Сокровище викинга

Мила Дрим

Ханна выросла среди викингов. Сильная и смелая, она считала себя одной из них. Но однажды все меняется – когда девушка узнает правду о своем рождении. Движимая желанием узнать кто она, Ханна покидает прежний дом и отправляется в путь, полный опасностей. Сможет ли Ханна найти свою судьбу? Обретет ли счастье и любовь?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лицо женщины исказилось от боли. В глазах блеснули слезы. Ханна поморщилась — от отвращения к самой себе, потому что ей самой захотелось плакать. Ноги еле держали девушку, а сердце… Её сердце захлебывалось от боли. Она и представить не могла, что будет так больно!

Девушка попятилась назад. Хозяйка дома, вытянув руку, словно желая остановить Ханну, тихо произнесла:

— Ты имеешь право ненавидеть меня. Но у меня просто не было другого выбора.

И тут, сквозь стену самообладания, прорвалась волна прежде сдерживаемых чувств.

— Не было другого выбора?! — вскрикнув, вопросила Ханна. — Ты продала меня, как вещь, как какой-то товар. Неужели твое материнское сердце не дрогнуло, когда ты отдавала свое дитя в чужие руки?

Сольвейг, схватившись за грудь, обессилено прислонилась к стене. Лицо женщины побледнело.

— У меня не было другого выбора, — повторила она.

Ханна, ощущая горечь во рту, грустно улыбнулась. Сердце её располовинилось: одна часть злилась на Сольвейг, другая — испытывала к ней искреннее сочувствие. Вдруг, она не лжет, и обстоятельства действительно вынудили её отдать дочь?

— Я ухожу, — процедила Ханна, буквально заставляя свои ноги сдвинуться с места. — Я получила ответ на свой вопрос.

Девушка, резко развернувшись, направилась в сторону двери. Следом, до ушей Ханны донесся крик, в котором явственно ощущалось отчаяние:

— Я была тяжело больна и умирала! Повитуха, что была на родах, с трудом помогла мне разродиться. Я не могла ни кормить тебя грудью, ни даже брать на руки. Вот тогда-то на пороге и показалась Рунгерд. Она стала спасением для тебя, и моей надеждой, что ты выживешь.

Ханна, чувствуя, как в висках застучала кровь, резко остановилась. Смежив веки, девушка глухо произнесла:

— И все-таки, ты продала меня…

— Если ты позволишь, я кое-что покажу тебе, — мягко попросила Сольвейг.

Ханна, качнув головой, повернулась к матери. Та, глядя на дочь большими, блестящими глазами, махнула рукой в сторону комнаты.

— Сюда.

Ханна, сохраняя молчание, последовала за Сольвейг. Они прошли в небольшую комнату, заставленную сундуками разных размеров. Хозяйка дома, протиснувшись к дальней стене, откинула крышку старого, местами потертого, сундука. Женщина извлекла из него небольшой мешочек. Раскрыв его, Сольвейг высыпала на деревянный поднос серебряные монеты.

— Здесь было 7 монет, лишь одну я взяла, чтобы купить все необходимое для своего мастерства, — женщина собрала монеты в ладонь и посмотрела на Ханну. Девушка, сглотнув, тихо, с укором, сказала:

— Ты ведь умирала…

— Да, я и сама была уверена, что мой час пришел, однако все, в том числе и я, ошибались. Мой срок на этой земле еще не завершен.

Сольвейг обхватила запястье дочери и протянула другую руку. Раскрыв ладонь, на которой разместились монеты, женщина произнесла:

— Это твои деньги. Забери. Последнюю монету я совсем скоро верну тебе.

Ханна не поняла, каким образом эти 6 монет оказались у неё в ладони. Девушка смотрела на них, чувствуя, как они прожигают кожу на руке. Подобные ощущения Ханна испытывала и в сердце. Теперь оно не ныло, а горело от боли. Сольвейг, совладав со своими чувствами, мягко коснулась ладони дочери. Ханна подняла на мать глаза. Встретившись с ней взглядом, Сольвейг сказала:

— Даже если ты все еще ненавидишь меня, это не убавляет моей любви к тебе, дочка.

Из глаз Ханны брызнули слезы. Следом раздалось глухое рыдание, и девушка не сразу поняла, что рыдание принадлежало ей. Не успевая избавиться от мокрых потоков на своих щеках, Ханна спешно стирала их дрожащими пальцами, но слезы, снова и снова, лились из её прекрасных глаз.

Не выдержав, Сольвейг шагнула к дочери и обняла её за плечи. Не сразу, но Ханна, все же, прижалась к матери. Теперь пришел черед плакать и самой Сольвейг…

Мать и дочь сидели за одним столом. В деревянных чашах был налит ароматный, травяной чай, на подносе лежали наспех испеченные лепешки, для сытности, присыпанные сыром. В доме, впервые за эти мучительно долгие годы, царило то спокойствие, которое Сольвейг потеряла, когда отдала свою дочь Рунгерд. Не веря счастью, женщина с любовью смотрела на своего ребенка, отмечая каждую черточку на родном лице. «Она выросла настоящей красавицей», — мелькнуло в голове Сольвейг. Мать хотела бы озвучить это вслух, но боялась, что дочь воспримет её слова как обычную лесть. Им нужно было там многое сказать друг другу!

— Ты останешься? — не выдержав, спросила Сольвейг, подливая чая Ханне. Девичьи пальцы сильнее обвили деревянную чашу. Девушка подняла на мать глаза. В этот раз взгляд Ханны разительно отличался от того, что был прежде — в нем не было ни злобы, ни нетерпения. Лишь задумчивое спокойствие и уверенность.

— Останусь, — накрывая ладонь матери своей ладонью, ответила Ханна.

Решение было принято.

Итак, жизнь Ханны теперь претерпела изменения. Обретя свою мать, девушка выбрала жить вместе с ней и заниматься ремеслом, в котором преуспела Сольвейг. А преуспела она в ткачестве. Из рук этой женщины выходили красивые, добротные ткани. Со всей округи шли к Сольвейг, чтобы заказать у неё не только ткань для праздника, но и для парусов. Последнее, конечно, требовало немало усилий. Для начала нужно было заготовить шерсть. Именно за эту работу и взялась Ханна.

Теперь, вместо того, чтобы упражняться с мечом и луком, Ханна занималась отсортировкой шерсти, которую она тщательно вычесывала гребнями или просто руками. После, за дело брались помощницы — пряхи, которые пряли на веретене, получая из заготовленной шерсти гладкую, ровную нить.

Сама же Сольвейг каждое утро вставала возле ткацкого станка и принималась за работу. К основе станка были подвешены небольшие каменные грузы, и хозяйка дома, словно волшебница, умело контролировала их и нити, творя своими руками красоту.

Ханна, каждый раз заканчивая отсортировку шерсти, приходила в комнату, где работала её мать. Садясь возле дальней стены, девушка молчаливо наблюдала за Сольвейг, жадно впитывая в себя её движения, вновь и вновь, осознавая, как же ей не хватало матери. Сольвейг же, замечая присутствие дочери, улыбалась, и следом начинала петь. Голос её — мелодичный, ласковый, убаюкивал Ханну, и наполнял сердце девушки миром.

Нельзя было сказать, что Ханна окончательно забыла о своей прежней семье, однако девушка укрепилась в мыслях, что сделала правильный выбор, и что её место здесь, а не в доме конунга. Конечно, иногда, особенно перед сном, Ханна тосковала по семье конунга. Она хотела снова взять на руки малыша Тессы и Хакона, хотела послушать легенды о великих воинах из уст конунга, а еще — участвовать в сражениях на мечах вместе с Хальвардом. При мыслях о человеке, которого она все эти годы считала старшим братом, сердце Ханны болезненно сжималось.

Быть может, ей стоит послать им весточку и известить о том, что у неё все хорошо? Да, именно так она и сделает! Найдет человека, хорошо заплатит ему, и отправит письмо. Наверное, найти такого смельчака будет непросто, но она, Ханна, заплатит ему двойной ценой. Девушка тяжело вздохнула — кажется, она готова на многое, лишь бы самой не ехать туда, где прожила все 18 лет.

Но, как оказалось следующим утром, искать смельчака Ханне не пришлось. Потому как к их дому приехал человек, которого девушка знала хорошо. То был воин, верой и правдой служивший конунгу. Арн. Одетый, как простой торговец, под плащом которого, впрочем, скрывалось оружие, он был послан на эти земли с одной целью — передать Ханне письмо.

Девушка как раз замачивала в корыте шерсть, когда взгляд её зацепился за проезжающего мимо всадника. Их глаза встретились. По лицу Арна скользнуло легкое удивление.

— Госпожа! — вырвалось у воина.

— Прошу — не нужно так обращаться ко мне, — вытирая мокрые руки о передник, произнесла Ханна. Девушка чуть улыбнулась, забавляясь комичностью ситуации. Еще бы! Прежде ни один воин конунга не видел её такой — в простом платье, да еще занимающейся замочкой шерсти. Заметив смятение в глазах Арна, Ханна добавила:

— Ты ведь не просто так приехал сюда?

— Нет, — придя в себя, ответил воин, — я привез для вас письмо.