Петрова вызывают здоровое любопытство.

— Что значит какой Маузер? Обычный пистолет системы Маузер, образца 1896 года, калибр — девять миллиметров. С патронами и кобурой. Как у комиссаров в гражданскую. На пару сотен может потянуть, наверное.

— Да, кстати, — вспоминаю я о своем деле, — займи сотню до завтра.

— Ты уже спрашивал, — отрезает Петров.

Сказать что-нибудь еще я не успеваю. Дверь с шумом открывается и на пороге появляется дежурный:

— Опергруппа, на выезд! Хулиганы в зоопарке слона замучили — консервную банку к хвосту привязали!

— Слон индийский? — оживляется репортер Петров.

— Индийский.

— Еду! — он вскакивает со стула и пулей вылетает из кабинета. Мария Степановна поправляет прическу.

— Какой ужас! — задумчиво бормочет она. — Ну почему люди так бессердечны? Надо нам все-таки чаще писать о необходимости доброго отношения к животным…

Одной рукой набираю номер телефона Сидорова, второй — продолжаю рыться в бумагах. Мой голос за кадром размышляет вслух:

«Набирая номер телефона, я смотрел на Марию Степановну и не знал, как сказать этой юной наивной девушке, что иногда жизнь бывает жестокой, что когда-то и я пытался писать статьи в защиту наших четвероногих друзей, но злобное существо, похожее на бультерьера, загнало меня на дерево, и растерзало всю мою работу в клочки…».

— Абонент Сидоров временно недоступен, — вежливо отвечает трубка.