Девушки из хижины

Минка Кент, 2019

В лесной глуши есть хижина, там живут две девушки. В их хижине нет электричества и почти не осталось еды. Однако они преданно ждут Маму и не рискуют выходить из леса в опасный внешний мир. Ждут уже шестьдесят три дня. А где-то далеко, в особняке у края леса, Николетта перебирает в комоде вещи своего мужа Бранта и случайно находит фотографию. Брант давно ведет себя странно, снимает тайно деньги со счетов и скрывает свои телефонные звонки. Но именно это фото заставляет Николетту впервые испугаться.

Глава 6

Николетта

Впереди меня ребенок в магазинной тележке болтает ногами и пинает мать. Наблюдаю, как она хватается за них и опускает вниз. Малыш извивается. Мама шепчет что-то ему на ухо. Ребенок дуется. Она идет дальше, толкая тележку в конец прохода.

Уверена, что сцена повторяется в продуктовых магазинах по всей Америке, но я увлечена моментом, наблюдаю за ними в режиме реального времени и представляю себя на месте матери.

На ее спортивных брюках тут и там висят клочья золотистой собачьей шерсти, футболка мятая, но темные волосы собраны на макушке в блестящий пучок, как у балерины, и когда она поворачивается, я вижу ее профиль.

Хорошенькая даже с темными кругами под глазами, она так молода, что лицо кажется почти детским. На безымянном пальце левой руки тонкое золотое кольцо, украшенное крошечным бриллиантом.

Сжимаю ручку тележки и, оторвав от них взгляд, стараюсь припомнить, что мне нужно в этом отделе. Миндальная мука? Ксилитол? Темный шоколад без сахара для выпечки? Для меня это не главные продукты, но Брант сидит на какой-то свободной от сахара и клейковины мудреной палеодиете, которая, как он уверен, обостряет его творческие способности.

Ломаю голову, припоминая, что надо взять.

Нехватка сна в последнее время сказывается на моей кратковременной памяти. Несколько недель пробовала пить мелатонин в таблетках, но это кончилось кошмарами — очень специфическими ночными снами, в которых присутствуют мой муж, светловолосый ребенок и безликая женщина.

Стоя посреди продуктового магазина в маленьком городке, тешу себя надеждой, что я, быть может, выдумываю все это, и молю Бога, чтобы так и было.

Грезы о моей воображаемой семье посещают меня долгие годы. Воображаю, как муж фотографирует нашего ребенка и как я сама любовно размещаю снимки в альбомах. Мечтаю о поездках в родительский дом в Нантакете, где нашего маленького встречают с распростертыми объятиями, кружат и тормошат. Мама учит его готовить наше знаменитое овсяное печенье с малиной, а папа на своем «Парсивале III» — управлять парусами. Вижу лыжные прогулки в Вермонте и летние каникулы в Европе, тоскую по поздним завтракам с оладьями и беготне по магазинам перед началом нового учебного года в школах.

Если повезет, еще не все потеряно.

А если нет, то я потратила годы на пустые мечты и гадание на ромашке.

За последний год Брант отдалился, и все это время я думала, что виной тому усталость и застой в наших отношениях. Мне казалось, что нам нужно начать с чистого листа, и я была уверена, что мы к этому готовы.

Поэтому я начала подталкивать его к мысли о приемном ребенке.

Я называла это детскими шагами. Я давила и давила, изо всех сил, так, как давит отчаявшаяся женщина — хлопая ресницами и сыпя шутками, которые шутками отнюдь не являлись.

Бранту потребовалось время, чтобы созреть для этой идеи. В его нежелании я винила расписание предстоящих рабочих поездок мужа. Когда же он наконец согласился, я объяснила это его чувством вины за то, что непропорционально много времени он уделяет работе и мало — мне, а также тем фактом, что я никогда ни о чем его не просила.

Теперь я боюсь, что он просто тянет время, ждет подходящего случая разбить мне сердце и спалить нашу совместную жизнь дотла. Только не уверена, какой у него план… потому что у него есть слава, а у меня — деньги.

Дом. Автомобиль. Все это я купила на семейные деньги из моего трастового фонда. Не спорю, Брант сам прилично зарабатывает, но без меня его уровень жизни упал бы заметно. Не говоря уже о том, что возможность жить, совершенно не беспокоясь о деньгах, вообще неоценима.

Насколько мне известно, из своих заработков Брант не сберег ни пенни. В основном потому, что в этом не было необходимости. Наше будущее обеспечено, по крайней мере финансово. Мы всегда относились к его доходам как к деньгам на развлечения. Брант мог потратить их на что хотел, потому что он их заработал, и на самом деле мы в них не нуждались.

Если это действительно его ребенок, то, полагаю, бóльшая часть его заработков поступает сейчас матери девочки.

Должно быть, усталая мама с утомленным малышом, идущая впереди, почувствовала мой взгляд, потому что резко разворачивается в мою сторону и сурово смотрит в глаза.

Для меня это обычная вещь.

Я «чужая» с тех пор, как мы сюда приехали. И не имеет значения, что живу здесь больше десяти лет. Я до сих пор «та богатая сучка, что живет за городом». Люди видят мои аккуратные, без единой морщинки наряды, французские дизайнерские сумочки. Видят отсутствие озабоченных складок на лбу, мешков под глазами и считают, что они должны быть.

Когда-то, совсем недавно… были.

Я улыбаюсь, и выражение ее лица смягчается. Она понимает, что я ее не сужу, что я не такая уж неприступная, какой кажусь. И если бы я не боялась сойти за совсем уж невозможную чудачку, я сказала бы, как ей повезло ежедневно ходить в магазин в легинсах и с пучком на голове, пылесосить минивэн от раздавленных крекеров и составлять легкие, не противопоказанные малышам меню.

Чего бы я только ни отдала, чтобы ощутить столь полноценную усталость.

Отвернувшись, она меняет положение тела так, чтобы лишить меня возможности видеть ребенка. Словно не желает, чтобы я на него смотрела. И тут до меня доходит. Она решила, что я глазею на ее малыша.

Много лет назад — задолго до того, как мы сюда переехали, — в городе случилась пара похищений детей. В обоих случаях украли младенцев, и обоих — среди бела дня. Местные так и не оправились от страха. Сознание того, что в их бесценном Стиллуотер-Хиллз затаилось зло, нанесло жителям городка незаживающую рану. Множество семей даже уехало отсюда, гонимые страхом, что их ребенок станет следующим.

Я не виню мать, старающуюся уберечь свое дитя.

Это ее право, ее долг.

— Он очаровашка, — говорю я, толкая тележку мимо мамы и ее синеглазого малыша. Надеюсь легко намекнуть, что я не представляю ни малейшей опасности.

— Спасибо, — хрипло отвечает она, убирая тележку с дороги.

Кокосовая мука.

Вот что мне нужно.

Беру с полки фунтовый пакет и направляюсь к мясному прилавку, чтобы вычеркнуть из своего списка еще несколько наименований, а уж потом ехать домой, готовить ужин, изо всех сил изображать, что я в порядке, а не слетаю медленно с катушек.

Только потяни за ниточку, и я сорвусь.

Не знаю точно, как это будет, но добра не принесет ни мне, ни ему.