Рыбы

Рикки Рен, 2020

«Верите ли вы в судьбу и возможность её изменить? А если да, то насколько крепка ваша вера? У Анри Леро есть только 13 дней, чтобы спасти брата и поверить настолько, чтоб навсегда изменить этот мир. Избавьтесь от всего лишнего, вдохните поглубже и возьмите меня за руку. Мы отправляемся на глубину». Рикки Рен

Глава 1. Факел

Без восьми минут полночь по парижскому времени… Анри практически в темноте застегивает выполненные на заказ платиновые запонки, исподлобья поглядывая на грозные керамические часы в виде огромного спрута, наблюдающие за ним с противоположной стены. Аккуратно поправляя покрытый тонким слоем 24-каратного золота галстук, он заворожённо следит за перемещением секундной стрелки. Еще шесть минут…

Опустив взгляд на открытую бутылку коллекционного коньяка семейного резерва Леро, он тут же вспомнил о полупустом стакане ямайского кофе, небрежно оставленном им где-то на письменном столе в противоположном конце комнаты. Вкупе с пятью выкуренными им за эту долгую ночь сигарами он практически выполнил любимый дегустационный ритуал своего покойного деда. Кофе, коньяк, сигара — всё как их учил старый Жан.

Без пяти минут полночь… Нажимая на кнопку автоматического открытия жалюзи, Анри с усилием встаёт на ноги, неторопливо закуривает и продвигается навстречу огромному панорамному окну, открывающему взору лучшие виды утреннего Гонконга… Он отходит к центру комнаты, все так же не сводя взгляд с техногенной панорамы, и вновь устало опускается в удобное кожаное кресло.

Ещё три с половиной минуты, но тишину разрывает телефонный звонок.

— Месье Леро, вас беспокоят из… — обратился к нему низкий женский голос.

— Не сейчас! — резко выпалил он. — Я жду очень важный звонок.

Две с половиной минуты до полуночи… Сердце месье Леро, казалось, бьется в такт с настенным керамическим спрутом. Две минуты до полуночи… Звонок.

— Уже… — тихо произнес молодой мужчина на противоположном конце линии.

— Уже?! Жюль, но сейчас только 11:58 по Парижу… — немного растерялся Анри, поглядывая на часы. — Как? — впиваясь ногтями в подлокотник кресла, добавил он.

— Так же, как и дед… И дядя Жак… — дрожащим голосом ответил Жюль. — Ты приедешь?

— Разумеется. Не каждую же ночь умирают мои младшие братья, — озадаченно поглядывая на висящие керамические часы, ответил Анри, повесив трубку. До полуночи оставалась еще ровно одна минута.

***

Дорога в международный аэропорт Байюнь, названный так в честь главной достопримечательности южнокитайского Гуанчжоу — горы Байюнь, или дословно «горы Белых облаков», обычно не занимает более часа, если выдвигаться из делового центра города. Анри любил дорогу в сторону этой горы. Гора вообще была одним из его самых любимых мест в городе.

Взяв с собой всё самое необходимое из своей небольшой съемной квартирки по Третьей Пешеходной улице, он неторопливо спустился вниз по главному лифту, намереваясь сначала чуток прогуляться по Пекинской улочке, а затем, дойдя до оптового центра картин и принадлежностей для художников, захватить с собой парочку заказов домой для Жюля. Домой… Медленно произнеся это слово, Анри поморщился. Слишком давно он не возвращался в Коньяк или даже Париж, слишком давно не называл тот дом своим.

Прошоркав в довольно тесных ботинках до главного перекрёстка, он вновь обругал себя за то, что в очередной раз забыл взять зонтик, который был бы как нельзя кстати в такой солнцепёк, особенно для такой Белоснежки, как он. Пройдя еще триста метров до художественного центра, он осознал, что вполне готов сменить тесные ботинки на сланцы, несмотря на крушение идеального образа, тщательно выверенного им с утра. Льняные костюмы часто спасали Анри, когда выбор стоял между вариантом одеться легко или как ему нравится.

Элегантные костюмы-тройки уже давно стали одной из основных статей его расходов, не считая разве что коллекционных фигурок из любимых произведений японской анимации нашего тридцатитрёхлетнего друга. Тех, что старший из его младших братьев Томас когда-то грубо называл куклами.

Томас… Еще одна капелька пота пробежала по спине АнриАнри ии его зазнобило.

Небрежно взглянув на часы, по привычке надетые на левую, с юности иногда чуть подрагивающую руку, он отметил, что минутная стрелка уже подбегала к десяти минутам третьего. В очередной раз мысленно поругав себя за нерасторопность, он резво двинулся к главному входу оптового художественного цента.

Закончив с картинами, благополучно добравшись до аэропорта и на удивление без проблем сдав багаж, Анри занял своё место на борту и вот уже пятнадцать минут отпивал из пластикового стаканчика столовое красное вино неизвестного сорта, года и производителя. По крайней мере неизвестное для него и бортпроводницы. Учитывая огромное количество пассажиров, летящих данным чартерным рейсом, быть дотошно-вредным ему сейчас не особо хотелось, но любопытство то и дело подмывало его убедиться в правильности определения года урожая.

Случайно получив в лоб ручной кладью от неизвестной ему дамы преклонных лет, Анри с усмешкой отметил, что такая картина весьма позабавила бы его покойного отца. Бывший наследник коньячной империи Леро напивается не пойми чем в переполненном салоне экономкласса. «Красота», — подумал Анри и попросил повторить.

После пяти часов пути главным бонусом в этом полете оставалось сносное место около окна и всё ещё наполовину заряженная электронная книга со скачанным сборником лучших романов Жюля Верна. Взглянув на часы, Анри слегка задержал взгляд на секундной стрелке, медленно подходящей к полуночи.

— Тик… Тик… Тик… — волнующе повторяли они. — Тик… Тик… Тик… — три удара сердца на каждый стук. — Тик…Тик… — два удара. — Ти-ик… — сердце словно останавливается. Левый глаз Анри начинает нервно дёргаться, но он не сводит взгляд со стрелок часов, медленно покрывающихся резными линиями, причудливо увеличивающихся в размерах и огибаемых щупальцами небольшого бурого осьминога. Анри невольно перевел взгляд с часов на собственные руки, которые в эту минуту стремительно уменьшались в размерах и теряли столь привычный густой волосяной покров. — Тик… Тик… — часы внезапно останавливаются, и Анри наблюдает, как они медленно переползают с его кисти на стену, пока детский голос справа от него не прерывает это поистине жуткое зрелище.

— Нового сомика привезли, — восторженно прокричал рыжий мальчуган с небесно-голубыми глазами и капелькой пота над верхней губой.

Мальчик прерывисто дёргал Анри за рукав красно-черного полосатого джемпера крупной вязки.

— Томас… — изумленный Анри накрывает своей ладонью руку своего десятилетнего младшего брата, не в силах сдержать слезы. — Живой…

— Анри, Факел, вы чего там копаетесь? — проворчал пулей влетевший в комнату пухлый белокурый малыш, призывно перекладывая небольшой аквариумный сачок из одной руки в другую.

— Жюль, ну вот какого якоря ты опять зовешь меня Факел? Если тебе так нравится называться Гуппи, то будь любезен и старшему кличку подбери, а то только он один у нас просто Анри, — сурово нахмурив брови, начал рыжий.

— Так он не может видеть свою рыбью сущность со стороны, глупенький. Как же он нам скажет, какая он рыба? — высоко подняв бровки, с удивлением выдал кудрявый малышок, довольно прокручивая на пальце маленький крендель, вытащенный им из кармана штанишек.

— Тогда с каких радостей я Факел? Где ты слышал о такой рыбе, Анри? — недоумевал Томас, капризно закатывая глаза.

— Ты не похож на рыбу, Томас, — не отрывая взгляда от брата, отвечал он. — И никогда не был… Единственный, кто не был похож… Не место тебе под водой… — закончил Анри, вытирая рукавом слёзы.

— Он чего ревёт? — непонимающе уставился на него самый младший. — Опять перечитывал «Таинственный остров» или снова стихи свои кому-то декорировал? — не унимался он, побивая Томаса по ноге.

— Жюль, правильно говорить «декламировать» стихи, а не декорировать. Ой, да Анри, можешь не писать — не пиши, — согласился с младшим средний из сыновей семьи Леро, добавив: — Про живопись тоже лучше забудь, а то выходит очень специфично.

— Да, хуже, чем у меня. Вот смотри, — пухлой ладошкой четырехлетний малыш достаёт из левого кармашка свернутый тетрадный листок, на котором в центре с любовью нарисован сам Жюль, справа от него, судя по росту и осанке, за руку его держит глава семейства Альберт Леро, рядом с которым малыш поместил их дядю Жака. Слева от себя автор изобразил положившего ему ладонь на плечо Анри, которого за плечи обнимал Томас. В правом верхнем углу рисунка вниз печально глядел красивый белый ангел.

— Это мама, — показав пальчиком на ангела, с грустью подтвердил малыш. — А вот стайки твоих девчонок, — злобно хихикал он, указывая на большое количество чёрных точек рядом с лицом нарисованного Анри.

Томас держался за бока, еле удерживаясь на ногах от смеха. Маленький Жюль довольно похохатывал, приземлившись на краю полосатого ковра в центре большого зала, а Анри, поправив горячо любимую четырнадцатилетним им и стайкой тех самых девчонок длинную косую черную чёлку, с интересом рассматривал рисунок в своих руках. Он вспомнил этот вечер. Это был их последний совместный вечер, когда никто не мог подозревать, что всего через двадцать восемь часов их жизнь бесповоротно изменится.

— Анри! — вдруг окрикнул его Томас. — Пристегнись!

Анри повернул голову в его сторону и уже намеревался что-то сказать, как почувствовал прикосновение чужой ладони на своём левом плече.

— Сэр, пристегните, пожалуйста, ремень безопасности. Наш самолёт начинает снижение, — обворожительно улыбаясь, обратилась к нему бортпроводница.

Не до конца отойдя от столь реалистичного сна, Анри молча кивнул, последовал указаниям девушки.

Оставшаяся часть пути прошла довольно спокойно. Успешно пройдя досмотр после посадки, он, предвосхищая предстоящие часы дороги из Парижа в родной Коньяк, решить предварительно перехватить пару кусочков любимого киш-лорена с лососем в кафе на первом этаже аэропорта. Довольно быстро расправившись с завтраком, Анри, неторопливо попивая латте, отправился на оговорённое место встречи с водителем. Заказанный автомобиль не заставил себя долго ждать, и уже через четыре часа пути они наконец-то подъезжали к месту назначения.

Тёплые вечера здесь в это время года можно считать закономерностью, которая за долгие годы его отсутствия, к счастью, так и не покинула этот райский уголок. Маленькие полуразваленные домики, где-то шикарные, но определённо видавшие лучшее время большие поместья и, разумеется, гектары белого винограда.

— Давно не виделись, месье Уньиблан, — жадно вдыхая сквозь открытое окно аромат одного из основных виноградов для производства коньяка, прошептал он, коварно улыбаясь. В памяти всплывали уроки старого Жана о секретах настоящего мастера погреба. Тут важен своевременный сбор урожая, правильный отжим, отвечающая всем требованиям ферментация, ювелирной работы двойная дистилляция и, разумеется, образцовая выдержка в особых бочках из Тронсёйского дуба.

— Гр-рх-хр, — прервала поток мыслей Анри очередная крутая кочка.

— Вы уж извините, — улыбаясь, поспешил вставить своё слово розовощёкий водитель. — Дороги здесь не из лучших.

— Да, — с горечью согласился Анри. — Куда же уходят наши налоги? — добавил он, вскинув брови.

— Во-о-от! Из года в год столько жалоб, столько шума, а ничего не меняется — ни дороги, ни условия работы, — возмущенно вторил ему водитель, подкручивая свой ус.

— Удивительно, что всё это происходит уже после высадки на Луну, — недоумевал Анри, вскинув руки.

— Мы совсем как камни на этой дороге, — задумчиво протянул водитель, сворачивая с основного шоссе. — Кинули в кучу, назвали Францией и забыли.

— Да, причем заметьте, камни земного происхождения. А были бы с Луны — так мигом бы обрели ценность. Лежали бы себе мирно в планетарии под стеклом, — задумчиво глядя в окно, подметил Анри.

— Благо хоть овраг огородили, — тревожно начал водитель. — Там дорога в дождь словно масло. Столько народу сгинуло, вот, например… — уже намеревался поведать он, но тут же был прерван поменявшимся в лице при упоминании оврага Анри.

— Здесь направо, — резко выпалил пассажир, нервно потирая ладони, — Остановите, пожалуйста, у поместья Леро.

— Как скажете, — непонимающе глядя на Анри через плечо, ответил водитель.

Анри плотно вжался в спинку кресла и закрыл глаза в попытке немного успокоиться. Восемь… Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три… Два… Один… Выдох.

— Ну вот, мы на месте, — радостно объявил водитель, паркуясь напротив места назначения.

Ворота дома ничуть не изменились с тех самых пор, как Анри в последний раз покинул их за рулем отцовского Bugatti Royale.

— Красивый дом. Вы приехали на праздник? — помогая Анри вытащить из багажника картины, уточнил водитель.

— Да, на похороны, — ловя недоуменный взгляд собеседника, отвечал он. — В нашей семье их принято отмечать с размахом, так что это своего рода праздник. Не зайдёте на чай?

— Ох, — растеряно начал водитель, — спасибо, но мне ещё нужно заехать в пару мест, так что я поспешу. Хорошего вам дня!

— Спасибо, вам тоже. Был рад знакомству! — ответил Анри, пожимая его руку.

Развернувшись к дому, он взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что время уже подходило к двум. Учитывая все приготовления к похоронам, у него оставалось всего четыре часа, чтобы разобрать вещи и привести себя в порядок. Глубоко вдохнув, Анри схватил увесистый чемодан, внезапно почувствовав, что его левая рука становится чуть тяжелее, чем обычно.

— Ну, правильно, — подумал он, — чем ближе к Факелу, тем тяжелее.

Распахнувшиеся ворота тут же заполнили несколько неизвестных Анри мужчин, скорее всего, представлявших собой главу охраны, дворецкого и кого-то из коньячного дома.

— Добрый день, месье Леро, — почтительно протянул седой мужчина, на вид около шестидесяти лет. — Разрешите представиться, меня зовут Франсуа де Галлон, я дворецкий этого дома в течение последних пятнадцати лет, а это Жан-Ив Парли — глава охраны, — Жан-Ив почтительно кивнул. — И наш добрый друг Жак Гийом — действующий мастер погреба Коньячного дома Леро.

— Рад знакомству с вами, джентльмены, — пожав собравшимся руки, Анри одарил собеседников лучшей из своих улыбок и даже прибавил к этому приблизительно три процента своего обаяния в знак особой признательности. В этой беседе с людьми, на плечах которых держался этот огромный дом все последние годы, он чувствовал себя блудным сыном.

— Большая честь наконец-то с вами познакомиться, месье Леро. Мы так много о вас слышали от вашего брата, — улыбаясь, добавил Жак.

— Просто Анри, — улыбнулся он в ответ и, извинившись за внезапность своего появления, медленно побрёл к дому, не желая отвлекать собравшихся от их дел.

Пройдя примерно сто метров через небольшую аллею, Анри наконец вплотную подошел к дому. Всё тот же белый кирпич, но козырёк крыши сейчас был старательно выкрашен в синий, скрывая любое упоминание о том, что исторически он имел ярко-красный оттенок. Старый металлический флюгер с петушком все так же украшал крышу, ничуть не изменившись с течением всех этих лет. В целом здание выглядело очень даже сносно, если бы не сильно поржавевший карниз, будоражащий в памяти то самое ощущение красноты, которое нельзя было вытравить из воспоминаний.

Распахнув главную дверь, Анри прошёл в просторную гостиную, залитую ярким обеденным светом. С портрета на противоположной стене на него смотрели улыбающиеся члены семьи Леро ещё в полном составе.

В центре картины возвышался величавый отец семейства в строгом тёмно-красном костюме-тройке, дополненном классической черной бабочкой. Он держал за плечи своих старших наследников: восьмилетнего Томаса, наряженного в тёмно-синий атласный костюм и элегантную чёрную рубашку со стального цвета галстуком, и двенадцатилетнего Анри с аккуратно уложенной, чуть длинноватой копной тёмных волос. На нем был тёмно-зелёный костюм-тройка в чёрную полоску, такая же чёрная рубашка, как и на Томасе, и витиеватый тёмно-зелёный галстук. Справа от отца стоял их дядя Жак в тёмно-вишнёвом костюме с жилетом. В центре картины сидела прекрасная белокурая мама мальчиков — мадам Мария Леро в небесно-голубом платье и бордовых туфлях-лодочках. На руках она бережно держала светловолосого малыша Жюля, одетого в тёмно-коричневый костюм и крепко сжимающего в руках фигурку шахматного слона.

— Тик… Тик… — Анри с грустью оторвал взгляд от картины и посмотрел на часы. Без пяти минут три. Он перевёл взгляд на лестницу, туда, где, по словам Жюля, его всё еще ждёт его детская комната.

С лёгкостью преодолев два этажа, Анри привычно поплёлся в конец коридора, как будто и не было этих девятнадцати лет.

Память тела — великая вещь. Анри часто сожалел, что данное явление не распространяется на прочие сферы. За долгие годы жизни у тёти Селены в Гонконге, а потом и после переезда несколько лет назад в Гуанчжоу он так и не смог выучить мандарин. Не то чтобы это было первое, что Анри не мог зачислить в число своих побед, но на должном уровне он говорил и на латыни, и немного понимал японский с корейским, но вот китайский… Анри поморщился. Обучение китайскому во многом напоминало ему прыжок веры: ты несколько лет усердно молишься, молишься и ждёшь чуда, которое, как говорили его друзья-переводчики, приходит не ко всем и только через два-три года обучения. То ли молился он плоховато, то ли веры в нем было недостаточно, то ли камнем преткновения стал основной корень зла — знание английского языка.

— Знание английского всегда развращает, когда можно обойтись английским, — отметил он, наконец-то дойдя до конца коридора и открыв дверь в свою комнату.

Запнувшись о порог, Анри втащил чемодан внутрь, с удивлением обнаружив, что привычный ему комод слева от входа был передвинут на правую сторону, ближе к окну. Свою застеклённую коллекцию фигурок из аниме он обнаружил на прежнем месте — вдоль левой стены комнаты, но расставленной в совершенно ином порядке. Фигурки были отсортированы тематически и стояли ровно в ряд на идеально отмеренном друг от друга расстоянии — примерно два сантиметра от стены и полтора сантиметра между собой.

— Добрался, значит, до моих кукол, рыжий перфекционист, — с улыбкой отметил Анри, оставляя привезённые картины на полу у правой стены.

Неспешно подойдя поближе к стеллажу с коллекцией, он уселся на стул прямо напротив, окидывая восхищённым взглядом всё это строгое великолепие. Рассматривая фигурки, он представлял, как Томас, перебирая их одну за другой, мысленно ругает Анри за вечный хаос в жизни и в комнате, за апатию и нежелание брать на себя ответственность, за трусость и за то, что он чуть не угробил малыша Жюля…

Анри до боли сжал дрожащую левую руку, пытаясь унять стекающие по лицу слезы, пока не остановил свой взгляд на фигурке в доспехах, изображавшей персонажа Альфонса Элрика из аниме «Стальной алхимик», по какой-то причине покинувшего ряды тематически близких ему соседей по полке. Фигурка одиноко стояла на полу, ровно в двух сантиметрах от стеллажа. Наклонившись, взяв её в руки и грустно улыбнувшись, он убрал её подальше в правый карман своего пиджака.

Приняв душ и разобрав вещи, Анри отметив, что до начала похорон ещё около часа, и решил немного посидеть на балконе, где он частенько умудрялся курить втайне от родителей. Балкон удачно выходил прямо на виноградник, так что ни с центральных ворот, ни со стороны большинства соседей его невозможно было заметить. Удобно усевшись в старое ротанговое кресло, он неспешно сделал пару затяжек французских «Житан», бережно припрятанных им в небольшую брешь между седьмым и восьмым кирпичами третьего ряда по левую сторону от входа на балкон. Помнится, он когда-то сделал этот тайник вместе с одной особой из «стайки своих девчонок».

— С кем же я их припрятал? — Анри на секунду задумался, смотря куда-то вдаль, и вдруг побледнел. — Мари-Жюли…

Сигарета тут же выпала из его руки, больно обжигая ногу и оставляя следы пепла на идеально белом халате. Перед Анри вдруг замелькали воспоминания… Её всегда отстранённый, будто кукольный взгляд серых глаз, живые каштановые кудри, смуглая кожа орехового оттенка и, конечно же, странное выражение грусти и скуки, никогда не покидающее лицо девушки. Анри обернулся, услышав позади себя шорох… Никого.

— Кажется, она о чём-то просила меня в нашу последнюю встречу… Кажется, это было в её комнате, — рассуждал Анри, нервно глядя за горизонт, где еле виднелась верхушка по-прежнему багрового козырька поместья семьи Лангле.

Анри отчаянно пытался вспомнить, о чём она просила его тогда, но как ни старался, так и не смог приблизиться к ответу. Он помнил лишь, как они курили, развалившись прямо на её кровати. Она что-то неспешно говорила сначала о жизни в целом, потом жаловалась на своего брата-близнеца Шарля и его постоянные стычки с их отцом. Шарль вообще был странным парнем, буквально помешанным на правильном порядке вещей. Порой Анри казалось, что все его действия сводятся к тому, чтобы отслеживать несовершенства вокруг себя. Интересно, что в списке этих несовершенств находился и сам Анри, так как, по мнению Шарля, «поганый эмо-бой» очень дурно влиял на его сестру.

— О, было бы забавно, застань он нас тогда курящими прямо в её комнате, — лукаво улыбаясь, размышлял он. — Хотя… Шарль, несмотря на свою субтильность, был все-таки старше, то ли на два, то ли на три года, отчего и был выше почти на две головы. Так что поймай он меня тогда, влетело бы не хило, — заключил Анри, задумавшись. — Мари-Жюли, кстати, тоже была высокой… Была…

Нить воспоминаний Анри прервалась резким хлопком прямо над левым ухом.

— Оставил тебя в доме одного всего на несколько часов, а ты уже насвинячил, — злобно хихикая, проворчал появившийся на балконе высокий светловолосый юноша, указывая на дымящийся окурок сигареты, случайно выпавшей из рук Анри.

— Дорогой мой Жюль, я тут, можно сказать, героически спасаю халат от увечий своей прекрасной ногой, а ты плетёшь грязные инсинуации в мой адрес, — невинным тоном заявил Анри, указывая на небольшой ожог от выроненной сигареты у него на левой лодыжке.

— Ты хотел сказать, волосатой ногой австралопитека? — не унимался младший, демонстративно задирая левую штанину своих брюк, открывая обзор на свою практически безволосую ногу, покрытую лишь лёгким белым пушком.

— Какие твои годы, вот доживёшь до моих лет, волосы и из ушей полезут… Сразу во все стороны, — чуть вскидывая брови, продолжал Анри, — прямо на всё лицо. Придётся брить их вот так, — красочно показывал он правой рукой, — от уха до уха по горизонтали, там до кадыка и потом к глазам второй раз, но уже по вертикали, — невозмутимо протянул он, с силой ущипнув младшего брата за бок.

— Так, всё, хватит, не обижай маленьких, — в попытке вывернуться от очередного щипка, смеясь, кричал Жюль.

— Во-первых, тебе уже двадцать три, а это средняя продолжительность жизни в древнем Египте. А во-вторых, маленький мой, ты уже вымахал до таких размеров, что выше меня на полторы головы, — продолжая яростные атаки, отвечал Анри.

— Так… Перерыв, — схватив старшего брата за плечи, начал Жюль, старательно подавляя очередной приступ хохота. — Нам пора спускаться на церемонию.

— Хорошо, я присоединюсь к вам через пять минут, — ответил Анри, кивая в сторону приготовленного им костюма, лежащего на постели.

Жюль молча кивнул и, похлопав брата по плечу, быстро удалился из комнаты.

Спустившись вниз, Анри обнаружил, что приёмный зал уже полон гостей, которые, по словам их дворецкого Франсуа, начали прибывать в поместье примерно с половины шестого. По давней традиции семьи гостей во время всех событий было принято встречать коктейлями с использованием молодого VS двухлетней выдержки от коньячного дома Леро и легкими закусками. Как правило, на всех мероприятиях дома бармен обязательно смешивал такие известные коньячные коктейли, как «Сайдкар» и «Французский связной», а также фирменные напитки Леро собственного рецепта, среди которых были «Империя Леро», смешанный в далеком 1945-м их предком и основателем коньячного дома Карлом-Луи Леро и горячо любимый братьями коктейль «Падение Зиона», по иронии являющийся творением главного виновника сегодняшнего вечера — ныне покойного Томаса Леро.

Другой доброй традицией семьи было то, что вне зависимости от характера мероприятия в доме принято было ставить предпочитаемую виновником вечера музыку, будь это свадьба, именины или поминки. В соответствии с этой традицией в доме играл легкий мелодичный джаз, отчего похоронное мероприятие больше походило на романтическое свидание.

— Ты и в этом был идеален, Факел, — тихо прошептал Анри, неспешно попивая «Падение Зиона» и выходя в центр зала сквозь шумную толпу гостей, чтобы рассмотреть мирно лежащего брата. — Идеальный вечер, как и идеальный ты. Ну разве что кроме запонок, запонки тебе подобрали ужасные.

— Как думаешь, у Факела бы всё равно всё получилось организовать в десять раз лучше, будь это мои или твои похороны? — отпив из своего бокала «Падения Зиона», начал только что отошедший от гостей Жюль. — Я в том плане, что будь это я, в доме бы трещало техно, а в твоем случае и того хуже — мы бы сделали трехчасовую аудиозапись из твоих унылых суицидальных стихотворений, а стены бы украсили твоей асимметричной мазнёй.

— Зря ты так про мазню. Я как раз привёз с собой парочку своих последних работ, так что тебя ждёт приятное удивление, брат. Я вырос как художник.

— Да ладно, — скептически подняв правую бровь, усмехнулся Жюль.

— Конечно, ты моих работ девятнадцать лет не видел, — деловито продолжил старший.

— Я приезжал к тебе каждый год последние восемь лет, но так и не смог найти ни одной правильной диагонали в твоем гнезде, — язвительно заметил Жюль, жадно допивая остатки коктейля. — Ну, чем будешь парировать?

— Одним словом, Жюль: техно! — с отвращением протянул Анри. — Семь лет в музыкальной школе… Какой позор!

— Ну так-то да, — виновато согласился Жюль.

Братья молча смотрели на открытый гроб погибшего брата, думая каждый о своем. Официанты зашли в зал с бокалами коньяка категории VSOP от Леро четырехлетней выдержки, что ознаменовало начало похоронной службы. Гости тут же начали усаживаться вдоль рядов, и Анри отметил, что в главном зале сейчас присутствует около пятидесяти человек. Немного оглядевшись, он решил сесть в конце комнаты, выбрав в качестве дислокации большое кожаное кресло прямо под картиной, изображавшей сцену, в которой трое роботов высаживаются из своего космического корабля на поверхность Юпитера.

Святой отец начал службу и попросил младшего из братьев сказать пару слов о погибшем.

— Томас любил говорить, что единственное, о чем он будет сожалеть, когда уйдет из этого мира, будут две вещи: первое — если в заключительной книге известной всем саги железный трон займет не Тирион Ланнистер, — гости дружно засмеялись, и, выждав небольшую паузу, он продолжил: — Если вы не в курсе, кто это, то просто покиньте этот зал, — собравшиеся вновь залились смехом, а пара близких друзей Томаса даже зааплодировали. — А второе — если его старший брат Анри не сможет прочесть одно из своих замечательных стихотворений на его похоронах. — Жюль с коварной улыбкой посмотрел на брата, сидящего на противоположном конце зала, все присутствующие тут же обернулись в его сторону.

— Вот же рыжий вредитель, — тихо прошептал Анри, улыбаясь. — Ты меня и с того света умудряешься доставать, Томас.

Анри вальяжно встал со своего кресла и неспешно зашагал в центр комнаты.

— Он просил передать тебе, что счет 1:0, — похлопав его по плечу, прошептал Жюль, оставив Анри одного стоять перед собравшимися гостями.

Анри чуть замялся, старательно всматриваясь в пришедших гостей. Среди них были разные лица: бледные и смуглые, вытянутые и широкие, европейские, негроидные и даже парочка азиатских гостей, было много кареглазых и много голубоглазых, греческих и курносых носов, здесь сидели тонкогубые и пухлоротые гости, бородатые и веснушчатые. Их, пожалуй, ничего не могло связывать между собой на первый взгляд, но одно все же выдавало в них общую черту всех друзей Томаса — это яркая, ни с чем не сравнимая искренняя улыбка. Улыбка, которой всегда улыбался и сам Томас.

Анри перевёл взгляд с гостей на брата, умиротворённо лежавшего справа от него. Он впервые видел Томаса так близко за последние девятнадцать лет. Ярко-рыжие волосы всё так же искрились в мягком свете торшерных ламп. Идеально прямой нос продолжали прямые коричневатые брови, губы расслаблены, но даже сейчас есть ощущение, что они вот-вот расплывутся в довольной улыбке.

— У небесной кромки птицы щемятся,

Тучи раздирают как зерно.

У окна седая пряжа стелется,

Но горит в огне веретено.

Люди с миром все так же крутятся-вертятся,

А мне так часто и ясно снится давно,

Как море над нами наконец-то разверзнется,

И солнце в закате зайдёт за пустое дно.

Закончив свой стих, Анри осторожно осмотрел лица собравшихся гостей и заметил, что большинство из них выглядят слегка озадаченными.

— Всем желающим просьба оставить заявку на приобретение трехчасовой аудиоверсии данного шедевра, — улыбнувшись, сообщил он, вызывая приступ дружного смеха.

— Пора готовиться к моим похоронам, — уступая место в центре зала святому отцу, шепнул Анри коварно улыбающемуся Жюлю, который в этот момент только выключил диктофон.

Похоронная служба закончилась в районе половины восьмого, и большая часть гостей покинула дом около девяти вечера. Жюль и Анри еще около получаса провозились на кухне и в основном зале, помогая обслуживающему персоналу поскорее завершить основную уборку, чтобы как можно раньше приступить к неформальным поминкам круга Леро.

Поминки представляли собой семейный ритуал, начинавшийся в десять вечера и заканчивающийся к полуночи. В течение всей этой неформальной церемонии близкие должны были рассказывать друг другу разные истории о погибшем и говорить о вещах, которые они вместе хотели или могли бы воплотить. Традиционной частью поминок во время рассказов было распитие коньяка «Леро XO» десятилетней выдержки, а в полночь, когда старший из семьи говорил последние слова, собравшиеся выпивали по бокалу «Леро Extra» двадцатилетней выдержки и навсегда прощались с умершим. Со стороны весь этот процесс очень напоминал длинную вечернюю дегустацию с элементами мрачной готики.

Анри развязал туго сидевший галстук и вызывающе посмотрел на те самые часы, обвитые бронзовым осьминогом, копию которых он поместил в своем гонконгском офисе. Убедившись, что стрелки часов показывали ровно десять, Анри не стал дожидаться особого приглашения и открыл закупоренную бутылочку «Леро XO». Жюль в это время активно снимал ботинки, поудобнее усаживаясь в кресло у камина с мягким пуфиком для ног. Слегка растрепав свои два часа назад идеально уложенные льняные волосы, Жюль потянулся за бокалом, а Анри, присев рядом, первым вступил в разговор.

— Жюль… Так его звали, — таинственно глядя в огонь, прошептал Анри.

— Что, прости? — поперхнувшись и продолжая в смехе прикашливать, недоумевал младший.

— Нашу ящерицу. — с улыбкой пояснил Анри. — Когда Томасу исполнялось пять, отец с мамой и дядя взяли нас на первую настоящую рыбалку. Факел был так взволнован, что не мог уснуть две ночи перед предстоящей поездкой. — Анри чуть улыбнулся Жюлю, замечая его живой интерес к этой истории. — Мы тогда с ним очень хорошо подготовились, взяв с собой три книги по определению разных видов рыб, четыре сачка, три вида лески, два удилища, даже зачем-то потащили с собой рыбный корм из маминого аквариума и три литровых банки для пойманных рыб.

Анри немного отпил из бокала, отметив, что коньяк этого урожая был просто изумительно хорош.

— Дорога до реки заняла больше трех часов, и если учитывать отсутствие сна в предыдущие две ночи и слабый вестибулярный аппарат нашего средненького, то легко можно понять, что видок на свой день рожденья у него был, мягко говоря, не очень. Но невзирая ни на какие уговоры, наш упрямый герой, разумеется, не поддался общим пожеланиям и вместо того, чтобы мирно видеть сны в уютном салоне отцовского Bugatti, он стоически рыбачил на берегу в своих маленьких синих резиновых сапожках, — продолжал Анри, вызвав очередную улыбку Жюля. — Так вот, на второй час, когда он понял, что ловля рыбы у нас не клеится, унылый и очень сонный Томас решил, что нам просто-напросто пора раздобыть неподалеку парочку жирненьких дождевых червей, чтобы дело быстро пошло в гору.

Мы брели по каменному берегу уже около двадцати минут, когда решили выкопать ямку-ловушку для червяков, в которую положили банку с рыбьим кормом, на который, разумеется, мигом должны были сбежаться все черви в округе. Заложили ловушку и начали ждать. Ждали около получаса, пока оба не свалились в мертвый сон. Я отчетливо помню, что мне тогда снилась Анета, белокурая девочка с красивым каре, которая подарила мне пластилинового жука на последнем году детского сада. С женщинами у меня всегда ладилось. — весело протянул он, вдыхая неповторимые нотки кожаного портмоне и сандалового дерева из своего бокала. — Так вот, я смирно спал, видя в своем сне белокурого ангела с пластилиновым жуком, пока чей-то громкий плач не вытащил меня из царства Морфея.

Проснувшись, я увидел перед собой ревущего Томаса, яро потирающего глаза и крепко держащего в руках ту самую банку. «Анри, — обратился он ко мне. — Анри… Я даже не мог представить… Я был таким усталым, мне было так плохо, и я уже даже ничего не ждал, не надеялся даже на маленькую рыбёшку, даже на муху, а тут он», — малыш протянул мне ту самую банку, на дне которой лежала маленькая ящерица, мирно свернувшаяся калачиком. «Я… Я так счастлив, — улыбался сквозь слёзы Томас. — Он такой красивый, я назову его Жюль». Знаешь, я ведь никогда не видел его таким счастливым, — продолжал Анри.

— Жюль прожил у нас около года, пока в один день мы с Факелом не смогли найти его, он просто пропал. Томас не выходил из комнаты неделю, плохо ел и почти ни с кем не разговаривал. А вечером перед его шестым днем рождения мама собрала нас всех в гостиной и сказала, что у нас с Томасом совсем скоро будет младший братик, — Анри взглянул на ошарашенные глаза Жюля, отставляя бокал в сторону. — Томас тогда заплакал, подбежал к маме и, обняв её за большой живот, сказал, что тебя назовут Жюлем. Так мы тебя и назвали, — закончив повествование, Анри осушил бокал и аккуратно убрал его на маленький мраморный столик у камина.

— Невероятно… — не моргая прошептал, Жюль, глядя куда-то в огонь, — В честь ящерицы…

— Жюль не был обычной ящерицей, — улыбнувшись уголком рта, сказал Анри. — Полагаю, что он бы гордился своим тёзкой, если бы встретил тебя таким. Как гордился Томас, всегда гордился, — Анри положил ему левую руку на плечо и легонько похлопал.

— Она еще чуть-чуть подрагивает, — заметил Жюль, не отрывая глаз от левой руки брата. — Как это тогда произошло? Мы ведь толком никогда не говорили об этом. — Младший брат сочувственно посмотрел на Анри.

— Я… — начал старший, но решил сначала обновить XO у них в бокалах. — В тот вечер мы с дядей сидели в гостевой комнате у маминого аквариума, обложившись несколькими томами определителей рыб. Нам тогда только-только привезли нескольких новых сомиков, и дядя взялся помочь мне с нашим рыбьим регистром. — Жюль одобрительно кивнул, ведь он хорошо помнил, как бережно они относились и любили это мамино увлечение…

Братья исправно заносили всех обитателей «Эриду» в свой собственный регистр, добросовестно проводя перепись его граждан. Такой поход помогал вовремя рассчитать необходимое количество корма, лучшее время чистки аквариума, лучше понять, смогут ли мирно ужиться все рыбки между собой.

— Мы почти закончили, когда дядя ушел на инициацию… — Анри приостановился, а Жюль стал нервно прокручивать в руке бокал. — Я тогда не верил во всё это, но все-таки смутно помнил о том, что случилось с дедом, когда он попытался возглавить траст вместо временно исполняющей обязанности Хранителя из семьи Кебе, невзирая на все эти байки о проклятье. Мне было всего шесть, когда это произошло с дедом… Я часто думал, что всё это могло быть всего лишь сном, ведь ему тогда уже было за восемьдесят… Всякое могло случиться, да и всякое могло привидеться. По крайней мере отец убеждал меня в этом. В свои четырнадцать я считал себя достаточно взрослым, чтобы согласиться с отцовскими доводами, но… Я боялся, Жюль, я очень боялся за дядю. Мне нельзя было заходить в общий зал, поэтому почти всё время я провел, сидя напротив входа перед дверью. Помню звук аплодисментов, ознаменовавших начало встречи, потом собравшиеся притихли, и слово взял кто-то один. О чём была речь, мне было не разобрать, но меня успокаивал тот факт, что я не слышу за дверью вскриков. Так продолжалось около пятнадцати минут, в течении которых я отчаянно ждал повторных аплодисментов, которые бы означали, что официальный приказ всё же был подписан. А согласно дошедшим до нас байкам о проклятье, подписание является важнейшим признаком того, что Зиндае принял претендента в качестве наследника.

— Зиндае Кебе, первый Хранитель фонда? — неуверенно уточнил Жюль.

— Да, тот самый, что сначала спас имущество семей-основателей во время войны, за что и был назначен в 1945-м Хранителем всех средств траста и, по сути, главным распорядителем, а затем проклял всех его членов за попытку вести дела за его спиной.

— В уставе траста до сих пор прописано, что лишь Хранитель из семьи Кебе может быть распорядителем средств.

— А если быть более точным, — смотря на огонь в камине сквозь бокал, пояснял Анри. — Наследник семьи Кебе мужского пола. Это по факту и стало лазейкой для семей-основателей, ведь в случае отсутствия наследника мужского пола со стороны Кебе побыть временным Хранителем формально может один из глав семей-основателей.

— И из всех глав семей-основателей, которые пытались возглавить фонд, с тех пор никто не доходил до подписания приказа?

— Если верить тому, что я слышал, то нет. Пара человек успевали поставить часть своей подписи, как и наш дед, что формально делало главой вдову временного хранителя, как это случилось с нашей бабушкой.

— О смерти которой нам ничего не говорили до инициации дяди, — с горечью прошептал Жюль.

— Как я понимаю, они держали это в тайне, опасаясь, что своих претендентов на инициацию захотят представить другие дома-основатели, если им дать время на обдумывание. По этой причине объявление было сделано прямо на ежегодном собрании, за день до инициации. Так как у дяди не было супруги, он мог назначить регентом-хранителем нашего отца.

— То есть подписание — это финальная часть проклятья?

— Мне тогда хотелось в это верить. В прошлый раз, когда я, сидя на том же самом кресле, ждал деда, вместо повторных аплодисментов я как раз услышал вопли ужаса, заставившие меня ворваться в зал и увидеть то, что я тогда увидел. И вот спустя всего восемь лет я снова ждал… Ждал, пока время снова подходило к полуночи, как и в прошлый раз, как и в тех самых байках о проклятье траста. Часы показывали без тридцати секунд полночь, когда я услышал оглушительный звук аплодисментов. Я тогда подумал, что это был самый счастливый миг в моей жизни за последние годы. Я перестал чему-либо радоваться, с тех пор как мамы не стало, но те аплодисменты словно вырвали меня из темноты. Не помня себя от радости, я ворвался в зал, когда на часах с бронзовым спрутом было без пяти секунд полночь. Дядя сначала очень испугался, увидев меня в дверях, но потом тоже перевёл взгляд на часы, и мы вместе засмеялись… Он ведь почти смог… Почти… Секундная стрелка была на отметке три секунды до полуночи, когда из его глаз… — Анри опустил взгляд. — Из его глаз пошла кровь, затем он схватился за сердце и упал на стол. К сожалению, на этом его мучения не заканчивались. Дядя бился в конвульсиях еще две секунды, пока не поднял голову и посмотрел на меня в последний раз, после чего он снова рухнул на стол и больше уже не поднимался… Никогда. На часах, как и тогда с дедом, была ровно полночь, — Анри какое-то время молча смотрел в стакан, не в силах продолжить рассказ.

— Я тогда… — снова начал старший, — увидев это тогда, я всё вспомнил. Я точно видел то же самое с дедом… Кровь из глаз, конвульсии и ровно полночь на часах… И отец… Отец тоже это видел…Он стоял всего в двух шагах справа от него в ту ночь. Он просто не мог не помнить… Он всё знал… Знал и позволил дяде… Ради денег… Ради этих чёртовых денег… — Анри зарылся ладонями в волосы и медленно выдохнул: — Плохо помню, как я пришел в детскую… Помню лишь, как что-то говорил Томасу про дядю, отца и про то, что нам нужно уезжать отсюда вместе с тобой, пока отец и нас не отправил на закланье. Я говорил и говорил, но он совсем меня не слушал. Я хватал его за руки и пытался тащить с собой, но, несмотря на четырехлетнюю разницу, Томас был крепкий малый, и все мои попытки казались ничтожными. И тогда я… Я толкнул его…

Анри устремил взгляд на покойного Томаса, с силой сжав подлокотник кресла.

— Не успев осознать, насколько я тогда был неправ, пытаясь силой выволочь его из дома, я получил от Томаса несколько подсечек, после чего мы наконец начали продуктивный разговор. Он убедил меня, что мы вместе всё выясним у отца, и с дядей, скорее всего, всё должно быть в порядке.

Спустившись вниз, мы обнаружили, что первый этаж полон людей, которые в панике метались по дому, а в центре всего этого хаоса стоял наш отец. Томас первый подошел к нему и что-то сказал на ухо, после чего двое отцовских сподручных скрутили меня и силком утащили в гостевую комнату. Отец с Томасом молча шли за мной, пока, наконец, потеряв терпение, отец не ускорил шаг и, зайдя в гостевую, не закрывая двери, отвесил мне такую пощёчину, на которую был только способен, не переходя на удар. «Как ты посмел?! — сказал он мне тогда. — Как ты посмел курить эту дрянь в моем доме?! Снова! — говоря это, он еще раз впечатал свою ладонь в моё лицо. — Еще и брата в это втянул!» — Я посмотрел в коридор и увидел осуждающий взгляд стоящего там Томаса… Он мне не верил… Ни единому моему слову. Скорее всего, тогда в холле он прошептал отцу, что я снова курил марихуану. Не поверил… Решил, что я снова… Но это было всего раз, когда мамы не стало…

Анри не сводил взгляд с тех самых часов с бронзовым спрутом, а Жюль молча смотрел в пол.

— Отец всё знал и всё видел, а я все никак не мог понять, зачем ему весь этот цирк. Я кричал Томасу, что отец лжёт и что он всегда знал, что будет с дядей, на что отец снова меня ударил, но теперь уже по-настоящему. Томас какое-то время молча стоял в коридоре, но потом подошел к отцу, приобнял его и сказал, что они должны идти к дяде. Остальное я помню как в тумане… Лишь припоминаю, как пытался схватить Томаса и силой оттащить от отца, как он брыкался, и отец отчаянно пытался нас растащить. Помню, как я резко толкнул их обоих в сторону и как Томас влетел в мамин аквариум… Наш красивый «Эриду» рассыпался на сотни кусочков стекла, рыбки разлетелись в стороны, а Томас смотрел на меня, весь в кровавых царапинах, и отчего-то совсем не злился, а просто тревожно качал головой, что-то шепча.

Анри перевёл взгляд на брата:

— Ты знаешь… Я часто думал, что стало с теми рыбками? Мне отчего-то казалось, что не будь они испорчены нашим выверенным одомашниванием, им было бы намного проще. Я до сих пор полагаю, что они весьма успешно смогли бы сосуществовать друг с другом в естественной среде, без расчётов и ограничений. Без стеклянной коробки. Мы ведь покупаем их свободу за иллюзию безопасности, но вот мгновение — и все они на полу из-за драки двух мальчишек. Мы ведь не спрашивали, хотели ли они этого.

Анри налил себе еще XO и вопросительно посмотрел на брата. Жюль, не сводя с него сочувствующих глаз, еле заметно кивнул.

— Я плохо помню, как схватил одну из рыбок с пола и выбежал из комнаты, нашел тебя в детской и усадил в отцовский Bugatti. Мы быстро отъехали от дома в сторону ближайшей заправки, по пути я, правда, кое-куда заехал, но… Я плохо помню детали… В общем, с заправки я хотел позвонить нашей тёте Селене, чтобы она забрала нас к себе в Гонконг. Мы почти доехали до моста, но на улице начался сильный дождь, перешедший в ливень, когда мы достигли оврага на повороте… Я потерял контроль, и нас перевернуло… Когда я очнулся, отец с Томасом увозили тебя на скорой в реанимацию. Я пошёл за ними, чтобы поехать с тобой. Помню, как я положил руку на твое плечо… Ты еле дышал…

Анри тяжело выдохнул.

— Отец тогда с силой оторвал меня от тебя, сказав, что я не смею больше никогда к тебе прикасаться. Когда скорая уехала, я увидел оставшегося поодаль Томаса. Шёл сильный ливень, вокруг было так мокро и темно, но его глаза пылали, словно два факела. Я пытался всё ему объяснить, но он не слушал меня. Мы били друг друга что было сил, пока просто не скатились в овраг, продолжая ворочаться в грязи.

Анри быстро осушил стакан, убрав его обратно на мраморный столик.

— Томас ударил меня еще несколько раз подряд, перед тем как подняться на ноги. Развернувшись ко мне спиной, он сказал, что больше никогда не желает меня видеть, и быстро зашагал в сторону дороги. Я лежал там, весь в грязи, ещё минут десять, а затем, попытавшись подняться, понял, что моя левая рука, на которую при нашем падении в овраг приземлился Томас, была сломана в нескольких местах. Пешком я добрёл до заправки, там дозвонился до тётки и уснул прямо у телефонной будки. Следующим вечером я проснулся уже в доме её друзей, а через два дня она прилетела за мной сама и забрала в Гонконг. Отец был не против, — завершил Анри, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, глубоко выдохнул.

Жюль молча кивнул головой, переводя взгляд с Анри на покоящегося в гробу Томаса.

— Последние три месяца он очень плохо спал. Я знал, что он что-то скрывал от меня и планировал последние два года, но никак не мог понять что. Знаешь… Мы ведь всё проверили. Еда, напитки, одежда, ручка, бумага. Если кто-то из семей всё время травил нас одного за другим, то должны же были остаться хоть какие-то следы, — Жюль расстегнул верхние пуговицы рубашки и по примеру Анри откинулся на спинку кресла.

— Формально причина всё так же остановка сердца, — начал Анри. — В мире есть несколько десятков ядов, способных вызвать похожий эффект и не оставить при этом никаких следов. Но вопрос состоит в том, кому это всё нужно и как, в конце концов, им удается проворачивать всё это раз за разом, не привлекая при этом лишнего внимания. Кстати, ни одного из представителей семей-основателей не было на похоронах. Ни пунктуальных Лангле, ни обычно подающих другим пример Лоупов, никого из Оуков или Сигони. Ладно чета Драго, они в целом не сильно контактны, но то, что Картье и Иглы только отзвонились, я не ожидал. Кстати, не находишь странным, что Бернары тоже не явились? Ведь для них это был бы такой удобный случай невзначай утереть нос семейству Игл.

— Нашел бы очень пугающим, если бы они появились, — потерев запястье, ответил Жюль. — Их дом сгорел три месяца назад… Супруги Бернары вместе со своим сыном. Мне очень жаль, Анри, я помню, что Оберон был твоим одноклассником.

— Оберон… — тяжело выдохнув, прошептал Анри. — Сначала семья Бернар полным составом, потом наследник Леро. Прямо детектив какой-то.

— Да, только с элементами вуду, — добавил Жюль. — Ты в этот вариант совсем не веришь?

Анри перевел взгляд на часы и увидел, что они показывают без одной минуты полночь. Глубоко вздохнув, он откупорил новую бутылочку «Леро Extra» двадцатилетней выдержки и аккуратно разлил коньяк по ранее приготовленным рюмкам-тюльпанам на высокой ножке с узким горлышком.

— Вера — удел юных, а я способен только на скепсис и саморазрушение, — задорно сказал он, протягивая бокал брату. — За Факела, который еще столько всего мог изменить, но тем, что он этого не сделал, он уже изменил многое.

— За Факела, — согласился Жюль и, посмотрев в сторону гроба, добавил: — Я тут подумал, эти запонки…

Анри молча кивнул и, сняв с себя серебряные запонки в форме небольших кораблей, осторожно подошел к гробу, словно боясь разбудить Томаса, аккуратно меняя на серебряную пару столь несуразно подобранные организаторами медные в форме морских якорей. Жюль осторожно убрал пряди с лица погибшего брата и, наклонившись, последний раз поцеловал его в лоб. Недолго постояв у гроба в тишине, он кивнул Анри и так же молча вышел из комнаты.

Часы показывали уже половину первого, но Анри, сидя в кожаном кресле напротив часов, всё смотрел на мирно лежащего в гробу Томаса, крепко сжимая в руке найденную утром фигурку.